Ты лишила меня сна

Глава 8

Следующие несколько дней текли мучительно медленно. Дядя Бедфорд разгневался, узнав, что Маклейн говорил с Трионой, а не с ним. Он в ярости выбежал из дома и не возвращался допоздна, а вернувшись, сказал, что «нигде не мог найти этого негодяя».

Как и следовало ожидать, слухи росли и множились с угрожающей быстротой. Требовались немедленные меры, чтобы любопытство сплетников было удовлетворено. Понимая, что его жена не способна ничего решить сама, дядя Бедфорд запретил всем принимать кого бы то ни было и появляться на публике, пока ситуация не разрешится. Когда же в дверь стучались те, кого принято называть «сливками общества», тетя Лавиния, сидя в гостиной и обливаясь слезами, была вынуждена слушать, как слуга Доббинс объявлял, что ее нет дома.

Триона была рада этому запрету, потому что не сомневалась в том, что тетушке Лавинии было бы не под силу успокоить потоки сплетников, рвавшихся в дом. Но дядю ее не пощадили, и он был вынужден выслушивать намеки друзей и знакомых. Однажды поздно вечером, заглянув в гостиную за забытой книгой, она случайно подслушала нелестные высказывания дяди о ее поведении, которые он излагал тетке в самых грубых выражениях. И во всем этом инциденте с Маклейном он обвинял ее, а Хью выражал сочувствие.

Она вернулась в свою комнату в ярости и провела там не менее получаса, колотя кулаками подушку и изрыгая проклятия по адресу лондонского общества, в котором злословие всегда ставилось во главу угла.

Настроение дяди Бедфорда еще ухудшилось, когда, проведя весь день в поисках лорда Хью, он вернулся домой и нашел записку от этого джентльмена, принесенную утром, в которой тот без обиняков сообщал, что занимается их общими делами и свяжется с лордом Галлоуэем «в ближайшем будущем». Дядя Бедфорд скомкал бумагу и бросил в камин, а потом дал волю своему бурному гневу.

Оставшись без визитеров и развлечений, тетя Лавиния была полна решимости устроить грандиозную свадьбу. По всему дому теперь струились реки лент и кружев и были разбросаны эскизы изысканнейших свадебных туалетов. Триона притворялась, что ничего не замечает, хотя это было тяжким испытанием ее терпения. Что было еще хуже, тетя Лавиния с мрачным видом смутно намекала на то, что они с дядей Бедфордом озабочены тем, собирался ли Маклейн идти до конца и «выполнить свой долг». Всего этого было достаточно, чтобы свести Триону с ума.

Если бы не сочувствие Кейтлин, Триона не сомневалась в том, что отправила бы Маклейну записку с просьбой забрать ее отсюда до пятницы, невзирая на все последствия.

Конечно, у Кейтлин на этот счет было свое мнение. Она считала низким и возмутительным, что Маклейн не является к ним ежедневно, чтобы успокоить их и убедиться, что все в порядке. К своему удивлению, Триона не разделяла ее возмущения. Маклейн обещал позаботиться обо всем, и она ему верила. Хотя он и согласился следовать диктату общества, но предпочел действовать по-своему, а не по подсказке.

Она не могла не оценить этого и была рада возможности подумать. На этот раз и на этот счет они придерживались одного мнения. А что было бы, если бы они не пришли к согласию? Его спокойное пренебрежение мнением других она воспринимала равнодушно, пока это не коснулось ее.

Чем дольше тянулись часы ожидания, тем больше времени оставалось у Трионы на то, чтобы огорчаться по поводу возникших обстоятельств. Сама идея этого брака была чудовищна. У ее родителей были идеальные отношения: они редко расставались, уважали друг друга и имели одинаковые мнения относительно нравственности и духовных ценностей. Их любовь представлялась ей истинной.

А у нее? Согласившись выйти за Маклейна, она скорее всего отказывалась от возможности такого же счастливого брака, как у ее родителей. Навсегда отказывалась.

Она потерла виски, где гнездилась боль. Возможно, псе сложится и не так ужасно, как она опасалась. Возможно, они могли бы найти приемлемые отношения и общие интересы. По крайней мере Маклейн обладал всеми качествами, чтобы стать порядочным мужем. Он производил впечатление образованного человека, был интересным собеседником. И, что немаловажно, обладал мужской красотой, которая обычно в первую очередь пленяет женщин. Разумеется, не существовало ни малейших сомнений в его благородном происхождении. К тому же у него была способность лишать ее дара речи одним только поцелуем.

И все же… хорошо это или плохо, что он умел так ловко обращаться с дамами? Если так, то не означало ли это, что ее будущий муж продолжит обольщать понравившихся ему женщин? Он сказал ей, что никого не любит, что не считает себя способным испытывать подобные чувства, но она и не подумала поинтересоваться, есть ли у него любовница. А она была не из тех, кто довольствуется малым. И эта мысль угнетала ее.

Наконец наступила пятница, и утро этого дня было серым и пасмурным, под стать настроению Трионы. Она оделась с особой тщательностью и пожалела, что не может надеть лучшее платье, поскольку боялась возбудить подозрения тети Лавинии. И потому довольствовалась своим любимым утренним туалетом из бледно-голубого муслина перехваченным под грудью и украшенным на рукавах темно-синими и зелеными лентами. Этот цвет подчеркивал ореховый оттенок ее глаз, от него они казались зеленее.

Триона застегнула саквояж и поставила на пол, когда раздался тихий стук в дверь.

— Войдите.

Дверь открылась, и вошла Кейтлин. Взгляд ее тотчас остановился на битком набитом саквояже. Она обратилась к сестре голосом, прерывающимся от волнения:

— Не могу поверить, что этот день наконец настал. Прошлой ночью я не смогла уснуть.

— Я тоже. Я все думала и думала…

И сомневалась и сомневалась, чуть не добавила она. Кейтлин нахмурилась:

— Маклейн мог бы приехать навестить тебя хоть раз за эти три дня.

— Рискуя раскрыть дяде Бедфорду наши планы? Так легче для нас обоих, поверь.

Труднее всего было побороть собственные сомнения без обсуждения их с теткой и дядей. За последнее время внутренний голос Трионы, обычно спокойный и разумный, теперь становился все более настойчивым и требовал найти решение, исключающее брак. Каждую ночь перед рассветом она часами лежала, уставившись в потолок, но ни одна новая мысль не посетила ее, на ум не приходило ни одно решение, способное избавить от неприятностей ее сестер и всю семью.

Кейтлин прикусила губу. Глаза ее подозрительно заблестели.

— О, Триона, если бы не мое сумасбродство…

Триона сжала сестру в объятиях:

— Если бы я не проявила такого нетерпения найти тебя, если бы тетя Лавиния не принимала гостей, когда приехала Нянюшка и рассказала обо всем в присутствии старой сплетницы, и особенно если бы Маклейн не был таким ослом… О, давай не будем начинать все сначала!

Кейтлин натянуто улыбнулась:

— Он ведь гордец! Да?

— Боюсь, что так. — Триона покачала головой. — Я знаю о нем только то, что рассказывала Мамушка.

Кейтлин ответила вздохом:

— Наша Мамушка полагает, что изучила Маклейнов с ног до головы.

— Ну и что с того? Ведь уже ничего не изменишь.

— Мамушка говорила нам также, что излишняя поспешность ведет к неприятностям. Поспешишь — людей насмешишь. — Кейтлин взяла руки Трионы в свои. Лицо ее приняло серьезное выражение. — Триона, я все думала о тебе… Может быть, лучше было бы повременить и сыграть настоящую свадьбу?

— Это тетя Лавиния настроила тебя?

— Вовсе нет. Ну допустим, что в некотором роде она пыталась на меня воздействовать, но я и сама теперь думаю так же. Дело в том, что свадьба — это особое событие, Триона. Его обязательно надо отпраздновать. Купить новое красивое платье, украсить твои волосы цветами и подождать маму с папой, чтобы они могли увидеть все это…

— Нет. Нет и нет! Я не хочу никакого платья, во всяком случае, по такому поводу. К тому же цветы в это время года очень дороги. Я уже смирилась с тем, что мама с папой узнают об этом, когда уже все будет позади и я надежно и прочно поселюсь в Шотландии. Папа опечалился бы, узнав о моем недостойном поведении — как я прокралась в чужую карету. Мама тоже рассердилась и огорчилась бы. Откровенно говоря, это благословение Господне — выйти замуж и уехать из города без шума. — Она попыталась улыбнуться, но ей это не удалось. — Знаю, что они бы попытались отговорить меня, хотя я действую в интересах семьи и с лучшими намерениями.

— Но забываешь о себе. Я беспокоюсь только за тебя, поверь.

— Прекрати! Это наилучший выход для нас всех, как тебе отлично известно. Сейчас нет времени на то, чтобы трусить и менять решения. — Триона обняла сестру, чувствуя себя лучше, оттого что высказалась. — Пойдем вниз, чаю попьем. Я выпью целый чайник, чтобы согреться в эту непогоду.

В обеденной комнате они застали тетю Лавинию сидящей за столом в облаке лилового шелка. Вздыхая, она сообщила им, что дядя Бедфорд снова отправился на розыски Маклейна.

— Он занимается этим уже три дня, — сказала Кейтлин, накладывая себе яичницы.

— Почему бы ему не подождать, пока Маклейн приедет сам? Он ведь прислал записку.

— Ваш дядя не верит ему. Как и я, впрочем. — Тетя Лавиния начала намазывать свой тост маслом с такой силой, что крошки разлетелись по полированному столу красного дерева. — Мы не доверяем Маклейну! Он отпетый плут и…

— Мой будущий супруг. — Триона посмотрела на тетку с вызовом и приподняла бровь. — Только вчера вечером, когда мы с вами обсуждали, какой цвет больше подходит для свадебного платья, бледно-голубой или бледно-розовый, вы мне сказали, что в Маклейне есть порода и что из него выйдет прекрасный муж.

Тетя Лавиния покраснела:

— Уверена, что это так! Я не то хотела сказать… Но, возможно, слово «отпетый» слишком грубое, однако этот человек не ответил ни на одно из отправленных ему посланий, в которых ваш дядя просил его приехать! Более того, он…

Вдруг тетя Лавиния выпрямилась на стуле, широко раскрыв глаза:

— Слышите! Это карета!

Сердце Трионы гулко застучало.

— Вы уверены? — спросила она с нарочитой небрежностью.

Тетя Лавиния встала, едва не опрокинув свою тарелку выступающим животом. Она выглянула в окно, выходящее на улицу:

— Это он! Поспеши, моя дорогая! Ступай в гостиную! — И устремилась туда, опередив всех. — О! Как жаль, что Бедфорда нет дома! Что, ради всего святого, я скажу этому человеку?

Ее голос пресекся и стал почти не слышен, когда она метнулась через коридор.

Триона и Кейтлин переглянулись и последовали за теткой, так и не притронувшись к завтраку. Они как раз достигли двери гостиной, когда дверной молоток на парадной двери настойчиво и властно застучал.

Кейтлин шмыгнула к креслу возле камина и упала в него, Триона же села на стул у двери.

Ее юбки еще колыхались от быстрого движения, когда вошел Доббинс и доложил:

— Лорд Хью Маклейн просит принять его, миледи.

Он исчез, и его место заняла знакомая фигура, заполнив собой весь дверной проем.

Тетя Лавиния начала было вставать со своего места.

— Пожалуйста, не трудитесь, — жестом остановил ее Маклейн, и его низкий глубокий голос раскатился по всей изящной, но небольшой гостиной. — Я всего на несколько минут. Лорд Галлоуэй дома?

— Нет.

Маклейн нахмурился:

— Жаль.

— Он уехал искать вас! — выпалила тетя Лавиния с удивительной и непривычной для нее резкостью.

Его брови сошлись над переносицей:

— Я послал записку, в которой сообщил, что нанесу ему визит, как только улажу дела. Разве он не получил ее?

— Да, но он думал… Погодите! Почему вы пробудете здесь всего несколько минут? К чему такая спешка?

— Я приехал сюда за вашей племянницей. Нынче утром мы поженимся.

Глаза тети Лавинии, казалось, вот-вот выкатятся из орбит.

— Но…

— В церкви все готово. Поэтому нельзя мешкать. Сам архиепископ совершит обряд венчания. Он ждет нас через полчаса.

Триона лишилась способности говорить и даже глотать. Всего через тридцать минут она станет женой этого человека.

Тетя Лавиния заморгала:

— Но ведь должно быть свадебное платье и кольца… Венчаться без всего этого — просто варварство!

На лице Маклейна появилась слабая улыбка, когда он повернулся к Трионе и протянул ей руку. Она помедлила, потом вложила в нее свою. Он поднял ее на ноги.

— Вы готовы?

Его глаза, столь темные сейчас, что казались почти черными, выражали нетерпение.

— Да. Сейчас пошлю лакея в свою комнату, чтобы он принес мой саквояж.

Тетя Лавиния пришла в изумление:

— Ты уже упаковала вещи? Когда же ты успела?

Маклейн поднес руку Трионы к губам и поцеловал пальчики:

— Тогда мы отправляемся.

— Н-но… Так быстро?

— Триона, что это значит? А как же свадебный наряд?

Кейтлин взяла тетку за руку:

— Тетушка, за три дня вы с дядей Бедфордом не предприняли ради свадьбы ничего. Только волновались, что лорд Хью не выполнит своего обещания. А теперь нет причины для беспокойства. Он делает именно то, что должен.

— Да, но ваш дядя захочет обсудить с ним положение дел! А как же все-таки свадьба? — ныла тетушка.

— Я не хочу ничего обсуждать, — спокойно возразил Маклейн. — А свадьба будет частной и скромной.

— Но как же насчет свидетелей и всего, что сопутствует…

— Об этом уже позаботились, меры приняты. После того как мы с мисс Херст поженимся, сразу же уедем в мое поместье в Шотландии.

Тетя Лавиния осела на стуле:

— Вы все это спланировали заранее! Ох! — Она прижала руку ко лбу: — Пожалуйста, кто-нибудь, принесите мои нюхательные соли! Моя голова сейчас лопнет!

Кейтлин похлопала тетку по плечу:

— Тетя Лавиния, только подумай, как приятно будет рассказывать всем, что Триона и Хью безумно влюбились друг в друга, поженились и уехали в Шотландию.

После минутного молчания тетка посмотрела на Кейтлин из-под пухлой ручки, которой закрывала лицо:

— Рассказывать? Мы сможем обо всем этом поведать людям? — Она уронила руку на колени: — Но твой дядя предупредил, что мы должны оставаться дома и не принимать ни одного человека.

— Это было раньше. А теперь наш долг — сообщить о грядущей свадьбе свету. Всем не терпится об этом услышать, и мы расскажем, что Триона и Хью очень счастливы.

— О, это звучит романтично!

— Конечно. И естественно, каждый захочет узнать подробности, тебя будут всюду приглашать. Приготовься, надо нанести столько визитов.

— Господи! — сказала потрясенная тетя Лавиния. — Я об этом не подумала!

— Ты окажешь Трионе услугу. Мы должны создавать в обществе впечатление, что это романтическая любовь и они романтическая пара! По правде говоря, раз они с Хью собираются пожениться прямо сейчас, нам следует найти наши лучшие перчатки и шляпы и сегодня же навестить кое-кого из друзей.

— Прямо сейчас?

С каждой минутой тетя Лавиния выглядела все более счастливой.

— Конечно! Чем скорее мы сообщим в городе о новом повороте дела, тем скорее устареет шокирующая новость. Ее сменит сообщение о счастливом событии. — Она хлопнула в ладоши: — Я знаю, кому надо все это рассказать! Этой ужасной леди Оглторп, самой большой сплетнице на свете. Да, и если мы попросим ее не повторять этого, то, как тебе известно, она сделает обратное.

Тетя Лавиния уже почти лучилась радостью:

— Когда молва распространится, мы будем просто завалены приглашениями, потому что каждый захочет узнать об этом событии!

— У нас не будет ни одного свободного дня. По крайней мере, до тех пор пока не приедут мама и папа, — сказала Кейтлин, поморщившись. — Смею надеяться, что тогда я смогу вернуться домой, в усадьбу викария. — Она повернулась к Трионе: — Пойду попрошу лакея принести твой саквояж.

— Спасибо, Кейтлин.

Кейтлин одарила всех мимолетной улыбкой и исчезла. Маклейн повернулся к тетушке Лавинии:

— Леди Галлоуэй, надеюсь, что вы и лорд Галлоуэй в ближайшем будущем навестите Гилмертон.

— О да! Благодарю вас.

Совершенно успокоенная и приободрившаяся, она поднялась с места и протопала к Трионе, чтобы заключить ее в свои благоуханные объятия.

— Моя дорогая, скоро ты станешь хозяйкой огромного поместья. Подумать только! Уверена, что ты нам напишешь, и не забудь рассказать, как вы добрались и обо всем остальном. — Она смахнула внезапно набежавшие слезы. — Я так рада за тебя!

Триона прильнула к тетке и тоже обняла ее. Она подумала, что начинает походить на нее: только что печалилась и вот уже чуть ли не танцует.

— Благодарю тебя, тетя Лавиния. Я уверена, что ты представишь все в наилучшем свете, когда станешь рассказывать новости.

— Не беспокойся, моя дорогая. Мы с твоим дядей объясним им, каково было положение вещей и какой счастливой ты выглядишь перед вступлением в брак!

Они услышали, как Кейтлин в холле дает указания лакею укрепить саквояж Трионы на задке кареты Маклейна, и вскоре все покинули гостиную.

Расставание с тетей Лавинией не было тяжким, но гораздо труднее было сказать «прощай» Кейтлин. Во время всех этих хлопот Маклейн был внимателен и держал наготове носовой платок, в то же время намекая на то, что пора отправляться. Вскоре он усадил Триону в карету, и они отбыли в церковь.

Следующий час прошел как в тумане — круглолицый служка, хлопотавший вокруг них и пытавшийся найти перо, сухопарая фигура архиепископа в развевающемся облачении, сиявшего такой радостью, что Триона начала было гадать, во что обошлась эта скоропалительная свадьба ее мужу. Однако больше всего обращало на себя внимание нетерпение Хью, спешившего поскорее подписать необходимые бумаги и скороговоркой произнесшего необходимые обеты. Она пыталась убедить себя, что все это происходит в действительности, что она и на самом деле выходит замуж, но происходящее казалось ей похожим на причудливый сон, потому что ее рациональный ум отказывался принимать это. И спустя неполный час они уже были на пути в Шотландию, в поместье Маклейна.

Кутаясь в накидку, Триона сидела в карете напротив Хью, пока их экипаж громыхал по городским улицам. Она смущенно и робко разглядывала огромное кольцо на своем пальце. Оно было украшено не менее огромным рубином, окруженным бриллиантами, и сверкало даже в тускло освещенной карете.

И все-таки это было правдой. Они поженились, их союз благословила церковь, в то время как ее тетка, должно быть, носилась по городу, сообщая новость всем знакомым.

Она гадала, о чем следует говорить новобрачной. Наверное, необходимо что-то сказать, но ей в голову не приходило ни одной дельной мысли.

Их взгляды встретились, и долгое время они оба молчали. Триона не могла поверить, что этот человек, этот великолепный мужчина теперь ее супруг. Сейчас он только назывался ее мужем, но скоро должен был стать им во всех отношениях.

Она покашляла и решила прервать молчание.

— Надеюсь, вы не истолкуете этого в дурном смысле, но, право, я не чувствую себя замужней дамой.

Его губ коснулась тень улыбки:

— А что должна чувствовать замужняя дама?

— Не знаю. Возможно, ощущать себя этакой степенной матроной?

Он поднял руку, коснулся ее лица и заглянул в глаза. Его зеленые глаза мягко светились, а чувственные губы изогнулись в улыбке.

— О вас можно сказать многое, но никак не то, что вы выглядите матроной.

— Благодарю вас.

Он рассмеялся и убрал руку с ее подбородка:

— Яхотел сделать вам комплимент.

Она ответила улыбкой:

— Все случилось так быстро. Уверена, что скоро я стану настоящей замужней дамой, когда мы устроимся в вашем доме.

Маклейн пожал плечами, по-видимому, ничуть не обеспокоенный:

— Не думаю, что это имеет значение, раз вы пробудете там всего несколько месяцев.

«Верно. Мы женаты, но только ради приличия. Почему мне так трудно в это поверить?»

Ей было незачем считать своим домом Гилмертон и обосновываться там. Она будет только гостьей. И все же не в ее характере было жить в каком-нибудь месте и не стать его частью. Даже в доме тети Лавинии она помогала выбрать меню, надзирала за сменой постельного белья и выполняла другую домашнюю работу, которую ее тетка не любила. Она полагала, что и в Гилмертоне будет делать не меньше. Это поможет скоротать время.

Триона гадала, какой это дом, расположен ли он на холме или у озера, холодно ли там зимой, и если холодно, то так ли, как в усадьбе викария, и сколько слуг там может быть.

Внезапно она вспомнила высказывания тети Лавинии о том, что у Хью Маклейна несколько незаконнорожденных детей. Будут ли и они там? Если так, то у нее по крайней мере появится общество.

«Гм. Нельзя ли повернуть беседу в этом направлении?»

— Итак… расскажите мне о Гилмертон-Мэноре.

Взгляд его заметался, он сдвинул брови, но только на долю секунды. Почти тотчас же к нему вернулось обычное спокойствие и лицо его приняло непроницаемое выражение. Но слишком поздно — Триона подметила этот яростный взгляд, хотя терялась в догадках, что бы это могло значить.

«Почему он нахмурился? Неужели я сказала что-то неподобающее? Черт возьми, имею же я право задавать вопросы!»

Прежде чем она успела облечь свои мысли в слова, он заговорил:

— Гилмертон — большое и богатое поместье. Большая его часть была построена в тринадцатом веке, и это объясняет, почему каждый год нам приходится заменять какую-то часть кровли.

— Она разрушается?

Его смех, низкий и раскатистый, будто окатил ее всю:

— Частично, хотя там есть участки достаточно прочные.

— Я жду с нетерпением, когда увижу все сама. Хотя для нас двоих это, должно быть, слишком большой дом.

Она ожидала ответа.

Он поднял брови, и внезапно лицо его приняло отстраненное и несколько отчужденное выражение:

— Да, по большей части он пустует.

От такой реакции ее пробрала дрожь.

— Вы замерзли. Где еще одно одеяло?

Он взял ее обнаженные руки в свои и перетянул ее к себе на сиденье. Потом открыл ящик под сиденьем, вытащил толстое шерстяное одеяло и закутал Триону. При этом его руки, теплые и нежные, коснулись ее шеи.

Она с трудом поборола неуместное и необъяснимое желание прильнуть к Маклейну. Новоиспеченный муж состоял из противоречий, из смеси льда и огня — в какую-то минуту мог обдать ее холодом в ответ на невинный вопрос, а в следующую заботливо укутать в одеяло. Ей хотелось надеяться, что доброта характера и есть нечто подлинное, но поверить в это не могла. Скорее всего в нем причудливо сочеталось и то и другое. Как понять такие странности?

Она вымученно улыбнулась:

— Я не привыкла к такому климату. Хотя усадьба викария находится к северу от Лондона, кажется, что там значительно теплее.

— Если вы считаете, что холодно сейчас, подождем, что вы скажете, когда мы продвинемся дальше на север.

— И сколько нам еще ехать до места?

— Дня четыре, если мы поедем с приличной скоростью. Многое зависит от погоды. В Шотландии нет таких дорог, как в Англии, и сильный дождь или снегопад может замедлить наше движение. — Поколебавшись, он добавил: — Если не возражаете, мы поедем ночью. Сейчас полнолуние, и мы сможем путешествовать спокойно и безопасно. Когда вам захочется поспать, то к вашим услугам подушки вон в том ящике, а сиденья мягкие.

— Конечно. Как скажете.

— Блестяще! — Его глаза заблестели. — Мне не терпится попасть домой. Думаю, вам понравится Гилмертон.

Она взглянула на его рот, внезапно на нее нахлынуло воспоминание о поцелуях. По телу распространился жар, пламя заплясало по коже, и от этого в груди возникло ощущение, будто он прикасается к ней.

«Неужели все это от одного только воспоминания?» Лицо ее так вспыхнуло, будто она и в самом деле оказалась у огня, и на одно ужасное мгновение Триона заподозрила, что он читает ее мысли. Быстрый взгляд, брошенный на него, подтвердил ее подозрения. Его глаза блестели так, что, по-видимому, и он думал, о чем не следовало.

Он стянул с рук перчатки и засунул в карманы плаща.

— Если вы не согреетесь, мы можем остановиться на каком-нибудь постоялом дворе, чтобы в качестве грелки для ног взять там горячий кирпич. — Он кивком указал на металлическую грелку на полу кареты.

— Нет, благодарю вас. Отложим это на будущее, когда станет холодно по-настоящему.

Она поплотнее запахнула на себе одеяло.

Хью чуть не рассмеялся при виде горестного взгляда, брошенного ею на ножную грелку. Он уже кое-что усвоил относительно своей нежданно обретенной жены. Во-первых, она была молодцом, не собиралась жаловаться в отличие от большинства женщин, постоянно готовых впадать в истерику. Ее мгновенно выраженное согласие ехать ночью удивило его. Это дало ему возможность увидеть ее с неожиданной стороны. У него почти не было сомнений в том, что своевольная и привыкшая быть в центре внимания Кейтлин Херст при одной только мысли о таком испытании разразилась бы слезами.

Он оценил покладистость и бодрый настрой Катрионы, и это вселило в него надежду на то, что их путешествие пройдет без особых проблем. Она будет некоторое время наслаждаться его гостеприимством в Гилмертоне, потом спокойно вернется в родной дом, к прежнему образу жизни.

Глядя на нее, свернувшуюся рядом с ним калачиком под одеялом, на ее дерзкий носик, порозовевший от холода, и очки, поблескивающие в послеполуденном свете, он не мог избавиться от чувства вины.

Жаль, что жизнь не приготовила для нее ничего лучшего, чем роль символической жены. Она заслуживала большего… но не могла получить этого от него.

Триона чихнула, и очки подпрыгнули у нее на носу.

Хью нахмурился:

— Вы все еще не согрелись.

— Нет-нет. Право, мне тепло.

И тотчас же чихнула снова.

— Черта с два!

Его рука скользнула к ней, он привлек ее к себе, потом закутал в одеяло их обоих.

— Хью, не надо со мной нянчиться! Если стану замерзать, скажу вам.

Он снова устроился в углу, крепко прижимая ее к себе. Возможно, с ней и не стоило нянчиться, но будь он проклят, если позволит ей захворать, пока она находится на его попечении.

Она сидела рядом с ним прямая и скованная, отвернувшись и глядя куда-то в сторону. Хью готов был усмехнуться при виде ее своеволия, хотя это давало ему возможность как следует рассмотреть ее профиль.

В ее лице было что-то завораживающее. Он не знал, была ли тому причиной решительная и твердая линия подбородка, в то же время изящного и женственного, или изгиб ее нижней губы, но что бы это ни было, он нашел это интригующим. В ее лице так отчетливо проявлялся характер — ум, чувство юмора и спокойная уверенность, и все это очаровывало его. Он знал ее всего несколько дней, но уже видел ее реакцию на многие события, скрывавшуюся под напускной сдержанностью. Он заметил это сначала в карете, когда принял ее за ее сестру, потом в гостинице, когда она так решительно воспротивилась воле тетки и дяди и выразила желание поговорить с ним, и на следующий день, когда предложил ей сделать выбор или отказаться от него. И каждый раз, даже оказавшись перед дилеммой, она вела себя с удивительной твердостью и почти царственным спокойствием. Она не напоминала нежную фиалку, готовую увянуть при малейшем дуновении ветерка, не походила и на светскую вертушку, думающую только о развлечениях. Перед ним была девушка, полная изящества, ума и очень хорошенькая.

Хью крепче прижал ее к себе, повернув голову так, что подбородок его оказался прижатым к ее шелковистым волосам. После минутной скованности она расслабилась и прильнула к нему. Некоторое время они так и сидели, укрытые толстым одеялом, и тепло их тел смешивалось, а громыхающая и кренящаяся то в одну, то в другую сторону карета уносила их все дальше на север.

Он вдыхал ее теплый аромат и закрыл глаза, смакуя это благоухание, напоминающее о свежести весеннего дня. В его жилах кровь потихоньку начинала кипеть от вожделения.

Рука Хью скользнула по ее плечу, и он склонился к ней, чтобы глубже вдохнуть запах ее волос, щекотавших ноздри. Она вздохнула и поудобнее угнездилась рядом, уткнувшись лицом в его грудь, отчего все его тело заныло от томления. Так они сидели довольно долго, а потом вдруг начали страстно, даже отчаянно, целоваться.

Кровь бурлила в жилах Хью, когда он впивался в ее губы и впитывал близость этого нежного тела, прижатого к нему. Страсть разгоралась все жарче, он приподнял ее и посадил себе на колени.

Ее руки обвились вокруг его шеи, она притянула его ближе к себе, что еще больше взволновало его. Она была для него загадкой, потому что представляла одновременно страсть и прагматизм, благородство и честь, сладострастие и рассудительность. Он едва понимал, что делает, и не знал, что думать, а сжимая ее в объятиях, уже не мог думать ни о чем.

Она обвивала его все крепче, а его руки блуждали по ее спине. Природа щедро одарила ее, сделав нежной и гибкой — мечтой мужчины. Мысль о возможности научить ее радостям любовного общения вызвала в нем чувственную дрожь. У него до сих пор завязывались отношения с искушенными женщинами, наслаждавшимися радостями любви и не вкладывавшими в эти отношения чувств. Вот почему близость невинной девушки так кружила ему голову.

Его рука скользнула по ее округлому бедру, поднялась кверху и обхватила грудь. Она захлебнулась воздухом и оторвала губы от его рта. Глаза ее широко раскрылись, очки свалились, и теперь ничто не обрамляло ее глаз и не затеняло их богатого орехового оттенка, кроме густых трепетных соболино-черных ресниц.

Хью на мгновение приостановился, чувствуя, как все его тело вибрирует от ее близости. Медленно, не отрывая от нее взгляда, он принялся поглаживать ее грудь сквозь платье, его большой палец нашел ее сосок с безошибочной точностью. Ее глаза еще больше расширились, а дыхание почти со стоном вырывалось из припухших губ.

— Вам приятно?

Он прихватил пальцами ее отвердевший сосок.

Она изогнулась под его ласками, полузакрыв глаза и чуть приоткрыв рот.

Рука ее упала с его шеи, сжала его запястье, и, к его удивлению, она еще крепче прижала его руку к своей груди.

Черт возьми! Она оказалась горячей штучкой! Он пожирал взглядом ее раскрасневшееся от страсти лицо, порозовевшие щеки, волосы цвета меда, освободившиеся от шпилек и разметавшиеся. Триона казалась даже вполне искушенной женщиной, хотя он знал, что это не так. И этот контраст между ее обычной сдержанностью и нынешней страстностью оказался на удивление соблазнительным, и он ощущал это каждой клеточкой тела.

Хью прикусил ее губы, потом подбородок, мочку уха. Она затрепетала и зашевелилась, сидя у него на коленях, и заставила его руку снова погладить ее грудь. Давая ей время воспрепятствовать ему, если бы она пожелала, он медленно расстегнул ворот ее платья и развязал шнурки нижней сорочки.

Она затихла в его объятиях. Дыхание ее сделалось прерывистым. Он продолжал нежно покусывать мочку ее уха, в то время как рука скользнула под сорочку и обхватила ее обнаженную грудь. Упругая и теплая, она заполнила его ладонь.

Он принялся нежно ее массировать, потом его пальцы нащупали тугой сосок.

Она застонала, и тело ее выгнулось, а бедра и ягодицы заскользили по его напряженному мужскому естеству. Он высвободил руку и дотянулся до ее лодыжки. Не прерывая поцелуя, продолжая исступленно целовать, он позволил своему языку скользнуть между ее полуоткрытых губ, в то время как его рука заскользила вверх по ее обтянутой чулком ноге до колена, а потом и выше. Он стремительно поднял мешавшие ему юбки и сорочку, и рука его скользнула выше по ее обнаженной плоти. Он нежно погладил ее бедро. Рука его поднялась еще. Его пальцы ощутили ее влажность…

Она выпрямилась и сжала колени. Волосы рассыпались по плечам, губы припухли от поцелуев.

— Нет! — выдохнула она, и он увидел в ее глазах страх.

Хью перевел дух, закрыл глаза и с трудом подавил страсть, бушевавшую в его жилах. Черт возьми! Не годится так обращаться со своей девственной женой! Он был не из тех грубых увальней, что получают наслаждение, не заботясь о том, чтобы и партнерша получила свою долю радости. Было глупо пытаться приобщить невинную девушку к наслаждениям плоти в карете, несущейся по неровной дороге и кренящейся то туда, то сюда.

Она заслуживала лучшего, и он решил во что бы то ни стало предоставить ей самое нежное обхождение. Пусть обстоятельства заставили ее выйти за него замуж, но для них обоих это означало познание блаженства, а скамья в карете была для этого не самым подходящим местом.

Для обольщения гораздо лучше подходила большая спальня с роскошной периной, застеленной тонкими льняными простынями, и чтобы поленья потрескивали в камине и огонь бросал отблески на большую медную ванну. В такой обстановке он мог бы преподать ей уроки интимных наслаждений. Но не здесь, не так, не на дороге. И не в первое ее знакомство с супружеской жизнью. Он не мог так обращаться со своей женой.

Почему это было так важно, он не мог объяснить, но не хотел и пренебречь этим. Хью осторожно высвободил руку из-под ее юбок и опустил их до щиколоток. Потом поправил ее платье на плечах. Она дрожащими руками помогала ему. При этом лицо ее так пылало, что об него можно было зажечь спичку.

— Катриона, нам это предстоит, но не здесь.

Она, кажется, старалась даже не смотреть на него и ответила охрипшим и прерывающимся голосом:

— Я растеряла шпильки для волос.

Он помог собрать их. В какой-то момент одеяло свалилось. Хью поправил одеяло и заметил, что ее очки упали. Он вручил их Трионе, а она водрузила очки на нос, потом поправила и заколола шпильками длинные волосы, и эти шелковистые пряди приковали к себе его взгляд.

— Вот так.

Он снова закутал ее в одеяло, подоткнув его со всех сторон, потом протянул руку к потолку кареты и постучал. Карета замедлила движение.

Триона скорчилась под одеялом, ощущая смущение и неловкость, но все так же желая его прикосновений.

— Что… что вы делаете?

— Собираюсь проехаться верхом. Моя лошадь привязана к карете сзади, и ей не повредят физические упражнения. — Он улыбнулся Трионе, и улыбка эта показалась ей натянутой и почти болезненной. — Я не из тех, кто делает что-нибудь наполовину, но лишить вас невинности в карете на большой дороге… на это я не способен. Нам лучше подождать, но, должен признаться, вы сводите меня с ума.

Он потер рукой лицо, и она с удивлением заметила, что это было повторением ее собственного жеста.

— Сказать по правде, мне надо побыть на холоде, подышать свежим воздухом, подвигаться… — Он перехватил ее взгляд и печально улыбнулся: — Вы ведь не понимаете? Верно?

— Вы устали сидеть в карете со мной?

— Нет! Вовсе нет! Катриона, ну как вам объяснить? — Он перехватил ее смущенный взгляд и вздрогнул: — О, черт возьми! Вот… — Он взял ее руку и прижал к своему паху. Его мужское естество выпирало сквозь ткань, длинное и отвердевшее.

Она вырвала руку, и лицо ее вспыхнуло еще сильнее.

Карета качнулась, когда кучер слез с козел. Маклейн подался вперед и тихо произнес:

— Я остановился не потому, что вы перестали меня волновать. Как раз наоборот. Я приказал остановиться, потому что не хочу, чтобы в первый раз это произошло с вами на жесткой скамье в карете.

О! Отлично. Раз он был так добр, она решила оценить по достоинству его предупредительность. И все же… Она получала такое наслаждение от его прикосновений.

— Разве это важно? Сиденья вполне подходят…

Он тихонько рассмеялся и быстро поцеловал ее:

— Можете мне поверить: вы заслуживаете лучшего.

Послышался стук в дверцу кареты. Дверца приоткрылась, и кучер просунул голову внутрь:

— Вы стучали, милорд?

— Да, Фергюсон. Оседлайте мою лошадь. Хочу немного проехаться верхом.

— Слушаюсь, милорд.

Кучер исчез, и они услышали, как он отдает распоряжения другим слугам.

Маклейн подмигнул Трионе и вышел из кареты. Внутрь ворвался порыв холодного воздуха.

Триона невольно поежилась и спросила:

— Вы поедете верхом весь остальной путь до Шотландии?

— О нет. — Его глаза заискрились юмором: — Я собираюсь скакать, пока не устану до такой степени, что буду способен только смотреть на вас. На это уйдет час-другой. Не больше.

По крайней мере она не должна была оставаться одна слишком долго. Триона улыбнулась.

— Ну что ж, прекрасно. Полагаю, верховая прогулка доставит вам удовольствие.

— Не слишком на это надеюсь, но это как раз то, что требуется. А вы пока немного отдохните. Нам предстоит еще несколько дней путешествия, пока мы доберемся до Шотландии. Но как только мы окажемся там…

Он охватил ее всю жарким взглядом и закрыл дверцу кареты.

Скоро карета тронулась снова, и они продолжили свой путь. Триона выглянула в окно и увидела Маклейна, трусящего рысью рядом. Ветер ерошил его темные волосы, забираясь под шляпу. Глаза сверкали ярко, линия подбородка выдавала решительность и твердость. У нее возникло впечатление, что он не привык отступать. Никогда и ни перед чем.

Триона удобнее устроилась на сиденье. Сначала она гадала, почему Маклейн делал такой упор на физической стороне их брака, и ни на чем другом. Хотя казалось маловероятным, что она выйдет замуж снова, было совсем неплохо испытать физическую любовь. Ведь грустно не узнать этого никогда.

Пока что она наслаждалась его близостью больше, чем считала возможным. Улыбнувшись, она уютно свернулась в углу калачиком, одеяло нагрелось, и под ним стало тепло. Вскоре, последовав совету Хью, она уснула.

Следующие несколько дней прошли почти так же, как первый. Каждый новый день в карете Маклейн начинал также, но страстное напряжение, возникшее между ними, становилось все более ощутимым. Обычно через короткое время он выходил из кареты и скакал верхом рядом с ней, останавливаясь только, когда выматывался до предела настолько, что все, на что оказывался способен, это уснуть, как только оказывался внутри.

Конечно, это никак не влияло на состояние ума и чувств Трионы. Она даже выяснила, что можно хотеть мужчину, даже если он крепко спит и похрапывает во сне. Оказалось, что вожделение — престранная вещь.

Через некоторое время Триона привыкла сидеть в карете в одиночестве, покачиваясь от ее движения. Хуже было то, что дорога становилась каменистой, еще более неровной, и местность выглядела теперь более дикой. В этих условиях Триона начала томиться от тоски по сестрам и братьям. Ей недоставало их шумных завтраков, добродушных споров и подначиваний.

Беспокоило также то, насколько уютно она станет себя чувствовать в Гилмертон-Мэноре. Будет ли ей там так же хорошо, как дома, в усадьбе викария?

Она уже не раз пожалела, что не прихватила с собой книгу, потому что отчаянно нуждалась в том, чтобы отвлечься и направить свои мысли на что-нибудь другое.

Первые две ночи они мчались, делая только краткие остановки, чтобы наскоро перекусить. Один раз ей удалось принять блаженно-горячую ванну. Продвигались они быстро, меняя лошадей из конюшен Хью, которые он держал вдоль всей дороги. Третья ночь оказалась облачной, и обложенное тучами небо удержало их от спешки. Они заночевали в гостинице, чему она очень обрадовалась. Ее спина и ноги болели от езды, и даже когда они останавливались, она все еще чувствовала, будто едет в тряской карете и земля у нее под ногами ходит ходуном. Измученная Триона дважды засыпала прямо за обедом и не помнила даже, когда Маклейн перенес ее в их комнату, уложил в постель и подоткнул под ней одеяло. Она проснулась рано утром в постели, согретой его телом, хотя он уже встал и оделся. И, как только рассвело, они тронулись в путь.

На четвертый день уже затемно они наконец прибыли в Гилмертон-Мэнор. Когда карета сделала последний поворот на извилистой сельской дороге, взору Трионы открылось впечатляющее зрелище — ее будущий дом, освещенный луной, придававшей ему призрачно-серебристый вид.

Гилмертон-Мэнор был расположен на вершине холма, лишенного деревьев, и все его три этажа украшали высокие окна. Под холодным светом луны дом казался темным и выглядел даже угрожающе. Она поежилась, заметив, что всего несколько окон нижнего этажа манят приветливым светом.

Хью, сидевший в седле на своем любимом коне Сумраке, смотрел на Гилмертон-Мэнор с совершенно иным чувством. Он был дома. Наконец-то.

Сумрак, судя по всему, чувствовал то же самое, потому что принялся взбрыкивать и приплясывать, а потом бодро затрусил по подъездной дорожке. Хью рассмеялся, побуждая коня остановиться возле широкой красной двери и ловким движением спешился. Дом был просторным, ладно построенным и крепким, как раз таким, как нравилось Хью. Это было величественное здание в классическом и простом стиле.

Дверь распахнулась, и высокая женщина, по виду домоправительница, суетливо выбежала им навстречу. За ней следовали лакеи Ангус и Лайам с фонарями на шестах, чтобы освещать портик.

Миссис Уоллис нахмурилась:

— О, милорд! Мы вас не ожидали раньше чем через две недели! Хорошо, что ваша спальня готова и в порядке!

— Я бы послал весточку, но некоторые обстоятельства ускорили мое возвращение.

Карета остановилась у самого портика. Фергюсон спрыгнул и помог Трионе выйти. Глаза миссис Уоллис широко раскрылись. Хью никогда не приезжал в Гилмертон-Мэнор с гостями.

Триона, казалось, не заметила жадного внимания домоправительницы. Бледная и измученная, с волосами, свисавшими вдоль спины и не заколотыми шпильками, в помятом платье, она казалась настолько вымотанной, что не видела ничего. Девушка выглядела такой утомленной и хрупкой рядом с этим домом.

Хотя Фергюсон помогал Трионе спуститься, она все-таки споткнулась, оказавшись на земле. Хью подошел к ней, обнял за талию и повел по ступенькам:

— Миссис Уоллис, это леди Катриона Маклейн, ваша новая госпожа.

— Что? — Миссис Уоллис застыла с раскрытым ртом, а оба лакея уставились на них. Однако она быстро пришла в себя и присела в глубоком реверансе: — Миледи, приятно с вами познакомиться! Добро пожаловать в Гилмертон!

Трионе удалось улыбнуться, когда она оперлась на руку Хью.

— Благодарю вас. Я немного утомлена путешествием, а иначе попросила бы вас показать мне дом. — Она тяжело вздохнула. — Боюсь, что сейчас у меня нет сил подниматься по всем этим лестницам. Я просидела в карете четверо суток.

— Вы добрались из Лондона за четверо суток? — Домоправительница посмотрела на Хью укоризненно: — Неужели вы мчались без остановок?

— Мы спешили.

— Да, вижу. Бедняжка, должно быть, совсем без сил! Почему бы вам не проводить ее в спальню, а я принесу вам чаю и рулетиков.

— Рулетиков? — спросила Триона.

— Да, это наш любимый десерт, — пояснил Хью.

Триона смотрела на него и, казалось, была способна только удивляться.

Миссис Уоллис пояснила:

— Такие сладкие мягкие рулеты. Вам непременно понравятся. — Она критически оглядела Триону с головы до ног: — Да, видно, лондонские барышни вообще ничего не едят, хотя, глядя на вас, пожалуй, можно сказать, что вы чуть полнее большинства из них.

— Благодарю вас.

Хью прижал ее к себе и улыбнулся:

— Миссис Уоллис считает, что мы погибаем от истощения. И старается нас хорошенько кормить.

— Гм. Если вы будете питаться как следует, я ничего не буду говорить! Не переживайте, миледи. Мы вас живо поправим.

Триона посмотрела на Хью:

— Я бы охотно приняла ванну.

— Конечно! — сказала миссис Уоллис, обернувшись по пути к лестнице через огромный холл. — Ангус, живо на кухню! Скажи людям, что у нас новая госпожа и она желает принять ванну немедленно.

Хью и Триона последовали вверх по огромной лестнице за домоправительницей, объяснявшей по пути, кто изображен на портретах. Но Хью замечал, что Триона не обращает на них внимания. Лицо ее казалось осунувшимся и бледным, плечи поникшими, а каждый новый шаг давался с большим трудом.

Когда они добрались до площадки второго этажа, Триона споткнулась и упала бы, если бы Хью не подхватил ее на руки. Она едва слышно пробормотала слова протеста, но голова ее покоилась при этом на его плече, а рука обнимала за шею.

Бросив обеспокоенный взгляд назад, миссис Уоллис кивнула, демонстрируя свое одобрение, и поспешила опередить Хью, чтобы открыть дверь спальни.

Джентльмен в первую ночь в новом доме должен дать уединение и покой своей молодой жене после столь напряженного и утомительного путешествия, но она была его женой перед Богом, а он уже проявил большее терпение, чем любой известный ему мужчина. Если уж ему приходилось примириться с условиями брака, которые ему не нравились, то по крайней мере он имел право насладиться теми его сторонами, которые находил приятными.

Миссис Уоллис взбила подушку на диване возле огромного камина.

— Пойду позабочусь о рулетиках и чае.

— Благодарю вас.

Знакомая большая комната с ярко-синими занавесками, уютным камином, красно-зеленым ковром и тяжелой добротной мебелью темного дерева выглядела приветливо. Не обращая внимания на диван, Хью опустил Триону на кровать.

— Отдыхайте, пока не принесут еду и горячую ванну.

Она расслабилась, устроившись на подушках, закрыла глаза, и ресницы полукружиями легли на ее щеки. Хью не отрывал взгляда от ее подбородка и изящной линии шеи, потом его взгляд переместился на мягко приподнимающуюся и опускающуюся от дыхания грудь.

Его окатила волна желания, и он поспешил отвернуться, чтобы не поддаваться соблазну.

Постепенно ее дыхание стало ровным, губы приоткрылись, и она повернула голову набок. Угнездившаяся среди подушек, со спутанными волосами, разметавшимися вокруг лица, и глазами, оттененными темными кругами, свидетельствовавшими о крайней степени усталости, она казалась совсем юной.

Хью опомнился, только когда отвел волосы с ее лба. Когда его пальцы заскользили по гладкой коже, сердце его дрогнуло. «Она измучена, и ее волнует будущее. Я рассчитываю, что когда она поймет истинное положение вещей, то не станет разрушать ни мою, ни чью-либо еще жизнь». На это он надеялся больше, чем на что-нибудь иное.

Хью вздохнул, чувствуя себя усталым до мозга костей, но спать не собирался. Ему следовало сообщить миссис Уоллис, что следует повременить с рулетами и горячей ванной, пока Катриона не отдохнет. Подремав с час, она будет в состоянии поесть и принять ванну, прежде чем отойти к глубокому и крепкому ночному сну.

Возможно, пока он сам будет на нижнем этаже, стоит отправиться на некоторое время в библиотеку, перед тем как лечь спать, а иначе ему едва ли удастся уснуть. Если и было что-то, в чем он нуждался, то именно в глубоком сне, похожем на обморок, особенно когда эта невинная искусительница-жена оставалась в пределах досягаемости. Но утром, когда она проснется…

Он улыбнулся, подоткнул под ней одеяло и, все еще улыбаясь, тихонько вышел из комнаты.