Ты всё узнаешь утром (СИ)

Глава 23

«Удивлен? Знаю — удивлен. А это снова я. Только теперь я выросла и повзрослела. Ты даже не подозреваешь насколько. Впрочем, тебя это никогда не интересовало.

Тебе ведь ПО-ФИ-ГУ. У тебя есть одна дочь и второй не надо.

Я так радовалась, когда твоя жена умерла, (да-да, но это так) я верила: вот-вот, сейчас, мы, наконец, сможем познакомиться и стать семьей. Хоть каким-то подобием семьи. Да, я повторяюсь, я ведь тебе писала об этом. И не ври, что не получал то письмо.

Я так стремилась быть не хуже, чем твоя Юля. Твоя вылизанная, чистая Юля. Чтобы «детдомовский крысёныш» исчез, испарился, пропал. Чтобы никто и никогда не смел мне так говорить! Глупыха.

Теперь я другая. И знаешь — что? Мне больше не нужен отец. Подавись. Трус. Жалкий, ничтожный трус!!! Мне очень жаль тебя… очень, поверь. И твою драгоценную дочурку тоже. Ха-Ха!

Засим я прощаюсь, но не могу обещать, что мы никогда не увидимся. На том свете уж точно встретимся.

Р.S. Надеюсь, для тебя там приготовили самый жаркий котел.»

К концу чтения меня бил озноб, а руки тряслись как в лихорадке. Я еще раз пробежалась по тексту, вычленяя пиковые места. Это обращение дочери… И адресовалось оно моему отцу? Полная хрень. Может ошибка? Путаница?

Это что получается: у моего отца была дочь, о существовании которой я даже не подозревала? Почему была, кстати? Есть. Письмо относительно свежее. Трясущимися руками ещё раз повертела конверт — именно тот, который я сама нашла в почтовом ящике. Ни обратного адреса, ни почтового штампа. Похоже, конверт сунули непосредственно в наш ящик, указав лишь получателя. Я попыталась припомнить, когда это было… выходило осенью. Этой осенью. Примерно в это же время я и обнаружила на пороге ту чертову куклу…

Перерыла тумбу, шкаф, всю спальню — безрезультатно. Никаких писем больше не нашла, хотя из данного сделала вывод: они имелись. Тогда я схватила открытки. Несколько от армейского товарища отца, пять от подруг матери и пара от тётки.

Моя двоюродная тётка по отцу Валентина. Последние воспоминания о ней с похорон мамы, но там я смутно кого помню, да и она не осталась с ночевкой, сразу уехала. До этого помню, как она гостила у нас пару дней, мне было лет одиннадцать. Почему мы никогда не навещали её? Раньше мне никогда не приходило в голову об этом задумываться… Странные у нас родственные отношения. Я просто знала, что она есть, проживает на исторической родине отца: небольшой рабочий городок примерно в ста двадцати километрах. И всё, пожалуй.

Если у отца до нас была другая семья, наверняка, ей что-то известно. Адрес имелся на открытке, в записной книжке отца, по старинке, нашелся телефон, напротив которого значилось — Валя. Дождаться бы теперь утра.

К утру поняла: звонить не буду — поеду. Спала чутко, просыпалась несколько раз и не смотря на беспокойную ночь, проснулась как на работу, ранним утром. Сердце гулко отстукивало, словно и не выходило из состояния ночного возбуждения, ажиотажа, вызванного письмом. Я сгоняла в душ, пытаясь сбить нервоз, сварила в турке кофе и полезла в интернет смотреть карту дорог. Нужный маршрут не представлял никакой сложности, через полтора-два часа буду на месте. Позвонила в больницу (новостей для меня не было) собралась, тепло оделась и вышла из дома.

Добралась за два с половиной, потому как долго петляла по незнакомому городку, пока нашла нужный переулок. Тёткин дом, если она по-прежнему живет там, находился в частном секторе. Новые многоэтажки уже значительно вторглись в этот самый сектор. Я глянула на часы: десять тридцать, вполне подходяще для визитов, и направилась к ограде. Калитка оказалась прикрыта, но не заперта, без труда преодолела её и постучала в дверь. Прислушалась — тишина. Я переместилась к окну и теперь уже стучала в стекло.

В доме наметилось движение, сквозь замерзшее стекло скользнула тень, а вскоре отворилась и дверь. Тетка выскочила в одном домашнем платье, на ногах шерстяные носки. Постарела, чуть расплылась вширь, как мне показалось, но тут с уверенностью не скажу, на похоронах я её не особо разглядывала. Я издала вздох облегчения и улыбнулась ей:

— Здравствуйте.

— Бог ты мой! — воскликнула она и всплеснула руками. — Юля! Откуда ты здесь? Господи, это же надо! Да ты проходи — проходи.

Она посторонилась, пропуская меня в дом, вошла следом вертясь вокруг меня и кудахтав подобно наседке. Я разделась где она указала и обняла её. Заранее никак объятий не задумывала, случился сиюминутный порыв. Тело тетки оказалось мягким, пахнущим уютом и пирогами. Ими и угощала меня, спустя десять минут.

— Ты ешь — ешь, — приговаривала она, подвигая пироги ближе. — На меня не заглядывай, я даве ела.

Я пила чай и осматривала комнату: вполне современно, но не без провинциального колорита. Занавески короткие, стол, застеленный клеенкой, и деревянные стулья, оставшиеся с советских времен, но вполне добротные. Огромная плаза на стене, на полу пестрый ковер и повсюду цветы в разномастных горшках. Много цветов.

— Поверить не могу! — вновь воскликнула она и переполошилась: — А не случилось чего? Отец то как, здоров ли?

— Отец в больнице — инсульт. Врачи обещают самую скорейшую поправку, — не стала я её пугать комой. С трудом дождалась, когда она наохается, ответила на десяток вопросов и придвинулась к ней ближе: — теть Валь, скажите, а у моего отца до нас с мамой была семья? Мне очень знать нужно.

— Да ты что, милая, какая семья? Отец с матерью, вся его семья и были. А братец его старший ещё на Афганке погиб.

— Но дочь у него же есть, так?

— Эко! — прижала она руку к груди, раскраснелась и заволновалась: — Это кто тебе сказанул, ведь не отец же?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Письмо нашла от неё, ему адресованное.

Она сложила теперь обе на груди руки и покачала головой, поджав подбородок. Посмотрела на меня, прицениваясь — говорить ли? — и печально вздохнула:

— Выходит не уберег Виктор свою тайну, а уж как старался. Он даже через это дело меня от вас отвадил. Боялся всё, что сболтну лишнего. Я ж не глупая, видела о чём печётся, а навязываться тоже не станешь. Так постепенно и разъехались пути-дороженьки, только на похоронах и видимся. Да я не в обиде, у всех свои заботы.

— Расскажите мне про неё, — попросила я, боясь, что она отдаляется от интересующей меня темы. — Теперь уже нет смысла держать в тайне.

— Девчонка и вправду его, то уж я наверняка знаю. Это остальные не знали от кого Тамарка нагуляла, таилась она, а меня как сестру Витькину душила своей любовью. Любовью к Вите. Сколько я этих разговоров вытерпела, ой! Сколько фантазий наслушалась — страсть!

Говорила она эмоционально, помогая себе жестами и кивками головы, демонстрируя тем размеры своей печали. Затем досадливо махнула рукой и подлила мне чай.

— Ты пей чай, пей, рассказ выйдет долгий. Тамарка в соседках у меня жила, через три дома. В одном классе с отцом твоим училась. Ох уж и побегала она за ним, да всё крадучись, словно шпион, исподтишка. Робкая она. Он даже не замечал её, то мы, девчонками, потешались над ней. После школы твой отец в город ваш подался, образование получать, там и осел, а Тамарка она плохонько училась, да и родители не отпускали её, обидит ещё кто боялись. На этом бы история и закончилась, да случилось отцу твоему в командировку сюда приехать. Комбинат наш тогда Витькины хозяева под себя подмяли, вот отца твоего сюда и направили. Вроде как знакомо ему тут всё. Не одного, разумеется, несколько человек их прибыло. Новое оборудование на линию запустили, они налаживали, а он вроде как контролировал. Бабка твоя с дедом уже на тот момент померли, рано господь прибрал, — тут она перекрестилась, прошептала «покойтесь с миром» и продолжила: — Квартиру родительскую он ещё до приезда продал, мать моя к нам его жить и пригласила. Им гостиницу предоставили, а там в те годы разруха. Мужику то уход нужен: с работы прийти горячего, домашнего поесть, где состирнуть, ну и прочее. С месяц он где-то у нас обитал, а по выходным домой ездил. Тебе в то время годик был, мать твоя за тобой в декрете была.

Она маетно вздохнула, горько, и неожиданно соскочила со стула. Бросила мне «обожди» и юркнула в кухню.

Услышав о своем параллельном существовании в этой истории, она стала мне нравиться ещё меньше. Особенно понимая, куда эта самая история ведет. Я была уверена, что наличие у отца дочери не имеет никакого отношения к нам с матерью, в том плане, что нас в этот период ещё не существовало в его жизни. Раскраснелась, сомневаюсь, что от выпитого чая, хотя и от него наверняка тоже, и замахала кистями рук, вентилируя на себя прохладный воздух. Валентина вернулась и объяснила свой побег:

— Бульон у меня там. Выключила покамест. Так вот, Томка одинокая была, хотя уже за тридцать с гаком перевалило, углядела Виктора и давай бегать. Но это я опосля уже выводы сделала, а поначалу думала, так, по-соседски шастает. Мы тогда «Просто Марию» все смотрели, она каждый вечер у нас, зачастила. Сериал посмотрим, в картишки перекинемся. Томка взглядом его буравит, да в рот ему заглядывает на каждый вздох, на каждую шуточку его реагирует… Заболтала я тебя, к чему тебе все эти подробности.

— Я слушаю — слушаю, вы, теть Валя, рассказывайте, — поторопила я. Убрала руки под стол и зажала между своих ног — тряслись предательски. Тётка повозила ладонью по клеенке, разгладила и без того ровную поверхность и продолжила:

— На комбинате у Виктора стычка случилась с прежним директором. Тот вроде орал, что комбинат незаконно захватили. Витя ему ответил грубо, да послал с недовольством по адресу, дескать, в другом месте жалуйся. Подробности я не шибко знаю. В общем, нанял тот директор каких-то бандюганов, те нашего Витю отколошматили. Сильно поколотили. Домой полз. Времена лихие шли — бардак, бандит на бандите. Там потом народу, конечно, понаехало от Витькиного начальства… ладно, к делу это отношения не имеет. Томка она медсестрой в больнице работала, в училище нашем выучилась, после этого и вовсе чуть ли не поселилась. Придет с суток и сразу к нам. За Виктором всё ухаживала. Примочки делала, ребра потуже мотала. Два ребра у него сломаны были, а домой не ехал — вас пугать не хотел. Мать твою, конечно, ты не понимала ещё ничего. Чёрт его знает, как у них там случилось, думаю, пожалел он её… — вздохнула она и помяла свои ладони. — Виктор не долечившись однажды домой подорвался, как в одно место ужаленный. Синяки ещё даже не все сошли, я тогда и не поняла ничего. Но уехал и уехал, бог с ним, ничем вроде не обидели. Через несколько месяцев у Томки пузо выросло, а потом и вовсе пришла ко мне и шёпотом адрес Витькин выспрашивает. В руку мне впилась клещом, глаза блестят, ну я и скумекала что к чему. Адрес ей, понятно дело, не дала, а сама на выходной до Виктора поехала: так, мол, и так. Тот открещиваться давай — не моё. Ни при чем я. Она, дескать, баба взрослая, сама себе хозяйка. И адрес давать строго-настрого не велел. Я и не давала. Томка письма ему строчила, а я будто передавала их, а сама печку ими топила. Родила она выходит девочку. Я ей — радуйся, это сколько счастья тебе и радости перепало, могло ведь и стороной в жизни обойти, материнство то. Она вроде радовалась, но письма исправно строчила. Работала, девчонку поднимала потихоньку, а потом я замечать стала: ветру ей в голову надуло. Околесицу несёт всякую. И с каждым годом всё хуже и хуже. То стол накроет Виктора, дескать, ждёт, то заявит, что звонил, замуж звал. Дальше он и вовсе у неё покурить вышел. Откуда что брала, — развела тётка руки, — Виктор отродясь не курил. А потом эта трагедия случилась. Как гром… Господи, да ты побелела вся! Приляг на диван вон.

— Нет-нет, я в норме, — заверила я. Валентина не сдавалась и со словами: «тут будет удобнее» усадила меня на диван. Сама направилась к серванту, открыла снизу глухую дверцу, альбом вытащила. Толстый, с твердой обложкой. Села рядом, альбом на подлокотник приткнула.

— Карточку сейчас найду. — Пролистала несколько страниц, нашла, мне тянет: — Вот она, Тамарка.

Фотография оказалась не вклеена, отдельно лежащая, на ней самая обычная женщина. Высокая, худая, светлые волосы на фото выглядели невыразительно — пегими. Абсолютно никакой в ней изюминки. Глаза красивые, пожалуй. Я поднесла фото ближе и убедилась: зелёные, с крапинкой. Юбка ниже колена, сверху кофточка с пуговицами впереди — застегнута каждая до шеи. Плечи опущены, стоит в позе «футболиста»: пальцами одной руки, обхватила пальцы другой, держит их впереди себя. Взгляд устремленный за фотографа, казалось, видит далеко за пределами горизонта.

— Что за трагедия? — вернула я фото и мягко попросила: — Рассказывайте, это мне душно просто немного.

Она взяла из моих рук снимок и поерзала немного, плотнее пристраивая пятую точку в угол дивана. Вытянула руку с изображением Тамары, сдвинула брови, насупилась:

— Видеть совсем плохо стала, старею. Дуры мы бабы. Сами по себе дуры, а у Томки это ещё и наследственное. По женской линии у них всю дорогу какие-то отклонения промелькивали, — покрутила она рукой, показывая эти самые отклонения, и заложила фотографию между страниц альбома. — Как у неё в голове бедовой эта мысль появилась даже и не вспомню… вот ведь, свой семьей занята была. Проглядела момент. Она меня совсем тяготить стала, избегала её, чего уж греха таить, — вздохнула она шумно и перекрестилась. — Дочка Томкина и нашла её, из школы прибежала, а та — висит. Холодная уже. А дочка совсем дитя ещё, первый класс заканчивала. Визг сто-о-я-я-л, говорят… у соседей чуть окна не повылетали.

Я почувствовала головокружение, следом подступила и тошнота. Борясь со спазмом, зажала ладонью рот, задержала дыхание и соскочила с дивана. Бросилась на поиски туалета, хаотично мечась из угла в угол, засомневалась о его наличии в доме и уже чуть не выскочила на улицу, Валентина буквально с порога вернула меня назад и утянула по коридору направо. Распахнула первую дверь, за которой и оказался туалет, совмещенный с ванной. Я влетела пулей в помещение и склонилась над унитазом.

Тётке хватило ума и деликатности прикрыть дверь и оставить меня наедине. Освободив желудок, я пару раз спустила воду и уселась на плиточный пол. Умыться и выйти из комнаты попросту не было сил. Девочка с воздушным шаром в руке, упрямо закрывающим ей лицо, стояла посреди огромной комнаты и никак не желала покидать моё воображение. Она напрочь пригвоздила меня к полу. Взрослые, глупые эгоистичные взрослые. Что же вы делаете? Мне было до горечи стыдно за отца перед этой неведомой девочкой, я придвинула к себе колени и беззвучно заплакала.

Когда я появилась на кухне, Валентина трясла над стопкой пузырек, шепотом отсчитывая капли. Закончила с подсчетом и опрокинула содержимое. Повернулась, определить стопку в мойку, заметила меня и схватилась за сердце:

— Ох и напугала ты меня, Юлька.

— Поджелудочная вероятно шалит, надо к врачу записаться.

— Поджелудочная, — повторила она, словно примеривая это слово. — То я не вижу, что глаза на мокром месте. Дура старая, наболтала страшилок. Ты приляг пойди, может и приспишь немного, отойдешь душой.

Ей почему-то казалось, что меня непременно нужно вести. Она шагнула ко мне и поддерживая под локоть повела обратно в комнату. Словно я терялась в прострации или ослепла, а возможно настолько чахла и беспомощна, что непременно рухну на покосившихся ногах без её заботы. Я перехватила её руку и теперь уже сама вела тётку под руку:

— Всё хорошо. Давайте посидим немного, и я поеду. Мне ещё к отцу в больницу заскочить нужно. А что рассказали не переживайте, даже к лучшему, — успокоила я. Мы с ней снова уселись на диван, на расстоянии, но повернувшись друг к другу. — Получается у меня сестра есть. Это какой она мне приходится?

— Сводная выходит, — задумчиво обронила Валентина и сразу поправилась: — Тьфу ты! Не то болтаю, единокровная получается.

— А что с ней стало, где мне её искать?

— Так одна она, как перст одна осталась, в детский дом забрали.

— Сейчас она уже взрослая, дом ведь должна была унаследовать.

— Она и унаследовала, обязательно. Приезжала, жила тут несколько месяцев, давно уж, лет шесть что ли назад, а то и больше. К себе никого не подпускала, и сама людей стороной обходила, а потом уехала куда-то за лучшей жизнью видать. И сколько раз к ней подступиться хотела, — протянула Валентина и махнула рукой, как отрезала: — Ни в какую.

— А имя, имя у девушки какое? — нетерпеливо спросила я. Тетка подскочила, колыхнув под собой диван, и затрясла ладонью:

— Так Вика, в честь отца твоего и назвала её Тамарка. Виктор — Виктория, то бишь.