Тысяча и одна ночь. В 12 томах

САЛАДИН И ЕГО ВИЗИРЬ

До меня дошло, о царь благословенный, что визирь победоносного султана Саладина имел в числе любимых невольников своих молоденького христианского мальчика такой совершенной красоты и необычайной привлекательности, что никогда человеческие глаза не встречали подобного ему, а мальчика этого он любил до чрезвычайности. Но вот однажды, когда визирь гулял вместе с с этим отроком, с которым почти никогда не расставался, его увидел султан Саладин и знаком приказал ему приблизиться. И, окинув мальчика взглядом, полным восхищения, султан спросил визиря:

— Откуда у тебя этот мальчик?

И визирь, слегка смущенный, ответил:

— От Аллаха, о господин мой!

И султан Саладин улыбнулся и сказал, продолжая путь свой:

— Итак, теперь, о визирь мой, ты нашел средство покорить меня красотой светила и пленить глазами месяца.

Эти слова заставили визиря призадуматься, и он сказал себе: «Поистине, мне невозможно долее оставлять у себя этого отрока, после того как султан обратил на него внимание».

И он приготовил богатый подарок и, призвав прекрасного мальчика, сказал ему:

— Клянусь Аллахом, о отрок, не будь это необходимо, душа моя никогда не рассталась бы с тобой! — И он вручил ему подарок, говоря: — Ты отнесешь этот подарок от меня господину нашему султану и сам будешь частью подарка, ибо с этой минуты я уступаю тебя господину нашему!

И он дал ему также, чтобы передать султану Саладину, записку, где написал следующие строки:

И подарок этот пришелся необычайно по сердцу султану Саладину, и он…

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

И подарок этот пришелся необычайно по сердцу султану Саладину, и он, как всегда, щедрый и великодушный, не преминул вознаградить визиря своего за эту жертву, осыпав его милостями и богатствами и выказывая при каждом удобном случае свое милостивое к нему расположение.

Между тем визирь купил в числе женщин для своего гарема молодую девушку из самых очаровательных и совершенных девушек своего времени. И девушка эта тотчас же по прибытии сумела пленить сердце визиря; но прежде чем привязаться к ней, как это было с молоденьким мальчиком, он сказал себе: «Кто знает, не достигнет ли слава этой новой жемчужины ушей султана! Уж лучше мне теперь же подарить султану и эту новую невольницу, раньше чем сердце мое успеет привязаться к ней. Таким образом, жертва будет не так велика, и разлука не так ужасна».

И, размышляя таким образом, он позвал девушку, вручил ей для султана дар еще более роскошный, чем в первый раз, и сказал ей:

— Ты будешь сама частью подарка!

И он дал ей для передачи султану записку со следующими стихами:

И вот с этих пор визирь был еще более в милости у султана Саладина, который уже не пропускал случая засвидетельствовать ему перед всем двором уважение и дружбу, которые питал к нему. И вследствие этого у визиря оказалось очень много врагов и завистников, которые, решив погубить его, попытались сначала очернить его в мнении султана. И они дали понять Саладину посредством различных намеков и наводок, что визирь все еще питает склонность к христианскому мальчику и не перестает, в особенности когда свежий северный ветерок пробуждает в нем воспоминания о былых проделках, по-прежнему от всего сердца жаждать и призывать его всей душой. И они сказали ему, что он, по-видимому, горько упрекает себя за этот дар султану и в досаде позднего сожаления даже кусает себе пальцы и вырывает зубы свои. Но султан Саладин, далекий от того, чтобы склонить слух свой к этим низким наговорам на визиря, к которому он чувствовал полное доверие, крикнул голосом, полным ярости, тем, которые обратились к нему с этими речами:

— Довольно вам болтать вашими проклятыми языками против визиря, или головы ваши сию же минуту скатятся с плеч! — Но затем, так как был осторожным и справедливым, он сказал им: — Я хочу все-таки доказать, что вы лжете и клевещете, и обратить ваше оружие против вас же самих! И я испытаю прямодушие визиря моего!

И он призвал мальчика, о котором шла речь, и спросил его:

— Умеешь ты писать?

Он ответил:

— Да, о господин мой!

Он сказал:

— Так возьми бумагу и калям и напиши то, что я скажу тебе! — И он продиктовал как будто от лица самого мальчика следующее письмо визирю: — «О возлюбленный прежний господин мой, ты знаешь, конечно, судя по тому, что сам испытывал по отношению ко мне, какую нежность чувствую я к тебе и какие дивные воспоминания остались в душе моей. И потому-то я обращаюсь к тебе с жалобой на нынешнюю судьбу мою во дворце, где ничто не может заставить меня забыть твою доброту, тем более что величественность султана и почтение, которое я чувствую к нему, мешают мне насладиться его милостями. И я очень прошу тебя найти средство взять меня обратно от султана каким бы то ни было способом. Кроме того, султан до сих пор не был наедине со мной, и ты увидишь меня таким, каким оставил».

Когда письмо это было написано, султан поручил маленькому невольнику отнести его к визирю, которому он и передал его, говоря:

— Это бывший раб твой, христианский мальчик, просил меня передать тебе это письмо от его имени.

И визирь взял письмо, с минуту смотрел на него и затем, даже не распечатав его, написал на обратной стороне следующее:

По получении этого письма султан Саладин возликовал и не преминул прочесть его вслух перед вытянувшимися носами завистников. Затем он велел позвать визиря и, еще раз высказав ему дружеское свое расположение, спросил его:

— Не можешь ли ты сказать нам, о отец мудрости, что делаешь ты, чтоб так владеть собой?

И визирь ответил:

— Я никогда не позволяю страстям моим переступить порог воли моей. Но Аллах мудрее нас!

Затем Шахерезада сказала:

— Но теперь, о царь благословенный, рассказав тебе, как воля мудрого помогает ему побеждать страсти, я хочу рассказать тебе историю страстной любви.

И она сказала:

МОГИЛА ВЛЮБЛЕННЫХ

Абдаллах, сын Имрана аль-Кайси[29], передает нам в писаниях своих эту историю.

Он повествует:

— Однажды отправился я в паломничество к священному дому Аллаха[30].

И, исполнив все, что надлежало исполнить богомольцу, я вернулся в Медину, чтобы еще раз посетить могилу пророка (мир и благословение Аллаха да почиют над ним!). Но вот однажды ночью, в то время как я сидел в саду, недалеко от священной могилы, я услышал голос, который тихо пел среди безмолвия. И, пораженный, я напряг все свое внимание и, прислушавшись, услыхал следующие стихи:

Затем наступило молчание. И я оглядывался во все стороны, чтобы узнать, кто пропел это страстное воззвание, как вдруг передо мной появился сам обладатель голоса. И при свете звездного неба я увидел, что это был юноша, писаный красавец, лицо которого было залито слезами.

И я повернулся к нему и не мог удержаться, чтобы не воскликнуть:

— Йа Аллах, что за превосходный юноша!

И я протянул к нему руки свои, а он посмотрел на меня и спросил:

— Кто ты и чего ты хочешь от меня?

И я ответил, преклоняясь пред красотою его:

— Чего мог бы я желать от тебя, как не благословлять Аллаха, любуясь тобой? Что же до меня и до имени моего, то я раб твой Абдаллах ибн Имран аль-Кайси. О господин мой, как жаждет душа моя узнать тебя! Пение твое взволновало меня до чрезвычайности, вид же твой окончательно привел в восторг. И вот я стою пред тобою, готовый пожертвовать для тебя жизнью моей, если только она нужна тебе.

Тогда юноша посмотрел на меня — ах, какими очами! — и сказал мне:

— Сядь же подле меня!

И я с трепещущей душой сел подле него, и он сказал мне:

— Послушай же, если сердце твое занято мною, и о том, что случилось со мной.

И он продолжал так:

— Я Отбах ибн аль-Хубаб ибн аль-Мунзир ибн аль-Джамух, ансарит[31]. И вот вчера утром, когда я совершал молитву в мечети нашего племени, туда взошли, покачивая станами своими и бедрами, несколько женщин, столь прекрасных, что хотелось умереть, глядя на них, и они сопровождали совсем еще молоденькую девушку, прелесть которой затмевала чары всех ее спутниц. И вдруг в одно прекрасное мгновение луна эта незаметно приблизилась ко мне среди толпы правоверных и сказала мне:

— Отбах! Я так давно ищу случая заговорить с тобой! О Отбах, что сказал бы ты о соединении с той, которая любит тебя и мечтает быть супругой твоею?

Затем, раньше чем я успел открыть рот, чтобы ответить ей, она оставила меня и скрылась среди своих подруг. И затем все они вместе вышли из мечети и исчезли из виду в толпе богомольцев. И я, несмотря на все усилия отыскать ее, не видел ее больше с той минуты. И душа моя, и сердце мое постоянно с ней. И до тех пор, пока мне не будет дано вновь увидеть ее, я не буду знать счастья даже среди утех и наслаждений рая!

В эту минуту Шахерезада заметила, что наступает утро, и со свойственной ей скромностью умолкла.

Но когда наступила

она сказала:

И я, несмотря на все усилия отыскать ее, не видел ее больше с той минуты. И душа моя, и сердце мое постоянно с ней. И до тех пор, пока мне не будет дано вновь увидеть ее, я не буду знать счастья даже среди утех и наслаждений рая!

Так говорил он, и щеки его, покрытые легким пушком, все больше краснели, и любовь моя к нему возрастала в такой же мере. И я сказал ему, когда он замолчал:

— О Отбах, о брат мой! Предай дух свой в руки Аллаха и умоляй Его простить тебе все твои прегрешения! Что же до меня, то я готов помогать тебе насколько хватит сил и всеми способами отыскать девушку, которая составляет предмет мечтаний твоих. Ибо, увидев тебя, я почувствовал, что вся душа моя потянулась к чарующей красоте твоей, и отныне все, что я буду делать, единственно лишь для того, чтобы видеть, как глаза твои обратятся ко мне с выражением удовольствия.

И, говоря так, я ласково прижал его к себе и поцеловал его, как брат целует брата, и всю ночь не переставал я успокаивать милую душу его. И клянусь, во всю жизнь не забуду я этих чудных мгновений пламенной страсти, дружески проведенных подле него.

На следующий день я пошел вместе с ним в мечеть и пропустил его вперед из уважения к нему. И мы оставались там с утра до полудня, ибо в этот час обыкновенно приходят в мечеть женщины.

Но к великому нашему разочарованию, мы увидели, что все женщины явились в мечеть, но девушки, которую мы искали, не было между ними. И я, видя, как печалит юного друга моего это открытие, сказал ему:

— Пусть это не тревожит тебя! Я сейчас узнаю о возлюбленной твоей у этих женщин, раз в их обществе была она вчера.

И я тотчас проскользнул через толпу к тем женщинам и узнал от них, что девушка, о которой шла речь, была еще девственна, что она была великого происхождения, что назывались она Рийа и была дочерью аль-Бентрифа, предводителя племени Бану Сулайм[32]. И я спросил их:

— О достойные женщины, почему же не пришла она снова сегодня вместе с вами?

И они ответили:

— А как же могла бы она прийти? Отец ее, взявшийся охранять богомольцев во время перехода по пустыне от Ирака до Мекки, возвратился вчера с всадниками своими к своему племени, на берега Евфрата, и увез с собой и дочь свою Рийу.

И я поблагодарил их за эти сведения и, вернувшись к Отбаху, сказал ему:

— Новости, которые я должен сообщить тебе, увы, не соответствуют моим обещаниям. — И я сообщил ему об отъезде Рийи вместе с отцом к племени своему. Потом я сказал ему: — Но успокой душу твою, о Отбах, о брат мой! Ибо Аллах даровал мне огромные богатства, и я готов потратить их все на то, чтобы ты достиг цели своих желаний. И с этого мгновения я отдаю себя твоему делу и с помощью Аллаха достигну желаемого! — И я прибавил: — Согласись только сопровождать меня!

И он поднялся и направился вместе со мной в мечеть ансаритов, родичей его.

Там мы подождали, пока в мечеть собрался народ, и тогда я поклонился собравшимся и сказал:

— О правоверные ансариты, собравшиеся здесь! Каково ваше мнение об Отбахе и об отце Отбаха?

И все ответили в один голос:

— Это арабы именитого рода и благородного племени!

И я сказал им:

— Знайте же, что Отбах, сын аль-Хубаба, сгорает пламенной страстью. И я пришел просить вас присоединить усилие ваши к моим, чтобы упрочить счастье его!

Они ответили:

— С радостью и от дружеского сердца!

Я сказал:

— В таком случае вы должны сопровождать меня к шатрам племени Бану Сулайм, к шейху аль-Бентрифу, предводителю их, дабы просить у него дочь его Рийу в жены брату вашему Отбаху, сыну аль-Хубаба.

И все они ответили мне, что слушают и повинуются. Тогда я вскочил на коня, так же как сделали это Отбах и все присутствующие.

И мы погнали лошадей наших во весь опор, нигде не останавливаясь. И благодаря этому мы застали шатры всадников шейха аль-Бентрифа на расстоянии шести дней пути от Медины.

Когда шейх аль-Бентриф заметил наше приближение, то вышел к дверям шатра своего, навстречу нам, и мы после первых приветствий сказали ему:

— Мы просим у тебя гостеприимства, о отец арабов!

Он ответил:

— Добро пожаловать под шатры наши, о благородные гости!

И, говоря это, он немедленно отдал нужные приказания рабам своим, чтобы принять нас как следует. И невольники разостлали в честь нас циновки и ковры и, чтобы угостить нас роскошным пиршеством, зарезали несколько баранов и верблюдов.

В этот момент Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

она продолжила:

Невольники разостлали в честь нас циновки и ковры и, чтобы угостить нас роскошным пиршеством, зарезали несколько баранов и верблюдов. Но когда наступила минута садиться за пир, все мы отказались, и я от имени всех собравшихся заявил шейху аль-Бентрифу:

— Клянусь священным союзом хлеба и соли[33] и совестью арабов! Никто из нас не прикоснется ни к одному из яств твоих, раньше чем ты не исполнишь просьбу нашу!

И аль-Бентриф сказал:

— А в чем ваша просьба?

Я ответил:

— Мы явились просить у тебя благородную дочь твою Рийу в жены ансариту, Отбаху ибн аль-Хубабу ибн аль-Мунзиру ибн аль-Джамуху из храброго, великодушного, знаменитого, победоносного, великолепного рода.

И отец Рийи, сразу переменившись в лице, сказал нам спокойным голосом:

— О братья-арабы, та, которую вы делаете мне честь просить в жены именитому Отбаху, сыну аль-Хубаба, одна может решить это. И я не буду противиться решению ее. Так пусть сама она обсудит это с вами! Я тотчас же пойду к ней, чтобы узнать ее мнение!

И он поднялся, весь желтый, и оставил нас, полный гнева, с таким лицом, на котором ясно отражалось, что он думает совсем иначе, чем говорит.

И он вошел в шатер дочери своей Рийи, которая, испугавшись выражения лица его, спросила его:

— О отец мой, почему гнев так сильно взволновал душу твою?

Но он сел подле нее, храня молчание, и наконец, как мы узнали

впоследствии, заговорил так:

— Знай же, о Рийа, дочь моя, что я только что оказал гостеприимство ансаритам, пришедшим ко мне просить руки твоей для одного из них!

Она сказала:

— О отец, племя ансаритов — одно из знаменитейших среди арабских племен. И гостеприимство твое как нельзя более уместно! Но скажи мне, для кого же именно из них пришли они просить меня в жены?

Он ответил:

— Для Отбаха, сына Хубаба.

Она сказала:

— Этот юноша известен. И он вполне достоин вступить в родство с тобой.

Но он воскликнул в ярости:

— Какие слова ты сказала? Уж не завязала ли ты с ним каких-нибудь сношений? Что же до меня, то, клянусь Аллахом, я некогда дал клятву брату моему отдать тебя его сыну, и никто, кроме сына дяди твоего, недостоин вступить в родословную мою!

Она же сказала:

— О отец, что же ответишь ты ансаритам? Ведь это арабы, полные чувства собственного достоинства и весьма чувствительные ко всем вопросам чести и первенства. И если ты откажешь отдать меня в жены одному из них, то навлечешь на себя и на все племя наше их гнев и последствия их мести, ибо они сочтут, что ты выказал по отношению к ним пренебрежение, и не простят тебе этого.

Он же сказал:

— Ты говоришь правду. Но я скрою отказ свой тем, что потребую за тебя несоразмерно огромный выкуп, ибо пословица гласит: «Если не хочешь отдать замуж дочь свою, запроси чрезмерный выкуп».

Тут он оставил дочь свою и вернулся, чтобы дать ансаритам такой ответ:

— Дочь нашего племени, о гости мои, не противится сватовству вашему; но она требует выкупа, который бы был достоин ее. Кто же из вас сможет дать мне столько, сколько заслуживает эта несравненная жемчужина?

При этих словах Отбах выступил вперед и сказал:

— Я!

И шейх аль-Бентриф сказал:

— Ну так слушай. Дочь моя требует: тысячу браслетов из червонного золота, пять тысяч золотых монет чекана Хайдара, ожерелье из пяти тысяч жемчужин, тысячу кусков индийской шелковой ткани, двенадцать пар сапог из желтой кожи, десять мешков фиников из Ирака, тысячу голов скота, кобылу из табунов племени аназа, пять ящиков мускуса, пять склянок розовой воды и пять коробов серой амбры. — И он прибавил: — Из таких ли ты, чтобы согласиться на эти требования?

И Отбах ответил:

— О отец арабов, можешь ли ты сомневаться в этом? Я не только склонен уплатить просимый выкуп, но еще и прибавлю сверх того.

Тогда я вернулся в Медину вместе с другом моим Отбахом, и нам удалось не без многочисленных препятствий и поисков собрать все указанные вещи. И я беспрерывно тратил деньги свои и делал это с большим удовольствием, чем если бы покупал все это для себя. И мы возвратились к шатрам племени Бану Сулайм со всеми нашими покупками и поспешили вручить их шейху аль-Бентрифу. И шейх, не имея более возможности взять назад свое слово, был вынужден принять как гостей своих всех ансаритов, собравшихся, чтобы поздравить его с браком дочери его. И начались празднества, и продолжались они сорок дней. И множество было зарезано верблюдов и баранов, и варились целые котлы различных кушаний, и каждый мог есть досыта.

По истечении же этого времени мы приготовили роскошный паланкин и, укрепив его на спине двух верблюдов, поместили туда новобрачную. И тогда все мы тронулись в путь в величайшей радости, сопровождаемые целым караваном нагруженных верблюдов.

И друг мой Отбах трепетал от счастья в ожидании дня прибытия, когда он останется наконец наедине со своей возлюбленной. И в продолжение всего путешествия он ни на минуту не покидал ее, сидя вместе с ней в ее паланкине, и выходил оттуда лишь для того, чтобы побаловать меня дружеской беседой с полным доверием и признательностью.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Ну и в продолжение всего путешествия он ни на минуту не покидал ее, сидя вместе с нею в паланкине, и выходил оттуда лишь для того, чтобы побаловать меня дружеской беседой с полным доверием и признательностью. И я радовался в душе своей и говорил себе: «Отныне, о Абдаллах, ты стал навеки другом Отбаха! Ибо ты сумел, забывая о своем собственном чувстве, тронуть сердце его, соединив его с Рийей! Настанет день, не сомневайся в том, когда жертва твоя будет вознаграждена с лихвою. И ты узнаешь, в свой черед, любовь в самом изысканном наслаждении».

Но вот, находясь на расстоянии лишь одного дня пути от Медины, с наступлением ночи мы остановились в маленьком оазисе, чтобы немного отдохнуть. И все вокруг дышало миром; и свет луны лениво смеялся радостному покою нашего стана; и над головами нашими двенадцать пальм, точно юные девы, сопровождали мерным шелестом листвы своей песнь ночных ветерков. И мы, как первобытные люди в первые дни создания, наслаждались тихим вечерним часом, прохладной водой, густой и свежей травой и мягкостью воздуха. Но увы! Нельзя избежать судьбы своей, даже спасаясь от нее на крыльях, и другу моему Отбаху суждено было в один глоток испить до дна ту неминуемую чашу. Ибо покой наш был внезапно нарушен яростным нападением вооруженных всадников, вдруг налетевших на нас с криком и гиканьем.

То были всадники из племени Бану Сулайм, посланные шейхом аль-Бентрифом, чтобы отбить у нас его дочь. Ибо он не посмел нарушить законы гостеприимства под кровом шатров своих и ждал, чтобы мы были далеко, дабы напасть на нас, не преступая обычаев пустыни. Только забыл он в расчетах своих о доблести Отбаха и других всадников наших, которые с большим мужеством отразили нападение племени Бану Сулайм и, перебив многих, обратили их в бегство. Но в пылу схватки друг мой Отбах получил сильный удар копьем и, возвратившись к своему стану, упал бездыханным в мои объятия.

При виде этого юная Рийа с громким криком бросилась к трупу своего возлюбленного. И всю ночь провела она над ним, оплакивая его.

Когда же наступило утро, мы нашли ее умершей от отчаяния. Да упокоит Аллах их обоих в милосердии Своем! И мы вырыли им в песке общую могилу и похоронили их рядом. И со скорбной душой мы возвратились в Медину. Я же, закончив все, что мне нужно было закончить там, возвратился в родную страну.

Но семь лет спустя меня охватило желание посетить еще раз святые места. И душа моя пожелала увидеть могилу Отбаха и Рийи. И, подойдя к могиле, я увидел, что она осенена тенью красивого дерева неизвестной породы, посаженного здесь благочестивыми людьми из племени ансаритов. И, плача, с полной скорби душою, опустился я на камень под сенью дерева. И спросил я у сопровождавших меня:

— О друзья мои, скажите, как называется это дерево, оплакивающее вместе со мною смерть Отбаха и Рийи!

И они ответили мне:

— Оно зовется Деревом влюбленных.

— Ах! Да упокоишься ты, о Отбах, в мире Господа твоего, под сенью дерева над твоей могилою!

И это все, что я знаю, о царь благословенный, о могиле влюбленных!

Затем, видя, что, выслушав эту историю, царь Шахрияр стал мрачен, она поспешила в эту же ночь рассказать еще историю Хинды, брака и развода ее.

РАЗВОД ХИНДЫ

Рассказывают, что юная Хинда, дочь аль-Немана, была самой прекрасной девушкой из всех девушек своего времени, настоящая газель по стройности, и грации, и чудным глазам. И вот молва о красоте ее достигла ушей аль-Хаджаджа, правителя Ирака, и он посватался к ней. Но отец Хинды заявил, что согласится на это только с условием выкупа в двести тысяч серебряных драхм, выплаченного до свадьбы, и с условием заплатить ему еще двести тысяч драхм в случае развода.

И аль-Хаджадж согласился на все условия и увез Хинду в дом свой.

Но аль-Хаджадж, к великому огорчению и несчастью своему, страдал бессилием. Он появился на свет с изуродованным зеббом и с забитым анусом. И так как ребенок, неправильно сложенный, по-видимому, отказывался жить, то шайтан, явившись матери его в человеческом образе, предписал ей, если она хочет, чтобы ребенок выжил, давать ему сосать вместо молока кровь двух черных козлят, черного козла и черной змеи. И мать последовала этому указанию и достигла желаемого результата. Но уродство и бессилие, которые посылает людям шайтан, а отнюдь не Аллах Благой, остались уделом мальчика, даже когда он стал взрослым мужчиной.

Потому-то аль-Хаджадж, приведя Хинду в дом свой, долгое время не решался приблизиться к ней иначе как днем и не смел коснуться ее, несмотря на сильнейшее желание сделать это. И Хинда скоро узнала причину этой воздержанности и немало горевала об этом вместе с невольницами своими.

Но однажды аль-Хаджадж пришел к ней, по своему обыкновению, чтобы усладить глаза свои красотой ее. Она же, стоя к двери спиною, занималась тем, что рассматривала себя в зеркале, напевая следующие стихи:

Когда аль-Хаджадж услышал, что Хинда в песне своей сравнивает его с мулом, то, совершенно расстроенный, вышел из комнаты, так что супруга его не заметила ни появления его, ни исчезновения, и тотчас же послал за кади Абдаллахом, сыном Тахера, чтобы устроить развод его. И Абдаллах явился к Хинде и сказал ей:

— О дочь аль-Немана, Абу Мухаммед аль-Хаджадж прислал тебе двести тысяч серебряных драхм и в то же время поручил мне выполнить от его имени все формальности его развода с тобой!

И Хинда воскликнула:

— Хвала Аллаху, желание мое исполнилось, и я свободна возвратиться в дом отца моего! О сын Тахера, ты не мог сообщить мне более приятной новости, чем объявить, что я освобождена от этого назойливого пса. Оставь же себе эти двести тысяч драхм как награду за радостное известие, которое ты принес мне!

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что брезжит рассвет, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Тем временем халиф Абд аль-Малик ибн Марван, который был наслышан о несравненной красоте и уме Хинды, пожелал обладать ею и послал просить ее себе в жены. Но она ответила ему письмом, в котором после восхваления Аллаха и формул уважения сказала ему: «Знай, о эмир правоверных, что собака испачкала вазу, коснувшись ее носом, чтобы понюхать».

И халиф, получив это письмо, громко рассмеялся и немедленно написал ответ: «О, если собака испачкала вазу, прикоснувшись к ней носом, мы помоем ее семь раз и, очистив, используем ее».

Тогда Хинда, видя, что халиф, несмотря на поставленные ею препятствия, продолжает пламенно желать ее, могла только склониться пред волей его. И поэтому она согласилась, поставив только одно условие, о чем и написала ему во втором письме, в котором после славословий и приветствий говорилось: «Знай, о эмир правоверных, что я поеду с одним лишь условием, а именно, чтобы аль-Хаджадж босиком вел под уздцы верблюда моего во время переезда во дворец твой».

Это письмо еще более, чем первое, насмешило халифа. И он тотчас послал аль-Хаджаджу приказ вести под уздцы верблюда Хинды. И аль-Хаджадж, несмотря на всю свою досаду, прекрасно знал, что мог лишь повиноваться приказаниям халифа. И так, босиком, он и явился к дому Хинды и взял за узду верблюда ее. И Хинда села в паланкин свой и в течение всего пути не переставала от души хохотать над проводником своим.

И она подозвала кормилицу свою и сказала ей:

— О кормилица моя, раздвинь немного занавесы.

И Хинда, высунув голову в дверцы, бросила на землю в грязь золотой динар. И, обратившись к бывшему супругу своему, сказала ему:

— О придворный, подай мне эту серебряную монету!

И аль-Хаджадж поднял монету и подал ее Хинде, говоря:

— Это золотой динар, а не серебряная монета!

А Хинда, заливаясь смехом, воскликнула:

— Хвала Аллаху, Который превращает серебро в золото, несмотря на прикосновение к грязи!

И аль-Хаджадж отлично понял, что в этих словах заключалась насмешка с целью еще раз унизить его. И он сделался совсем красным от стыда и ярости. Но он опустил голову и вынужден был скрыть гнев свой на Хинду, ставшую супругою халифа.

Когда Шахерезада рассказала эту историю, она умолкла. И царь Шахрияр сказал ей:

— Историйки эти, Шахерезада, нравятся мне. Но мне хотелось бы лучше послушать теперь какую-нибудь чудесную историю. И если ты не знаешь более ни одной такой истории, то скажи мне, дабы я это знал.

И Шахерезада воскликнула:

— Какая же история более полна чудес, чем та, которую я как раз сейчас буду рассказывать царю, если только он разрешит мне это!

И Шахрияр сказал:

— Ты можешь рассказывать!

И Шахерезада стала рассказывать царю Шахрияру: