У друкарей и скоморохов

Глава двенадцатая, а в ней скоморохи останавливаются на ночевку в Чуриловом замке и узнают последние новости от боярина в лаптях

— Добрый проводник — половина дела! — тряхнув седыми кудрями, похвалился Бубенист. — Путь хотя и не самый прибыльный для вашего… то бишь для нашего скоморошьего промыслу, зато безопасный. В Ромнах-то как встречали, а? И в Сребном добре подзаработали.

— Дороги здесь худые, — заметил Томилка занудно. — И разве это заработок? Ты, дядюшка, только в тарелки свои и умеешь колотить. Филю бы сюда с Мишкой…

Бубенист обиженно отвернулся. Атаман, против обыкновения, не вступился за него, и остальные, тоже приуставшие за день пути, молчали, пока не показалась за горбом башня какой-то крепости.

— Что там, дядя Андрей? — оживился Васка. — Какой это город?

— Нашел тоже мне город… Чурилов замок это, владение пана Тышкевича, воеводы Киевского. Сейчас сам увидишь.

Голуб, кивая усердно головою, вытянул телегу на гребень холма, и все увидели на следующем бугре высокий черный замок. За ним рассыпаны были хатки, а возле иных красовались сады, уже зеленые, весёлые.

— Вася, пересчитай-ка дворы!

Малый принялся, шевеля губами, загибать пальцы сперва на левой рука, потом на левой, потом опять на правой.

— Тринадцать дворов, атаман.

Тотчас ватага дружно плюнула через левое плечо и хором выдохнула:

— Чур меня, чур, чур!

Мерин, на них покосившись, и себе хвостом отмахнулся, будто от мухи.

— Не стоит и затевать ничего. А острожек-то ветх и, похоже, безгосударский.

— Здесь, атаман, не Дикое поле, тут бесхозного ничего нет. Нежилой он, замок, это верно, и, коли не идти на хутор, то переночевать там разок можно. Всё крыша над головой.

У крепостного рва Васка распряг Голубка, стреножил его и пустил на молодую траву. Ров оказался полузасыпанным, а под бойницей нижнего яруса валялась, задрав ржавое жерло, большая чугунная пушка.

— Баженко, вот бы из нее пальнуть, а?

— Помог бы лучше…

На руках, по обломкам подъемного моста и мусору осторожно ступая, перетащили они телегу через ров и вкатили в ворота, открытые, с давно сорванными с петель створками. Внутренний дворик был длинный, но узкий; отсюда стены замка казались ещё выше. Каменными стены были только на высоту чуть больше человеческого роста, верхнее жилье, лестницы, чердаки и башни, сложенные из толстых черных бревен, скрипели при порывах ветра, словно вот-вот развалятся…

— И меринка на ночь завести можно, — по-хозяйски осматриваясь, бормотал Бубенист, — и погреться, горяченького сварить есть где…

— Не полыхнёт? — поднял голову Бажен.

— Была тут и поварня, однако проще и скорее — вот где, — и Бубенист исчез в тёмном дверном проёме справа от ворот.

Васка всунулся за ним и оказался в невысокой каменной башне. Сводчатый потолок её сужался кверху и переходил в трубу, а в ней синел кусочек предзакатного неба. Цепкие пальцы Томилки протолкнули Васку вперёд, и его сапоги зарылись в толстый слой пепла.

Томилка втянул воздух носом и хищно оглядел закопченные стены.

— Ну и славный же дух здесь, братцы!

— А как же. Зимой караульные грелись, а вот осенью селяне колбасы коптили, ветчину…

— Сварим тут кашу, отец. Ей-ей, вкуснее будет!

Они ужинали, когда тревожно заржал Голуб, и почти сразу же в дворике зашуршали чьи-то мягкие шаги. Васка, повинуясь взгляду атамана, выскочил из башни и увидел мужика в сермяге и лаптях, с допотопным фитильным самопалом на плече. Мужик, потирая бритый подбородок, разглядывал в полутьме русалку, этой зимой намалеванную Ваской на тыльной доске тележного кузова.

— Ото такие, говорят люди, у Киева, под горою Зверинцем, плещутся. То твой мерин? Ты кто, хлопец?

Васка пригласил его в башню.

— Хлиб та силь!

— Прошу с нами откушать, — поклонился, вставши, Бажен.

— Спасибо, я уж вечеряв. Что вы за люди?

— Мы скоморохи походные, добрый человек. А ты кто будешь?

— Боярин я буду, — сказал мужик, явно чувствуя себя неловко. — Нас тут, на хуторе, таких … хе-хе… бояр испокон веков пять дворов. Королю его милости податков не платим, але несем службу сторожевую, с самопалом и на коне.

Бубенист расчесал бороденку и важно вступал в разговор:

— А что слыхать про пана Тышкевича? Да ты садись, не бойсь, садись, пан боярин.

Боярин вздохнул и устроился возле костра. Бажен отер чарку полой кафтана, плеснул в нее из походной фляги, и с поклоном поднёс угощение гостю.

— Так вот, панове скоморохи, — угостившись, начал чуриловский боярин, — не самые зараз наилучшие времена, чтобы со смехами приходить сюда из Московского государства… Что ж до пана Тышкевича, то его тут годов из двадцать не було, его маетки в нашем уезде давно в аренде, арендар же утик дня чотыри тому. Король его милость объявил сбор всей шляхты на войну.

— На кого же собираются? — скучным голосом спросил Бубенист. — Никак с турком воевать?

— Не, казаков с лица земли сносить, запорожцев, а с ними и всех русинов даже и до Московского государства. Из церквей хотят костелы поделать, а в иных — конюшни, — боярин округлил глаза. — А казаки к нам наведались, и орендар от них утик, а казаки панское стадо прудко до войска погнали, на солонину.

— Так убежал арендарь? — хохотнул Бажен.

— А. як же, свое здоровье поберег! Даже шкатулу с казною и квитанциями казакам оставил. Зараз уси панки та орендари тикають под защиту жолнеров, вояков польских. А нам, православным, тоже не солодко. Бо Войско корунне может голову снести за те, что русин, за те только. Пан Лащ, корунный стражник, на Киев идучи, местечко Лисянку до последнего человека, зверь, вырезал на самый праздник Пасхи. Не лучший час, панове, для смехов…

— Спасибо за ведомость, — сказал Бажен.

— Постой, атаман, — встрял Бубенист. — А что говорят… что мовят, пан боярин, где сбираются казаки, кто гетманом у них и кто у поляков?

— У поляков як бул пан Станислав Конецпольский гетманом коронным, так воно и зараз. А казаки, тии, что в королевском казацком реестре, разделились: кто до поляков, кто до выписных казаков, которые из реестру выписаны и грошей от короля не имали, в Переяслав, а гетманом там запорожский казак Тарас Трясило; до него и мужики с косами сходятся. Хотят воны, поляков поразивши, пойти их из Киева и всех городов выводить. Узнают ляхи, дай бог, что воно такое — казак… Спасибо за угощение, але завтра, прошу, едьте cебe. Час зараз не таким, щоб в гостях засиживаться.

Проводив гостя, Бажен вернулся к огню. Стемнело уж совсем.

— Что делать, дядя Андрей? Ведомости, смекаю, важные… Может, вернуться кому?

— В Путивле все сие известно, да и на Москве. Вот только разве про кровопроливство, что Лащ учинил — теперь казаки озлятся ещё пуще… Надобно срочно пробираться в Киев. Сюда, к боярам этим, новости на третий год доходят!

— Чудно-то как: Чурилов замок и бояре. Должно, тут богатырь Чурило Пленкович жил, — тихо произнес Васка.

— Ещё чего… — протянул задумавшийся о своём атаман и вдруг оживился. — А что? Илья Муромец, так его мощи в киевских пещёрах лежат. Отчего ж тут не быть городу Чурилы? Это земля русская, древние богатырские места. Илья, тот в Муроме рожден, а воевал тут, на Украине, и умирать в Киев пришел…

— Эх, ребята, не до богатырей сейчас тех!

— У тебя, дядюшка, своя служба, — усердно вычищая коркою дно котелка, отозвался Томилка, — а вот мне утешно в доме у богатыря Чурилы Пленковича переночевать. Все-таки свой человек, не лях лукавый…