Удача

Глава 5 В «ОДЕССЕ» ВСЕ СПОКОЙНО

Когда несколько лет назад я впервые оказался в Нью-Йорке, то, как и все приезжие, первые несколько дней ходил по его узким улицам, задрав голову. До сих пор удивляюсь, как это меня не обчистил какой-нибудь карманник. Для мастеров работы по ширме я был весьма лакомым кусочком.

Однако – пронесло.

Теперь же, когда я уже сбился со счета и не помню точно, сколько раз мне приходилось спускаться по трапу на серый асфальт аэропорта Кеннеди, все эти небоскребы и прочая американская экзотика вызывали у меня интереса не больше, чем киоск сапожника на углу Большого проспекта и Седьмой линии.

Итак, я – Майкл Боткин, русский американец.

Мое водительское удостоверение выдано в Денвере, штат Колорадо.

Во всяком случае, на нем так написано. Я не очень уверен, что в этом Денвере много русских, может быть, их там и вовсе нет. Но меня это беспокоить не должно. Американцам, которым предстоит рассматривать мои документы, до этого нет никакого дела, а русские, с которыми мне предстоит встречаться, могут засунуть свое любопытство известно куда. Тем более что я знаю, с какими именно русскими я встречусь уже сегодня вечером. И с ними у меня разговор короткий.

Но это – вечером.

А пока мне нужно устроиться и, между прочим, купить машину.

И то и другое не представляло из себя ни малейшей проблемы, и таксист, как всегда, оказавшийся русским эмигрантом, повез меня из аэропорта прямо на Манхеттен, где я собирался снять скромную, но уютную квартирку.

Хватит с меня русских поселений вроде Бруклина, в которых всякие там тети Хаи из Бердичева говорят на чудовищной смеси английского и русского кухонных жаргонов. Буду жить в дорогом районе, можно сказать, в самом центре мира.

Я сейчас человек серьезный, цивилизованный и, между прочим, никакой не Знахарь, легенда уголовного мира. Не дай Бог! Я – Майкл Боткин из Денвера, и никаких разговоров.

Приехал поговорить с русскими авторитетами, но сам – белый зайчик.

Почти.

Про зону только у Солженицына читал, а феню знаю исключительно по анекдотам. Сам по себе парень крутой, но не в смысле уголовщины, а просто – решительный и смелый человек. И богатый.

На носу у меня сидели модные дымчатые очки в золотой оправе, и они делали из меня по меньшей мере директора банка, а то и дипломата. Да и вообще, новая морда за двести пятьдесят тысяч долларов с каждым днем нравилась мне все больше и больше. С ней я выглядел как-то благороднее, значительнее, и если можно было подозревать меня в каком-нибудь преступлении, то уж никак не в гоп-стопе или торговле кокаином.

Я выглядел по меньшей мере как высокопоставленный торговец государственными тайнами.

Попетляв по Манхеттену, таксист остановил свою телегу около небольшого четырехэтажного дома на Тридцать пятой улице, удивительно напоминавшей старый добрый Васильевский остров, и сказал:

– В этой хибаре можно снять хорошую квартирку на полном пансионе. Я знаю хозяина, и он…

– Русский, что ли? – перебил я водителя, собираясь уже отказаться от этого места.

– Ни Боже мой! – возмутился мастер. – Нормальный ирландец из Дублина в пятом колене.

– Годится, – сказал я и вышел из машины. Получив двадцатку на чай, мастер расплылся в улыбке и добавил:

– Дочка у него – м-м-м! Рыжая и с зелеными глазами. Будь я помоложе… Эх, старость не радость!

Я в который раз удивился, как это люди в сорок, ну, сорок пять лет ставят на себе большой осиновый крест. Ладно, это их личное дело.

– Как его звать?

– Мистер Мак-Клоски. Скажете – от Лейбница.

– Это от какого еще Лейбница? От физика, что ли?

– Ха! Нам эта физика не нужна. Мы из Житомира, все больше по меховой части, – ответил Лейбниц и дал газу.

«Крайслер» выпустил облако вонючего дыма и сорвался с места, чуть не наехав на кошку. Кошка едва успела отскочить в сторону и посмотрела вслед стремительно удалявшейся машине с выражением типа «демократы проклятые».

С удовольствием осмотрев фасад дома, которому было лет сто, я подошел к единственному подъезду и нажал на кнопку звонка. Ждать пришлось недолго, дверь отворилась, и я увидел перед собой очень красивую девушку лет двадцати пяти в длинном зеленом платье.

Лейбниц не соврал.

Таких рыжих я еще не видел.

Копна мелко вьющихся волос цвета благородной меди напоминала раннюю осень, на маленьком аккуратном носу сидели несколько веснушек соответствующего оттенка, а глаза были зелеными, как малахит.

Я открыл рот, но не смог ничего сказать.

Девушка выжидательно смотрела на меня и тонко улыбалась.

Похоже, она привыкла к тому, что мужчины приходят в остолбенение, когда видят ее, и получала от этого особое женское удовольствие.

Усилием воли я закрыл рот, кашлянул, прочищая неожиданно пересохшее горло и сказал:

– Мисс Мак-Клоски?

– Да. Что вам угодно?

– Мне угодно снять квартиру в этом прекрасном доме, – ответил я.

Остолбенение прошло, и теперь я почувствовал прилив вдохновения.

Жаль только, что у меня не было такого красивого хвоста, как у павлина.

– Мистер Лейбниц… – начал я, но девушка, улыбнувшись, прервала меня.

– Я видела его в окно, – сказала она, – он такой милый, всегда привозит нам очень приличных постояльцев. Вы ведь приличный человек?

– Я?!

Придирчиво оглядев себя, я уверенно воскликнул:

– О, да! Я очень приличный человек, уверяю вас. Вы не найдете никого приличнее меня в радиусе двух тысяч морских миль.

Склонив рыжую головку набок, отчего я пришел в щенячий восторг, девушка сделала шаг назад, пропуская меня в дом, и сказала:

– Ну что же, заходите, мистер Очень Приличный Человек. Надеюсь, ваша самооценка соответствует истине.

Я отрывисто кивнул, как офицер вермахта, получивший медаль из рук самого фюрера, и вошел в прохладный полумрак холла.

Оглядевшись и в очередной раз восхитившись увиденным, я сказал:

– Не думаю, что мог бы найти в Нью-Йорке, да и вообще в Америке место, более соответствующее моим вкусам. Мисс Мак-Клоски, а скажите…

– Меня зовут Молли, – девушка снова тонко улыбнулась, и я чуть не подскочил от восторга, – потом, когда-нибудь, меня станут называть миссис Как Нибудь Иначе, а пока я просто Молли, и это очень меня устраивает.

Я с трудом убрал с лица идиотскую счастливую улыбку и сказал:

– Не знаю, что бы я стал делать, если бы вас звали по-другому. Девушка с такими волосами и такими глазами должна быть только Молли. Вы любите Бернса?

Этот вопрос выскочил у меня сам собой и оказался как нельзя более уместен.

– О-о… Вы знаете Бернса? У вас странный акцент. Откуда вы?

– Я из России. Там все любят Бернса.

Молли засмеялась, и тут я понял, что имели в виду писатели, сравнивающие женский смех с серебряным колокольчиком. Избитое сравнение, но…

У Молли так оно и было на самом деле.

– Не врите, мистер…

– Боткин, – с готовностью сказал я, – Майкл Боткин. Лучше – просто Майкл.

– Майкл, как вам не стыдно!

– Стыдно. Согласен. А вы согласны сдать мне квартиру?

– По-моему, согласна.

– А мистер Мак-Клоски?

– Ему нет до этого дела. С тех пор, как я стала совершеннолетней, он забросил управление домом, и теперь хозяйка – я.

– Прекрасно! Покажите мне мою квартиру, я сгораю от нетерпения.

Я и на самом деле хотел поскорее увидеть свою будущую берлогу, потому что, если она окажется такой, как я ее себе представлял, любой «Хилтон» я буду отныне считать просто поганой ночлежкой.

– Ну что ж, пойдемте.

Молли изящным жестом поддернула подол своего зеленого ирландского платья и стала подниматься по старинной дубовой лестнице, которая очень приятно поскрипывала под ее легкими шагами.

Глазея по сторонам, я шел вслед за ней и чувствовал, что попал, куда надо.

Здесь не было ничего, ни одной вещи, которая напоминала бы о суетливом изменчивом мире, окружавшем этот старый кирпичный дом. Даже электрические выключатели были сделаны из затейливой латуни лет сто назад, а потемневшие от времени дубовые стенные панели напоминали о замках, рыцарях и Круглом Столе.

Поднявшись на второй этаж, Молли свернула в сумрачный коридор, заканчивавшийся небольшим окном, и сказала:

– Надеюсь, второй этаж вас устроит?

– Конечно, – поспешил согласиться я, – более чем устроит. В таком доме я готов жить даже в подвале.

В коридоре было четыре резных двери, по две с каждой стороны.

Подойдя к одной из них, Молли повернула бронзовую ручку и, шагнув в сторону, сказала:

– Прошу вас!

Подтянув живот, я прошел мимо нее и, оказавшись в предназначенных мне апартаментах, замер.

Лучше и придумать ничего было нельзя.

Просторная комната мягко освещалась двумя большими окнами, за которыми шевелилась зеленая, как глаза Молли, листва большого тополя.

На стенах, затянутых тусклым узорчатым шелком, висели несколько старинных картин, а между ними торчали темные бронзовые подсвечники, обещавшие уют и покой долгими зимними вечерами. Справа от двери был камин из грубого камня и за его кованой решеткой лежали дрова – поджигай и кайфуй. Посередине комнаты стоял большой дубовый стол, покрытый гобеленовой скатертью, и в центре стола высился старинный бронзовый канделябр.

Как видно, Молли любила свечи, их теплый неяркий свет, притягивающий взгляд и наводящий на спокойные мысли…

Справа и слева в обеих стенах были двери.

Заметив, что я смотрю на них, Молли сказала:

– Слева – спальня, справа – ванная.

Я кивнул и, подойдя к окну, открыл его.

Комната наполнилась негромким шелестом листвы, послышались казавшиеся далекими звуки большого города, и я почувствовал себя дома.

Точно такие же квартиры можно найти где-нибудь на Васильевском острове или на Петроградской, в них живут люди, которым удалось всеми правдами и неправдами сохранить дух старого Города, его настроение, историю своего рода…

На стенах их квартир так же висят старинные картины, дверные ручки так же скалятся львиными усмешками, а кое-где можно встретить даже дореволюционный фаянсовый сливной бачок и болтающуюся на почерневшей цепочке фаянсовую же белую ручку с синим оттиском фабриканта.

Вздохнув, я отвернулся от окна и, посмотрев на Молли, которая с любопытством наблюдала за мной, сказал:

– Выпишите чек. Я займу эту квартиру… Ну, скажем, для начала на месяц.

Честно говоря, я бы ее купил.

Молли подняла тонкие брови и удивленно сказала:

– Вы даже не поинтересовались, сколько это стоит.

– Да, – я спокойно посмотрел ей в глаза, – вы правы. Это меня не интересует.

– Ну что же… – она снова улыбнулась своей удивительной тонкой улыбкой, – вот они, оказывается какие – русские миллионеры. Вы ведь миллионер?

Я рассмеялся, чувствуя легкость во всем теле, и ответил:

– Да, я миллионер. Что-нибудь не так?

– Нет, что вы, все в порядке, – Молли посмотрела на меня и вдруг покраснела, – просто я не видела раньше ни одного русского.

– Ну вот – смотрите! Ни черной бороды по грудь, ни красных шаровар, ничего такого. Я вас разочаровал?

– Честно говоря – да.

– Интересно, чем же?

Мне и в самом деле стало интересно, чем же такой гарный хлопец, как я, миллионер, да еще и с новой мордой, может разочаровать прелестную рыжую ирландскую девушку с зелеными, как трава, глазами.

– Ну-у-у… – Молли снова покраснела, – если бы вы были не миллионером…

– Увы, – я развел руками, – но тогда я бы не пришел сюда и не смог бы познакомиться с вами. Так что – лучше уж быть миллионером.

Молли стрельнула в меня своей тонкой улыбкой, потом резво повернулась на месте, зашуршав платьем, и, оглянувшись через плечо, сказала:

– Пойдемте, Майкл, я познакомлю вас с папой. Хоть я теперь и распоряжаюсь тут сама, он по-прежнему любит знакомиться с новыми жильцами.

Я послушно кивнул и вышел вслед за ней из комнаты. У Молли была удивительно ровная и узкая спина…