Тысяча и одна ночь. В 12 томах

ЛЮБОВНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЗЕЙН АЛЬ-МАВАССИФ

Передавали мне, о благословенный царь, что в давнопротекшие времена и годы жил прекраснейший собою юноша по имени Анис и был он, без сомнения, самым богатым, самым щедрым, самым утонченным, самым превосходным и самым привлекательным из юношей своего времени. А так как, сверх того, он любил все, что стоит любить на земле: женщин, друзей, хорошую пищу, поэзию, музыку, благовония, зелень, красоту вод, прогулки и всякого рода удовольствия, — то и жил счастливейшей жизнью.

И вот однажды после полудня прекрасный Анис отдыхал, по своему обыкновению, под тенью рожкового дерева. И увидел он во сне, что он играет и развлекается с четырьмя красивыми птицами и одной голубкой ослепительной белизны. И увлекался он все более и более, лаская их, приглаживая их перья и целуя их, как вдруг большой и скверный ворон бросился на голубку и унес ее, разогнав и четырех милых птичек, подруг ее. Анис проснулся сильно опечаленный, встал и отправился искать человека, который истолковал бы ему этот сон. Но долго бродил он, не находя никого. И думал он уже возвратиться домой, когда поравнялся с очень красивым жилищем, из которого, когда он приблизился к нему, послышался женский голос, пленительный и печальный, и пел этот голос такие стихи:

И Анис почувствовал, что звуки этого голоса проникают в его душу; и, желая узнать, кто это поет, он подошел к полуоткрытой двери и заглянул в нее. И увидел он великолепный сад, в котором, насколько мог обнять глаз, тянулись стройные цветники, обвитые зеленью и цветами, беседки и целые рощи роз, жасминов, фиалок, нарциссов и тысячи других цветов, среди которых под сводом Божьего неба жило целое население певчих птиц.

Привлеченный чистой прелестью этого места, Анис не колеблясь вошел в дверь и вступил в сад. И увидел он среди зелени в конце аллеи, перерезанной тремя зелеными арками, белую группу, состоявшую из нескольких молодых девушек.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Тут увидел он среди зелени в конце аллеи, перерезанной тремя зелеными арками, белую группу из нескольких девушек. И направился он в их сторону и подошел к первой арке, на которой виднелась надпись алыми буквами:

И подошел он ко второй арке и прочитал на ней следующую надпись золотыми буквами:

И приблизился он к третьей арке и прочитал на ней такую надпись темно-голубыми буквами:

Пройдя же эту третью арку, он дошел до конца аллеи, и перед собой, у подножия чистых мраморных ступеней, ведущих в дом, увидел он девушку, которой было более четырнадцати и, без всякого сомнения, менее пятнадцати лет. И лежала она на бархатном ковре и опиралась на подушки. И окружали ее четыре других девушки, и ждали они ее приказаний. И была она бела и прекрасна, как луна, а брови у нее были нежны и тонки, как арка из драгоценного мускуса; большие черные глаза грозили гибелью и убийством; коралловый ротик был величиною с мускатный орешек, а подбородок, казалось, говорил совершенству: «Я здесь!»

И без сомнения, столькими прелестями своими она могла бы воспламенить любовью самые холодные и самые зачерствевшие сердца.

Прекрасный Анис приблизился к девушке, поклонился ей до земли, приложил руку к сердцу, к губам и ко лбу и сказал ей:

— Привет тебе, о царица чистых!

Но она ответила ему:

— Как смел ты, дерзкий, войти в запретное и не принадлежащее тебе место?!

Он же ответил:

— О госпожа моя, виноват не я, а ты и этот сад. В полуоткрытую дверь увидел я этот сад с его цветниками, жасминами, миртами и фиалками и увидел, как весь сад со своими цветами преклонялся перед дивным светилом, сиявшим на том самом месте, где находишься ты. И душа моя не в силах была противостоять желанию, побуждавшему ее прийти и преклониться пред тобою вместе с птицами и цветами.

Тогда девушка засмеялась и сказала ему:

— Как зовут тебя?

Он отвечал:

— Раб твой Анис, о госпожа моя!

Она же сказала:

— Ты чрезвычайно нравишься мне, йа Анис! Сядь возле меня! — И таким образом посадила она его возле себя и сказала ему: — Йа Анис, мне хочется немного развлечься! Не умеешь ли ты играть в шахматы?

Он отвечал:

— Да, конечно, умею!

И подала она знак одной из девушек, которая тотчас же принесла им шахматную доску из черного дерева и слоновой кости с золотыми уголками, на которой стояли красные и белые фигуры; красные были выточены из рубина, а белые — из горного хрусталя.

И спросила она его:

— Какие ты возьмешь, красные или белые?

Он же ответил:

— Клянусь Аллахом, о госпожа моя, я возьму белые, потому что красные напоминают цвет газелей и в этом отношении и во многих других вполне подходят тебе!

Она сказала на это:

— Может быть…

И принялась она расставлять фигуры.

И игра началась.

Но Анис, обращавший несравненно более внимания на прелести партнерши своей, нежели на игру, пришел в восторг от красоты ее рук, которые уподоблял миндальному тесту, и от изящества и тонкости ее пальцев, которые сравнивал с белой камфорой. И наконец он воскликнул:

— Как мог бы я играть, не опасаясь таких пальцев?

Она же, занятая игрой, ответила:

— Шах королю! Шах королю, йа Анис! Ты проиграл!

Потом, видя, что Анис не обращает внимания на игру, она сказала ему:

— Анис, чтобы ты был внимательнее в игре, мы будем играть на деньги, и каждый из нас поставит по сто динаров.

Он ответил:

— Хорошо, поставим!

И расставил шахматы. Девушка же, которую звали Зейн аль-Мавассиф[14], в эту самую минуту сняла прикрывавшее ей волосы шелковое покрывало и явилась ослепительным столпом света.

Анис, будучи не в силах оторвать глаз от своей партнерши, по-прежнему сам не знал, что делает: он то брал красные шахматы вместо белых, то делал не те ходы и проиграл пять партий сряду — по сто динаров за каждую.

Тогда Зейн аль-Мавассиф сказала ему:

— Вижу, что ты так же невнимателен, как и прежде. Поставим ставку покрупнее! Тысячу динаров за партию!

Но, несмотря на это, Анис продолжал быть рассеянным и снова проиграл.

Тогда она сказала ему:

— Поставим все твое золото против всего моего золота!

Он согласился и проиграл. Затем он поставил свои лавки, дома, сады, своих рабов и проиграл все это одно за другим. И не осталось у него ничего.

Зейн аль-Мавассиф сказала ему тогда:

— Анис, ты безумец! Я не хочу, чтобы ты раскаивался в том, что вошел ко мне в сад и познакомился со мною. Отдаю тебе все, что ты проиграл. Вставай, Анис, и возвращайся с миром, откуда пришел.

Но Анис отвечал:

— Нет, о госпожа моя, я нисколько не сожалею о проигранном. И если бы ты попросила у меня саму жизнь мою, я отдал бы ее тебе сейчас же. Но молю тебя, не принуждай меня покидать тебя!

Она сказала:

— Если ты не хочешь взять обратно то, что ты проиграл, иди и позови сюда, по крайней мере, кади и свидетелей, чтобы они написали правильную дарственную запись на выигранное мною имущество.

И Анис отправился за кади и свидетелями. И кади, хотя при виде красавицы Зейн аль-Мавассиф у него едва не выпал из рук калям, составил акт и велел обоим свидетелям приложить к нему свои печати, а потом ушел.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

И кади, хотя при виде красавицы Зейн аль-Мавассиф у него едва не выпал из рук калям, составил акт и велел обоим свидетелям приложить к нему свои печати, а потом ушел.

Тогда Зейн аль-Мавассиф обернулась к Анису и, смеясь, сказала ему:

— Теперь, Анис, ты можешь уходить. Мы незнакомы друг с другом.

Он же сказал:

— О госпожа моя, неужели ты отпустишь меня, не удовлетворив моего желания?!

Она ответила:

— Я согласна, Анис, но я хочу попросить у тебя еще кое-что. Ты должен принести мне четыре пузыря чистого мускуса, четыре унции серой амбры, четыре тысячи кусков золотой парчи высшего качества и привести четырех оседланных мулов.

Он сказал:

— Клянусь головою, о госпожа моя!

Она же спросила:

— Как же ты достанешь все это? У тебя теперь ведь ничего нет!

Он ответил:

— Аллах поможет мне! У меня есть друзья, которые дадут взаймы, сколько мне нужно.

Она сказала:

— Так принеси поскорее все, что попросила я у тебя.

И, не сомневаясь в том, что друзья придут к нему на помощь, Анис пошел искать их.

Тогда Зейн аль-Мавассиф сказала одной из служанок своих, которую звали Губуб:

— Ступай за ним и следи за всем, что он будет делать. И когда увидишь, что все друзья отказали ему и под тем или иным предлогом выпроводили его, тогда подойди к нему и скажи:

— О господин мой Анис, госпожа моя Зейн аль-Мавассиф посылает меня сказать тебе, что желает видеть тебя сейчас же!

И уведешь его с собою и введешь его в приемную залу. И тогда произойдет то, что произойдет.

Губуб ответила, что слушает и повинуется, и поспешила выйти вслед за Анисом, чтобы проследить за всеми его поступками.

Что же касается Зейн аль-Мавассиф, то она вошла в дом свой и прежде всего отправилась в хаммам принять ванну. И после ванны служанки тщательно занялись ее туалетом: они выщипывали лишние волоски, натирали ее, опрыскивали духами, вытягивали то, что должно быть вытянуто, сокращали то, что должно быть сокращено. Потом одели ее в вышитое тонким золотым шитьем платье; чтобы поддерживать богатую диадему из жемчуга, воткнули в волосы серебряную шпильку, образовывавшую сзади узел, концы которого, украшенные двумя рубинами величиной с голубиное яйцо, ниспадали на плечи ее, ослепительные, как чистое серебро. Потом они заплели ее прекрасные черные волосы, надушенные амброй и мускусом, в двадцать пять кос, которые доходили ей до пят.

Когда же украсили ее и она уподобилась новобрачной, они бросились к ее ногам и сказали дрожащим от восхищения голосом:

— Да хранит тебя Аллах во всем твоем великолепии, о госпожа наша, и да удалит Он от тебя навсегда взор завистника и избавит тебя от дурного глаза!

И в то время как она, танцуя, проходила по комнате, служанки не переставали из глубины души посылать ей тысячи похвал.

Между тем молодая Губуб возвратилась вместе с прекрасным Анисом, которого она увлекла за собою, после того как друзья отказали ему и выпроводили его вон. И ввела она его в залу, где находилась госпожа ее Зейн аль-Мавассиф.

Когда красавец Анис увидел Зейн аль-Мавассиф во всем блеске ее красоты, он остановился, ослепленный, и спросил себя: «Она ли это, или одна из тех новобрачных, которых можно видеть только в раю?»

Но Зейн аль-Мавассиф, довольная произведенным ею на Аниса впечатлением, подошла к нему, улыбаясь, взяла его за руку и подвела к широкому низкому дивану, где села сама и посадила его рядом с собою.

Потом по ее знаку служанки тотчас же принесли большой низкий стол, сделанный из цельного куска серебра, на котором выгравированы были следующие гастрономические стихи:

Потом служанки подали им ароматические яства. И ели они оба до насыщения и лакомились. И принесли им вино, и пили они из одного и того же кубка. И Зейн аль-Мавассиф нагнулась к Анису и сказала ему:

— Мы вместе ели хлеб и соль, и теперь ты мой гость и друг. Не думай, что я могу удержать малейшую частицу того, что принадлежало тебе. Поэтому, хочешь ли, нет ли, я отдаю тебе все, что выиграла у тебя.

И Анис вынужден был принять в виде дара все, что принадлежало ему. И бросился он к ногам девушки и много благодарил ее. Но она подняла его и сказала:

— Если ты, Анис, действительно хочешь отблагодарить меня за этот дар, тебе остается только последовать за мной в постель мою. И там ты докажешь мне, на этот раз всерьез, что ты отличный шахматист.

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что приближается утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

И там ты докажешь мне, на этот раз всерьез, что ты отличный шахматист.

Анис же вскочил и ответил:

— Клянусь Аллахом, о госпожа моя, ты увидишь в постели, что белый король превзойдет всех наездников!

И, сказав это, он понес ее на руках и, неся это светило, вбежал в спальню, двери которой отворила служанка Губуб. И там он сыграл партию в шахматы с красавицей, следуя всем правилам величайшего искусства, после чего последовала и вторая, и третья партия, и так до пятнадцатой. И он заставлял своего короля доблестно нападать и сражаться, так что поверженная красавица, задыхаясь, призналась в своем поражении и воскликнула:

— Ты преуспел, о отец копий и наездников! — Затем она добавила: — Во имя Аллаха, о мой господин, прикажи твоему королю передохнуть!

И, смеясь, она встала и закончила шахматную игру в этот вечер.

Тогда, утопая в блаженстве телом и душой, они отдохнули наконец в объятиях друг у друга, и Зейн аль-Мавассиф сказала Анису:

— Настал час заслуженного отдыха, о непобедимый Анис! Но я хочу, чтобы еще лучше судить о твоих достоинствах, узнать, так же ли хорошо ты слагаешь рифмы, как играешь в шахматы! Не можешь ли ты изложить в стихах различные эпизоды нашей встречи и нашей игры, так чтобы они запечатлелись в памяти?

Анис ответил:

— Это не затрудняет меня, о госпожа моя!

И сел он на ароматическом ложе, и, в то время как Зейн аль-Мавассиф обвивала рукою его шею, он сымпровизировал следующую дивную оду:

Слушая эту сочиненную в ее честь оду, Зейн аль-Мавассиф пришла в восхищение и расцвела от радости.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

И слушая эту сочиненную в честь ее оду, Зейн аль-Мавассиф пришла в восхищение и расцвела от радости. И сказала она Анису:

— О Анис, как это дивно хорошо! Клянусь Аллахом, хочу жить только с тобой!

И они провели вместе остаток ночи среди различных игр, и ласк, и совокуплений до самого утра. И провели они друг возле друга весь день; они то отдыхали, то ели, пили и развлекались до самого вечера. И так продолжали они жить в течение месяца среди радости и сладострастия.

Однако в конце месяца молодая Зейн аль-Мавассиф, бывшая замужней женщиной, получила письмо от своего супруга, извещавшего о своем скором возвращении, и, прочитав это письмо, она воскликнула:

— Желаю, чтобы он переломал себе ноги! Прочь, безобразие! Теперь наша чудесная жизнь будет испорчена появлением этого зловещего лица.

И показала она письмо своему другу и сказала:

— Что же нам теперь делать, Анис?

А он ответил:

^{И провели они друг возле друга весь день; они то отдыхали, то ели, пили и развлекались до самого вечера. И так продолжали они жить в течение месяца среди радости и сладострастия.}

— Полагаюсь вполне на тебя, о Зейн! По части хитрости и тонких уловок женщины всегда превосходили мужчин.

Она же сказала:

— Да, но мой муж — человек свирепый, и он ревнив до крайности. Нам очень трудно будет не возбуждать в нем подозрений. — И, подумав с час, она сказала: — Единственное средство для тебя быть вхожим в наш дом после его приезда — это выдать себя за торговца пряностями и благовониями. Подумай об этом ремесле, а главное, когда будешь торговаться с ним, остерегайся противоречить ему в чем бы то ни было.

И сговорились они, каким способом обмануть мужа. Между тем муж возвратился из путешествия и был крайне удивлен, увидев, что жена его пожелтела с ног до головы. А плутовка натерла себе тело шафраном. Муж ее спросил, чем она больна; она же ответила:

— Если я так пожелтела, то это не от болезни, а от тревоги и печали по причине твоего отсутствия! Сделай милость, не уезжай никогда один и бери с собою товарища, который мог бы защищать тебя и ходить за тобою! Тогда и я не буду так беспокоиться!

Он же ответил:

— С удовольствием! Я так и сделаю! Клянусь жизнью, твоя мысль разумна! Успокой же душу свою и постарайся вернуть себе прежний блестящий цвет кожи!

Затем он поцеловал ее и отправился в свою лавку, так как он был купец и по вере еврей. И молодая супруга его тоже была еврейка.

Анис, осведомившийся по части подробностей предстоявшего ему нового ремесла, ждал мужа у дверей его лавки. И чтобы тотчас же завязать знакомство, предложил ему пряностей и благовоний по очень дешевой цене. Муж Зейн аль-Мавассиф был так доволен этим и обращением Аниса, что сделался его постоянным покупателем. А несколько дней спустя он предложил ему партнерство, если только Анис сможет представить достаточный капитал. Анис не преминул согласиться на предложение, которое должно было неминуемо сблизить его с его возлюбленной, Зейн аль-Мавассиф; поэтому он ответил, что и сам желает вступить в партнерство с таким достойным всякого уважения человеком. И, не откладывая дела, они составили договор и приложили к нему свои печати в присутствии двух свидетелей из числа именитых людей, торговавших на базаре.

В тот же вечер супруг Зейн аль-Мавассиф, желая отпраздновать заключение договора, пригласил нового компаньона в свой дом, разделить с ним трапезу. И увел его с собой; а так как он был еврей, а евреи не прячут жен от чужих людей, то захотел познакомить его и с женой своей. И пошел он предупредить ее о приходе товарища своего Аниса и сказал ей:

— Это богатый молодой человек, и он хорошо держит себя. Я хочу, чтобы ты вышла к нему.

Обрадованная таким известием, Зейн аль-Мавассиф тем не менее постаралась скрыть свои истинные чувства и, притворившись рассерженной, воскликнула:

— Клянусь Аллахом, как смеешь ты приводить к нам в дом чужеземцев? И как не стыдно тебе подвергать меня тягостной необходимости показываться им все равно с открытым или закрытым лицом! Должна ли я забыть скромность, подобающую молодым женщинам только потому, что ты нашел себе компаньона? Да я лучше дам разрезать себя на куски!

Но он ответил:

— Ты не подумала о том, что говоришь, о женщина! И с каких это пор решили мы подражать мусульманам, которым их закон повелевает прятать жен? И какой неуместный стыд, и какая скромность некстати?! Мы держимся Моисеева Закона, и ты слишком щепетильна для исповедующей этот закон.

Так говорил он ей, но в душе своей думал: «Какое благословение для дома моего такая целомудренная, скромная, рассудительная и сдержанная жена!»

Потом заговорил он так красноречиво, что в конце концов уговорил ее выйти и принять нового товарища.

Анис и Зейн аль-Мавассиф не подали и виду, что знают друг друга. Во все время трапезы Анис сидел, скромно опустив глаза; он был осторожен и смотрел только на мужа. А еврей думал про себя: «Какой превосходный молодой человек!»

После трапезы он не преминул пригласить его разделить с ним трапезу и на следующий день, и каждый раз Анис вел себя с большим тактом и с изумительной скромностью.

Но еврей уже заметил, что происходит нечто странное каждый раз, как Анис у него в гостях. Дело в том, что в доме была ручная птица…

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

А дело в том, что в доме была ручная птица, которую воспитал еврей и которая знала и очень любила своего хозяина. Но во время отсутствия еврея птица перенесла свою привязанность на Аниса и привыкла садиться к нему на голову, на плечи, ласкаться на тысячу ладов, так что, когда прежний хозяин ее возвратился из путешествия, птица уже не узнавала его и смотрела на него как на чужого. Она издавала радостный крик, била крыльями только при виде Аниса и ласкалась только к нему. А еврей думал: «Клянусь Моисеем и Аароном, эта птица забыла меня! Тем драгоценнее для меня чувства жены моей, которая заболела от огорчения в мое отсутствие».

Так думал он. Но скоро он заметил другую странную вещь, которая навела его на многие мучительные мысли.

В самом деле, он заметил, что столь скромная и сдержанная в присутствии Аниса супруга его, как только заснет, сейчас начинает видеть какие-то необыкновенные сны. Она протягивает руки, тяжело дышит, вздыхает, произнося имя Аниса, и говорит с ним тем страстным языком, на котором изъясняются влюбленные. И еврей чрезвычайно удивился, замечая это в течение нескольких ночей сряду, и подумал: «Клянусь Пятикнижием! Это показывает, что все женщины одинаковы и что если которая-нибудь из них добродетельна, целомудренна и хорошая жена, то так или иначе ей понадобится удовлетворять свои греховные желания хотя бы во время сна. Прочь от нас, лукавый! Какое наказание с этими существами, сотворенными из адского пламени!»

А затем сказал он себе: «Мне следует испытать жену мою. Если она выдержит испытание и останется скромной и чистой, значит, и дело с птицей, и сны — пустая случайность и мне нечего волноваться».

И вот когда наступил час обычной трапезы, еврей объявил жене и компаньону своему, что вали зовет его к себе для какого-то крупного заказа; и попросил он их подождать его к обеду. Потом простился с ними и вышел в сад. Но вместо того чтобы идти к вали, он вернулся и поднялся в верхний этаж своего дома; оттуда, из комнаты, окно которой выходило в приемную, он мог видеть все, что там происходит.

Недолго пришлось ему ждать, и скоро ему пришлось стать свидетелем и поцелуев, и неистово страстных ласк. А так как он не хотел ни обнаружить своего присутствия, ни дать заметить, что не пошел к вали, то и принужден он был целый час присутствовать при любовной сцене. Но после этих мучительных минут он сошел в залу с улыбкой на лице, как будто ничего не ведая. И в продолжение всего обеда он не дал им заметить своих чувств, внимательно и вежливо обращался с молодым Анисом, который, впрочем, держал себя еще скромнее и сдержаннее, чем когда-либо.

Но когда трапеза была закончена и молодой человек ушел, еврей сказал себе: «Клянусь рогами господина нашего Моисея![15] Я сожгу сердца их разлукой!»

И вынул он из-за пазухи письмо, развернул его, прочитал и воскликнул:

— Мне опять приходится уехать, и надолго. Это письмо от моих иностранных корреспондентов, и я должен ехать к ним для одного крупного торгового дела.

Зейн аль-Мавассиф сумела в совершенстве скрыть радость, испытываемую ею при таком известии, и сказала:

— О возлюбленный супруг мой, твое отсутствие заставит меня умереть от тоски! Скажи же мне, по крайней мере, надолго ли ты уезжаешь?

Он ответил:

— На три, а может быть, на четыре года, но не более и не менее!

Она же воскликнула:

— Ах, бедная Зейн аль-Мавассиф! Как горька твоя участь, никогда не наслаждаешься ты присутствием супруга своего! О отчаяние души моей!

Но он сказал ей:

— Не приходи в отчаяние теперь! На этот раз, чтобы не подвергать тебя болезни и огорчению, я хочу взять тебя с собой! Вставай же и вели уложить твои вещи служанкам своим: Губуб, Кутуб, Сукуб и Рукуб!

Услышав это, несчастная Зейн аль-Мавассиф пожелтела, и глаза ее наполнились слезами, и не могла она вымолвить ни одного слова. А муж ее, ликовавший в душе своей, спросил у нее ласковым голосом:

— Что с тобою, Зейн?

Она ответила:

— Ничего, клянусь Аллахом! Меня немного взволновало приятное известие, что я не буду больше разлучаться с тобою.

Потом встала она и принялась готовиться к отъезду с помощью служанок и под наблюдением еврея, супруга своего. И не знала она, как передать печальное известие Анису. Наконец, воспользовавшись свободною минутою, она написала на входной двери такие прощальные стихи своему другу:

Затем села она на приготовленного для нее верблюда и, зная, что уже не увидится с Анисом, обратилась к дому и саду с прощальными стихами. И караван пустился в путь; впереди шел еврей, посредине Зейн аль-Мавассиф, а позади служанки.

Вот и все, что было с Зейн аль-Мавассиф и евреем, супругом ее.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

И вот все, что было с Зейн аль-Мавассиф и евреем, супругом ее.

А о молодом Анисе скажу вот что. Когда на другое утро он заметил, что купец-еврей, несмотря на свое обыкновение, не пришел на базар, он чрезвычайно удивился и ждал его прихода до вечера. Но напрасно. Тогда решил он пойти узнать о причине такого отсутствия. И пришел он таким образом к входной двери и прочитал надпись, оставленную Зейн аль-Мавассиф. И понял он смысл ее, и, потрясенный, в отчаянии упал он на землю. Успокоившись же немного от волнения, причиненного отъездом возлюбленной, он навел справки о ней у соседей. И узнал он, что еврей, муж ее, увез ее в далекое путешествие со всеми служанками, множеством тюков и узлов, что взято ими шесть верблюдов и много провизии.

Узнав обо этом, Анис стал бродить по саду как безумный и сымпровизировал следующие стихи:

В то время как он предавался размышлениям и воспоминаниям, услышал он карканье ворона, свившего себе гнездо на одной из пальм в саду. И он сымпровизировал такие стихи:

Потом, изнемогая от стольких огорчений и мук, Анис лег на землю и заснул. И возлюбленная явилась ему во сне, и был он счастлив с нею, сжимал ее в своих объятиях, и она также. Но вдруг пробудился он — и все исчезло. И себе в утешение он мог только сымпровизировать такие стихи:

Так жаловался молодой Анис. И продолжал он жить под сенью покинутого дома, уходя из него к себе лишь для того, чтобы немного подкрепиться.

И это все, что было с ним.

Караван же после месяца пути остановился. Еврей велел разбить палатки недалеко от города, лежавшего на морском берегу.

Там снял он с жены своей ее роскошную одежду, взял длинный и гибкий хлыст и сказал ей:

— Ах ты, дрянная развратница, твое грязное тело может быть очищено только этим! Пусть придет избавить тебя из рук моих молодой мерзавец Анис!

И, не обращая внимания на ее крики и мольбы, он больно отхлестал ее. Потом набросил он на нее старый плащ из волосяной материи и пошел в город за кузнецом.

В эту минуту Шахерезада заметила, что приближается утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Он набросил на нее старый плащ из волосяной материи и пошел в город за кузнецом.

И сказал он кузнецу:

— Ты должен подковать покрепче ноги этой невольницы, потом подкуешь ей руки. Она будет возить меня!

Остолбеневший от удивления кузнец взглянул на еврея и сказал ему:

— Клянусь Аллахом, никогда не приходилось мне подковывать людей! Что же сделала эта молодая невольница, чтобы заслужить такое наказание?

Еврей сказал:

— Клянусь Пятикнижием! Так наказываем мы, евреи, рабов, которые дурно ведут себя.

Но кузнец, ослепленный красотой Зейн аль-Мавассиф и чрезвычайно пораженный ее прелестями, с негодованием и презрением посмотрел на еврея и плюнул ему в лицо; и вместо того чтобы прикоснуться к молодой женщине, прочел тут же сочиненные стихи:

Потом кузнец побежал к вали того города и рассказал ему о том, что видел, описав дивную красоту Зейн аль-Мавассиф и сообщив, какое наказание придумал для нее муж ее. Вали приказал страже идти немедленно к палаткам и привести оттуда красавицу невольницу, еврея и всех женщин каравана. И стражники поспешили исполнить приказ. Час спустя они возвратились и ввели к вали в приемную залу еврея, Зейн аль-Мавассиф и четырех служанок: Губуб, Кутуб, Сукуб и Рукуб. Ослепленный красотой Зейн аль-Мавассиф, вали спросил ее:

— Как зовут тебя, дочь моя?

Она ответила:

— Раба твоя Зейн аль-Мавассиф, о господин наш!

Он же спросил:

— А этот человек, такой безобразный, кто он такой?

Она ответила:

— Это еврей, о господин мой, он похитил меня у отца моего и матери моей, изнасиловал и дурным обращением хотел принудить к отречению от святой мусульманской веры отцов моих. И каждый день пытает он меня и таким образом старается побороть мое сопротивление. А чтобы доказать, что говорю правду, вот следы ударов, которыми он не перестает осыпать меня. — И с большою скромностью открыла она верхнюю часть рук своих и показала исполосовавшие их рубцы, затем прибавила: — Впрочем, о господин наш, честный кузнец засвидетельствует, какому варварскому наказанию хотел подвергнуть меня этот еврей. И служанки мои подтвердят это. Я же мусульманка, правоверная, и свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк Его!

При этих словах вали обернулся к служанкам Губуб, Кутуб, Сукуб и Рукуб и спросил:

— Правду ли говорит госпожа ваша?

Они ответили:

— Это правда.

Тогда вали обратился к еврею и со сверкающими глазами закричал ему:

— Горе тебе, враг Аллаха! Зачем вырвал ты девушку из рук отца и матери ее, из дома, из родного края, и мучил, и пытался заставить ее отречься от нашей святой веры и ввергнуть ее в ужасные заблуждения твоей проклятой веры?

Еврей отвечал:

— О господин наш, клянусь головою Иакова, Моисея и Аарона! Клянусь тебе, что эта молодая женщина — моя законная жена!

Тогда вали закричал:

— В палки его!

И стражники повалили его на землю и дали ему сто палочных ударов по подошвам, сто ударов по спине и сто ударов пониже спины. А так как он продолжал кричать и вопить, протестуя и утверждая, что Зейн аль-Мавассиф его законная жена, то вали сказал:

— Коль скоро он не хочет сознаваться, отрезать ему руки и ноги и сечь его!

Услышав страшный приговор, еврей воскликнул:

— Клянусь святыми рогами Моисея! Если для моего спасения нужно только это, то я сознаюсь, что эта женщина не жена мне и что я похитил ее из семьи ее.

Тогда вали произнес решение:

— Так как он сознался, то пусть бросят его в тюрьму! И пусть остается там всю свою жизнь! Так наказывают неверных!

И стражники немедленно привели решение вали в исполнение. И потащили они еврея в тюрьму.

Там и умрет он, конечно, в своем неверии и своем безобразии. Да не смилуется над ним никогда Аллах! Да низвергнет Он его еврейскую душу в преисподнюю! Мы же правоверные и признаем, что нет иного Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк Его!

А Зейн аль-Мавассиф поцеловала руку у вали и в сопровождении служанок своих: Губуб, Кутуб, Сукуб и Рукуб — возвратилась к палаткам, приказала погонщикам верблюдов снять лагерь и пуститься в путь, в край возлюбленного ее, Аниса.

Караван шел беспрепятственно и уже вечеру третьего дня прибыл к христианскому монастырю, в котором жило сорок человек монахов и их патриарх. Патриарх этот, которого звали Данис, сидел у монастырских ворот, куда вышел подышать чистым воздухом как раз в то время, когда молодая красавица проезжала мимо на своем верблюде. И патриарх, увидав ее подобное луне лицо, почувствовал, как это омолаживает его старую плоть, и он почувствовал дрожь в своих ногах, в спине, в сердце и в голове.

И поднялся он со своего места и сделал знак каравану, чтобы тот остановился, и, поклонившись до земли перед Зейн аль-Мавассиф, пригласил он молодую женщину слезть с верблюда и отдохнуть со всеми своими провожатыми. И горячо уговаривал он ее переночевать в монастыре, уверяя, что ночью по дорогам бродит множество разбойников.

И Зейн аль-Мавассиф не отказалась от предложения этого гостеприимства, пусть даже сделанного со стороны христиан и монахов, и спустилась она со своего верблюда и вошла в монастырь вместе с четырьмя спутницами своими. Патриарх же Данис был очарован красотой Зейн аль-Мавассиф и воспылал к ней любовью…

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

^{Караван шел беспрепятственно и уже вечеру третьего дня прибыл к христианскому монастырю, в котором жило сорок человек монахов и их патриарх.}

А когда наступила

она сказала:

Патриарх же Данис был очарован красотой Зейн аль-Мавассиф и воспылал к ней любовью, но не знал он, как ее выразить. И задумался он, как решить эту сложную задачу, и наконец придумал отправить к юнице самого красноречивого монаха из сорока монахов монастыря. И этот монах пришел к юнице, намереваясь говорить в пользу своего патриарха. Но, увидав эту прекрасную луну, он почувствовал, как язык его скручивается во рту в тысячу узлов, а низ живота его красноречиво говорит под его одеждой, поднимаясь, как хобот у слона. При виде этого Зейн аль-Мавассиф рассмеялась во все горло вместе с Губуб, Кутуб, Сукуб и Рукуб. Затем, видя, что монах, не говоря ни слова, стоит со своим поднявшимся инструментом, она подала знак своим служанкам, и они вытолкали его из комнаты.

Тогда патриарх Данис, заметив пристыженный вид возвратившегося к нему монаха, сказал себе: «Он, вероятно, не сумел уговорить ее». И послал он к ней другого монаха. И другой монах отправился к Зейн аль-Мавассиф, но и с ним случилось то же, что и с первым. И его прогнали, и повесив голову возвратился он к патриарху, который послал тогда третьего, четвертого, пятого и так далее, до сорокового. И каждый раз посланный для переговоров монах возвращался, ничего не добившись, не исполнив поручения своего патриарха и лишь обозначая свое присутствие поднятием отцовского наследия.

Когда патриарх убедился в этом, он вспомнил пословицу: «Если хочешь почесаться, чешись собственными ногтями, а если хочешь ходить, то ходи на своих ногах». И решил он действовать сам.

Тогда встал он и важными и размеренными шагами вошел в комнату, где находилась Зейн аль-Мавассиф. И вот с ним случилось то же, что и с монахами: и у него язык оказался завязанным в тысячу узлов, и его инструмент красноречиво поднялся. И, провожаемый смехом и шутками молодых женщин, вышел он из комнаты, а нос его вытянулся при этом до земли.

Как только он вышел, Зейн аль-Мавассиф встала и сказала своим спутницам:

— Клянусь Аллахом, нам следует убираться как можно скорее из этого монастыря; я очень боюсь, что эти ужасные монахи и их вонючий патриарх придут насиловать нас этой ночью и замарают нас в результате своих унизительных домогательств.

И под покровом ночи все пять женщин выскользнули из монастыря, сели на своих верблюдов и продолжили путь свой в родную страну.

Вот и все, что случилось с ними.

Что же касается патриарха и сорока монахов, то, когда они проснулись на следующее утро и заметили исчезновение Зейн аль-Мавассиф, они почувствовали, как скрутились кишки их. И они собрались в своей церкви, чтобы петь, как ослы, согласно их обычаю. Но вместо того чтобы петь свои антифоны[16] и читать обычные молитвы, вот что они импровизировали.

Первый монах запел:

Второй ответил такою песнью:

Третий монах запел:

Четвертый монах ответил:

Пятый монах пропел с рыданием в голосе:

Шестой монах продолжил:

Затем седьмой монах запел:

И так каждый из монахов импровизировал что-нибудь, пока не дошла очередь до их патриарха, который пропел рыдающим голосом:

Покончив с пением, монахи долго плакали, после чего они решили нарисовать по памяти портрет беглянки и поместить его на свой алтарь. Однако им не удалось исполнить намерения своего, потому что смерть застала их и положила предел их мучениям после того, как они сами вырыли себе могилы в монастыре.

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Однако им не удалось исполнить намерения своего, потому что смерть застала их и положила предел их мучениям после того, как они сами вырыли себе могилы в монастыре.

Вот и все, что случилось с сорока монахами и их патриархом.

Что же касается каравана, то Аллах даровал ему благополучный путь, и после счастливого путешествия он прибыл в добром здравии в родной край. При помощи подруг Зейн аль-Мавассиф сошла с верблюда в своем саду. Она вошла в дом свой и тотчас же велела приготовить и надушить ложе драгоценной амброй, прежде нежели послать Губуб к возлюбленному своему Анису с известием о своем возвращении.

В это самое время Анис, продолжавший проводить дни и ночи в слезах, лежал на своей постели и видел во сне ясно и отчетливо вернувшуюся возлюбленную свою. А так как он верил снам, то встал взволнованный и тотчас же направился к дому Зейн аль-Мавассиф, чтобы убедиться, что сон его сбылся. И вошел он в сад и сейчас же почувствовал в воздухе аромат амбры и мускуса своей возлюбленной. И полетел он к ее жилищу и вошел в комнату, где Зейн аль-Мавассиф уже ждала его прихода. И упали они в объятия друг к другу и долго обнимались, расточая друг другу страстные выражения любви своей.

И чтобы не лишиться чувств от радости, они пили из кувшина, наполненного освежающим питьем из сахара, лимона и цветочной воды.

Потом принялись они рассказывать друг другу обо всем, что случилось с ними во время разлуки; и прерывали они свой рассказ лишь для нежных ласк и поцелуев. И одному Аллаху известно, сколько раз доказывали они свою любовь друг другу в эту ночь. А на другой день они послали Губуб за кади и свидетелями, которые немедленно написали их брачный договор.

И жили они счастливой жизнью до той поры, пока не пришла та, которая беспощадно косит и юношей, и молодых дев. Но слава и хвала Тому, Кто справедливо распределяет красоты и радости! Да пребудет мир и молитва над пророком Его Мухаммедом, предназначившим рай для своих правоверных!

Когда Шахерезада закончила таким образом этот рассказ, маленькая Доньязада воскликнула:

— О сестра моя, как сладки, прелестны, чисты и восхитительны слова твои!

Шахерезада же сказала:

— Но что все это в сравнении с тем, что я расскажу вам, если дозволит царь, о молодом лентяе!

А царь Шахрияр сказал:

— Да, Шахерезада, я еще позволю тебе рассказывать и в эту ночь, потому что остался доволен твоими словами и не знаю рассказа о молодом лентяе!

И Шахерезада сказала: