Убийство по лицензии

Глава 26

В своем тонком, летящем на ветру плаще Лидия Марушкина решительной походкой вошла в дом, притаившийся в глубине зеленого сада. Весь ее вид свидетельствовал о непреклонной твердости.

Нет, это решительно невозможно! Нет, она не будет участвовать ни в каких коллективных поездках, окончательно и бесповоротно — нет! Они хотят использовать ее имя в рекламных целях — нет, и еще раз нет! Этот номер у них не пройдет! Ее, актрису мирового класса, пытаются использовать как юную неопытную девчонку!

Хорошо, что она совершенно случайно узнала, кто там еще будет, кроме нее… Та несносная особа, с которой она застукала Влада! Надменная шкидла с анемичным телом чахоточной больной! Та…

Конечно, что было, то быльем поросло… Она уже сто лет как и думать забыла о своей безумной любви. И давно выкинула из памяти смазливого альфонса, который всю жизнь мыкается от одной женщины к другой, как паломник по святым местам. Сейчас даже смешно вспомнить: она, Лидия Марушкина, сверхновая звезда на небосклоне концептуального кинематографа, переживала из-за какого-то сопливого мальчишки… Но все равно видеть эту белобрысую девицу не доставит ей никакого удовольствия. А тем более общаться в поездке в узком кругу, где придется жить бок о бок…

Конечно, может быть, они и организовали съемки фильма, который принес ей мировую известность, но без ее таланта, без ее актерского шарма фильм просто развалился бы! И теперь они чего-то хотят… Но ведь им заплатили за их работу! И заплатили немалые деньги! Они в расчете.

Ей показали фотографии… Нет, это, конечно, ужасно… Трупы, вырезанные глаза и все такое… Она не испытывает тяги к подобным зрелищам. Ей не нужны опасности, и она не желает рисковать. Ей, конечно, жалко всех этих людей на снимках, но чтобы самой — бр-р! Ей показали и его фотографию, мол, не правда ли, как похож на ее мужа? Да, пожалуй, ответила она. Ну и что? С мужем она на грани развода. И он согласен дать ей свободу. Осталось утрясти кое-какие формальности, разделить имущество — и все! Она не испытывает к нему ненависти. У нее нет на него зла. Она даже ему немного благодарна… За то, что он сделал из нее то, кем она стала… Так что этот номер у них не пройдет!

— Я никуда не еду, — категорично заявила Лидия Марушкина, влетая в знакомый кабинет на втором этаже особняка. — Я не желаю участвовать в…

И остановилась… Кроме Константина Вешнева к которому, собственно, и адресовались эти слова, в комнате находился еще какой-то мужчина. Приятная внешность, твердый взгляд, мужественное лицо. Он бросил в ее сторону беглый взгляд — а у нее внутри все вдруг точно облилось горячим жаром, запылало, затрепетало…

— Хорошо, я позвоню вам, и мы уточним, — произнес мужчина, вставая и направляясь к выходу. — До свидания.

Лидия посторонилась. Он прошел мимо нее, не удостоив даже взглядом.

— Кто это? — спросила она, когда дверь за ним захлопнулась.

— Ох, извините, я вас не познакомил, — спохватился Вешнев. — А ведь это ваш будущий коллега, можно сказать… Он тоже едет.

— Понимаете, — смущенно забормотала Лидия, уже не слишком уверенная в собственных словах, — я вообще-то не хочу… И я вообще…

— Он бывший офицер, сейчас — крупный предприниматель, — продолжал Вешнев, не слушая ее. — С радостью принял наше приглашение. Будет кем-то вроде главного в вашей компании…

— Вообще-то я…

— Не женат. Все еще не женат — сами понимаете, одна война, другая… Прекрасный человек! Кстати, отъезд немного задерживается, по техническим причинам. Вас это не слишком расстроит, Лидия Павловна?

— Нет, я… — Она замолчала, вертя в руках ремень от сумочки. И неожиданно для себя добавила: — Я зашла узнать подробнее, что там будет…

— Так вы решились, едете?

— Да, еду, — сказала она. — Еду…

В аэропорту Парнов проявлял распорядительность и здравый смысл, удивительные для сумасшедшего. Отказавшись от предложений бойких таксистов у самого выхода с летного поля («Здесь ломят страшные цены», — шепнул Елисееву), он быстро договорился по сходной цене на стоянке подальше от входа.

Лицо у него откровенно сияло, когда легковушка, весело подпрыгивая на выбоинах асфальта, стремительно неслась вперед, туда, где в розоватой закатной дымке голубел город.

— Сейчас приеду и первым делом в сауну, — доверительно делился своими планами Парнов. — У меня всегда в холодильнике холодное пивко стоит, запас крабов. Сейчас мы с тобой, Димка, косточки попарим, а потом по стопочке холодненькой, из морозилки…

Елисеева мучило любопытство. В голосе Парнова звучало такое тонкое знание предмета, что его убежденность в том, что друг молодости окончательно съехал, поколебалась. Ему самому захотелось убедиться, что квартира на Тверской-Ямской и жена-манекенщица — не бред сумасшедшего. И любопытство удерживало его от желания хлопнуть таксиста по крутому плечу и небрежно бросить: «Эй, приятель, поворачивай-ка в Кузьминки!»

— Направо и во двор, — уверенно указал Парнов на узкий проезд между домами. — Вот и моя хата…

«Хата» оказалась вполне приличным домом сталинской постройки с консьержем в подъезде и охраняемой стоянкой во дворе.

— Мужчина со мной, — уверенно бросил через плечо Парнов, вальяжно вплывая в подъезд.

Елисеев покорно трусил сзади. Теперь он был почти совершенно уверен, что его друг в здравом уме и говорил правду.

— Простите, ваш пропуск. — Охранник вырос поперек дороги монолитной глыбой, высеченной из цельного куска гранита.

— Дома, — небрежно дернул плечом Парнов.

— Пропуск. — Охранник насупился и как будто даже увеличился в периметре.

Парнов удивленно приподнял уголок левой брови:

— Ты что же, дружочек, не узнаешь меня?

Охранник отчего-то запыхтел, но промолчал.

— Парнов, из 187-й, — высокомерно напомнил блудный жилец.

Елисеев настороженно посматривал то на своего приятеля, то на консьержа.

— Из 187-й выбыли, — неохотно буркнул охранник.

— Что значит «выбыли»?

— Выехали.

— Как это?

— Продали квартиру и выехали.

— Куда? Кто?

Охранник молча пожал плечами.

— Ерунда какая-то. — Парнов недоумевал. — Вы что-то напутали.

Он сделал решительный шаг вперед и нажал кнопку лифта.

— Не могу без пропуска, — с тупой настойчивостью продолжал охранник, заслоняя своим корпусом лифт.

— Да что же это такое! — взвизгнул Парнов. С самоотверженностью самурая он кинулся на железные кулаки консьержа, однако мгновенно получил легкий тычок по печени и со слабым стоном осел на пол.

— Пожалуй, я пойду, — пятясь, точно вельможа на приеме у императора, пробормотал Елисеев. Он не хотел быть замешанным в скандал с психом. Хлопотно да и заняло бы много времени. Он тихо притворил за собой дверь с наружной стороны и заспешил в сторону метро.

— Здесь живу я и моя жена Кристина! — истерически визжал Парнов, совершенно теряя лицо. — Вы не смеете меня не впускать!

Охранник нажал кнопку на столе.

— Через пять минут здесь будет патруль милиции, — буркнул он, выразительно массируя кулак.

Парнову ничего не оставалось, как признать свое поражение. Он ретировался, держась одной рукой за печень, а другой грозно потрясая в воздухе.

— Я уйду. Но я еще вернусь… Я вернусь не один, и ты пожалеешь о том, что сделал! — грозно прошипел он и добавил: — Считай, что с сегодняшнего вечера тебе нужно искать работу! Я буду жаловаться!

— На здоровье, — насмешливо хмыкнул охранник. — Хоть в ООН, хоть в «Нескучный сад», — пробормотал он сквозь зубы, закрывая за скандалистом дверь.

Тот резко обернулся:

— Что-что? — переспросил он, не услышав, а скорее угадав последние слова.

Но охранник уже индифферентно накручивал диск телефона за стеклянными дверями.

Парнов вышел на крыльцо. Окна его квартиры были ужасающе темны. Их черные глазницы смотрели на него с равнодушием слепого. Впереди расстилалась безбрежная ночь, сверкающая цветными огнями города и холодными, промытыми дождем звездами.

Он опять был один на один с невидимым и неведомым врагом. Сценарий для него продолжался уже независимо от его желания.

Давным-давно решено — он едет. Еще две недели назад состоялась эта встреча, и все эти дни он не знает покоя. Конечно, он едет. Только скорей бы уж…

…Игорь Стеценко получил по факсу предуведомление о том, что с ним желает встретиться заместитель директора «Нескучного сада» Константин Вешнев. Причина встречи была обозначена туманно — обсуждение перспектив возможного сотрудничества. Какого рода сотрудничество может связывать фирму развлечений с фондом ветеранов? Стеценко знал немного Вешнева, у них были общие знакомые в фонде, но близко с ним он не сталкивался никогда. Так, виделись пару раз на официальных мероприятиях.

Вешнев производил на Игоря впечатление человека расчетливого и скрытного. Внешне любезен и корректен, однако не стремился посвящать кого-либо в свои дела и в свою работу. На вопросы бывших боевых товарищей предпочитал отшучиваться, говоря, что верен подписке о неразглашении, которую дал почти двадцать лет назад. Теперь Игорь Стеценко иначе воспринимал неразговорчивость Вешнева — тот знал слишком много чужих тайн. Знал и его тайну…

Они встретились.

— Мы сейчас организуем тур для нескольких клиентов. Надо заметить, тур совершенно бесплатный… — сказал Вешнев.

— Вот как? — Брови Стеценко поползли вверх. Фирма «Нескучный сад» до этого ни разу не была замечена в благотворительности.

— Да, это как бы призовое путешествие. Эксклюзивные развлечения, острые ощущения… Да, мы и тебе предлагаем поучаствовать. Клянусь, не пожалеешь! Мы как бы в долгу перед тобой — тогда не все прошло гладко…

— Ерунда. Не стоит вспоминать. Да и не нуждаюсь я сейчас в отдыхе. Кроме того, конец лета, оживление на рынке, глупо пропустить такое горячее время.

— Но ведь это ненадолго. От трех дней до недели вместе с проездом к Белому морю, смотря по обстоятельствам… Правда, спартанские условия, никакого комфорта, но зато… Зато азарт, аромат погони, невероятные ощущения. Такого никто тебе не сможет предложить. И при этом, заметь, совершенно бесплатно!

— Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, — усмехнулся Стеценко.

— Заметь, что в мышеловке тоже стоит побывать хоть раз в жизни, чтобы более остро ощутить вкус жизни, — парировал гость. — И особенно приятно из нее выбраться целым и невредимым!

— Так что же там будет?

— Одно скажу: ты не пожалеешь…

— А все-таки?

— Ну, кое-что из того, что принято называть гонками на выживание, и не только это… Я не могу полностью раскрыть свою идею. Идея-то очень дорогая…

Заинтригованный Стеценко желал все же знать хотя бы суть.

— Ну что, гладиаторские бои? Охота? Турпоход в северных условиях? Запрещенная ловля китов? Что?!

— Что? — Вешнев интригующе молчал. Выдерживал паузу. — Ну, скажем так: все вместе. Охота? Да, пожалуй, и охота…

— На кого? — усмехнулся Стеценко. — На полярного волка, песца, белого медведя? Все это меня не интересует. Жаль убивать бедных зверюшек…

— Нет. Это будет охота на человека…

…После ухода гостя Стеценко сидел несколько минут как оглушенный. Услышанное не укладывалось в голове.

…Они задумали действительно эксклюзивное развлечение — охоту на живую мишень. Цель — пощекотать нервишки богатеям и их ошалевшим от безделья родственничкам. Нельзя сомневаться, желающих найдется полным-полно. Тем более, что все бесплатно. Бесплатно и совершенно безнаказанно.

Ах черт, какая соблазнительная идейка! — признал Стеценко. Тем более, что тот тип вполне заслуживает того, чтобы его прикончили даже без всякой охоты, просто по закону. Уголовник, растлитель детей, убийца женщин, второй Чикатило… Вешнев показал ему заметку в газете. Там была тюремная его фотография. Ну и отвратительная рожа! Лоснящаяся физиономия, тонкие губы, глубоко вдавленные в череп глаза. Глаза человека, который совершил много зла и боится быть наказанным, — небольшие темные глазки вот-вот испуганно забегают.

А статья была ужасная. Просто ужасная статья… Журналист, конечно, перегнул палку, подробно описывая все злодеяния этого выродка. Кажется, он почти смаковал натуралистические детали садистских убийств, однако и повод был ужасен! Этот маньяк семь лет безнаказанно орудовал в городах и весях! Даже, кажется, за границей побывал… Разыскивается Интерполом. Взяли его недавно, почти случайно, но предъявить ничего не смогли — нет улик. Этот тип страшно хитер, изворотлив, неуловим. Да и милиция у нас работает… из рук вон… Так, пришили минимальный срок за незаконное хранение оружия и отправили «на химию».

А буквально на днях стало известно, что этапируемый преступник бежал (очевидно, ему кто-то помог) и теперь скрывается где-то на Севере. Его должны были отвезти в дальние края «для перевоспитания трудом» — и вот что получилось…

Вот она, наша новая гуманность, усмехнулся Стеценко. Расстрелять бы этого выродка без суда и следствия! Распускают слюни наши новоявленные гуманисты, жалеют «бедных» преступников, прикрываются высокими словами о милосердии, о том, что человек не Бог, чтобы карать себе подобных, а тем временем… Тем временем вот такие ублюдки безнаказанно убивают детей и женщин… Слюнтяи чертовы эти журналисты! Пока не дойдет черед до их близких, будут все так же размазывать слюни жалости и взывать к милосердию. Попался бы этот гад ему в руки, ни за что бы не ушел…

Конечно, милиция его ищет, но пока безуспешно. Слишком поздно хватились, слишком велик район поиска. Задействованы военные из расквартированных в районе поиска частей, но что толку от безусых солдатиков, которые бродят толпами без оружия. Розыск называется!

Охрана в вагоне, который вез заключенных, не то упилась до бесчувствия, не то накурилась анаши — лежала в лежку чуть ли не сутки. О, эта вечная российская безалаберность, этот бесконечный, бездонный развал! Пока охрана блевала в туалете, двое заключенных вытащили раздолбанную решетку на окне и удрали. Правда, один из них, мелкий уголовник, шестерка в провинциальной банде, сломал себе шею, прыгая на ходу, а второй, тот самый маньяк-убийца, бесследно исчез. Дело осложнилось тем, что в это время шли затяжные дожди и следы размыло. Да и какие следы в северных болотах!

Правоохранительные органы опасаются, что преступник, какое-то время побродив по тундре, непременно выйдет к жилью. Ведь дожди, осень, холод. А он вооружен! Вооружен, озлоблен, готов на все. После побега ему еще три года припаяют. Три года — много это или мало, чтобы собрать все доказательства его зверств? Тем более, если этот тип не любит оставлять улики… А потом наши гуманисты вновь освободят его за недоказанностью? Или признают невменяемым и отправят на лечение в психушку? А оттуда его выпустят через пару лет, и опять начнется кровавый кошмар насилий и убийств… Нет, этот выродок не имеет права жить! Не имеет!

До боли сжав кулаки, Стеценко вспомнил фотографии изуродованных детских трупов на газетной полосе… На траве лежит мальчик лет шести. Светлые шорты, рубашка вся в грязи, кровавые потеки на теле, черные ямы вместо глаз — маньяк выкалывал жертвам глаза, чтобы они, даже если выживут после его зверств, никогда не смогли бы уже опознать его. А может быть, он боялся, что по старинному поверью в глазах жертвы отпечатается образ ее палача?

Рядом фотография молодой девушки… Светлый сарафан в цветочек разорван на полоски. Светлые, почти белые волосы разметались по земле. У нее отрезана грудь, вспорот живот. И визитная карточка преступника — выколотые глаза. Милиционеры даже прозвали страшного убийцу — Вырвиглазик. Жуткое прозвище… Этот выродок говорил следователю, что ненавидит слабых и беспомощных, что слабого нужно подтолкнуть к пропасти — это акт жалости со стороны сильного человека. Ницше, что ли, начитался, философ кошмара.

А шустрая фирма «Нескучный сад» как всегда вовремя подсуетилась! Эксклюзивное развлечение для клиентов — возможность поквитаться с выродком, поохотиться на нелюдя. Даже есть шанс получить благодарность общества в случае удачи. Быстро организовали под это дело тур, договорились с милицией, закупили оружие, приготовили транспорт… Молодцы, что и говорить. Не слишком это чистоплотно, но… Иногда добро идет окольными путями.

И вот еще казус. Кроме одной статьи в газете, свободная пресса об этом — ни-ни! Похоже, курс доллара волнует всех больше, чем безопасность беспомощных людей. Ведь опасный преступник теперь вооружен, ходит где хочет. «Значит, со злом должны бороться мы. Я должен», — сказал себе Стеценко, принимая решение.

Он поедет. Он убьет этого дьявола в человеческом облике. Пусть даже ценой собственной жизни. Недаром он с крестом шел на Голгофу. Отныне он призван на борьбу со злом!

Домашний телефон не отвечал, автоответчик не работал — долгие длинные гудки в трубке. Кристина запропастилась Бог знает куда. Где искать ее? Подруг у нее нет, родители до самой зимы обычно обитали в своей рязанской деревне, где телефонную связь еще не изобрели. Машина стояла в подземном гараже, и достать ее без электронного ключа, который хранился дома, не было никакой возможности.

Надвигалась холодная сентябрьская ночь. Точнее, она уже надвинулась и встала над городом, раскинув свой агатовый купол над светящимися огнями громадами домов.

Парнов медленно брел по залитой розоватыми огнями Тверской. А куда же ему податься? Он скорее провалился бы сквозь землю, чем решился пойти к кому-нибудь из своих знакомых с дикой и нелепой просьбой переночевать. Он, которому еще недавно завидовали коллеги по бизнесу, о ком почтительно шептались подчиненные, он, бывший председатель международной комиссии по нефти и газу, чью руку почтительно трясли самые богатые люди планеты, — да, сегодня он, Алексей Парнов, бездомный бродяга. Чтобы выбраться из этого унизительного состояния, надо потерпеть, дождаться утра.

Парнов подходил к Белорусскому вокзалу, его нос, до этого момента строго следовавший заданным курсом, несколько сместился вправо и уловил божественный аромат мясного супа. Флюиды, исходящие от горячей пищи, были столь сильны, что вызвали приступ болезненного слюнотечения и спазмы желудка. Ноги Парнова сами понесли его вправо. Это была передвижная бесплатная столовая библейского общества «Братья Иисуса», которая изредка баловала трехвокзальных бомжей горячим супом и проповедями о евангельской любви.

Наступив властной пятой на самолюбие, Парнов встал в хвост небольшой очереди, состоявшей из гнусного вида личностей смешанного пола. Они громко матерились пропитыми голосами, создавая равномерный гул, похожий па шум прибоя. Толстый раздатчик с глазами воришки сунул в руки Парнову одноразовую тарелку, которая приятно жгла ладони, кусок хлеба и пластмассовую ложку. Ужин состоялся тут же, на бордюре.

Пока Парнов давился, обжигая рот супом, к нему подсел слащавый тип с елейным голоском и длинными сальными космами.

— Знаешь ли ты, брат мой, о страданиях Господа нашего, Иисуса Христа? — нежно спросил он, пододвигаясь поближе к Парнову.

— Знаю, знаю, — поспешно ответил тот, давясь хлебом.

— Господь страдал за нас всех, — поучительно продолжал длинноволосый, настойчиво заглядывая в глаза собеседника. — Он учил нас любить ближних. Ибо любовь — вот смысл человеческой жизни. Кто много возлюбил, тому многое простится. А кто живет только ради живота своего, того да настигнет карающая длань Господа, и будет ему после смерти — нескучный ад…

— Что? Что ты сказал? — встрепенулся Парнов. — А ну повтори!

— Ад того ждет после смерти, — испуганно отодвигаясь, пробормотал длинноволосый. — А чё я такого сказал? Ничего такого… Ад, говорю, ждет того…

— Ничего, так, послышалось, — мрачно буркнул Парнов.

Он еле-еле отвязался от патлатого проповедника, заверив того, что он вообще-то мусульманин и не может отказываться от своей веры. Но «брат» все равно не отставал, умильно бубня о любви к ближнему и небесных карах грешникам.

Между тем рядом с бесплатной кухней с грузовика началась бесплатная раздача поношенных вещей. Бомжи деловито выбирали обновки из темной кучи шмоток и предусмотрительно надевали на себя по пять, шесть предметов — ожидалась суровая зима, к которой надо было готовиться загодя. Себе Парнов подобрал пальто, которое было бы совсем приличным, если бы не оторванный воротник и не здоровенное пятно бурой масляной краски на боку. Зато, надев его, Парнов почувствовал себя почти совершенно счастливым. Он присоединился к бомжам, которые полезли в канализационный колодец, чтобы переночевать в коллекторе.

«По крайней мере, здесь тепло», — подумал сытый и радостный председатель комиссии по нефти и газу и, привалившись спиной к обмотанным войлокам трубам, задремал, счастливо улыбаясь во сне. Ему снилось, что он дома.

К началу рабочего дня в своем офисе Парнов безнадежно опоздал — настолько тепло и приятно было в коллекторе. Чтобы не шокировать подчиненных своим внешним видом, он аккуратно свернул пальто, сунул его в дальний угол за трубами, причесался пятерней и выбрался из коллектора. Отдавая себе отчет в том, что вид у него не ахти, он тщательно умылся в вокзальном туалете, побрился бритвой Елисеева, завалявшейся в кармане, и, благоухая дешевым общественным мылом, отправился на работу.

В вестибюле своей конторы он появился деловитый и полностью готовый к решительным действиям. Стеклянная вращающаяся дверь пропустила его внутрь. Парнов заметил на зеркальном стекле мутные пятна и раздраженно подумал: «Разболтались тут без меня, дьяволы. Вот я им покажу!..»

Охранник на входе сидел, лениво развалясь за столом, и длинным, специально отращенным ногтем подбрасывал в воздух карту. Этим делом он мог заниматься сутки напролет.

Увидев своего начальника, охранник побледнел, его челюсть отвисла, глаза полезли из орбит. Карта шлепнулась на пол.

Парнов прошел мимо него, строго произнеся на ходу:

— Главбуха ко мне с отчетностью, горячий завтрак в кабинет…

Охранник вскочил на ноги и бросился наперерез:

— Вам нельзя туда!

Парнов удивленно остановился.

— С чего это вдруг? Что ты мелешь? — Холодная жаба дурного предчувствия зашевелилась внутри.

— Не велено пускать, — испуганно забормотал охранник, незаметно нажимая кнопку на столе. — Егор Максимович приказали…

— Кто это еще такой — Егор Максимович? И почему он здесь приказывает? Здесь я директор!

— Нет, — еще испуганнее пробормотал охранник.

— Что — нет?

— Вы не директор…

— Что ты мелешь! — Парнов взвился на дыбы. — Да ты знаешь, что я с тобой сделаю! Я тебя уволю! Я тебя сгною! Я тебя…

Двери лифта раздвинулись, и из них показалась секретарша Парнова Лариса. Малопривлекательная старая дева, которую он ценил исключительно за деловые качества. Смыслом ее жизни была работа. Работа — и он, ее руководитель, ее обожаемый директор. Лариса была предана своему шефу, как кошка котятам, и не раз выручала его в трудные времена, помогая всем, чем могла. В ней Парнов был уверен почти как в самом себе. Кажется, она была даже тайно влюблена в своего патрона.

— Лариса! — бросился Парнов ей навстречу.

Холодный презрительный взгляд был ему ответом.

— В чем дело? — ледяным тоном произнесла Лариса, обращаясь к охраннику.

— Вот, — тот кивнул на посетителя. — Хочет войти.

— Вы записаны на прием к Егору Максимовичу? — высокомерно спросила секретарша, окидывая оценивающим взглядом нелепую фигуру Парнова и обдавая его арктическим холодом. — Нет? Если вы с деловыми предложениями, я могу вас записать на прием только на будущей неделе.

— В чем дело, Лариса? — севшим голосом пробормотал Парнов. — Кто такой этот Егор Максимович? Вы что, все тут с ума посходили?

— Егор Максимович Титаренко — наш новый директор, — почти нежно отозвалась секретарша. При упоминании о директоре ее глаза загорелись знакомым Парнову влюбленным огнем. — Прекрасный человек, великолепные деловые качества… Но что я вам рассказываю… Вы, Алексей Михайлович, наверное, были хорошо осведомлены об этом, раз продали ему нашу фирму.

— Я продал фирму? — Парнов осекся. Перед глазами встал темный подвал, скрюченная фигура в углу, пачка бумаг на столе и его рука, с бесшабашной легкостью подписывающая один лист за другим, один лист за другим…

— Но это же была шутка! — закричал Парнов. — Розыгрыш! Это же не всерьез!

— Извините, мне пора работать, — холодно обронила Лариса и отвернулась.

— А-а-а! — что есть силы заорал Парнов и бросился наперерез к лифту. — Я вам всем покажу!

— Ненормальный! — взвизгнула секретарша, отскакивая в сторону.

Охранник вспомнил, для чего он здесь посажен, и кинулся оборонять лифт. Завязалась легкая драка. Через несколько секунд Парнов, скрученный железной рукой бывшего самбиста, вылетел через вертящиеся двери на улицу и некрасиво распластался на тротуаре. Прохожие неодобрительно оглядывались на него.

Трижды Парнов врывался в вестибюль собственной фирмы и трижды был выносим на улицу встречным ураганом. На четвертый раз раздраженный охранник поднял трубку и стал выразительно набирать 02. После этого бывший директор сдался.

В ожидании обеденного перерыва он нервно барражировал пространство перед офисом, с тоской раздумывая над тем, каких змей в лице секретарши и охранника он пригрел на груди. Он жаждал объяснений.

Лариса была как всегда пунктуальна. Даже конец света не смог бы изменить ее привычек. В тринадцать ноль-одна вертящаяся дверь вытолкнула наружу ее старообразную фигуру в мужском пиджаке и с кожаным портфелем в руке.

— Лариса, нам надо поговорить, — забубнил Парнов, идя следом за своей некогда преданнейшей работницей. — Объясни, что случилось… Ну, пожалуйста… В память о нашей дружбе, о нашей совместной работе…

— Идите за мной сзади, вроде бы мы незнакомы, — не разжимая губ, проговорила секретарша. — Если донесут директору, что я с вами разговаривала, меня уволят…

Они устроились за столиком в кафе. Лариса неумело прикрывала лицо рукой и все время нервно оборачивалась на звук открываемой двери.

— Я толком ничего не знаю, — тихо сказала она. — Неделю назад появился какой-то тип, предъявил документы и доверенность на свое имя и сказал, что вступает в права руководства. Я ничего не понимаю… Все бумаги у него в порядке… Он сказал, что вы продали ему все предприятия, а сами остались работать за границей… И еще он сказал, что все, кому не нравится такая ситуация, будут уволены… А вы знаете, как сегодня трудно найти работу. Я… Я так ждала вас, звонила вам домой… — Она сдавленно зарыдала, кривя рот и вздрагивая сутулыми плечами.

— И что же дома?

— Ваша жена тоже была в шоке. Сказала, что вы продали квартиру вместе с мебелью, а ее даже не поставили в известность. Она… Она тоже плакала…

— Где она теперь? — спросил Парнов с бьющимся сердцем.

— Сняла все деньги с вашего счета и уехала с каким-то молодым человеком, кажется, его зовут Влад.

— Куда?

— Не знаю… Не знаю… Ничего не понимаю… Что произошло? Вас так долго не было… Теперь вы появляетесь в таком виде… Вас били? Может быть, вам обратиться в милицию?

Парнов неожиданно быстро взял себя в руки. Он даже улыбнулся.

— Не надо никуда обращаться. Вот что, Ларочка. — Он по-отечески нежно положил ладонь на плечо секретарши. — Ты не поверишь, но это всего-навсего шутка. Да-да, шутка. Милый, дружеский розыгрыш.

— Розыгрыш? — Слезы еще блестели в глазах некрасивой Ларисы. — Как это?

— Да-да, именно розыгрыш. И самое смешное, что я из своих денег оплатил эту затянувшуюся шутку…

— Значит, все это неправда? — с надеждой в голосе спросила Лариса. — Значит, вы вернетесь?

— Конечно. Я сам долго не мог понять что к чему, но недавно до меня дошло. Это только шутка!

Лариса с сомнением посмотрела на своего шефа.

— Понимаешь, долго объяснять, но, поверь, это недоразумение, скоро все выяснится. Мне нужно закончить кое-какие дела… Шутка слишком затянулась…

Лариса шмыгнула носом, достала из портфеля носовой платок в крупную клетку и громко высморкалась.

— Я пойду, — сказала она. — Мне пора. Всего полчаса перерыва, а мне еще нужно в магазин заскочить…

— Подожди… Как мне найти этого Титаренко? — спросил Парнов.

— Не знаю. — Лариса безнадежно пожала плечами. — Свой телефон он мне не оставил, в офисе появляется редко. Говорит, если надо будет, я сам вас найду. Темная лошадка… Так я пойду…

— Подожди, Лариса… У меня совершенно нет денег… Ты не могла бы одолжить? Совсем немного, пока все утрясется…

Хлюпая носом, Лариса молча достала из кошелька две купюры по сто рублей и положила на залитый компотом столик.

— До свидания, Алексей Михайлович.

Громко сморкаясь, она вышла из кафе, ее сутулые плечи все еще подрагивали.

Парнов, оглушенный и обессиленный, остался сидеть за столиком. Оставалось одно последнее место на земле, куда он мог направиться.

Сейчас он появится… Он прибежит сюда затравленный, грязный, оборванный, униженный. Он будет ползать на коленях и умолять ее. Он будет униженно просить пощады. Будет — но она его не простит. Он должен выпить до дна всю чашу унижений. До дна, до самой последней капли. Чтобы в ней уже ничего не осталось. Ничего и никого…

А она будет смотреть на его мучения. Смотреть чужими глазами, но при этом будет знать о каждом его шаге. Он будет бросаться от надежды в бездну отчаяния, от восторга — к смертельной тоске. Как когда-то бросалась она. Она? Или та юная смеющаяся девушка на фотографии, выбегающая из моря. Счастливая на долю секунды, несчастная — на всю жизнь. Он не знает, каково это быть — всю жизнь на грани смерти, на грани безумия, на грани небытия. Пусть теперь узнает…

Он не знает, как это — когда слепящий миг счастья обрывается безжалостной равнодушной рукой и черная бездна отчаяния поглощает все вокруг. Он не знает, как это — прощаться с нерожденным сыном, стоя на подоконнике, лицом к бесконечному пространству, полному звенящей пустоты. Он не знает, как это — лететь сквозь семь этажей, будто проходить семь кругов ада, а потом на всю оставшуюся жизнь застрять в последнем, самом ужасном. Этот ад — и внутри, и снаружи. Она — изломанная, старая кукла… Слишком старая и слишком изломанная, чтобы кому-то еще пригодиться. Да ей это и не надо. В ней все умерло, живы — только мозг, только фантазия, только память… Да, ее память жива. И память требует — отомсти. Конечно, она может лишь сидеть в инвалидном кресле, неподвижная, как египетский сфинкс, безжалостная, как Парка, — богиня, вечно прядущая нить чужой судьбы. Она опутает его этой нитью, она совьет из нее крепкую веревку. И заставит его на ней повеситься. Конец его жизни — будет и для нее концом. Ей больше незачем жить… Цель ее существования достигнута.

Но сперва он узнает, как это — не жить той жизнью, которая тебе дана, не быть любимым, не ласкать близкого человека, не нянчить детей. Позволять сиделкам, а не ласковым рукам раздевать тебя и укладывать в постель. Если бы он знал, какие у сиделок холодные, равнодушные руки! Пусть он узнает то, чего никогда не знал. Пусть он узнает…

Двери особняка в «Нескучном саду» были распахнуты. Сильно пахло краской, свежие следы побелки вели из дверей по крыльцу. Изнутри долетали визгливые звуки пилы, басом жужжала дрель, доносилось уханье молотка. Шел ремонт.

Удивленно озираясь, Парнов вошел внутрь.

— Куда прешь? — раздался грубый окрик. — Не видишь, прохода нет!

— Мне бы Вешнева увидеть! — крикнул он куда-то в пустоту.

— Нет его, — эхом донеслось из гулкого помещения. — Не видишь, что ли, ремонт.

— А где он? Мне нужно срочно! — продолжал надрываться Парнов.

— Через месяц заходи, может, будет…

Парнов сидел на холодном бортике фонтана и тупо глядел на свои полосатые брюки, на пятно на коленке, очертаниями напоминающее паука. Казалось, жизнь кончена. Остается только умереть. Вокруг ни единой души, кто бы интересовался им. Он больше не нужен никому, даже себе самому.

Склонив голову с побелевшими, точно подмороженными утренними заморозками висками, он долго сидел, раздумывая над тем, что же произошло. Но нет, он не сдастся. Он будет бороться до конца.

Занавеска на одном из окон второго этажа старинного особняка слегка шевельнулась. За ней показалось бледное пятно. Чье-то лицо долго смотрело на печальную одинокую фигуру человека у фонтана, клонившегося головой на грудь. Кажется, уголки губ этого лица были приподняты, лицо улыбалось.

Парнов встал и, засунув руки в карманы, медленно побрел прочь. Занавеска на окне опала, бледное лицо исчезло.

Оставался последний человек в мире, более или менее лояльно расположенный к Парнову. Это была Лариса. Она жила на окраине города со своей престарелой сестрой-вдовой и слегка повредившейся в уме матерью. Парнов когда-то давно побывал у нее — завозил к ней старый, выработавший свой ресурс, безнадежно отставший от прогресса компьютер, который в качестве поощрения презентовал секретарше на ее тридцатипятилетие. Тогда в глубине души он надеялся, что на этом ветеране офисных баталий Лариса будет доделывать срочную работу. Теперь же этот выживший из ума ящик был его последней надеждой.

Целый день Парнов бродил по городу, забыв о еде и холоде. Он обдумывал ситуацию. Ждать целый месяц он не мог. Где ему жить все это время? В коллекторе? На вокзале? И питаться у «Братьев Иисуса»? Или идти па поклон к бывшим компаньонам — может быть, отстегнут ему по старой памяти деньжат? Только это вряд ли! Или заняться поисками неверной жены Кристины, присвоившей все денежки и бежавшей в неизвестном направлении с неким Владом? Ох, чуяло его сердце, когда он оформлял своей женушке право доступа к счету в банке, — не надо этого делать! Ох не надо!

На звонок в дверь никто не вышел. Парнов позвонил еще раз — опять тишина.

Секретарша появилась лишь поздно вечером, с сумками, полными продуктов, с портфелем под мышкой.

— Лариса, милая, — проговорил Парнов, вставая ей навстречу со ступенек лестницы. — Я к тебе, за помощью…

— Денег у меня нет, — мрачно сказала Лариса, желая сразу расставить точки над «i».

— Мне не нужны деньги, — покраснел Парнов. Он первый раз выступал в роли попрошайки. — Мне адрес одного человека посмотреть бы… У тебя же есть СД-диск «Вся Москва»?

— Проходите, — мрачно предложила Лариса, открывая квартиру. В нос шибануло острым кошачьим запахом.

На диске отыскалось сразу же шесть Константинов Вешневых. И старый приятель Дима Елисеев тоже отыскался сравнительно легко. Из массы однофамильцев и полных тезок он легко выявлялся по месту жительства — Кузьминки.

Обладателю такого списка предоставлялось широкое поле деятельности. Парнов с тоской оглянулся на вонючее тепло однокомнатной квартирки (как ему, бездомному, хотелось остаться в ней — хотя бы на одну ночь), подождал немного, не предложат ли ему поужинать (не предложили), и опять окунулся в сиротливую темноту сумеречного города. Первым делом он направил свои стопы на поиски школьного друга.