После эпилога

Тополя в сквере теряли последнюю листву, обнажая свои узловатые длинные ветки, которые все больше и больше напоминали старушечьи руки, простертые к небу в отчаянной мольбе. О чем эта мольба? О том, чтобы продлилась осенняя агония внезапными теплыми деньками? Или, наоборот, об избавлении первыми морозами от извечной осенней тоски, сырости и грязи?

Впрочем, как и большинство молитв, эту молитву никто не слышит.

Все идет своим чередом. И непременно за осенними дождями придет пора «белых мух» и земля покроется теплым одеялом, которое весной растает, как сахарная вата на губах, и побежит веселыми суетливыми ручьями, исчезая в недрах разбухшей почвы, питая обильную поросль на газонах и корни этих тополей, что сейчас молят небо незнамо о чем.

На мокрой лавке в сквере опять сидит бродяга. Перед ним все та же шахматная доска. Он вертит в руке сбитую ладью и считает эндшпиль.

Мимо скамейки, по узкой асфальтовой дорожке, глядя прямо перед собой, идет молодая женщина. Рядом с ней семенит милая девчушка лет пяти в розовой курточке до колен и в шапочке с белым бубоном.

— Дедушка! — радостно крикнула девочка, заметив бродягу. — Ты опять играешь в махшаты? Для фокусов?

Бродяга отвлекся и улыбнулся ребенку:

— Опять. Здравствуй, Лиза.

Молодая женщина удивилась и оценивающе посмотрела на старика. Его внешний вид ей явно не понравился. Она на мгновение остановилась, но тут же, решительно дернув дочку за руку, сквозь зубы проговорила:

— Идем быстрее!

А Лиза все же изловчилась, обернувшись, помахала бродяге рукой и крикнула:

— Мы в «Сказку», за коньками!

Загрузка...