Убей меня

Глава 7 Неро

Открыв пачку сигарет, достаю одну и зажимаю губами. Я сижу за тем же самым столом, за которым сидел мой отец. За тем самым столом, за которым всего две недели назад сидел Лоренцо. Я — капо Нью Йорка. (Прим. Капо — capo — глава самой влиятельной семьи в итальянской мафии)

Хотя … сейчас очень опасное время. Круг моего доверия по-прежнему ограничен — я общаюсь только с тремя парнями, сидящими в данный момент в этой комнате. Джексон судорожно сжимает кулаки и расхаживает перед столом с такой горячностью, словно хочет протереть пол до дыр. Джио стоит у дальней стены с хмурым взглядом и скрещенными на груди руками. Томми сидит в одном из кресел, тупо уставившись в стену напротив: в одной руке — стакан, в другой — сигарета. Рукава его рубашки закатаны, белая ткань и руки до локтя испачканы кровью. Шея покрыта характерными брызгами: такие бывают, когда кому-то перерезают горло. Немногим ранее, сегодня, они с Джексоном должны были присутствовать при заключении сделки, и один из его парней был убит. Все пошло наперекосяк. Хотя этого следовало ожидать. Любой захват власти всегда сталкивается с определенным сопротивлением. Люди думают, что могут менять правила игры, требовать изменения условий, расширения территорий, более выгодных цен. Моя работа — дать им понять, что я — единственный, кто имеет на это право. Власть строится на осознанном страхе. И, если мне придется утопить улицы в их крови, чтобы донести свою точку зрения, я сделаю это.

— Мы должны вернуться и поубивать их, на хер, всех до единого, — резко выдает Джексон, разворачивается и упирается кулаками в стол. Он наклоняется вперед, каждый его мускул напряжен, и я, заглянув в его глаза, вижу, что во взгляде горит жажда мести. Джексон — здоровый широкоплечий бугай, и, когда не в духе, может быть смертельно опасным.

Я откидываюсь на спинку кресла и подношу зажигалку к лицу. Громкий щелчок серебряной Zippo — единственный звук в комнате, не считая прерывистых вздохов. Я делаю глубокую затяжку, заполняя легкие терпким дымом и позволяя ему обжечь меня изнутри, после чего медленно выдыхаю.

— Нет.

— Охереть! — выкрикивает он, отталкиваясь от стола. — Из-за этих гребаных узкоглазых придурков погиб Леви!

Сохраняя невозмутимость, я склоняю голову набок и смотрю на него. Секунду он смотрит мне в глаза, после чего нервно сглатывает. Зажав сигарету между пальцами, я отодвигаю кресло, встаю из-за стола и медленно обхожу его, не сводя с Джексона взгляда. Кажется, что все в комнате, затаив дыхание, слушают звук моих неспешных шагов. При моем приближении Джексон пятится, но я останавливаюсь только тогда, когда оказываюсь с ним нос к носу. Тишина. Момент высшего напряжения, пока мы просто смотрим в глаза друг другу. Он мне как брат. Но брат или нет — это никого не волнует.

— Ты не должен думать, Джексон. У тебя нет права голоса, — негромко рычу я.

Желваки на его скулах напрягаются, и этого оказывается достаточно, чтобы вывести меня из себя. Вскинув руку, я хватаю его за горло и сжимаю с такой силой, что он может задохнуться.

— Ты — чертов солдат! — кричу я ему в лицо, и он заметно вздрагивает. — Пошел вон! — я разжимаю пальцы и отталкиваю его. Он направляется прямиком к двери. Но останавливается, услышав позади меня щелчок снимаемого с предохранителя пистолета. Его рука тут же тянется к кобуре.

Джио отходит от стены, дуло его автомата направлено на стеклянные французские двери, ведущие на балкон. Я поворачиваюсь и, прищурив глаза, вглядываюсь в темноту по ту сторону стекла. И тут же замечаю пригнувшийся темный силуэт. Ручка двери опускается вниз, и стройная фигурка непринужденно, словно к себе домой, входит в комнату. Черный капюшон, надетый на голову, скрывает глаза, но эти красные губы я узнаю где угодно.

— Мальчики, — Уна улыбается, и в мгновение ока ее пистолет оказывается направленным на меня, а пальчик с ярко-красным ноготком ложится на курок. Она переводит взгляд на меня и поднимает голову так, чтобы только я мог видеть ее глаза.

— Неро. Власть тебе к лицу, — она подмигивает и указывает головой на троих моих парней. — Отошли их.

Возникшее в комнате напряжение можно было резать ножом, пока не раздается смех Томми.

— Она мне нравится, — бубнит он с зажатой в зубах сигаретой, словно в этот момент Уна не держит меня на мушке, готовая без зазрения совести нажать на курок.

Я делаю шаг вперед, сокращая расстояние между нами.

— Вижу, ты, как всегда, доброжелательна.

Она приподнимает брови и широко улыбается. Я почти уверен, что Уна не собирается стрелять в меня, но, честно говоря, ее действия предугадать невозможно, потому что играет она исключительно по своим правилам.

— Я не очень хорошо лажу с людьми, — произносит она, слегка надув губы.

Я приближаюсь к ней до тех пор, пока ствол ее пистолета не упирается мне в лоб.

— Ты же не собираешься стрелять. Сколько стоит капо? Пару миллионов?

Склонив голову, она наблюдает за мной, как хищник за добычей. Я ухмыляюсь.

— Ты не работаешь бесплатно.

Глаза Уны опасно поблескивают, она подходит ближе, и ствол ее пистолета перемещается с моего лба на висок. Ее дыхание касается моих губ. Уна ошеломительно пахнет: смесь ванили с едва уловимыми нотками оружейного масла. Ни на секунду не отрывая от меня взгляда, она ведет холодным дулом пистолета вниз по моей щеке к челюсти. Это упругое тело так близко, что я чувствую, как при каждом вдохе приподнимается ее грудь. Этот безжалостный взгляд … прижатый к моей щеке пистолет … от всего этого мой член твердеет. Я заставляю себя сдержать стон, когда она встает на цыпочки и, почти касаясь губами моего лица, тянется к уху.

— Прикажи. Им. Уйти, — мурлычет она, прижимая пистолет под моим подбородком с такой силой, что я вынужден приподнять голову. Боль от соприкосновения холодного металла с кожей вызывает у меня хриплый смех. Только глядя смерти в глаза, по-настоящему осознаешь, что жив.

Кровь ускоряет бег, разнося по венам адреналин. Уна отступает на шаг и вскидывает брови. Я улыбаюсь и, щелкнув пальцами, даю парням приказ выйти. Томми встает и уходит, даже не обернувшись. Этому ублюдку все похер. Следом за ним на выход направляется Джексон. Последним выходит верный Джио, как всегда, предельно серьезный.

— Ты не успеешь меня положить, потому что я грохну его раньше, — протяжно, почти устало говорит Уна, даже не глядя, прочитав его мысли.

— Иди, Джио, — бросаю я ему. Возможно, Уна должна вызывать у меня большую тревогу, но она не выстрелит в меня. Я знаю, что не выстрелит

Он вздыхает и, выйдя из комнаты, закрывает дверь. Не сомневаюсь, он просто встанет на страже с противоположной стороны.

Уна ставит пистолет на предохранитель, убирает в кобуру на бедре и делает очень осторожный шаг назад. Я тоже медленно отступаю и сажусь за стол, в кресло. Она достаточно долго просто стоит, сканируя взглядом каждый дюйм комнаты.

— Итак, этот отвратительный дом теперь твой, — задумчиво произносит она.

— Наглядное подтверждение власти.

Я ненавижу этот дом, но для Нью Йоркской семьи — это дом капо. Живя здесь, я демонстрирую власть, которой завладел. На самом деле мне плевать. Я бы с радостью сжег его до основания и сравнял с землей вместе со всеми членами клана.

Она подходит к столу и, запрыгнув на него прямо напротив меня, медленно закидывает ногу на ногу и проводит красным ногтем вдоль бедра. Прямо целое шоу. Откинув голову, я медленно перемещаю взгляд с ее ног на лицо. Уна стягивает с головы капюшон, и впервые, с того момента как она вошла сюда, оказывается под полным освещением. Холодная, нечеловеческая красота: на юном ангельском лице застыло безжалостное выражение человека, повидавшего и совершившего на своем веку такого, что и словами не передать. Всему есть объяснение, и я не буду притворяться, что сам намного лучше. Я совершал поступки, от которых самый жестокий человек содрогнулся бы, но все это обычно делается во имя цели: влияние, деньги, безграничная власть — нужное подчеркнуть. А то, что делает Уна… это не ради чего-то… не ради кого-то… Даже не ради себя. Посмотрим, смогу ли я это изменить. — У меня есть для тебя работа.

Уна тихо смеется.

— Я пришла сюда из вежливости, Неро, — говорит она, вытаскивая из набедренного чехла нож и небрежно поигрывая им в руке. — Однажды ты помог мне. Но ты не вправе вызывать меня на встречу. Ты не можешь меня нанимать, — она с силой вонзает нож в антикварную столешницу, сжимая рукоять так, что костяшки пальцев белеют. — Ты — капо, — шипит она, прожигая меня взглядом своих фиалковых глаз.

Я вздыхаю. Ни капли уважения. Ни одной гребаной капли.

Основная проблема Уны в том, что она считает себя вершиной пищевой цепочки, раз плавает среди акул. Она еще не поняла, что я и есть чертова акула, которая плавает в самых темных водах в ожидании своего часа прямо у них под носом.

Рывком поднявшись с кресла, я хватаю ее рукой за горло и опрокидываю на стол. От удара спиной о столешницу у Уны вырывается хриплый выдох.

— Ты ошибаешься, если думаешь, что все эти пустые титулы имеют для меня значение. Я получаю то, что хочу, и в данный момент я хочу тебя, Morte, — рычу я.

Ее губы растягиваются в широкой улыбке. Это первый раз, когда я вижу искреннюю улыбку Уны.

— Неро, ты говоришь такие возбуждающие вещи, — мурлычет она и закидывает ноги мне на талию. Я приподнимаю бровь, и она скрещивает лодыжки, обвивая меня ногами, словно удав жертву. Когда я снова сжимаю руку на ее шее, Уна прикусывает губу, как будто ей чертовски это нравится, и двигает бедрами. Я сдерживаю стон, потому что она притягивает меня еще ближе, намертво сжимая ногами. Ее глаза прищурены, а тело напряжено до дрожи в попытке причинить мне боль. Мои почки вопят в знак протеста, но член умоляет о том, чтобы оказаться внутри нее. Да, мой член — камикадзе.

Одно небольшое покачивание бедрами, и у меня вырывается низкий рык. Держа за горло, я вынуждаю ее сесть на столе — она всего в нескольких дюймах от меня.

— Ты для меня расходный материал, Уна, — выдыхаю я.

Ее губы приоткрываются, такие полные, идеальные, и я не могу отвести от них взгляда. Чувствую ее затрудненное дыхание на своем лице, быструю пульсацию вены под моими пальцами … но сильнее всего я ощущаю ее киску, прижатую к члену. Хриплый смех слетает с ее губ. Я изо всех сил стараюсь сдержаться, вися на волоске между потребностью трахнуть ее и желанием задушить.

Следующие несколько секунд наши тела все еще остаются сплетенными, и это пытка. Твою мать! У меня нет времени на подобную херню. В итоге я отпускаю ее и отталкиваю от себя. Ее ноги перестают сжиматься вокруг меня, и Уна, схватившись за горло и кашляя, садится на столе.

— У тебя крепкая хватка, — она смеется. Этот звонкий звук так не соответствует ее статусу убийцы. — Ты мне нравишься, Неро.

Я поворачиваюсь к ней лицом, наблюдая, как она снова скрещивает ноги.

— Я уважаю тебя. Ты сумел пробиться наверх, — она обводит жестом комнату, в которой мы находимся — ту самую, где она убила Лоренцо. — Но недостаточно высоко, чтобы я работала на тебя. Существует определенный порядок, баланс сил. Возможно, тебе и наплевать на титулы, но остальным — нет. Ты можешь считать меня расходным материалом, но позволь заверить: в мире есть только одна Уна Иванова, и мои услуги пользуются большим спросом.

— Я тебе заплачу.

Она улыбается и проводит рукой по своим длинным светлым волосам.

— Ты не сможешь себе позволить меня нанять.

Глубоко вздохнув, я лезу в карман за пачкой сигарет и замечаю, как при этом напрягается Уна. В мгновение ока нож, который она чуть раньше воткнула в столешницу, оказывается у нее в руке. Я прищуриваюсь.

— Если бы я хотел твоей смерти, ты была бы мертва, — повторяю я ее же слова, однажды сказанные в мой адрес, и вытаскиваю сигареты из кармана.

Спрыгнув со стола, Уна натягивает капюшон на голову и направляется к двери, через которую вошла. — Увидимся, капо.

Я вынимаю изо рта незажженную сигарету и замираю. Вот он — решающий момент. Либо моим планам суждено исполниться, либо их ждет полный крах, потому что без нее им просто грош цена. — Я знаю, где твоя сестра.

Уна застывает на месте. Я прикуриваю сигарету и делаю первую затяжку, но Уна все еще не оборачивается. Я выжидаю, заметив, как поднялись и опустились ее плечи.

— У меня нет сестры, — ее голос подобен нарастающему раскату грома.

Я сдерживаю улыбку. Она моя.

— Анна Васильева, родилась 6 марта 1991 года.

Уна резко оглядывается на меня через плечо, и я вижу на ее лице нерешительность, замешательство и какой-то надлом. Вижу, как хладнокровие и безразличие ко всему, из которых, кажется, состоит Уна Иванова, трескаются и разбиваются на мелкие осколки. Это равносильно тому, что она подставила бы мне яремную вену. Добиться от людей желаемого довольно легко — нужно просто найти их слабое место. Признаю, найти уязвимое место Уны было непросто, пока кое-кто не поехал в Россию и не начал копать. Думаю, что за информацию о ней я заплатил больше, чем если бы собирал компромат на президента.

Естественно, никакая она не Уна Иванова. Эту фамилию ей дал Николай Иванов — главарь русского криминалитета. Он считает ее своей дочерью, поэтому она носит его фамилию. Отдаю ей должное, у этой женщины влиятельные союзники. Ее настоящее имя Уна Васильева. Сирота. В возрасте тринадцати лет она исчезла. Думаю, вряд ли было так уж много людей, готовых тратить силы на поиски сироты. По большому счету, она — призрак.

Я смотрю в ее глаза и вижу искру надежды. Ей хочется мне поверить. Хочется, чтобы сказанное мной оказалось правдой. Я вижу ее внутреннюю борьбу, раскол: надежда против рационального разумного решения, потому что необоснованная надежда — слишком слабое, хрупкое чувство. Но слабость свойственна человеческой натуре, а Уна — всегда расчетливая, смертельно опасная профессионалка — не производит впечатления обычного человека.

Что теперь?

Она доверится холодному расчету или отыщет в себе частичку человечности? Разум или сердце? Вот в чем вопрос.