Ни один день в доме свиданий не был похож на другой. Я заметила, что наш распорядок во многом зависел от школьного календаря. Настал четверг перед пасхальными каникулами (и я почти разуверилась, что кто-либо опубликует «Малыша Рута»), Все лихорадочно собирались в дорогу — в гости к свекрам и тещам — или запекали громадные окорока на двадцать родственников. А между делом решили немножко порадовать себя любимых — и приехали к нам. В маникюрных салонах было практически пусто. Накануне я впервые за всю свою онкведонскую жизнь наведалась к педикюрше. В салоне, судя по всему, прекрасно знали, кто я такая, и обращались со мной как со знаменитостью — принесли чай и бесплатно сделали французский маникюр. В босоножках на высоком каблуке мои пальцы казались какими-то незнакомцами.
Я положила горячий хлеб на решетку остывать, свежее масло поставила в холодильник. То был старый, горбатый, прожорливый холодильник, однако Бабуля Брюс относилась к нему с особой приязнью и подробно проинструктировала меня, как за ним ухаживать: в числе прочего раз в месяц его полагалось размораживать, не отковыривая лед вилкой.
Как правило, Дженсон приезжал пораньше и разводил огонь. Дни постепенно становились теплее, но время от времени разыгрывалась метель, и у камина было очень уютно. Новые посетительницы всегда первым делом хвалили камин, — можно подумать, они ожидали увидеть глянцевый винил или красный плюш. Дженсон, пользуясь моментом, подбрасывал в огонь полено — тем самым выкрадывал первый взгляд и часто бывал вознагражден походом наверх.
Я открыла программу обработки данных и стала подытоживать, какие мне удалось сделать прогнозы. Похоже, рано или поздно каждого принимались шлепать. Странно. Еще одна характерная черта — поначалу дамы, по всей видимости, сами не знали, чего хотят, но, возвращаясь снова и снова к своему «партнеру», начинали высказывать более определенные требования, становились смелее. На многих листках с отчетами стояла буква «Р» — я понятия не имела, что она означает. Просто удивительно, в каком количестве опросников секс не упоминался вовсе, зато имелась эта буква «Р». Я так и не разобралась — это какой-то шифр или я чего-то не понимаю.
Джинна с ее пристрастием к разнообразию никогда не вписывалась в шаблон. Полагаю, сознание, что в соседней комнате тоже занимаются сексом, заводило клиенток сильнее, чем они признавали, — но проверить это было невозможно.
Парни входили в дверь, здоровались. Я слышала, как Дженсон складывает поленья в камине.
Мне было неприятно, что я наживаюсь на расизме, главном пороке Соединенных Штатов, — но Уэйн безусловно зарабатывал больше других, тягаться с ним мог разве что Тим. Думаю, дело было не только в цвете его кожи, интриговавшем посетительниц, но и в его безукоризненной опрятности. Рядом с ним остальные парни выглядели слегка неприбранными. Наверное, дело в том, что все на нем было отглажено. Немногие мужчины из Онкведо сознавали, как полезно пользоваться утюгом.
Одно было очевидно: когда мы открыты, мы работаем с полной загрузкой. Порой приходилось просить клиенток, явившихся без записи, прийти в другой раз.
Увеличить число комнат не представлялось возможным, да и вообще, я не хотела набирать новых сотрудников. Мои парни мне нравились, и друг с другом они ладили.
Придется, по примеру Грега Холдера, поднять цену, чтобы регулировать спрос. Я решила, что с началом весенней лихорадки увеличу ее наполовину, воспользуюсь обычным в это время года беспокойством и недостатком мужского внимания, связанным с началом бейсбольного сезона.
Я подумала, интересуется ли Грег Холдер бейсболом. Грег Холдер. Память о прикосновении его губ была тревожной, возбуждающей, исполненной чего-то, вышибавшего почву из-под ног. А, знаю, чего исполненной. Влечения.
Как раз пока я думала эту мысль, в дверь вошла Марджи. Будь то моя собственная мать, я бы, наверное, меньше переполошилась. Марджи оглядела камин, безупречные стрелки у Уэйна на брюках, широченные плечи Сида. Тим и Дженсон уже были наверху с двумя дамами, покончившими с пасхальной готовкой. Марджи, как всегда, выглядела сногсшибательно, но одежда на ней была более облегающей, более откровенной, чем обычно. Я заметила, как мужчины оглядели ее с ног до головы — не как клиентку, а как нечто совсем иное. Сид распрямился. Уэйн улыбнулся самой грязной, самой похотливой улыбкой, какую только можно себе представить.
— Марджи! — разве что не заорала я. — Идем на кухню!
Она пересекла комнату сводящей с ума походкой длинноногой женщины на высоких каблуках; воздух от бедер расходился теплыми волнами. Я усадила ее на кухонный стул, включила электрический чайник.
— Ты зачем здесь? — осведомилась я. — И Билл об этом знает?
— Билл у матери, — сказала Марджи.
Мать Билла жила в отдельном домике на дальнем конце озера, и Билл часто ездил туда что-то починить или просто составить ей компанию.
Я услышала, как отворилась и затворилась входная дверь, глянула в зеркало и увидела, как Уэйн пошел наверх с одной из постоянных клиенток. Сид поставил свою любимую музыку, саундтрек к Джеймсу Бонду, «Голдфингеру». Довольно слащавая штука, остальные парни часто подшучивали, с какой это радости Сид так часто его ставит.
Я не собиралась устраивать Марджи допрос: какого дьявола она сюда притащилась, почему ставит под угрозу свой прекрасный брак, да еще в такой момент, когда им с Биллом нужно крепче обычного держаться друг за дружку? Я не доктор Фил[22]. Я решила призвать на помощь единственный свой навык, в котором была уверена, — материнский.
— Хочешь поесть? — спросила я.
Не дав ей ответить, отрезала ломоть самодельного хлеба, сунула его в тостер, налила ей горячего чая с лимоном, переставила второй стул, чтобы перекрыть ей дорогу в гостиную. Сид только что отправился наверх с единственной нашей посетительницей, которой на вид было чуть больше двадцати. Тим с грохотом спустился вниз, я предложила ему составить нам компанию.
Познакомила их, сказав, что Марджи — мой агент и инвестор. Второе было враньем, но слово вылетело как-то само собой. Я надеялась тем самым обозначить ее недосягаемость, а преуспела ли — не знаю. Мне не хотелось и близко подпускать Марджи к месту действия, это нарушало мою анонимность, мое положение простого поставщика услуг. Кроме того, я была знакома с Биллом. И очень хорошо к нему относилась. Меня коробило от одной мысли, что Марджи отправится наверх с одним из моих работников. Может, то было лицемерием — делать исключение для людей, которых я знала как пару, но ведь Марджи и Билл были счастливы вместе, были редкостью и радостью.
Я, не скупясь, намазала кусок поджаренного хлеба маслом, разрезала пополам и подала им на двух тарелках. Рассчитывала я на то, что пресловутая Тимова неразговорчивость оттолкнет Марджи от мысли о себе как о потенциальной клиентке.
— Тим учится на ботаника, — сообщила я, пока Марджи жевала и, соответственно, не могла говорить. Марджи посмотрела на него с дружелюбным любопытством. Даже слишком дружелюбно и слишком любопытно. — Попробуй поджаренный хлеб, — предложила я. — Сама делала.
Марджи посмотрела на меня как на чокнутую — кто бы сомневался, что это я поджарила хлеб, прямо у нее на глазах. И тем не менее откусила.
Я следила, как масло обволакивает ее вкусовые рецепторы. Лоб ее разгладился. Морщинка между глаз, возникавшая раз в полгода, когда заканчивалось действие ботокса, куда-то пропала.
Она откусила еще, побольше, задумчиво пожевала. Я заметила — она перевернула ломоть вверх ногами, чтобы масло попадало прямо на язык.
— Боже, плюнь мне в рожу, — высказалась она. — Какая вкуснятина. Как это называется?
— Масло, — просветила ее я. — От коровы, которая живет вон там, чуть подальше. Ест сено вон на том выпасе на косогоре.
Я ткнула пальцем в нужную сторону, нарочно просунув руку между ее грудью и Тимовым взглядом.
Тим пялился на нее. Я еще ни разу не видела, чтобы он сосредотачивал свое внимание на человеке, а на Марджи он таращился, как на орхидею нового вида.
Марджи откинулась на спинку стула, вытянув шею, и указала на меня подбородком:
— Похоже, «Малыша Рута» мы пристроили.
Тим держал в огромном кулаке кусок хлеба. Масло капало сквозь пальцы на колени. Он смотрел на Марджи, и зрачки его все расширялись — вот-вот родят. Марджи, видимо, знала, какое производит впечатление, — подобающим образом скрестила ноги и легла грудью на стол, усыпанный крошками.
— Кто? — спросила я.
— Кто? — эхом откликнулся Тим.
— У тебя что, нет домашней работы? — цыкнула я на него.
Он медленно встал, постепенно расправляя огромное тело, намеренно затягивая момент, в который его ширинка оказалась на уровне Марджиного уха.
Когда он вышел, Марджи улыбнулась:
— Кто бы мог подумать, что в тебе есть деловая жилка.
— Марджи, ну не тяни ты.
Марджи сказала, что издательство «Спортсмен» согласилось напечатать роман. Вообще-то, у них спортивный ассортимент, в основном книги о бейсболе. Они хотят выпустить «Малыша Рута» побыстрее, к началу бейсбольного сезона, потому что большую часть своей продукции продают с лотков на стадионах. Марджи сообщила, что авансов «Спортсмен» не платит, но роялти предлагает неплохие.
— О том, как именно будет выглядеть книга, они тебя не спросят.
— Она будет в твердой обложке? — спросила я.
— Об этом я могу договориться, — великодушно предложила Марджи, будто владелец похоронного бюро, дающий позволение хоронить в закрытом фобу.
Она пошла, покачивая бедрами, обратно к двери, потом обернулась:
— Ты свое дело сделала, остальное в руках судьбы.
Когда она ушла, мне полегчало. Парни следили за каждым ее движением. Я чувствовала: они в полной готовности. Будто, как сказал бы Руди, выскочили по команде «свистать всех наверх!».
Когда дверь за Марджи закрылась, я осведомилась у парней, что означает буква «Р».
— Разговоры, — ответил Уэйн. — Они много разговаривают.
— А вы что делаете?
Его явно озадачил мой глупый вопрос.
— Слушаем.
Сид сказал:
— Иногда такое можно услышать. Тайны. Которых никому еще никогда не открывали.
— Все началось, когда она впервые сказала мне, чего ей хочется, — сказал Дженсон. — А потом начала пересказывать все, чего ей когда-либо хотелось.
— А почему? — поинтересовалась я.
— Говорит — я ее понимаю.