Я бью мужчину зонтиком по голове, он стонет и разворачивается.
— Кто ты...
Я снова ударяю его. На этот раз Крю мне помогает — зонтик опускается на него с силой железной биты. Не то, чтобы мне известно, на что похож удар железной битой, но у меня такое чувство, что эффект такой же. Мужчина хватается за голову и оседает на землю. После третьего удара зонтиком он теряет сознание. Я тучу зонтиком в его грудь, чтобы убедиться, что тот, и правда, отключился. Он слегка дёргается, но не приходит в чувство.
— Хм... эй ты, — обращаюсь я к мальчику. — Как тебя зовут?
Он смотрит на меня как на пришельца. Мне приходится повторить свой вопрос.
— А... Ангус.
— Хорошо, Ангус, ты знаешь девочку по имени Молли? У неё супер короткие волосы и примерно такой рост.
Мальчик кивает.
— Ты можешь сходить за ней для меня? Я — Кэт... друг... другого друга, мистера Уэллсли. Она знает меня.
Ангус бросает ещё один взгляд на лежащего на земле без сознания мужчину, а потом ныряет внутрь. Если бы это был фильм, то я бы его связала и всунула ему в рот кляп, но у меня нет верёвки.
Появляется Молли с выражением любопытства на лице. Её глаза расширяются, когда она видит на земле мужчину.
— Мистер Толливер! Он мёртв?
— Надеюсь, что нет, — ответив, бросаю взгляд на Крю. Гоблин качает головой. — Я всего лишь вырубила его своим зонтиком.
— Вы атаковали его, леди? — Молли смотрит на мой большой чёрный зонтик, потом снова переводит взгляд на меня. Что-то вроде восхищения читается на её лице и в голосе.
— Из-за грязи он поскользнулся, так что это было легко, — говорю я, кивая на землю. — В любом случае, у нас не так много времени. Мне нужна твоя помощь.
— Моя? — Молли удивлённо на меня смотрит. — Такой леди как вы?
— Да. Вообще-то, это может быть полезно и для вас. Мне нужно взять у вас интервью, и я напишу статью и опубликую её в газете. Или в журнале. И там, и там, если получится.
На её лице потихоньку начинает проявляться понимание.
— Леди, вы хотите, чтобы я рассказала о том, как с нами обращаются, и потом об этом узнают все?
— Точно. Я надеюсь, что таким способом мы сможем привлечь внимание публики к детскому труду, чтобы принцу удалось принять закон в парламенте. В нем говорится, что ваш рабочий день не должен длиться больше восьми часов.
Молли и Ангус переглядываются.
— Восемь часов, леди? — в голосе Молли слышится недоверчивость. Ангус же просто смотрит на меня.
— Таков план. В идеале, мне бы хотелось, чтобы закон был изменён, и вам больше не пришлось работать, но для этого потребуются слишком большие изменения. Нам нужно начать с чего-нибудь поменьше, — сенсационные новости продаются. — Кроме Джимми, какие серьёзные травмы получали другие?
Молли делает глубокий вдох.
— У Уны оторвало три пальца. Уилл потерял ухо. Джейми попал в госпиталь из-за проблем с лёгкими — в прошлом году он умер.
— И Полли, — встревает Ангус.
— Чёрт, не могу поверить, что забыла о Полли. Ей пришлось хуже всего — её засосала машина, и половина костей были раздроблены или разбиты. Мы все думали, что она умрёт, но та выжила. Полли единственная из нас, кто может уходить на два часа раньше, но мы не против. Она умрёт, если будет работать столько же, сколько и мы.
У меня в желудке словно оседает камень. Я крепче сжимаю зонтик, но с другой стороны, мой мозг твердит мне, что если меня тошнит просто когда я слушаю об их травмах, то какой же эффект будет иметь рассказ, когда его будут читать в газете?
— Хорошо, Молли. Ангус. Давайте начнём.
— А как же мистер Толивер? — спрашивает Ангус. Он всё ещё выглядит испуганным, когда смотрит на мужчину, которого я вырубила. Нельзя, чтобы этот мужчина вмешался в интервью.
— Есть здесь какая-нибудь верёвка?
— Нужно засунуть его под работающую машину, — говорит Молли. — Он не посмеет сдвинуться даже на дюйм.
— Мы не можем так сделать! — вскрикивает Ангус. — Мистер МакВин убьёт нас.
В конце концов, мы берём ключи из кармана мистера Толивера и закрываем дверь изнутри. Я обмениваюсь предостерегающими взглядами с Крю, и одними губами велю ему следить за мистером Толивером.
В воздухе тепло и влажно, а из-за хлопка, летающего вокруг, хочется чихать и кашлять. Машины — огромные, ужасные, двигающиеся чудовища. И с ними работают дети от шести до шестнадцати лет, поднимая хлопок с пола, регулируя валы, бегая взад и вперёд. У всех них сгорбленные спины, землистого цвета кожа, кривые коленки и тела настолько худые, что их можно разбить, как кегли.
Некоторые смотрят на меня, когда я вхожу, но большинство слишком заняты, чтобы заметить. Нельзя интервьюировать их, пока они все заняты, звук машин просто оглушает.
Я хватаю Молли за руку.
— Мы можем выключить машины?
На миг она колеблется, затем пожимает плечами и показывает мне, как вытащить рычаг из ближайшей машины, с некоторым трепетом мне удаётся с ней справиться. Подбегает Ангус и говорит детям, работающим с машиной, отойти. Раздаётся ужасный скрипящий шум, колёса постепенно начинают замедляться, машина останавливается.
Выключив первую машину, справляться с остальными становится всё легче. Пока я работаю над оставшимися, Молли и Ангус объясняют другим детям причину моего визита. Закончив с последней машиной, вытираю пот со лба и опускаюсь на табуретку. Чувствую себя героиней экшена, которая только что остановила тикающую бомбу.
— Хм... — я неуклюже машу обеими руками. — Привет. Я знаю, что вам интересно, почему я здесь. У... хм... у меня был друг, который работал здесь.
— Она подруга Джимми, — говорит Молли.
Недоверие и непонимание появляется на детских лицах. Они не верят, что я, хорошо одетая леди, могу в принципе быть знакома с Джимми.
Тем не менее, решаю продолжать.
— Сестра Джимми была моей горничной. Когда он умер, я не смогла просто стоять и ничего не делать. Я просила парламент изменить закон, но они не преуспели в этом. Так что сейчас мне нужно, чтобы эта история стала известна публике. Если всю страну будет волновать то, как ужасны ваши условия работы, тогда в следующий раз нам повезёт больше.
Дети переглядываются. Один из старших ребят, лет четырнадцати или пятнадцати, начинает говорить.
— Почему вы это делаете? — спрашивает он с подозрительным блеском в глазах. — Какая вам от этого выгода?
— Никакой, кроме облегчения и возможности больше не видеть поломанные или мёртвые тела.
— Захлопни свой рот, Иан, — внезапно произносит Молли. — Леди, которая вырубила мистера Толивера — друг.
— Она ударила его зонтиком, — говорит Ангус.
Теперь дети смотрят на меня с внезапным уважением. Иан пихает рядом стоящего мальчика и говорит ему что-то, чего мне не слышно. Но остальные, кажется, меняют своё мнение обо мне.
— Мы, правда, сможем больше не работать, если вы напишите свою историю? — нетерпеливо спрашивает девочка. Её левая рука ампутирована; меня передергивает. Чёртовы машины.
— Мы начнём с уменьшения рабочих часов, — отвечаю я, вытаскивая блокнот и карандаш. — Ладно. Давайте начнём, пока не вернулся этот ужасный мистер Толивер.
Теперь, когда я всё объяснила, дети хотят говорить. По крайней мере, те, кто смог бодрствовать. Большинство из них просто повалились на пол и начали дремать. Среди них была крошечная девочка, лет четырех или пяти. Я беру её к себе на колени, чтобы она смогла свернуться клубочком на плотном бархате, как котёнок.
— Как тебя зовут? — спрашиваю я у девочки, у которой нет руки. — Сколько тебе лет?
— Уна. Мне десять.
Того же возраста, что и Пейдж.
— Хорошо, Уна, — я стараюсь копировать действия Блейка, когда он кого-нибудь интервьюировал. — Можешь сказать мне, как долго ты работаешь каждый день?
— С шести утра до восьми вечера. Когда торговля идёт бойко, они заставляют нас работать с пяти до девяти.
Я бормочу себе под нос ругательство.
— Включая выходные?
Она кивает.
— Как тебе удаётся не спать?
— Мистер Толивер порет нас, — когда я в шоке смотрю на неё, Ангус поясняет. — Он использует свой кожаный ремень, чтобы пороть нас.
— А вы не пытались сбежать?
Уна кивает.
— И меня потом за это сильно выпороли. Но лучше уж пусть меня побьют, чем наложат штраф. Иногда он так поступает, когда количества проданного хлопка недостаточно.
Задавая новые вопросы, я узнаю, что их могут штрафовать за разговоры, свист, недостаточную чистоту машин (за малейшую грязь на деталях), и что иногда мистер Толивер меняет время, и обвиняет их в опоздании, в результате чего их тоже штрафуют.
Я подавляю своё бессилие, пока всё записываю. Клянусь себе, что до того, как покину этот сказочный мир, опубликую то, что сегодня напишу. Даже если при этом мне придётся написать сотню копий и распространять их на людных площадях.
Вечером возвращаюсь домой мокрая и продрогшая. Снова начался дождь, когда я покидаю хлопковую фабрику, и мой мозг лихорадит после интервью. Забираясь в коляску, вижу, как Вен бросает на меня подозрительный взгляд, но ничего ему не объясняю. Мы с ним заключили сделку: если он не болтает о том, где я бываю, то я не рассказываю леди Бредшоу, что он хранит медальон с локоном волос Бьянки.
— Святые небеса, мисс, — говорит Марта, когда я снимаю свою накидку и шагаю на ковёр в прихожей, пытаясь стряхнуть столько грязи, сколько возможно. — От вас ужасно воняет, где вы были?
— Нигде, просто попала под дождь, — отвечаю я. — Ты можешь наполнить для меня ванну в моей комнате?
Марта пощелкивает языком.
— Я бы заставила вас тереть себя с головы до ног, даже если бы вы не просили об этом. Теперь мне придётся разлить немного бергамотового масла в прихожей, иначе мадам определённо унюхает этот запах, когда вернётся.
Ванна ещё один трудоёмкий процесс, во время которого Марта и ещё одна горничная носят оловянные вёдра с горячей водой вверх по лестнице. Я не принимаю ванны также часто, как в современном мире, но к счастью, погода достаточно холодная, и от меня не сильно воняет. Однако сегодня, мне крайне необходимо тщательно вымыться. Я погружаюсь в воду и издаю удовлетворительный вздох. Не думала, что так сильно привяжусь к этому миру, но это произошло.
Я провожу целый вечер, редактируя свои записи, складывая вместе предложения, фрагменты, проверяя ошибки и убирая лишние слова. Странно исписывать все страницы вручную, вместо того, чтобы печатать всё на компьютере, но я удовлетворена и горжусь результатом.
На следующий день, еду в «Книжный Червь», хотя говорю леди Бредшоу, что еду к Генри.
Магазин ОПЯТЬ закрыт. Интересно, какой гнусный заговор они готовят в подвале. Может быть, они планируют взорвать парламент, так как там сидят идиоты. Как бы то ни было, я подхожу и стучу в дверь.
Никто не отвечает.
Я сжимаю руку в кулак и замахиваюсь, как молотком.
— Леди! — голос мистера Уэллсли доносится из-за глазка. — Мы сейчас как раз посреди встречи...
— Тогда впустите меня.
Я драматично машу пачкой бумаг перед глазком. Как и любой нормальный человек, мистер Уэллсли не может противостоять любопытству. Раздаётся звук отодвигаемого засова, и дверь со скрипом открывается.