Ты лишила меня сна

Глава 15

Триона закрыла глаза и положила голову на бортик огромной медной ванны с высокими стенками. В Уитберне их ванна была вчетверо меньше. В ней можно было только стоять. Однажды, много лет назад, Мэри попыталась сесть в ней, но застряла. Кейтлин, Катриона и матушка тщетно пытались вытащить ее. В конце концов они прикрыли ее простыней и позвали на помощь Уильяма, чтобы освободить ее из ванны. При воспоминании об этом происшествии Триона хмыкнула.

Мэри бы понравилась эта ванна. Триона подумала, сможет ли она пригласить сестру погостить. Несколько дней назад бабушка предложила ей сделать это, и ей показалось, что это хорошая мысль. Катриона переменила позу в ванне и вздрогнула. Никогда еще тело ее так не болело, но эти страдания не были напрасными. Дело того стоило. Теперь у нее не только появилась возможность разделить интересы Маклейна, но это должно было сблизить ее и с девочками.

Именно нынче утром она перехватила их взгляд из окна верхнего этажа, когда Фергюсон давал ей ежедневный урок верховой езды, и она видела, как они зло смеялись каждый раз, когда она делала что-нибудь не так.

Катриона улыбнулась. Она была уверена, что они чувствовали свое превосходство по отношению к ней и находили ее неумение ездить верхом основанием для насмешек. Трудно сердиться на кого-то, кто считает тебя несведущим и неумелым.

То, что над ней смеялись, она считала наименьшей ценой за возможность преодолеть преграду, разделяющую девочек и ее, а также ее и Хью.

В целом Триона была уверена, что добилась некоторых успехов, особенно после их каверзы с пастушьим пирогом. Именно нынешним утром она вызвала смех Агги и искреннюю улыбку Кристины. Девон была самой подозрительной и несговорчивой из них и больше других сопротивлялась ей, и Триона сочла, что эти качества она унаследовала от отца. Маклейн обладал многими достоинствами, но такого, как доверие, среди них не числилось.

Триона шла к успеху медленно, но считала, что постепенно их отношения улучшаются. Ведь прошло всего несколько недель. Она вздохнула и пошарила в воде в поисках мыла, скрытого под густым слоем пены на поверхности воды. Лавандовое мыло миссис Уоллис было самым душистым и давало больше пены, чем…

Внезапно дверь открылась, и Триона повернула голову. Хью вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Он был необычно красив в своем костюме для верховой езды и черных сапогах до колен, а вязаные бриджи туго обтягивали его мускулистые бедра. Простота одежды подчеркивала его мужскую притягательность.

Взгляд его зеленых глаз задержался на ней, и ей потребовалась вся ее воля, чтобы не попытаться прикрыть себя. Он был ее мужем и ей приятно было смотреть на него. Могла ли она лишить его такой возможности?

Чтобы сгладить неловкость, она намылила мочалку, которой терлась, и бросила взгляд на часы на каминной полке.

— Удивлена твоему появлению. Девочки будут ждать своей ежедневной верховой прогулки.

— Сегодня я с ними не поеду.

— Они будут разочарованы.

— Это пойдет им на пользу. Возможно, они больше будут ценить эти поездки, когда я вернусь.

Ее сердце упало:

— Ты уезжаешь?

— Я должен отлучиться на пару дней. Пропала одна из моих лошадей, и мы считаем, что она вот-вот ожеребится, если этого уже не произошло.

Удивляясь своему разочарованию, Триона все-таки сумела ответить:

— Понимаю. С ней будет все в порядке?

— Скорее всего, но у меня все-таки тревожное предчувствие.

Она смотрела на него с любопытством:

— Любовь к лошадям — одно из ваших семейных пристрастий?

Он усмехнулся и прищурился:

— Думаю, теперь ты лучше осведомлена о них.

Ее щеки вспыхнули румянцем, а телу стало горячо. Впрочем, она привыкла радоваться его появлению. Даже теперь, когда тело ее онемело и мышцы болели, она ощутила знакомый трепет глубоко внутри и жажду его ласк. Триона подняла намыленную мочалку к плечу, и всю нижнюю часть ее тела заломило от боли.

Маклейн, должно быть, заметил ее гримасу и в ту же секунду предложил:

— Позволь мне.

Одним движением плеч он освободился от плаща и бросил его на диван, встал на колени возле нее и засучил рукава.

— Ох нет! Ты не должен…

Он окунул мочалку в ванну, выжал ее и принялся тереть ее руки нежными медленными круговыми движениями. Глаза его мягко светились:

— Ну как?

— Прекрасно, — пискнула она. — Хотя я и сама могу…

— Я это заметил.

Он осторожно наклонился, чтобы вымыть ей спину.

— Никогда не встречал женщины, которая бы так часто принимала ванну.

Он принялся тереть ей спину такими же медленными круговыми движениями, неосознанно массируя ее чувствительные натруженные мышцы. Ощущение было непередаваемым.

Она закрыла глаза, время от времени вздрагивая и морщась, когда он прикасался к особенно болезненным местам, и все же испытывая наслаждение, оттого что мышцы медленно расслаблялись под его магическим прикосновением. Она испустила блаженный вздох.

Он хмыкнул, и в этом тихом звуке она расслышала нечто завораживающее. Потом принялся натирать ее плечи, его длинные пальцы задержались на ее шее, такие же теплые и влажные, как и мочалка.

При каждом его прикосновении она вздрагивала и груди ее волновались, будто он касался и их.

Хью поцеловал ее в мочку уха, и от его поцелуя по всему ее телу пробежала дрожь.

— Отклонись назад, — прошептал он.

Она подчинилась и опустилась поглубже в горячую воду, так что вода покрыла ее плечи.

Он снова намылил мочалку, глядя на нее лукаво, с озорным видом:

— А знаешь, мне кажется, мы оба можем поместиться в этой ванне.

— Хочешь попробовать?

Глаза его блеснули:

— Если бы мне не надо было уезжать, я провел бы в ней с тобой часок-другой.

— Но за это время вода бы остыла.

Он склонился к ней и зашептал ей на ухо, обдавая щеку теплым дыханием:

— Мы могли бы нагреть даже самую холодную воду.

Ее лицо вспыхнуло, и она подумала, что оно теперь могло поспорить цветом с этим красным ковром.

Он выпрямился и окунул мочалку в воду. Глядя в глаза Трионы, он принялся натирать ей грудь, проводя пальцами по обнаженной коже.

Триона прикусила губу, стараясь сдержать стон.

Хью медленно проводил по ее телу мочалкой, возбуждая и дразня сосок, и от этого прикосновения по ее жилам распространялось огненное наслаждение.

Она закрыла глаза и беспокойно задвигалась в ванне. Ощущение было одновременно возвышенным и греховным.

— Катриона, — сказал Хью, и голос его прозвучал глухо и раскатисто. — Подними ногу на бортик ванны.

В обычном своем состоянии она могла бы справиться с этим легко, но сегодня ноги ее болели от верховой езды и она вздрогнула от прикосновения Маклейна. Чтобы сделать, как он сказал, ей потребовалось усилие воли.

Холодный воздух коснулся ее ноги, и она вздрогнула. Внезапно Триона заметила, что прикрывавшая ее пена истончилась, пузырьки лопнули, а ее поза предоставила ему возможность созерцать ее обнаженную плоть, и это ее смутило. Она попыталась опустить ногу в ванну, но Маклейн не дал ей это сделать.

— Оставь ногу на краю ванны.

Хью обмакнул влажную мочалку в воду и принялся массировать ее ногу от щиколотки до икры… рука его поднялась до колена, потом до бедра. Каждое его прикосновение повергало ее в экстаз. Она вцепилась в края ванны, поглощенная восхитительным предвкушением.

Его рука нырнула глубже, и ткань коснулась кожи между ее ног.

Она вздохнула со всхлипом, и по всему ее телу пробежала дрожь. А от его лукавой дразнящей улыбки, означавшей «попробуй мне помешать», сердце ее забилось бешено.

Он снова окунул мочалку в теплую воду и опять провел ею между ног Трионы. Она прикусила губу, он же повторил это. Снова. Быстрее, еще быстрее.

Его глаза горели темно-зеленым огнем.

— Позволь мне доставить тебе удовольствие, — прошептал он.

Как она могла помешать ему, если была не в силах обуздать себя сама?

— Это кажется таким… волнующим.

Его губы дрогнули:

— Потому, моя любовь, мне это так нравится.

«Моя любовь»! Пусть эти слова были произнесены бездумно, но они согрели ее.

Он поцеловал ее в мочку уха и продолжал ласкать, отчего дрожь вновь и вновь пробегала по ее телу. В какой-то момент Триона почувствовала, что в его руках больше нет мочалки и он действует только своими умелыми ловкими пальцами.

Он легонько прикусил мочку ее уха, потом его губы прошлись по шее Трионы. Каждый его поцелуй вызывал в ней взрыв страсти.

Его рука не переставала ласкать ее, гладя и дразня. Она зашевелилась, побуждая его продолжать игру. Это так возбуждало — лежать совершенно голой в ванне перед одетым мужчиной с бесстыдно раздвинутыми ногами и обнаженной упругой грудью. Триона прерывисто дышала. Он довел ее до края бездны и отправил в рай наслаждения.

Каждое его прикосновение волновало до безумия и отвечало ее глубочайшим и сильнейшим желаниям. Она задыхалась, тело ее напрягалось. Ощущая его руку, она изгибалась, и груди ее выступали из воды. Он тотчас же захватил ее сосок губами, лаская его, этот тугой напряженный бутон, пока она не выкрикнула его имя и не обхватила его голову руками, притянув к себе. Казалось, время растянулось надолго до того момента, когда она уже больше не могла сдерживаться. И когда, миновав границу, Триона рухнула в бездну, он наклонился вперед и завладел ее губами, будто хотел поглотить ее страстные выкрики.

Триона упала назад в ванну, а Маклейн подхватил ее и привлек к себе. Все ее тело еще содрогалось, пока она медленно приходила в чувство.

Наконец, когда ее бешено бьющееся сердце немного успокоилось, а мозг начал работать нормально, она оторвалась от него и, краснея, встретила его взгляд:

— Твоя рубашка промокла.

— Бриджи тоже, потому что из ванны вылилось довольно много воды. — Глаза его светились. — Мне придется переодеться перед отъездом.

О да. Ведь он собирался уехать. Сердце ее упало, но она не хотела, чтобы он это заметил.

— Эксперимент с водой удался?

— Всегда готов тебе служить. В следующий раз, когда я стану принимать ванну, ты отдашь мне долг, окажешь такую же услугу.

Ох! Какая чудесная мысль!

— Я сделаю это с радостью!

Он рассмеялся, видя ее несомненный энтузиазм.

— Но все-таки не с такой, как я.

Когда он встал, она заметила, что мокрая рубашка облегает его тело как вторая кожа, а бриджи потемнели от воды.

— Тебе и в самом деле следует переодеться.

— Я рад, что снял хотя бы плащ и жилет, прежде чем начать помогать тебе мыться.

Он вынул из платяного шкафа свежую рубаху и черные бриджи, бросил их на диван и начал раздеваться.

Триона наблюдала за ним: как он стянул рубаху, обнажив плоский мускулистый живот и грудь, влажно поблескивавшую на свету, кое-где оттененную черными курчавыми волосами, образовывавшими четкую линию у пояса.

Ей нравилось то, что на груди у него были волосы: она бессчетное количество раз проводила пальцами по мягкой поросли.

Он бросил мокрую рубаху на пол и стащил бриджи.

Триона не могла отвести от него взгляда.

— Это, — сказала она, указывая пальцем, — никогда не поместится в твои бриджи.

Он рассмеялся:

— Придется постараться.

Она нахмурилась:

— И тебе не больно?

— Нет. Хотя если думаешь, что это поможет, поцелуй меня.

Ее губы дрогнули:

— Ты должен подойти поближе. Там, снаружи, мне будет слишком холодно.

— В обычных обстоятельствах я бы перенес тебя сюда и кое-что предложил, но мне пора идти.

Она сделала над собой усилие, чтобы не показать своего разочарования, но, должно быть, ей это плохо удалось, потому что он добавил более нежным тоном:

— Постараюсь вернуться как можно скорее.

Она кивнула и молча смотрела, как он заканчивал одеваться, как сменил галстук на простой шейный платок. Потом достал удобный жилет из толстой тяжелой шерсти, застегнул его и следом надел плащ.

— Там, куда ты отправляешься, холодно?

— Да. Лошади поднимаются в горы и выбирают одну долину, и это много выше, чем здесь.

— Тогда ты правильно оделся.

Она оперлась о бортик ванны, наблюдая, как он достает несколько свежих рубашек из гардероба. Хью свернул их в узел и взял под мышку.

— Ты не хочешь взять с собой саквояж?

— Только седельную сумку. В ней одежда будет защищена от непогоды.

Он провел рукой по волосам и повернулся к ней. Внезапно лицо его помрачнело:

— Катриона, должен попросить тебя об услуге.

— Хочешь, чтобы я присмотрела за девочками? Конечно, я это сделаю.

— В этом нет надобности.

Улыбка Трионы поблекла:

— Почему же?

— Девочки отправятся к Дугалу. Я уже поговорил с ними об этом, прежде чем прийти сюда.

Триона нахмурилась:

— Тебе незачем просить брата об одолжении. Я бы присмотрела за ними.

— Нет. Это решено.

Триона замерла:

— Почему ты так упорствуешь?

— Нынче утром я подслушал их разговор — что-то насчет панталон, у которых были сшиты штанины.

— Ах это! — Она вздохнула. — Я должна объяснить…

— Не надо. Они уже все мне рассказали, и поэтому отправятся к Дугалу. Сейчас они упаковывают вещи. У меня нет времени разбираться во всей этой ерунде. Я должен извиниться перед тобой, Катриона. Я имею в виду свою просьбу держаться подальше от девочек. Я не думал, что это вызовет столько проблем. Они раздражены и настроены против тебя, считают тебя чужой, непрошеной гостьей и вбили себе в голову, что должны избавиться от тебя, заставить уехать.

— Я поняла это.

Он покачал головой.

— Они вели себя возмутительно.

— Хью, они проявляют характер и просто защищаются таким образом. Из-за этого я не стану относиться к ним хуже. — Она ухитрилась улыбнуться. — К тому же я не осталась в долгу. Подожди до завтра, когда они станут причесываться.

Его губы дрогнули:

— Ты забрала их шпильки?

— Это было бы слишком просто. Я намазала крахмалом их щетки для волос.

Он рассмеялся:

— Решила действовать их методами.

— Да, но… тут нечто большее. Хью, я не могу оставаться здесь и не быть частью их жизни. Мы подначиваем друг друга, что тут плохого? — Она с трудом перевела дух: — Больше я не могу этого терпеть. Или я буду общаться с тобой и с девочками на равных, или покину этот дом.

Его лицо мгновенно утратило веселость, а смех замер:

— Что ты такое говоришь? — спросил он почти грубо. — Еще не время.

— Мы ведь так и планировали, что я пробуду у тебя не более месяца или двух. Пока что месяц еще не прошел, но…

— Прошу тебя, замолчи. — Он бросил взгляд на часы: — Сейчас у меня нет времени, я тороплюсь. Мы обсудим это после моего возвращения.

Он взял свою одежду и направился к двери, чувствуя какую-то странную пустоту в груди.

— Хью?

Он остановился у двери:

— Да?

— Пожалуйста, не отсылай девочек к Дугалу. Оставь их со мной. Я позабочусь о них. Обещаю!

Он расслышал боль в ее голосе и не смог не отреагировать.

— Катриона, уезжая, я всегда оставляю девочек с Дугалом. Это вовсе не из-за тебя, а из-за их матери.

Лицо Катрионы выразило недоумение, и он заколебался. Если бы он покинул ее сейчас, не дав объяснений, она могла вообразить худшее. Хью не хотел вдаваться в излишние подробности, но она заслуживала того, чтобы знать, почему его так тревожит безопасность девочек. Он со вздохом бросил на кровать узел с одеждой:

— Как раз перед тем, как уехать в Лондон, чтобы урезонить твою сестру, я получил письмо от Клариссы.

— Что же она пишет?

— То же, что во всех остальных письмах: хочет забрать девочек обратно и скоро приедет за ними.

— Думаешь, она в самом деле способна на это?

— Она уже пыталась это сделать раньше. Она знает, какие чувства я питаю к ним, что я готов на все, чтобы защитить их… Я заплачу сколько угодно, чтобы оставить их у себя.

Никогда еще Триона не видела столь холодного и решительного выражения на лице мужа.

— Но ведь это шантаж.

— Да. Я совершил ошибку, позволив Клариссе понять, что значат для меня девочки. В то время она сочла это забавным. Позже увидела в этом возможность поживиться.

— Но как она могла насмехаться над твоими чувствами?

— Я был убежденным холостяком и не проявлял никакого интереса к детям, но позже привязался к девочкам, — он бросил на нее суровый взгляд, — к моим девочкам. И тогда все изменилось.

— Ты полюбил их.

Он кивнул:

— Думаю, в этом есть некая ирония. Кларисса предложила оставить их здесь, если я заплачу ей за это две тысячи фунтов.

Кровь Трионы закипела от возмущения:

— И потом она стала просить еще денег?

— Несколько раз. Однажды я отказал, и она явилась сюда со своим поверенным требовать, чтобы я отдал детей.

Его губы сжались в тонкую жесткую линию:

— Я отдал десять тысяч фунтов, чтобы заставить ее убраться.

— Ты должен перестать платить ей!

— Она готова обратиться в суд, а я не могу этого допустить.

— Как отец ты имеешь на них больше прав, чем она. И в суде тебя поддержат.

— Это не факт.

— Почему?

Он взял в руки полотенце:

— Позволь мне вытереть тебя.

Она поднялась, и он закутал ее в полотенце, потом отнес на постель.

— Благодарю тебя. — Она с благодарностью взяла у него пеньюар.

— Значит, ты хочешь оставить девочек с братом, на случай если вернется Кларисса?

— Да. Скоро они повзрослеют, и она не сможет угрожать их благополучию. Тогда ее требования ничего не будут значить. А пока я должен проявлять осторожность. — Он замолчал и добавил страдальческим тоном: — Но даже если она и не подаст в суд, то все равно постарается похитить их, увезти силой. Она знает, что я заплачу любую сумму, чтобы вернуть их.

— Она бессердечна.

Хью кивнул. Лицо его было мрачным.

— Это так. Вот почему за девочками следует внимательно наблюдать. УДугала есть люди, охраняющие дом, потому что он беспокоится за безопасность Софии. Она и ее отец — известные игроки в карты, и порой у них бывает в наличии много денег.

Триона кивнула:

— Конечно, им стоит остаться с Дугалом. Спасибо за то, что все разъяснил мне.

— Не стоит благодарности.

Он снова взял свой узел с одеждой:

— Я сказал девочкам, что Дугал, возможно, пригласит тебя на обед, и приказал проявлять учтивость по отношению к тебе. Скажи мне, если они не станут слушаться, и по возвращении я с ними разберусь.

Она нахмурилась:

— Спасибо, но мне бы не хотелось, чтобы ты им приказывал быть вежливыми со мной. Я сама могу справиться с этим, и мой метод сработает. Теперь девочек будет угнетать то, что ты принуждаешь их. А ведь известно, что насильно мил не будешь.

Его глаза подозрительно сузились:

— Твой метод? Значит, ты пытаешься добиться их привязанности?

— Я хочу, чтобы они доверяли мне.

В глазах Хью сверкнул гнев.

Значит, она не подчинилась его распоряжению держаться подальше от девочек. Раздраженный ее непокорностью, похожей на вызов, Хью не отрывал взгляда от ее лица. В ее ореховых глазах загорелся зеленый огонек, засверкали золотые искры. Волосы ее, влажные после купания, теперь потемнели и обрели светло-каштановый цвет.

Внезапно в сознании его забрезжила мысль о том, что через несколько недель она уедет и эта минута останется всего лишь в его памяти.

Грудь его сжала неожиданная боль, когда он понял, каким потрясением для него станет ее отъезд.

Она твердо встретила его взгляд:

— Я никогда бы не причинила боль этим детям.

— Это можно сделать ненамеренно.

— Ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах.

Голос ее звучал тихо, но каждое слово было окрашено сильным чувством.

Если он будет тосковать по Катрионе так сильно, проведя с ней всего несколько недель, как будут скучать по ней девочки? Он старался выглядеть строгим.

— Я знаю, что лучше для моих детей.

Триона ответила непримиримым взглядом. Увлеченная их спором, она не заметила, что пеньюар ее сполз, обнажив порозовевшую грудь.

Поспешный отъезд уже не казался Хью столь необходимым, и он даже подумывал! отправить Фергюсона с кем-нибудь из грумов на поиски пропавшей кобылы. Но в то же время, если с лошадью случилась беда, никто лучше его не знал, как ее выхаживать. Значит, надо ехать.

— Я скоро вернусь.

В голосе его звучала жесткость, потому что желание настолько отуманило его, что ему стало трудно соображать.

— Можешь не спешить с возвращением, — фыркнула она. — Уверена, что все мы вполне справимся без тебя.

— Катриона, ты должна понять…

— Нет, — возразила она, запахивая пеньюар, — это ты должен понять. Я часть вашей семьи, нравится тебе это или нет. Женившись на мне, ты сделал это свершившимся фактом. И не можешь требовать, чтобы я покорно соглашалась со всем, что ты скажешь. У меня есть собственное мнение, и в некоторых случаях оно разумнее твоего.

Он помрачнел:

— Я вовсе не ждал, что ты будешь покорно соглашаться со всем.

— Понимаешь, Хью, каждый раз, когда ты заговариваешь со мной, твои слова звучат как приказ. Ты никогда ничего не просишь. А я, пытаясь быть вежливой с тобой, слишком часто безропотно со всем соглашаюсь. Но больше этого не будет. Я не твоя дочь, которую можно отшлепать, поэтому тебе лучше пересмотреть свое отношение ко мне.

Хью сжал кулаки, и тотчас же стекла завибрировали от сильного порыва холодного ветра.

— Я объяснил тебе положение дел и высказал свое мнение.

— А я высказала тебе свое. И речь не только о твоих дочках. Речь о тебе. Ты никому не позволяешь приблизиться к тебе. Разве не так, Маклейн? Даже мне. Исключение ты делаешь только для детей, — сказала она тихо. — Я рада, что они не так одиноки, как я.

Он принял ее в свой дом, представил ее своим детям и пригласил в свою постель. Как она смеет утверждать, что чувствует себя одинокой?

— Этот разговор ни к чему не приведет нас, — попытался он утихомирить ее. — Поговорим, когда оба остынем.

Она вскинула подбородок:

— Нет. Поговорим сейчас. Ты, Хью Маклейн, — самый большой трус, какого я только видела в жизни.

Хью сжался и замер:

— Думай, что говоришь.

— Трус, когда речь заходит о том, чтобы стать мне настоящим мужем.

Эти ее слова будто воздвигли между ними стену. Он не мог поверить, что она сказала нечто подобное, и, глядя в ее широко раскрытые глаза, понял, что она и сама потрясена своими словами.

Хью до боли сжал челюсти.

— У тебя нет оснований так думать, — возразил он твердо.

Она посмотрела на него, как смотрела бы королева на своих придворных, а не как девчонка, еще не остывшая после ванны и завернутая в пеньюар, не скрывавший ее прелестей.

— Я думаю именно так. Настоящий муж рад видеть в своей жене партнера, товарища во всем, а не только в постели.

— Если это из-за девочек, то мы ведь обсудили это раньше и ты согласилась со мной!

Теперь за окном послышались раскаты грома, раздававшиеся после каждого его слова и будто отдалявшие их друг от друга.

— Мы оба ошибались. Мне не следовало соглашаться держаться подальше от девочек. Они знают, что я уеду, и потому не будут ни удивлены, ни расстроены этим обстоятельством.

— Будут, если успеют привязаться к тебе!

«Как привязался я». От этой внезапно пришедшей ему в голову мысли он застыл на месте, потому что она потрясла его сильнее любых слов. Он слушал ее будто сквозь туман.

— Хью, люди появляются в нашей жизни и исчезают, но оставляют о себе добрую память. Я бы хотела, чтобы твои дочери помнили, что я их любила.

Хью сжал руки в кулаки: кровь его медленно закипала, а в сердце он ощутил боль. Противоречивые чувства охватывали его. Он так и не определил, как относиться к возможности ее скорого отъезда. Раздражение вызывало то, что он пообещал Фергюсону ехать с ним искать пропавшую лошадь, из-за чего он не может закончить этот разговор должным образом. Гнев закипал оттого, что она посмела усомниться в правильности его решения насчет дочерей. Он стиснул зубы, и тотчас же раскаты отдаленного грома послышались ближе.

Триона бросила взгляд на окно, потом перевела его на Хью, и брови ее сошлись:

— Не грози мне непогодой. Путешествовать во время бури придется тебе, а не мне.

— Я прекрасно это знаю, — огрызнулся он. — И был бы очень тебе признателен, если бы ты воздержалась от таких дерзких замечаний, которые выводят меня из себя!

Глаза ее засверкали.

— Если то, что я говорю, вызывает у тебя злость, это может значить только одно: я говорю правду и ты это понимаешь.

Ярость бушевала в нем, но она продолжала:

— Ты потерпел неудачу на личном фронте и боишься новой любви. И всю свою жизнь проводишь в страхе от возможных душевных потрясений, Маклейн. И твои девочки, и я заслуживаем лучшей участи. Очнись же наконец. Взгляни на жизнь иначе.

Хью зашелся от ярости. Глаза его застлало красной пеленой. Огонь в камине отчаянно заметался, в комнату повалил дым. Оконные стекла задрожали и застонали, и внезапно холод ворвался в комнату, будто ее стены покрыла невидимая корка льда.

Катриона продолжала смотреть на него, не отводя взгляда. Лицо ее побледнело, а тело сотряс озноб, но она подошла к нему и остановилась совсем близко, так что пальцы их ног соприкоснулись.

— Ну? Что ты можешь сказать в свое оправдание?

— Не смей подвергать сомнению мою любовь к детям. Никогда!

Ее подбородок взметнулся, и она продолжала говорить сквозь стиснутые зубы:

— Наверное, ты их по-своему любишь, но это не значит, что ты готов отдать им частицу себя. А это разные вещи.

— У них есть все, что им надо.

Она не отвела глаз, и он сжал зубы, а взгляд его остановился на ее руке, которой она придерживала пеньюар. Он сосредоточил всю силу на ее руке, рисуя в воображении ветер, способный сорвать с нее пеньюар. Медленно подол ее одежды начал приподниматься. Потом ветер усилился и заставил его подняться выше. Над их головами загремел гром, порыв ветра сотряс крышу. По ней забарабанил дождь.

Боль в голове Хью усилилась, и, щелкнув пальцами, он заставил ветер подуть сильнее. Тот с ревом пронесся по дому.

Сердце Трионы болезненно застучало, когда ее чуть не сбил с ног отчаянный порыв стихии. Она согнула ноги в коленях, цепляясь за подол своего пеньюара. От холода пальцы ее онемели.

Губы Хью были плотно сжаты, а в уголках рта появились глубокие складки. Волосы его поднялись дыбом и начали хлестать его по лицу. Новый порыв ветра промчался по комнате, вырвав подол пеньюара из ее руки и заставив ее с трудом выдохнуть воздух. Она задыхалась, пытаясь сделать вдох, обхватывая себя руками, чтобы защититься от этого холодного потока. Зубы ее выбивали дробь.

По полу пополз густой туман, а воздух в комнате стал еще более влажным и ледяным. Пол под ее босыми ногами казался совсем холодным, новый порыв ветра сорвал со стола огромную китайскую вазу, она упала на пол и разбилась. С полки свалился целый ряд книг, будто их столкнула с нее невидимая рука.

Один из стульев, стоящих у камина, опрокинулся, а диван дрогнул и встал под немыслимым углом.

Триона обхватила себя руками и опустила голову, борясь с ветром. Но он не утихал, а продолжал толкать ее в спину все сильнее и сильнее. Она споткнулась и упала на кровать.

Стало слышно, как по всему дому бьются стекла и опрокидываются стулья.

Снаружи гремел гром и сверкали молнии. Кто-то издал придушенный крик, а потом…

Все это кончилось так же внезапно, как и началось. И теперь слышался только размеренный стук дождя по крыше.

Глаза Хью сверкали непривычным зеленым огнем, а губы побелели. Напряжение было заметно в каждой черте его лица.

— Надеюсь, теперь ты доволен, — процедила Триона сквозь стиснутые зубы, страдая от холода и испытывая ярость. Ее пеньюар обвился вокруг одного из столбов кровати, и ей пришлось потянуться через всю постель, чтобы добраться до него. Она натянула его на себя, строго глядя на мужа.

Хью потер лоб, разглаживая морщины и глубокие линии, прорезавшие его лицо от носа ко рту.

— Катриона… я не знаю, почему сделал это. Что-то на меня нашло.

Он провел дрожащей рукой по лицу. Лицо у него было потрясенное.

— Уходи!

Он сделал шаг к ней, но она отступила. В его глазах мелькнуло что-то, что трудно было понять.

— Ну извини меня.

Она не ответила, будучи не в силах собрать свои чувства и мысли воедино, не в силах даже понять, что испытала: боль, разочарование, гнев, страх? Она не могла облечь эти ощущения в слова. Все перепуталось в ее голове, но в то же время она не испытывала ничего, кроме холода в душе, будто переполняющих чувств не хватало, чтобы согреть ее.

— Катриона, послушай…

Она покачала головой и опустилась на кровать, прижимая к себе подушки.

Наконец он вышел, и лицо его при этом было искажено болью.

Катриона слушала, как стихает звук его шагов, пока они не стихли совсем. Тогда она зарылась лицом в подушку и заплакала.

Хью остановился у подножия лестницы, сжимая и разжимая кулаки. Что, черт его возьми, он натворил? Он никогда не терял присутствия духа. Ни разу с того самого дня, когда был убит его младший брат и когда он позволил гневу взять верх. На этот раз он не потерял контроль над собой, он вызвал и направлял ветер сознательно, и это не оставило в нем ничего, кроме мучительной головной боли и ужасной пустоты в груди, что было результатом его отчаянных усилий сдержаться.

Хью оглядел коридор: портреты попадали со стен, занавески были разорваны. Большая ваза, стоявшая в углу, оказалась разбита вдребезги. Гораздо хуже было то, что Ангус и Лайам уставились на него с недоумением. Одежда сидела на них косо, волосы свисали космами, и все это было следствием вызванной им бури.

Его охватил приступ раскаяния:

— Лайам, приведи сюда девочек и снеси вниз их вещи. Они поедут на несколько дней к моему брату.

— Сию минуту, милорд.

Лайам помчался по лестнице вприпрыжку, перескакивая сразу через две ступени, будто был рад поскорее убраться подальше от хозяина.

Ангус будто окаменел и стоял неподвижно, полный почтения и внимания.

— Пусть подадут экипаж.

— Да, милорд.

Он тоже сорвался с места, будто только й ожидал приказа и хотел поскорее унести отсюда ноги.

Хью чувствовал себя разбитым: его тошнило, и в голове гудело так, словно он долго кружился на одном месте. Он знал, что будет чувствовать себя так несколько дней кряду, если не отдохнет.

Он ненамеренно впал в такую ярость. Его гнев вызвало то, что Катриона обвинила его в неспособности отдать девочкам какую-то часть себя. Он любил Кристину, Девон и Агги безгранично. Как она могла усомниться в его чувствах к ним!

Но она осмелилась. Она бросила ему упрек. Она по-своему, чисто по-женски, наказала девочек за их проделки. Измученный, он поднял голову и посмотрел на лестницу, ведущую вверх, гадая, что она делает сейчас. Она показалась ему потрясенной. Должен ли он пойти к ней? Еще раз поговорить?

«Зачем? Что ты ей скажешь? Ты ведь даже не понимаешь собственных чувств». Он покачал головой и пошел к двери подождать детей.

Ему требовалось время, чтобы распутать этот узел страсти и других чувств, вызванных Катрионой. Ему надо было хорошенько все обдумать.

Слава Богу, он знал, где обрести душевное равновесие.