— Очень приятно, — пролепетал машинально Аркадий Францевич. — Ковард, э-э-э, Ковард Аркадий Францевич, — и так же машинально пожал бродяге руку. Это прикосновение отозвалось в теле Коварда легкой истомной дрожью, которая расслабила его настолько, что желание спать стало не просто сильным — оно стало единственным.
— И мне приятно, — дежурным тоном ответил бродяга. — Да вы не стесняйтесь, Аркадий Францевич, располагайтесь. Лавка широкая. Хотите, доску мою под голову положите.
— Да, пожалуй, я прилягу, — согласился Ковард, заваливаясь набок.
— Э-э-э! Стоп! — бродяга придержал Коварда за плечо. — Глазки пока не закрываем.
— Что такое? — уже еле выговаривая слова, возмутился Ковард. Его тело было расслабленным настолько, что, казалось, лишилось костей.
Бродяга четкими профессиональными движениями опытного кукловода взял левую руку Аркадия Францевича, поднял ее и зафиксировал ладонь на уровне глаз Коварда.
— Смотрим! — голос бродяги звучал необычно, как утробный звук древнего диджериду.
Ковард уставился на собственную ладонь.
— Смотрим? — строго спросил бродяга.
— Смо-отри-им-м… — ответил Ковард.
— Видим? — опять спросил бродяга.
— Ви-идим… — ответил Ковард.
Бродяга отпустил руку Аркадия, и та, упав, повисла, будто веревка.
— Вот и чудненько, — улыбнулся бродяга, помогая Коварду улечься на лавку.
Ковард закрыл глаза. Его лицо стало счастливым и безмятежным, как лицо младенца. Бродяга несколько секунд пристально смотрел на Коварда.
— Баю-баюшки-баю, не ложися на краю… — пропел он тихо и ласково, словно заботливый родитель своему любимому чаду.
Убедившись, что Ковард крепко спит, старик улыбнулся и невнятно пробормотал:
— Вот так-то оно лучше будет. Потом забрал с лавки шахматную доску, резко развернулся и пошел прочь, оставив Аркадия одного, сладко спящего под открытым небом в позе зародыша.
Где-то далеко у линии горизонта, скрытого многоэтажными строениями засыпающего города, дернулась, закачалась и упала с холодной ночной тверди неба зеленая звездочка, оставив за собой на несколько мгновений тонкий огненный след, но ни один из смертных, живущих на Земле, не успел загадать желание.
«Темнота. Надо же, темнота, а видно как днем! Что это за прутья? Железные, толстые. Клетка? Клетка. Это уже было. Я в клетке. Я крыса, и это сон. Я так и думал, что этот сон обязательно повторится».
Ковард посмотрел на свои лапки, но ужаса не испытал.
«Хорошо. Я все помню. Сверху должна быть сырная луна».
Аркадий Францевич поднял голову. На черный бархат неба, усыпанный яркими жемчужинами звезд, выкатилась огромная круглая луна и закачалась, грозя вот-вот сорваться. Эта картина отчего-то вызвала в сознании Коварда тоскливое воспоминание об Эльвире и риторическую мысль: «И как она там без меня?», но движение небесных светил снова отвлекло его, заставив принюхаться и заволноваться. Ощутив поднимающуюся волну животных инстинктов, Ковард попытался справиться с собой:
«Все это ненастоящее. И я ненастоящая крыса. Что ж, это вселяет оптимизм! Этот сон не вечный, я еще проснусь. Помнится, я где-то читал, что сон — это наша жизнь, зашифрованная некими символами, которые вполне можно разгадать. Интересно. Что такое клетка? Возможно, клетка — это моя реальная жизнь. И если я во сне выберусь из клетки, то и в реальной жизни все станет по-другому. Ну, предположим.
Запах. Опять этот сырный запах! Чертова луна! Интересно: запах — это тоже символ? И что он означает? Есть варианты. Возможно, сыр — это моя мечта. Я пытаюсь достичь того, чего на самом деле не существует. Чую сырный запах от луны. Совершенно определенно. Да. Но луна — ведь это не сыр, в конце концов. Это просто мечта. Моя бредовая мечта…»
Ковард заметался по клетке, но тут же попытался себя успокоить новыми рассуждениями:
«А возможно, я найду то, что ищу, хотя все полагают, что это бред. Но разве это бред? Ведь я точно знаю, что луна — это огромная головка сыра. Да-да! Запах — это мечта. Мечта, которая непременно сбудется!»
Ковард стал успокаиваться, но рассуждений не прервал: «Второй вариант интерпретации сна мне нравится больше. Только не понятно, какие выводы нужно сделать из этой интерпретации. М-да…»
Ковард замер на месте и начал крутить головой вправо-влево, внимательно осматриваясь вокруг.
Лунный свет был мягким и приглушенным, пространство клетки он освещал необычно, образуя на каменном полу яркий желтый круг, от которого отходила неширокая извилистая искристая дорожка. Повинуясь некоему непреодолимому желанию, которое внезапно возникло и ощущалось как мощный внутренний приказ, Ковард побежал по этой дороге.
«Это линия моей жизни», — подумал он.
«Линия жизни крысы или человека?» — услышал он голос Злобного Я.
«И ты тут?» — удивился Ковард.
«А куда же я денусь?» — хохотнул Злобный Я.
«Но я ведь крыса! Неужели крысы могут страдать раздвоением личности?»
«Выходит, что могут. Я тоже чувствую себя крысой», — отрешенно ответил Злобный Я.
«И куда же мы бежим? Не знаешь?»
«He-а. А какая разница? Мы ведь спим!»
«Только это и утешает. У-у-у! Я бегу, я хочу бежать! Я не могу остановиться. А-а-а!»
«Сейчас врежешься башкой в прутья — остановишься!» — скептически заметил Злобный Я.
Но прутья клетки, как по волшебству, изогнулись, выпуская Коварда-крысу из заточения.
«Ух ты!» — восхитился Ковард.
«Ага! — с не меньшим восхищением согласился Злобный Я. — Мы на свободе! Ура!»
«А чем эта свобода лучше клетки? Здесь все так же пахнет сыром».
«Но ты ведь сам предположил, что сыр — это твоя мечта. Вполне логично, между прочим. О чем еще может мечтать крыса?»
«Ты так говоришь, как будто логика — это не мой конек. Я всегда логичен».
«Ой ли? Не приписывай себе чужие качества! Все твои логичные поступки были сделаны по моим подсказкам».
«Ха-ха! — издевательски возразил Ковард. — Ты — это часть меня. Так что это не имеет никакого значения. Логика — мой конек! Я бегу-у-у!»
«Беги-беги. Только мне кажется, что скоро придется остановиться. Уж не знаю, сообразил ты или нет, но мы опять в клетке!»
Ковард остановился:
«Да, похоже, ты прав. Опять эти прутья! Я опять в клетке, но искристая дорожка все же выходит за ее пределы. Значит, и эта клетка меня не может остановить! Согласен?
«Вперед!» — скомандовал Злобный Я.
«Вперед!» — крикнул Ковард и, как торпеда, ринулся к прутьям.
Прутья, как и в прошлый раз, изогнулись.
«Ага! Опять свобода!» — радостно воскликнул Ковард.
«Я бы на твоем месте не очень-то радовался, — скептически заметил Злобный Я. — Чувствую, что свобода в данном случае — понятие призрачное».
«Возможно. Я бы сказал точнее: свобода вообще понятие призрачное. Но что поделать? Думаю, нужно с этим смириться».