Я шёл легко, как на крыльях, разве что не насвистывал, как зелёный мальчишка. Нет, ну что я делаю, а? Какого чёрта полез целоваться? Ну, поцеловал — и что? — она теперь замуж за меня пойдёт или будет хотя бы любовью со мной заниматься, «от скуки», как в тайном замке? Ага, щас! — конечно, нет: не пойдёт и не будет. Да и я сам ТАК не хочу. А чего ж я тогда такой весёлый?
А вот просто у меня сейчас хорошее настроение. Имею право. Успею ещё погрустить: целая война впереди.
Показалась Ветдорвине.
Забитые окна, покосившиеся заборы, глухое запустение… Вот те раз.
Я пошёл вдоль реки. От каждой избы шли свои дощатые мостки, на которых можно и бельё постирать, и лодку пришвартовать. Задняя калитка, тропинка, мостки — и так от каждого двора. Только тропинки позарастали, а некоторые мостки вообще обрушены. Лодок, разумеется, нет.
Мда, бесконечная война крепко доконала местных рыбаков. Не получается у них хорошей жизни на пограничной реке…
Ура, лодка! Она стояла по другую сторону мостков, и я её сразу и не заметил.
Вёсел, конечно же, в ней не лежало, а без них в нашей ситуации совсем никак. Я прошёл сквозь калитку и направился вглубь двора. Собачья будка стоит пустой, и это неудивительно: когда ты живёшь в деревне один, то собака тебе не нужна совершенно: от озверевших бандитов и безбашенных вояк она не спасёт — наоборот, её лай их притянет, а если псина будет злобствовать, то незваные гости озлобятся ещё хуже. В голодные годы и собачий рот — лишний.
— Эй, хозяин!
Тишина. Нигде нет трубного дымка: ни у дома, ни из коптильни. Но ароматный запах копчёной рыбы, казалось, впитался во все стены и даже в землю; я поперхнулся слюной.
— Есть тут кто живой?!!
Молчание. Но нехорошее какое-то, тревожное.
Я перекинул щит со спины в левую руку, вытащил меч. Остриём подцепил приоткрытую дверь и распахнул.
— Эй, ау!!!
Нигде никакого движения.
Сквозь дверной проём видна часть сарая — там никого. Никакому хозяину не нужно, чтобы в его дворовых постройках стояла кромешная темень: там ведь днём бывает нужно и поработать, и что-то искать. Поэтому в них делают слуховые оконца для дневного света — вот я и видел коптильню насквозь и не боялся, что глаза будут долго к темноте привыкать.
Я прикрыл левую сторону головы щитом и проскользнул в левую часть двери, правой рукой делая защитный оборот лезвием меча снизу вверх — как полковник учил. И точно: на лезвие обрушился топор, который я, продолжая движение рукой, отвёл за свою спину, подныривая под удар.
— Кха-а-а-а! — выдохнул от всей души ударивший меня.
Лезвие топора-колуна косо бухнуло в земляной пол.
— Бхум! — поперхнулся напавший, отброшенный ударом голенищем моего сапога выше его живота. Мужик отлетел в одну сторону, топор — в другую.
Я быстро огляделся: больше никого. Упавший — самый обычный деревенский мужичок, в простой рубахе и верёвочных лаптях.
— Хозяин, тебя что, сосной по башке пришибло? Или пьян?
Мужичок вдруг мелко затрясся в сопливом плаче, наматывая слёзы на грязный кулак:
— А чо… Да уж чо… Грабь, давай бери, что хошь… Убей, да, убей, если сильный такой. Мочи больше никакой на вас нет, бандюки окаянные… Мужика ограбить каждый теперь могет…
Собственно, хозяин был уже в годах, — седовласый такой дедок с клочковатой бородкой, которая так же дрожала в такт его всхлипам.
Я вложил меч в ножны и закинул щит за спину:
— Тьфу ты, пакость какая. Я не грабить тебя пришёл, а купить твою лодку с вёслами.
— А мне как без лодки — помирать? Убей уж сразу тогда!
— От пары серебрушек ещё никто не помирал, — я кинул ему две монеты в подол рубахи, зная, что на эти деньги он сможет себе получить две лодки минимум. И счастливый продавец ему ещё споёт и спляшет на сдачу. Впрочем, война сильно меняет цены, так что, возможно, на две и не хватит.
Умирающий дедок поразительно ловко сховал брошенные монеты, как их и не было.
— Вёсла давай! — потребовал я.
— А это чичас, а это я мигом! — хозяин быстро вскочил и потрусил вглубь сарая, как будто забыв про боль в ушибленной груди.
Там послышался стук и бряк, и услужливый дедок вынес мне пару вёсел:
— А вот, пожалуйте, господин хороший…
Я срезал с верёвочки своим ножом три рыбины покрупнее: истекающих жирком, пахнущих душистым дымом, которые вялились с очищенным и распяленным щепкой брюхом.
— Ещё и рыбу вот возьму. Давай тряпицу. А то уж больно у тебя, отец, харя довольная…