Чемоданы собраны и стоят в углу. Складывается ощущение, что это не я на них смотрю, а они — на меня. Издеваются. Напоминают о том, что я несвободна: последнее решение всегда принимаю не я, а кто-то другой. Так будет не всегда, успокаиваю я себя, нужно лишь потерпеть до совершеннолетия. Но терпеть слишком долго. От скольких важных вещей мне придется отказаться еще?
Впрочем, от этих мыслей нужно избавляться. Хорошо, что я увидела свое отражение в зеркале, это помогло. На мне шикарное черное платье матери с открытыми плечами, и грубые складки между бровей совершенно не вписываются в образ. Сегодня мне кажется очень важным выглядеть безукоризненно. Я хочу, чтобы Ник запомнил меня такой: в идеальном платье, с идеальным макияжем и высокой прической.
Даже если мне придется держать под контролем все свои страхи и душевные метания, мои глаза будут светиться нежностью и любовью. Я сама хочу запомнить себя такой, поэтому всматриваюсь в свое отражение с особым вниманием и интересом, будто впервые вижу эту повзрослевшую девушку. В эту секунду мне действительно нравится та, на кого я смотрю. И речь не о внешности. Каким-то чудом мне удается заглянуть глубже, и я чувствую прилив каких-то новых волнующих сил. Я знаю, что я справлюсь. Куда бы мама меня не отправила, я не стану злиться и ненавидеть весь мир. Я готова принять себя такой, какая я есть, мне больше не нужно чье-то одобрение, уважение и восхищение.
Слышу, как звонят в дверь. Мамины каблучки стучат по паркету, она несется открывать дверь гостям. Это не похоже не нее. Наверное, она считает эту вечеринку своей, да это и неважно, пусть будет так.
Аккуратно поправляю съехавшую на плечо золотую бретельку, встаю, надеваю бархатные туфельки на высоких тонких каблуках. Бросаю еще один последний взгляд на зеркало, остаюсь довольной собой. Из прихожей доносится щебетанье мамы, ей отвечает мужской тихий голос. Двигаюсь в сторону двери, но не успеваю открыть ее, это делает он.
По случаю моей вечеринки Ник надел синий пиджак и брюки. Он тоже выглядит старше, его официальный наряд очень ему идет. Я смотрю на него с немым восхищением, мы молчим. Он изучает взглядом мое тело, застывает, останавливает глаза на моем лице и выдавливает улыбку. Я вижу, с каким трудом он это делает, и мое сердце щемит.
— Ты выглядишь, — говорит он, — просто потрясающе.
Значит, у меня получилось. Я рада.
— Ты тоже. Мы как будто в оперу собрались, — пытаюсь шутить я.
— Это точно, — угрюмо отзывается он, поднимает на меня глаза, они вспыхивают. — Ничего у меня не получилось! Я не знаю, что еще я могу сделать. Я не верю, что это конец, Ли.
— Не думай об этом, — мой голос звучит ровно и спокойно, я благодарна самой себе за самоконтроль.
Я кладу ладонь на его плечо и аккуратно сжимаю. Хочу, чтобы и он заразился моим спокойствием. У меня не выходит.
Он перехватывает мою ладонь, стискивает двумя руками и делает шаг ко мне.
— Давай убежим. Прямо сейчас. Ото всех. Что думаешь? Давай оставим их всех!
Он целует горячими губами мою руку, не смотрит на меня, на его лбу появляются маленькие складочки, он страдает.
Я отстраняюсь и отворачиваюсь, не могу на это смотреть.
— Нет, Ник. Мы уже взрослые, так нельзя.
— Да плевать на все! Если не хочешь так, можно… можно… Ты можешь жить у меня! Моя мама не против, я ее спрашивал. А твою мы уговорим. Вот увидишь, все у нас будет хорошо!
Из последних сил сдерживаюсь, чтобы не разреветься. Как я могла думать, что ему все равно! Ник не хочет отпускать меня, для него это важно, так важно…
Я делаю глубокий вдох и поворачиваюсь к нему. На нем нет лица. Его глаза блестят, зрачки мечутся из стороны в сторону. Я в одно мгновение оказываюсь рядом, беру его лицо в руки и целую его. Не понимаю, кто из нас плачет, потому что наши щеки мокрые. Думаю, и он, и я.
Когда я отступаю, он прерывисто дышит, с надеждой смотрит на меня.
— Ты согласна?
Качаю головой, сдерживаю рыдания, рвущиеся из груди.
— Но почему, Ли? Елки! Это ведь у нас по-настоящему, я точно знаю. Я не могу отпустить тебя. У нас столько всего могло бы быть! А если… Если я поеду с тобой?
Взмахиваю руками, мечусь по комнате, как птица, запертая в клетке. Не могу больше этого выносить. Зря я думала, что смогу держать себя в руках. Это просто выше моих сил.
— Хватит, ладно? — умоляю я его. — Я пытаюсь держаться. Правда, я очень стараюсь. Я хочу, чтобы все прошло гладко. Чтобы мы запомнили друг друга счастливыми и красивыми. А ты заставляешь меня плакать! Не нужно, перестань. Уже ничего не изменить.
Ник прерывает мои нервные метания по комнате и обнимает меня. Я пытаюсь освободиться несколько мучительно долгих секунд, но он сильнее меня. Я сдаюсь и утыкаюсь в его плечо. Он крепко держит меня и гладит по спине. Он все понял.
— Извини, я должна поправить макияж, пока не пришли остальные, — говорю я, двигаясь к зеркалу.
— Больше никто не придет, — произносит Ник со вздохом, и одновременно со звуком его голоса раздается звонок в дверь. — Хм.
Мы встречаем гостей в коридоре. Стелла с отцом, в отличие от нас, не потрудились нарядиться. По сравнению с ними, в этой повседневной обстановке мы выглядим нелепо. Мама надела белое платье с черным геометрическим узором. Она крутится вокруг гостей, помогает им раздеваться.
Стелла поднимает голову и бросает короткий скорбный взгляд на Ника. На секунду во мне вспыхивает былая ревность, но потом я понимаю, что ошиблась. Стелла расстроена не нашими отношениями, это что-то другое. Ник манит ее к нам, мы закрываемся в моей комнате, и она беспомощно садится на пол.
— Это была ложь, — говорит она в пустоту. — Все — ложь.
Такой я Стеллу не видела никогда. Я хорошо помню ее демонстрацию страданий, эти ярко-очерченные черным карандашом глаза, унылые мины, постоянное одиночество, вспышки беспричинного гнева. Но сейчас она по-настоящему опустошена, и это заставляет меня забыть даже о поводе этой вечеринки.
Ник закрывает лицо руками, я слышу его приглушенный хрип отчаяния. Здесь все всё понимают, кроме меня.
— Моя мать вчера вернулась домой, — говорит Стелла мне и вдруг начинает улыбаться, от этого мне хочется провалиться сквозь землю. — Пол ночи она распиналась, говорила, как хочет вернуться к нам. И мы готовы были принять ее. Мы с папой будто сошли с ума, мы поверили ей. А она… Сегодня утром, пока мы спали после ее ночных душераздирающих покаяний, она ушла, прихватив с собой все сбережения отца и деревянную шкатулку, что подарила мне в детстве. Теперь она ушла навсегда.
Голос Стеллы затихает, и мы с Ником невольно беремся за руки. Мы сидим в жуткой удушливой тишине и не смотрим друг на друга.
— Я бы отдала многое за то, чтобы моя мать куда-нибудь ушла, — неожиданно для самой себя говорю я и громко смеюсь.
Мой смех передается и остальным, и вот мы уже сидим на полу и хохочем, как сумасшедшие. Гнетущая тишина исчезает, и остаемся только мы: три сбитых с толку подростка и громкий самозабвенный смех. Как бы это не было удивительно, этот момент — лучший за весь сегодняшний странный день.