Ты лишила меня сна

Глава 16

Миссис Уоллис наклонилась и, щурясь, всматривалась в темноту.

— Я точно не помню… — сказала она, хмурясь. — Может быть, это и не здесь. Но надо проверить.

Она снова прищурилась.

Триона, стоявшая за ее спиной, терпеливо ждала. Снаружи бушевал ветер — следствие ярости Хью. Время от времени он сотрясал стекла окон так, что они начинали дребезжать, и холодный воздух просачивался в щели между стеклами и подоконниками.

Сердце Трионы колотилось при воспоминании о ее размолвке с Хью два дня назад. С тех пор она плохо спала. Если быть честной, то причина была в том, что она привыкла чувствовать рядом его теплое тело, а без него постель казалась слишком большой и холодной.

Миссис Уоллис выпрямилась и головой чуть не задела низко расположенную балку.

— Осторожно! — предостерегла ее Триона, поднимая фонарь выше.

— Да, стропила здесь расположены низко.

— Зато они прочные. — Триона огляделась: — Дом построен на совесть. А вот у нас в Уитберне потолки ужасно протекают.

— Да, хозяин постарался. Когда поденщики закончили со строительством дома, он отправил их к лорду на ремонт замка. Они и там поработали на совесть.

Триона много раз видела этот замок. Он величественно возвышался на гребне холма, отделенного долиной от просторного дома бабушки. Девочкой, навещая ее, Триона видела два внушительных строения — древний замок проклятых Маклейнов и новый дом бабушки, где всегда находились лакомства для ее маленьких внучек. Эти два здания, будто часовые, стояли на страже возле сонного городка, расположенного внизу у реки.

— Поднимите лампу повыше. Думаю, тот сундук, что нам нужен, может оказаться вон в том углу.

Триона последовала совету домоправительницы и была вознаграждена радостным восклицанием миссис Уоллис:

— Ага! Вот он! Пошлю Лайама, чтобы отнес его вниз. — Она улыбнулась Трионе: — Славное дело вы задумали — сшить новые шерстяные нижние юбки для девочек, чтобы они могли носить их под костюмами для верховой езды. Его светлость не думает о холоде и заставляет этих бедных малюток ездить на лошадях в любую погоду. Чудо, что они до сих пор не подхватили лихорадку!

У Трионы были свои соображения насчет его светлости, но она не собиралась выносить их на обсуждение.

Миссис Уоллис взяла фонарь и направилась вниз по лестнице. Триона, следуя за ней, не смогла удержаться от стона:

— У меня все тело болит от верховой езды. Когда-нибудь мне полегчает? Сил никаких нет.

Миссис Уоллис хмыкнула:

— Неудивительно! Нынче утром вы так долго катались без Фергюсона! Я даже беспокоилась, потому что вас не было целых два часа.

— Теперь я сожалею о каждой минуте, проведенной в седле.

Миссис Уоллис ответила ей понимающей улыбкой:

— Я считаю, что это пойдет вам на благо. Его светлость будет очень доволен. Вся его жизнь в лошадях. Он живет и дышит ими.

Помолчав, миссис Уоллис добавила:

— Хуже то, что он заставляет этих необузданных девчонок делать то же самое. Он берет их на верховую прогулку каждый день, какая бы ни была погода, светит ли солнце или идет дождь.

«Потому что он их любит». После отъезда Хью Триона снова и снова переживала их ссору. И каждый раз вздрагивала, вспоминая тот момент, когда она обвинила его в неспособности отдавать себя чувствам, а не только заботам. Это, конечно, было сказано в запальчивости. Она наговорила ему тогда много неприятных слов, и слова эти достигли одной цели — огорчили его и восстановили против нее. А она, в свою очередь, была разгневана и обижена им.

Горло Трионы сжалось от этих воспоминаний, и ей пришлось откашляться, прежде чем она заговорила снова.

— Почему вы называете девочек «необузданными»?

— Они избалованы. Будь они моими дочерьми, я бы задала им хорошую трепку. Его светлость не замечает, сколько с ними хлопот. Когда он дома, они шелковые, но стоит ему отлучиться на десять минут… — Она поморщилась: — На прошлой неделе одна из них насыпала соли в сахарницу, но, к счастью, я это обнаружила прежде, чем поставить ее на стол!

Триона усмехнулась:

— Мои братья тоже немало бедокурили. Особенно Уильям. Тот постоянно придумывал все новые проказы и вечно попадал впросак.

Она на мгновение поддалась тоске по дому. Что сейчас делают ее братья и сестры?

Должно быть, ее чувства отразились на лице, потому что, взглянув на нее, миссис Уоллис смягчилась:

— Что поделаешь, дети всегда остаются детьми.

— Если не считать того, что Уильяму двадцать и ему пора бы уже повзрослеть.

Сегодня она напишет очередное письмо своим родным. Кейтлин писать не любила, как и Уильям, как и Роберт. Но на Майкла и Мэри можно было рассчитывать, и она ожидала от них длинных и подробных писем — отчетов о том, что происходит в Уитберне. Она представляла, как сейчас все они сидят возле небольшого камина. Мэри вяжет или вышивает, потому что она никогда не сидела без дела. Роберт, возможно, читает какую-нибудь приглянувшуюся ему книгу, чтобы подольститься к отцу, в то же время успевая посмеиваться над Кейтлин, не читающей ничего, кроме дамских модных журналов. Уильям, должно быть, прохлаждается, стоя у каминной полки, и рассуждает о лошадях, охоте или о каком-нибудь своем новом хобби, а Майкл, все еще чувствующий себя неважно, сидит на старом красном диване, закутанный, как куль, потому что в доме холодно.

Она скучала даже по вечному нытью и жалобам Роберта! Ведь в Гилмертоне было так пусто, что казалось, будто во всех его залах и коридорах любой звук отдается эхом. А то, что они с Хью повздорили и разошлись во мнениях на столь сложный вопрос, как отношение к детям, только усугубляло ее тоску.

— Вы, наверное, собираетесь навестить свою бабушку, миледи? Правда, сегодня Лайам поедет в город с поручением от кухарки и не сможет отвезти вас, а Фергюсона, как вы знаете, нет дома.

— Нет, — ответила Триона, — по средам бабушка всегда ездит с визитами. Поэтому я поеду к ней завтра.

— Очень хорошо, миледи. Как мило, что вы навещаете ее.

— Она для меня так много значит. К тому же бабушка должна объяснить мне, как вылечить эту боль в мышцах.

Триона последовала по лестнице в коридор за миссис Уоллис. Лайам и Ангус чистили серебро в столовой, достаточно близко от парадной двери, чтобы услышать, если кто-нибудь постучит.

— Замечательно, что ваша бабушка разбирается в травах, — сказала домоправительница.

— Она всю жизнь умела лечить. К тому же еще управляет мельницами, которые муж оставил ей в наследство.

— О! — Глаза миссис Уоллис округлились. — Это и есть знаменитые мельницы Херста!

— Да, они самые.

— Вы никогда не упоминали, что ваша бабушка и есть та самая старая Нора из Херст-Холла.

— Это именно так.

Лицо миссис Уоллис просияло:

— Если бы я только знала, что ваша бабушка и есть старая Нора! Мне всегда хотелось с ней познакомиться, но никогда я не удостаивалась такой чести. Она принимала роды у двух моих дочерей. У моей Мэри были ужасно тяжелые роды с младшей, но когда приехала старая Нора, она сделала все возможное, чтобы малышка выжила.

— Уверена, ей будет приятно узнать, что ее помнят.

Миссис Уоллис улыбнулась и покачала головой:

— Подумать только, что его светлость однажды поедет в Лондон, и все это окончится браком с внучкой старой Норы. Вас свела вместе сама судьба!

Трионе хотелось бы верить этому. Неплохо иметь в своих союзниках судьбу. Она подавила вздох.

— Хочу написать письмо своим, а чернильница на письменном столе в гостиной пуста — чернила в ней высохли.

— Простите, миледи. Я сейчас же об этом позабочусь. — Миссис Уоллис бросила взгляд на Триону и добавила: — Господи! Ну и буря была недавно!

— Разве? — спросила Триона, изображая недоумение.

— Да, это до смерти напугало бедную кухарку. На нее полетела целая куча ножей, ей даже пришлось укрыться под скамьей.

— Я рада, что никто не пострадал.

Если бы такое несчастье случилось, она бы сочла себя ответственной за это, потому что сама довела Хью до греха.

Это послужило ей хорошим уроком. Если она хотела чего-нибудь добиться от Хью, надо искать к нему более тонкий подход. К тому же она предпочитала гневу его необузданную страсть в постели.

Они уже оказались у двери гостиной, и домоправительница сказала:

— Сейчас принесу чернила.

— Благодарю вас, миссис Уоллис. Я очень ценю вашу помощь.

— Ох, и не думайте об этом! Вы нынче утром ездили верхом да еще поднимались по лестнице. Могу только сказать, что свежий и здоровый деревенский воздух явно идет вам на пользу. Мойра говорит, что нынче вы поднялись с постели на час раньше меня!

На самом деле Триона встала еще раньше. Она проснулась с рассветом, замерзшая и одинокая, тоскуя по теплому обнаженному телу Хью. Каждое утро, еще полусонную, ее пробуждали жаркие ласки мужа.

Но она скучала не только по их любовным объятиям. За последние несколько недель он стал частью ее жизни. Она наслаждалась их разговорами за завтраком до пробуждения девочек. Они рассказывали друг другу о своем детстве и надеждах, а иногда просто болтали о пустяках. Это было приятным дополнением к их физической близости.

Если бы только она могла убедить Хью позволить ей проявлять свою страсть не только в постели… Но после их ссоры он вряд ли станет обсуждать с ней эту скользкую тему.

Что еще хуже, она начинала осознавать, что его поведение сказывалось и на дочках. Они противились ей не только потому, что их раздражало ее появление в их доме, но и потому, что чувствовали нежелание отца подпустить ее ближе, и их пугало возможное влияние Трионы на него. Если бы только они знали правду! Ведь она не имеет на него вообще никакого влияния. Ей не удается вовлечь его ни в какие иные отношения, кроме физической близости! К тому же, судя по всему, она обладала сомнительным талантом доводить его до бешенства, до точки кипения.

Она потерла руки, ощутив внезапное беспокойство. С тех пор как Хью уехал, эти мысли приходили снова и снова. То, что она осталась одна в этом огромном доме и сокрушалась по поводу своих последних слов, обращенных к мужу, начинало сказываться на ее настроении, ей было нелегко. Надо было сообразить, чем занять себя, что придумать, чтобы находиться в напряжении с утра и до того момента, когда солнце скроется за горизонтом и огромный дом внезапно покажется еще более пустым, а она почувствует себя усталой до изнеможения.

— Будут ли еще какие-нибудь указания, миледи? — спросила домоправительница.

— Миссис Уоллис, сколько лет вы работаете у лорда Хью?

— Уже пятнадцать, — ответила та с гордостью.

— Значит, вы очень хорошо знаете Маклейнов.

Серые глаза миссис Уоллис бестрепетно и твердо встретили ее взгляд:

— Да. Достаточно хорошо, чтобы знать, при каких обстоятельствах один из них вспылит.

— Ну, этот момент трудно не заметить, — сухо возразила Триона.

— А почему вы поинтересовались?

— Потому что подумываю кое-что изменить здесь. Конечно, ничего радикального. Просто мне было бы приятно добавить что-нибудь в Гилмертоне от себя. — «До того как я отсюда уеду».

— Хорошая мысль. А что вы предлагаете?

— Мне хотелось бы удивить его светлость, как-то улучшив обстановку. Но здесь все так хорошо налажено, что, право, трудно придумать, какие усовершенствования можно внести.

Миссис Уоллис просияла:

— Благодарю вас, миледи. Я не знаю, что предложите вы, но я уже давно думаю, что, может быть, имеет смысл переставить мебель. Если она долго стоит на одном месте и в определенном порядке, то люди ходят по комнате всегда привычным путем, а от этого пол портится.

— Прекрасная мысль. Может быть, мы займемся этим после ленча…

Послышался громкий стук в дверь, и Лайам пошел открывать.

Бабушка, одетая в свой лучший воскресный наряд, в платье цвета лаванды и серый плащ благородного мягкого оттенка, вплыла в комнату. Ее седые локоны прятались под самым огромным чепцом с цветами, какой только Трионе приходилось видеть в жизни. Опираясь на трость, она оглядывала Триону с головы до ног.

— Ну? Не желаешь ли предложить чашечку чаю? Я ехала сюда добрый час, и у меня все во рту пересохло от жажды.

Миссис Уоллис низко присела в реверансе:

— Я сейчас же принесу вам чаю. Кстати, миссис Херст, я сожалею, что не знала прежде, что вы и есть та самая Нора-целительница, а иначе поблагодарила бы вас за излечение моих крошек.

Бабушка заинтересованно подняла бровь:

— О! А кто они, ваши крошки?

— Мэри Уоллис и Клара Керкленд.

— Да, я припоминаю их обеих! Как поживают ваши прелестные дочери?

Миссис Уоллис вспыхнула от удовольствия. Она провела несколько минут, рассказывая Норе о них, потом поспешила, чтобы принести чай и лепешки.

— Не забудьте мармелад! — крикнула бабушка ей вслед. — Во время визитов к друзьям я люблю полакомиться. — Она бросила на Триону виноватый взгляд: — Не люблю заказывать его для себя. Он слишком дорогой.

Триона рассмеялась и обняла старушку.

— Как хорошо, что ты приехала!

— Я так и рассудила, что тебе понадобится излить душу. И я поспешила сесть в карету.

Бабушка снова подняла серебристую бровь, и Триона повела ее в гостиную.

— Кажется, эта мысль пришла мне в голову не случайно.

Триона вздохнула:

— Ты имеешь в виду ветер?

— Да. Это мог сделать только его светлость, и никто другой.

Бабушка устроилась на диванчике у камина и похлопала рукой по подушке рядом с собой:

— Иди сюда, дитя, и расскажи мне, что случилось.

И скоро Триона уже исповедовалась бабушке — она выложила ей все свои печали. Бабушка выслушала все, время от времени поражая внучку проницательными замечаниями и вопросами. Они замолчали, только когда миссис Уоллис внесла поднос с лепешками, мармеладом и чаем.

Наконец, выждав, когда удалится домоправительница, Триона закончила свой рассказ.

С минуту бабушка сидела, погрузившись в молчание, потом спросила:

— Вы оба вспылили?

— Я была так удручена.

— Понимаю.

Бабушка сделала шумный глоток из своей чашки:

— Девочка, чего ты ждешь от Маклейна?

— Чтобы он полностью принял меня в качестве жены.

— А! Ты жаждешь, чтобы он не только умом, но и сердцем участвовал в этом браке. — Она похлопала Триону по руке. — Ты хочешь, чтобы он любил тебя.

— Нет, нет, нет. Я думаю о другом.

А о чем, собственно, она мечтает? Чтобы он принял ее всерьез? Объяснился в любви?

Может быть, бабушка права? Она желала, чтобы он… сознавал обязательства по отношению к ней… и не только из чувства долга, но и по велению сердца. Могла ли она требовать этого?

— Полегче! Твоя головка лопнет, если ты будешь так напрягаться. Это не такой уж сложный вопрос. Из того, что ты сказала, явствует, что вы оба показали друг другу зубки. И потому каждый из вас обязан извиниться перед другим.

— Я боялась, что ты так и скажешь.

Бабушка снова похлопала ее по руке.

— Ах, девочка! Что в этом худого?

Взгляд ее блестящих глаз сцепился со взглядом Трионы.

— Скажи мне, потому что это важно, скажи мне… Ты его любишь?

«Господи! Что заставило бабушку задать такой вопрос?»

— Нет! Конечно, не люблю! Я хочу сказать… он мне небезразличен, но…

Она заморгала. И наконец выговорила нерешительно:

— Возможно. Думаю, это возможно. Но, конечно, надеюсь, что это не так.

— Почему?

— Потому что не хочу страдать. Не хочу, чтобы эта любовь была только с моей стороны.

— А! Да, это может оказаться проблемой.

— Я много о нем думаю и не могу не признать, как добр он к дочкам и как их любит.

В сердце ее возникло сложное, еще не осмысленное до конца чувство.

— Я бы хотела, чтобы он уделил и мне частицу этой любви.

— Так и будет, девочка. Просто он из тех людей, кому нелегко примириться с переменами.

Бабушка помолчала и продолжила:

— Одна из проблем — в этом проклятии. Все, на кого оно наложено, старательно оберегают свои чувства и свою независимость. Не забывай об этом, дитя. Если его гнев способен вызвать бурю в океане и потопить корабли, тебе следует проявлять осмотрительность относительно своих собственных чувств.

Триона задумчиво кивнула:

— Я не подумала об этом.

— Это огромная ответственность. Сильное чувство может изменить человека, и порой не в лучшую сторону.

Бабушка похлопала Триону по колену.

— Прежде чем ты решишь, как относиться к Маклейну, должна, как говорится, примерить на себя его обувь и походить в ней.

— Ты права. Я хотела спросить его об этом и еще о многом другом, но пока что хожу вокруг него на цыпочках и не знаю, как найти свое место в доме.

— О, это ничего хорошего не принесет! Что ты сделала, когда Маклейн вспылил и попытался тебя урезонить?

— Я сказала, что сержусь на него.

— А он?

— Он уехал к своим лошадям.

— Что? И ты не заставила его остаться и выслушать твои жалобы?

— Сначала пыталась, но он так разгневался. Я тоже вспылила, и мне захотелось, чтобы он поскорее ушел.

— Наверное, это естественно, что вы оба рассердились друг на друга, как два шершня. А что ты будешь делать, когда он вернется, а ты уже успокоишься?

Триона уже размышляла над этим.

— Я собираюсь попросить… нет, потребовать, чтобы он позволил мне участвовать во всех сторонах жизни дома, включая и отношения с детьми.

— А если он забудет, что ты зеница его ока, и по глупости ответит отказом?

Она улыбнулась:

— О, я уже дала ему понять, что он не единственный может сотрясать все вокруг, когда окажется не в духе.

— Отлично, девочка! Вот это сила духа! — Бабушка улыбнулась, и по ее лицу побежали морщинки. — Ссора иногда бывает ко благу.

— Я не помню, чтобы мои родители ругались.

— Согласна. Твоя мать терпеть не может ссор, и очень жаль. Люди были бы счастливее, если бы время от времени позволяли себе очистительную ссору. Для очищения атмосферы в доме. Ссоры позволяют высказать все, что необходимо, чтобы покончить с разногласиями. Главное, чтобы на этом дело и кончалось, чтобы не всплывали старые обиды и чтобы вы ни в чем не обвиняли друг друга напрасно. Это никогда не приносит пользы.

— Но не разгневает ли это Маклейна еще сильнее?

— Все зависит оттого, какая это ссора. Маклейн обладает большей властью над стихией, чем его братья.

— Да, это верно. — Триона посмотрела на бабушку с любопытством: — И ты знаешь, что он способен себя сдерживать?

— Да, девочка, знаю.

— Как?

— Был еще один Маклейн, о котором они не говорят. Это младший брат Хью, которого хладнокровно убили. Когда он умер, сотряслись небеса, и буря бушевала несколько дней.

При воспоминании об этом глаза бабушки потемнели:

— В долине произошло наводнение, молнии сверкали, пока весь воздух не насытился озоном, подули ледяные ветры. Большая часть деревни была смыта или сгорела дотла. Деревенские жители схоронились в своих домах, напуганные до смерти, и не смели вздохнуть. И тогда я увидела твоего мужа на крыше замка. Он оставался там целых два часа, а когда спустился, буря стихла.

Его братья обратились ко мне за помощью. Он был слишком слаб и не мог сам идти. Они чуть не лишились его в тот раз и потому послали за мной, чтобы я его выходила. Я знала, что случилось, но он не хотел, чтобы я поведала об этом хоть одной живой душе, даже его родным. — Бабушка нахмурилась — Такова природа проклятия — наказывать тех, кто ищет способ обойти его. Поэтому, когда он находит силу противостоять ему, проклятие мстит. Я думаю, оно даже могло бы убить Хью, если бы он сопротивлялся ему слишком сильно.

Триона почувствовала, что ей трудно дышать.

— О, не надо так пугаться! — Бабушка снова похлопала Триону по руке. — Твой муж — хороший человек, и ты должна это знать. Но не пытайся заставить его признать, что ты права, а он — нет. Нужна подлинная любовь, чтобы раскрыть свое сердце истине.

«Подлинная любовь». Триона никогда не считала себя романтической особой, и все же… Может быть, она идеализировала отношения своих родителей? Иногда она замечала напряженность в отношениях между матерью и бабушкой, и отец чувствовал неловкость, оттого что оказывался между двух огней. И все же она никогда не слышала, чтобы он на это жаловался. Это заставило Триону призадуматься о других случаях, которые, возможно, были ей неизвестны.

Может быть, истина состояла в том, что не бывает идеальных браков, а бывают только приемлемые, терпимые. А чего же еще желать, если не по-настоящему устойчивого брака? И внезапно Триона осознала, что ее цель изменилась. Ей показалось до обидного мало — оставить в Гилмертоне воспоминания о себе, отпечаток своей личности. Она решила вообще не покидать его, хотела добиться нормальных и полноценных отношений с Хью и его дочерьми. Она не знала, удастся ли ей убедить мужа согласиться с ней, но была полна решимости попытаться.

— Благодарю тебя, Мамушка. — Триона обняла бабушку. — Ты дала мне пищу для раздумий.

— Хороша. Люди не так часто размышляют над жизнью — обычно им некогда, — и, проживая день за днем по инерции, совершают множество ошибок.

Триона согласилась. Пока еще было слишком рано говорить, смогут ли они с Хью полюбить друг друга по-настоящему, но, живя бок о бок день за днем, уделяя больше внимания друг другу и будучи искренними и открытыми, обсуждая все, что их волнует, возможно, даже вслух, они смогли бы продвинуться в этом направлении.

Бабушка улыбнулась ей широко и лукаво:

— А теперь, девочка, поговорим о более важном.

Триона подалась вперед:

— Что же может быть важнее?

— Если ты не собираешься съесть эту лепешку, не положишь ли ее на мою тарелку? Мне предстоит долгий путь домой, и я не хочу по дороге умереть от голода.

Триона рассмеялась и положила последнюю лепешку на тарелку старушки, с улыбкой глядя, как та щедро намазывает на нее мармелад.

— Вот она, — прошептала Девон, подглядывавшая в окно гостиной, — с какой-то старухой.

Кристина заняла место рядом с Девон. Катриона сидела рядом с женщиной, которой можно было бы дать на вид не меньше ста лет. Лицо ее было исчерчено массой морщин, нос был большим и крючковатым, а седые волосы росли пучками.

— Она похожа на ведьму!

Девон опустилась на колени и оперлась на руки.

— Нам надо зайти с другой стороны. Они сидят слишком близко к этим окнам.

Кристина кивнула и ответила шепотом:

— Тогда пойдем через розарий. И смотри не порви платье о шипы. У дяди Дугала возникнут подозрения, если мы явимся перепачканные и в порванной одежде.

Девон шла впереди и, пробираясь сквозь кустарник к окну, в которое лучше был виден диван, сгибалась почти вдвое. Она заняла позицию по одну его сторону, Кристина — по другую. Но они опоздали и не смогли подслушать, о чем разговаривали Катриона и ее гостья, потому что старушка уже уходила.

Они слышали, как Катриона прощалась с ней, а потом в комнату вошла миссис Уоллис:

— Как приятно было познакомиться с вашей бабушкой!

— Она тоже обрадовалась вам.

— Не начать ли передвигать мебель прямо сейчас?

Девон негодующе поморщилась.

— О да! — согласилась Катриона. — Что вы предлагаете?

— Прежде всего я хочу попросить Ангуса и Лайама помочь нам!

Девон заглянула через край подоконника и увидела двух женщин, болтавших и смеявшихся. Сначала они передвинули секретер на то место, куда падало солнце, а потом поставили диван сиденьем к камину, а не сбоку от него. С первого взгляда казалось, что ничто — ни стулья, ни столы, ни коврики — не осталось нетронутым.

— Что она делает? — зашипела Девон, и губы ее побелели от бешенства. Она отвернулась и принялась яростно продираться сквозь кусты.

Кристина надеялась, что женщины в комнате были слишком заняты, чтобы расслышать их, потому что Девон производила много шума. Покачав головой, она последовала за сестрой.

Они пробрались через сад и вышли за ворота на прогалину, скрытую деревьями. Там стояли стреноженные, привязанные к низко растущей ветке лошади, а рядом Агги с довольным видом жевала яблоко.

Как только они добрались до деревьев, Девон резко повернулась к Кристине:

— Ты видела? Она делает как раз то, что я и предположила, — старается все здесь изменить!

Кристина ответила хмурым взглядом:

— Она всего лишь передвигает мебель.

— Но это только начало.

Руки Девон сжались в кулаки:

— Она на этом не остановится.

Кристина не ответила. Она согласилась на это небольшое путешествие только из любопытства: ей было интересно узнать, чем занимается Катриона после папиного отъезда. Она и сама не знала, чего ожидает, но надеялась увидеть Катриону за каким-нибудь по-настоящему скверным делом. Это было бы славно, потому что тогда бы Кристина избавилась от неприятного чувства, что они были несправедливы к новоиспеченной жене папы.

И ведь он вовсе не хотел, чтобы она здесь оставалась, — все его действия яснее ясного говорили сами за себя. Или так было до тех пор, пока он не рассердился на них за то, что они смеялись над неумением Катрионы ездить верхом и ее неуклюжими попытками удержаться в седле. Даже теперь Кристина могла представить рассерженное папино лицо. Может быть, всего лишь может быть, папа был неравнодушен к Катрионе, но не хотел, чтобы кто-нибудь узнал об этом, даже сама Катриона?

Кристине все это не нравилось. Еще хуже было то, что Девон почувствовала себя униженной тем, что папа их так отчитал, была полна ярости и жаждала отомстить Катрионе.

Кристина тяжело вздохнула и присоединилась к Агги.

Девон сердито вышагивала, юбки ее развевались от быстрых движений при каждом шаге.

— Не могу поверить, что она на это решилась!

— А что она делала? — спросила Агги, не выпуская яблока изо рта.

— Всего лишь передвигала мебель, — ответила Кристина.

Агги помолчала, потом спросила:

— И что?

— И все, — сказала Кристина. — Но Девон считает, что в этом кроются дьявольские козни.

— Она и есть дьявол, то есть дьяволица, — отрезала Девон перед сестрами: — Может быть, мы и не застали Катриону за чем-то ужасным, но ведь мы наблюдали за ней всего несколько минут.

Кристина вздохнула:

— Не знаю. У меня возникло чувство, что мы занимаемся ерундой. Может быть, предоставим действовать папе? Иногда мне кажется, что она ему нравится. К тому же он просил нас быть с ней вежливыми. А ведь раньше он никогда не просил нас об этом? Разве не так?

Девон нахмурилась, стоя лицом к Кристине:

— Видишь, что получается? Она медленно, но неуклонно перетягивает его на свою сторону и заставляет думать и действовать по-своему. У нее ведь нет детей. Она считает нас лишними, помехой.

Сердце Кристины упало. Неужели Катриона так к ним относится? Неужели они мешают ее жизни с папой?

— Она будет и дальше оттеснять нас от него, — продолжала Девон голосом, скрежещущим как наждак. — Она заставит папу считать, что мы способны только делать пакости, а потом, когда у них появится собственный младенец, для нас больше не останется места.

У Кристины до боли сдавило грудь, будто кто-то сел на нее.

Агги недоуменно заморгала:

— Ты… ты правда думаешь, что она этого добивается?

— Я уверена!

Внезапно Кристина вскочила и повернулась лицом к Гилмертон-Мэнору — она не могла больше сидеть спокойно. Дом возвышался на гребне холма как драгоценный камень в оправе кольца. Солнце светило в его окна, и они блестели, а плющ заботливо обвивал здание со всех сторон. Это было место, которое она считала домом. В горле ее образовался комок. Она не вполне поверила словам Девон, но одно было ясно: многое изменится, когда у папы и его жены появится свой малыш! Останется ли тогда в его жизни место для них?

Она закусила губу, едва сдерживая слезы. Нахлынули воспоминания о скверно пахнущих жалких комнатах и вечном ожидании матери, которая далеко не всегда возвращалась. Кристина вспомнила о тех двух неделях, когда, доведенная до отчаяния голодным плачем сестер, отправилась на холодные улицы Парижа, чтобы добыть хоть какую-нибудь еду. Это заняло у нее долгие часы, но ей все же удалось стащить кое-что, чтобы хватило на несколько дней. Она вернулась промокшая и грязная. Платье ее было изорвано мужчиной, от которого разило джином и который пытался затащить ее в укромный уголок. Она понимала, чего он хочет. Отчаяние придало ей сил вырваться и убежать так быстро, как только хватило сил, и вернуться на холодный чердак, который был в то время их временным приютом.

Теперь их домом стал Гилмертон. Она посмотрела на него сверху вниз, любуясь, как солнце играет на стеклах решетчатых окон, на крепких каменных стенах, на надежных мощных дверях.

Это был их дом, и она была готова на все, чтобы сохранить его. Они с сестрами не должны утратить Гилмертон, потерять папу.

У нее из груди вырвалось рыдание, и тотчас же ее сжали в яростном объятии тонкие руки Девон. К ним присоединились округлые ручки Агги. Они оставались в таком положении довольно долго, пока воспоминания об их бесприютности не потускнели и Кристина не пришла в себя.

Когда Девон ее выпустила, Кристина вытерла глаза и попыталась улыбнуться.

— Нам пора возвращаться. Дядя Дугал заметит наше отсутствие.

Девон смахнула слезы тыльной стороной руки:

— Мы поедем вдоль озера. Так будет быстрее.

Тропа вилась вокруг небольшого озерца. Оно располагалось в конце долины, а потом раздваивалось, и два ответвления шли в разных направлениях. Одно из них вело к изящному, современной постройки дому дяди Дугала, другое — к замку Маклейнов. Папа рассказывал, что было время, когда эта тропа была главной дорогой в замок, но теперь, когда часть ее оказалась размытой, а спуск к озеру очень крутым, никто из путников сюда больше не сворачивал. Отец предостерегал их, чтобы они не пользовались этим путем, но было так удобно ради экономии времени срезать дорогу, что они все чаще и чаще ездили именно здесь. Кристина считала, что папа преувеличивал опасность. Пока им удавалось удерживать своих лошадей в повиновении и не спеша продвигаться по самой узкой части тропы, все они чувствовали себя на ней уверенно.

— Поехали, Агги. — Девон привела лошадь Агги и подождала, пока сестра сядет в седло. Потом она оказала такую же услугу Кристине. Когда пришло время ей садиться на лошадь, она уцепилась за короткую веревку, свисавшую с седла, и взлетела в него.

Кристина смотрела на нее с завистью. Девон была отчаянной, независимой девчонкой. Она не упускала возможности подчеркнуть, что не нуждается ни в чьих советах. Кристина хотела бы позаимствовать немного воинственного духа Девон. Если им снова придется самим заботиться о себе, ей это потребуется.

С тяжелым сердцем она понуканием заставила свою лошадь идти вровень с лошадью сестры.

— Что нам делать?

Девон сжала губы:

— Мы должны воспрепятствовать еще большему сближению Катрионы и папы.

— Но как? Пока что все, что мы предпринимали, приводило к обратному результату.

— Дай подумать.

Кристина кивнула и направила свою лошадь вниз по тропе, пока Девон мысленно перебирала всевозможные варианты противоборства с Катрионой.

Когда они добрались до самого узкого места тропинки, Девон заставила свою лошадь идти вровень с лошадью Кристины. На лице ее появилось лукавое выражение.

— Ха! Я знаю, что нам делать.

— Что же? — спросила Кристина.

— Кажется, папа должен вернуться сегодня поздно вечером. Дядя Дугал послал одного из своих людей, чтобы уточнить время его прибытия.

— И что?

— То, что перед его возвращением мы улизнем и тайком вернемся в Гилмертон. Уже начнет смеркаться, но мы ведь хорошо знаем дорогу и темнота нам не помешает. А потом мы переставим мебель.

— И как это нам поможет? — спросила Кристина.

— Увидишь.

И она поехала вниз по тропинке.

Какой бы ни была мысль Девон, но если бы их проделка принесла желаемый результат, Кристина была готова принять участие в ней.

Почувствовав себя обнадеженной, она поспешила за сестрой.