Украденная судьба. Этот принц - мой!

Глава 3. Пророчество

Мне почти исполнилось пятнадцать, когда Тиль получил свое предсказание. В тот год ударили ранние морозы. Мне подарили накидку, подбитую мехом и муфту, вышитую бисером. Мне не терпелось показаться в них Тилю. Огненный принц отчего-то всегда в моих мыслях был связан с холодом. Должно быть, потому что приезжал обычно в начале зимы. Я завидовала тому, что Тиль никогда не мерз. Это было свойство, дарованное проснувшейся связью со стихией. У Тиля он открылся неожиданно, прежде он владел лишь магией жизни. И вдруг стихия его признала. Я гордилась тем, что это случилось благодаря мне. Как-то мы с Эрвином гуляли в саду в сопровождении двоих учителей. Урок был скучный донельзя, и Эрвин потянул меня в сторону. Мы незаметно юркнули в ближайшие заросли и через некоторое время уже слышали, как нас взволнованно зовут. Стало куда веселее.

До тех пор, пока я не услышала пение. Всем известно, что в саду живет призрак и порой можно услышать, как он поет колыбельные. И если Эрвин сразу оживился, я больше испугалась. Увидев мой страх, Эрвин не пошел на звук. Вместо этого он полез на ближайшее дерево, чтобы хоть издалека увидеть призрака.

Собственно, это мог быть кто-то из слуг. Мало ли, никому не запрещено петь в дворцовом саду. Даже если этот кто-то пожелает спеть колыбельную средь бела дня.

Так или иначе, Эрвин полез на дерево, а я не рискнула оставаться одна внизу и последовала за братом. Я забралась не так высоко, когда брат сорвался. Я кричала так, что распугала, наверное, всех призраков в округе. И привлекла внимание всех людей, что находились поблизости.

И первым возле дерева оказался Тиль, который, как выяснилось, шел нас поприветствовать, узнав об уроке в саду.

Эрвин упал без последствий, лишь оцарапал о ветки руки и лицо. Куда больше оказалась напугана я и брат там же, под деревом, дал клятву, что больше не возьмет меня смотреть на призраков. Я сказала, что не больно-то и хотелось. На том для нас все и закончилось. А Тиль в тот день едва не спалил свою комнату. С тех пор волосы его наливались медью, и глаза иногда вспыхивали, как у кота в темной комнате.

Я очень гордилась тем, что у Тиля открылся дар управления стихией. Мне казалось это справедливым. У него и прежде был талант, но очень странный. Пугающий. Его магия приводила людей в ужас, заставляла бежать без оглядки. И мне казалось, что Тилю она совершенно не подходит. А вот огненная стихия — совсем другое дело! Маги огня — сильные, отважные воины… Линезский принц просто не мог не оказаться стихийником, повелевающим огнем!

Должно быть, тогда же я начала предчувствовать приезды Тиля. Это было как предупреждение — за несколько дней до появления линезского принца. Я словно получала весточку: с шепотом ветра, со стуком дождя по стеклам: Тиль-Тиль-Тиль! Значит, он уже в пути.

Я загодя предупреждала Эрвина, и он переставал отлынивать от занятий: Тиль показывал ему боевые приемы, если мы хорошо учились. Такой у них был уговор. В конце концов, Эрвин начал побеждать Тиля в поединках. Позже, и уговоры между ними потеряли свою силу.

Помню, что предчувствие было дурное. На столицу обрушилась метель, за окнами выл ветер. На окнах появились инеистые узоры, напоминавшие шипастые заросли роз… Невольно вспомнилась сказка о Ведьме Стужи. И я испытала необъяснимый страх за Эрвина. И я начала злиться на Тиля за то, что он все не едет. Меня успокаивало то, что он — маг огня. А огонь, как известно — единственная стихия, которая может осилить воду.

Тиля все не было.

И лишь на утро мы узнали, что Тиль во дворце — в целительских покоях. Какие-то магические чудовища, так он всем объяснил. Случайность, о которой он пожалел, решив сократить путь: воспользовался старой дорогой, которую, как выяснилось позже, недолюбливают местные. Тиль обычно приезжал с небольшим сопровождением, чем неизменно вызывал мамино осуждение. А мне это казалось тогда проявлением отваги. Я была сущим ребенком!

Тиля уже вылечили, и он отсыпался после тяжелой ночи. Вездесущий Эрвин выяснил, что линезец потерял сопровождающих, а лошадь его пала. И ему, раненному, пришлось пешком добираться до ближайшего селения. Там его и нашли успевшие отчаяться слуги.

Мы с Эрвином как раз пробрались в целительские покои, когда папа явился к линезцу, чтобы устроить ему разнос. Мы были в соседней комнате и слышали большую часть разговора. По крайней мере — голос папы слышали отчетливо.

— Мальчишка! Что ты о себе возомнил? Чем Вигнару поможет твоя смерть?

А вот слов Тиля было не разобрать. Папу его ответ лишь больше разозлил.

— Может, мне запретить пускать тебя через границу? Или посадить под замок и держать в цепях, пока отец не пришлет за тобой магов? Уж будь уверен, ты не первая особа королевских кровей, которая окажется в столичной тюрьме!

Тиль снова что-то ответил — спокойно, как мне показалось. Он в те времена говорил спокойно, с достоинством.

Папа скоро успокоился.

— Думаю, ты получил достаточный урок, Тиль. Не рискуй больше понапрасну.

— Ты знаешь, что я не могу отступиться, дядя, — произнес Тиль.

Папа долго молчал.

— Мне следовало бы запретить тебе, — сказал он наконец.

— Тогда я начну пробираться через границу тайком. Будет жаль, если мне больше не удастся навещать Эрвина и Юсти.

— Да уж, их это расстроит, — уже почти добродушно ответил папа и, помолчав еще немного, добавил: — Надеюсь, ты все же переменишь свое решение.

— Я не смогу. Да и как я приму корону, если отступлюсь теперь?

— Кто только вбил в твою голову подобные мысли? — проворчал папа.

— Могу назвать троих людей. Один из них — мой отец, которого невозможно сломить. Другой защищал меня ценой своей жизни, несмотря на заведомую безвыходность ситуации…

— Тиль Линезский! Ты пытаешься отвлечь мое внимание грубой лестью? — фыркнул папа. Как ни странно, обстановка перестала быть напряженной. Я поняла, что Тиля не потащат в кандалах в темницу и не выгонят из дворца.

Когда папа вышел от Тиля, мы уже встречали его.

— А, вот и еще парочка непослушных детей! — заметил он.

— Мы не подслушивали, — быстрее, чем следовало, оправдалась я. Эрвин бросил на меня укоризненный взгляд. А потом спросил у папы:

— Ты ведь не запретишь Тилю приезжать?

— Нет, — задумчиво ответил папа. — Это его решение.

Через некоторое время Тиль вышел к нам и мы убедились, что с ним все в порядке. Он отшучивался и явно не хотел рассказывать, что случилось. Считал происшествие не стоящим внимания. Но Эрвин настаивал, и линезский принц рассказал, что даже не понял, с чем столкнулся. Сошел с дороги в тумане и потерялся, а потом почувствовал магическое возмущение…

— Должно быть, это была охранка какого-нибудь старого клада, — посмеиваясь, пояснил Тиль. — Не повезло.

Эрвин смотрел с подозрением. Видно считал, что подобная история не могла разозлить папу. Скорее — обеспокоить. Но папа ведь понимал, что Тиль — единственный сын Вигнара… Тогда я задумалась о том, что на самом деле линезский принц поступает легкомысленно, не заботясь об охране.

— Я дотянул до какой-то деревни… домов пять, не больше. Там меня напоили горячей настойкой из какой-то ягоды, я вмиг пришел в себя. И эти господа сообщают, что, мол, меня звала к себе какая-то их тамошняя гадалка. Вроде как она хотела видеть человека, пришедшего с огнем. Тут Дайс решил, что это ужасно подозрительно и принялся меня отговаривать. Мол, хватит с меня магии. Но мне было любопытно, и я пошел. И вот в маленькой хижинке сидит эта старуха… сморщенная, будто моченое яблоко. Круглая, на такой табуреточке. И ни одного зуба! Зато целых пять платков, один на другой намотаны… А, говорит, вот и человек из огня! Я тебя ждала. Я спрашиваю: зачем? А она мне: скажу, если не боишься узнать.

Эрвин фыркнул. Тиль тоже улыбнулся. А мне вот история показалась жутковатой.

— Хороший ход. Сначала пригласить, а потом начать запугивать. Я уж подумал, она попросит денег. Но бабка только велела наколоть дров.

— Принцу велела?! — поразилась я.

— Так ведь я на всю деревню не кричал, что принц, — заметил Тиль.

— Какая разница? Разве она не видела, что ты — господин и…

— Мне было не слишком сложно, — отмахнулся Тиль, а я подумала, что он лукавит. Ведь рана его не затянулась, пока он не оказался под присмотром королевских целителей.

Впрочем, в рассказе Тиля были и другие несостыковки. Например, он ни слова не сказал о том, как и где повстречался со своими людьми. Такое ощущение, что они уже были в деревне и не искали его.

— В общем, потом она усадила меня за стол, взяла за руку. И вдруг как плюнет на ладонь, — продолжил Тиль небрежно. Я скривилась от брезгливости. Кошмар какой-то! А Тиль как ни в чем не бывало продолжил: — Повозила пальцами, а потом говорит: вижу, мол, рядом с тобой смерть.

Эрвин опять фыркнул. Тут уж и я не удержалась. Неведомая гадалка вела себя точь-в-точь как ведьма из старой сказки. Как та самая ведьма, она принялась давать Тилю еще задания… и наверняка бы загнала раненого принца.

— Ну и, конечно, я думал: услышу какую-нибудь нелепую историю о том, что избавиться от смерти смогу лишь если заберусь в полнолуние на крышу вашего дворца голышом или что-то такое… А бабка смотрит на меня так с прищуром и говорит: со смертью ты и сам справишься. Но раз был добр, вот тебе мое предупреждение. Однажды ты встретишь свою судьбу, и будет она прекрасна, как вечная весна. Узнав ее, ты уже не захочешь другой. Но помни: она может принести тебе невероятное счастье или привести к гибели.

— Ужасно, — прошептала я.

— Ерунда, — заключил Эрвин. — А весна, между прочим, всякая бывает… и слякоть там, и вообще.

Тиль ушел, а я все еще не могла поверить в произошедшее. Так со мной разговаривать, подумать только!

И это его заявление по поводу Вилиры!

Мне, конечно, не стоило преждевременно говорить о намерениях принца Руата… Но Тиль не болтлив, вряд ли он создаст неловкую ситуацию. Тем более, несмотря на бахвальство, он все равно не останется на Первый зимний бал.

Но неужели он настолько циничен, что способен еще говорить о браке с герцогиней Рален? Я была возмущена до глубины души. И на этой самой глубине тлела боль. Вилиру я знаю с самого детства, она могла бы быть мне сестрой. Вывод у меня был один: Тиль потому и упомянул о возможном браке с герцогиней, чтобы огорчить меня и напугать ее.

Я так злилась, что не сразу заметила странное поведение селезня. Рыжий Трусишка пятился к камышам, поглядывая на меня, потом возвращался, переступал перепончатыми лапками и снова отходил, но словно спохватывался и не забирался в камыши.

— Ваше высочество! — воскликнула я, прозревая. Рыжий Трусишка неубедительно крякнул. Мол: нет-нет-нет, ничего необычного в его поведении нет, и не следует заострять на этом внимание…

Но я уже поняла, что он что-то прячет. Раздражение заставило меня действовать решительно. Нахмурившись, я сделала несколько шагов к камышам, едва не запнувшись о селезня: он взволнованно забегал вперед, пытаясь то ли нырнуть в заросли раньше меня, то ли перегородить мне дорогу. Тяпнуть меня за пятку было бы в высшей степени недостойно — потому подобных выходок Рыжий Трусишка себе не позволял. Он ведь все-таки был дворцовой уткой!

Я на ходу подхватила его под упитанное брюшко, и селезень умильно гукнул, положив голову мне на плечо. Смотрел он на меня с такой мольбой, что меня внезапно разобрал смех, смешивавшийся с сочувствием к бедной птице.

— Ничего-ничего, — сказала я, стараясь сохранять строгость. Папа всегда говорил с придворными спокойно, но повышая голоса, и действовало это безотказно. — Раз уж вы совершили постыдный проступок, должны понести ответственность. Это будет достойно и позволит вам не уронить чести…

Селезень послушно затих. Ах, если бы с линезским принцем было так же просто объясниться! Но ведь его терпеть невозможно! Только и делает, что язвит и высмеивает меня… Я вздохнула и успокаивающе погладила Рыжего Трусишку. Затем заглянула в камыши, отодвинув мешавшиеся растения свободной рукой…

И удивленно замерла.

В зарослях скрывалось уютное гнездо, которое когда-то сделали для селезня мы с Эрвином, чтобы хоть как-то компенсировать ему утраченную заботу семьи. Правда, брат склонялся к тому, что Рыжий Трусишка вошел в возраст полета, а значит повзрослел и должен учиться сам заботиться о себе. Но мне он взрослым тогда вовсе не казался. Несчастный, отринутый утиным сообществом малыш… и Эрвин сдался и сплел из гибких веток нечто, напоминающее большую плоскую корзину, а я укрепила ее магией пространства. Гнездо на протяжении нескольких лет оставалось неизменным, не разрушалось и не гнило из-за близости к воде. Рыжий Трусишка лишь таскал в свое жилище мягкие лепестки и траву…

Порой в гнезде обнаруживались самые неожиданные вещи. Оловянный солдатик из коллекции Эрвина (хотя брат утверждал, что уже давно не играет в игрушки), несколько колец и перстней, которые со временем разобрали придворные, часть подметки чьего-то сапога и даже кружевная подвязка. Непонятно, как последний предмет мог оказаться среди трофеев Рыжего Трусишки, и никто из придворных дам не сознался, что потерял столь пикантную деталь своего туалета.

Короче говоря, селезень иногда проявлял повадки сороки и стаскивал в гнездо разные блестяшки. Я уже давно привыкла к его странному поведению…

Но сегодня ему удалось меня удивить.

В гнезде обнаружился круглый медальон из темного дерева с искуснейшей гравировкой — кошачьей мордой. По этой морде сразу чувствовалось, что кот хитер и крайне доволен собой! Он ухмылялся и жмурил один глаз. Открытый глаз коту заменял ограненный драгоценный камень — ярко-зеленая шпинель. Работа была великолепной! Я могла различить отдельные шерстинки на лохматой кошачьей макушке. Казалось, самодовольный зверь только что вышел победителем из драки…

Это был амулет Тиля. Фишка кота для игры в «Графского кота и мышей». Она приносила своему владельцу удачу. Правда, не в игре — так утверждал Тиль. Он никогда и не использовал фишку в игре, но всегда держал при себе.

Когда я впервые увидела эту вещицу, была восхищена. Настолько, что захотела себе точно такую же. Я спросила Тиля, откуда у него волшебная фишка, а тот улыбнулся… до сих пор помню ту его улыбку, она мне совсем не понравилась. Тиль сказал, что амулет подарил хороший друг. Но называть его имя отказался. Как-то небрежно перевел разговор на другую тему, рассказал что-то веселое, я и не вспомнила, что так и не добилась своего до тех пор, пока не наступило время отправляться спать. И после Тиль всегда уходил от попыток повторить разговор. Лишь раз, по случайной оговорке, я поняла, что этот «лучший друг» — женщина.

Скрывать ее личность имело смысл лишь в одном случае — если Тиль не хотел ее скомпрометировать. Особа, подарившая ему столь ценный предмет, была определенно из благородной и не обедневшей семьи, способная расплатиться с редким магом, управляющим случайностями. Слишком явное, почти неприличное выражение собственного отношения. Почти обещание…

И то, что Тиль до сих пор не был женат на этой даме, говорило лишь об одном — она уже состояла в законном браке и ее связь с линезским принцем могла покрыть позором обоих.

Вот к таким выводам я пришла со временем. И очень жалела, что увидела фишку кота, открывшую для меня совершенно незнакомого Тиля… неприятного. Подлого. Разумеется, я не поверила сразу в то, что Тиль может повести себя столь недостойно. Но слухи о нем ходили, хотя конкретных имен никто не мог назвать. А линезец не стремился опровергать или оправдаться. Он юлил, как поступал бы на его месте человек с нечистой совестью… или шпион.

Кажется, он понял, что я разгадала его и с тех пор мне мстил.

И вот эта самая фишка оказалась в загребущих лапках Рыжего Трусишки! Выходит, Тиль попросту обронил ее где-то, а селезень подобрал. Неслыханное легкомыслие! А если бы амулет нашел кто-нибудь другой и начал задавать вопросы? Ведь навредить Тиль мог не только себе и неведомой даме, но и родителям, которые открыто покровительствовали линезскому принцу!

— Ваше высочество, — наконец, выдохнула я. — Боюсь, вы… создали весьма щекотливую международную ситуацию.

Рыжий Трусишка крякнул с самым покаянным видом и попытался высвободиться, но я старательно прижимала его крылья и, присев, взяла фишку раньше, чем селезень смог до нее дотянуться. Только после этого я отпустила пернатого друга и тот обиженно загоготал.

— Ох, Тиль, что же ты наделал, — пробормотала я.

Ведь теперь мне придется отвечать за действия селезня. Рыжего Трусишку не отправишь к линезцу с напутствием: «Верни, что взял, да не забудь принести извинения!»

Находка была бы очень кстати, если бы не состоявшийся только что разговор. Фишка могла стать хорошим поводом избежать необходимости приносить извинения. Получилось бы, что я возвращаю Тилю вещь, утрата которой могла поставить его в неловкое положение! Ему еще благодарить меня пришлось бы! А теперь?

После разговора о сватовстве принца Руата и упоминании герцогини Рален, мое появление с фишкой будет выглядеть как… гнусный намек. Тиль решит, что я взяла амулет ему назло, чтобы напомнить о его постыдной тайной связи и заставить отказаться от намерений в отношении Вилиры. Но я бы никогда не опустилась до воровства! Хотя искушение воспользоваться попавшим мне в руки средством давления все же появилось… и тут же пропало.

— И когда ты только успел? — спросила я у обиженного селезня. Но на этот раз ответа не получила.

Фишка была теплой, словно ее только что держали в руках. Котище смотрел насмешливо, будто забавлялся тем, что я оказалась в неловкой ситуации. И снова — благодаря линезскому принцу! Нужно было ему оставить где-то свой драгоценный амулет!

И тут меня осенило.

Да ведь не где-то, а именно здесь, в зимнем саду он должен был потерять фишку! Рыжий Трусишка не бегает по дворцу. Одинаково побаивается поварят и придворных дам.

Когда только этот линезец все успевает?! Пройдоха! Устал он вчера! Нагло врал папе в глаза, что пошел отдыхать, а сам… А сам — что?! Побежал встречаться с неведомой замужней красавицей?! Иначе зачем бы ему брать с собой амулет?

То есть, Тиль всегда держал его среди своих вещей. Но на шею на шнурке не вешал, насколько мне известно. А кто бы на его месте стал так рисковать?

Да ведь Тилю и скандал за ужином был на руку!

— И что же здесь делал линезский принц, ваше высочество? — задумчиво пробормотала я.

Сейчас мне было действительно жаль, что селезень не способен ответить.

А если Тиль приходил ночью в сад вовсе не ради сомнительного свидания… я подозрительно огляделась. Но ведь не мог он здесь искать сырье для какой-нибудь отравы? Родители позаботились, чтобы вокруг дворца не росло ядовитых растений. Я презрительно фыркнула: должно быть, линезский Тиль был разочарован!

Да какая разница — свидание, яд… Тиль не осмеял наше доверие!

Я сжала кулаки. Меня почти трясло — так хотелось действия. Я слепо шагнула назад, наткнулась на скамейку, села.

Отвратительно…

Отвратительно!

Постыдно!

Рыжий Трусишка подобрался бочком, прислонился к моей ноге и успокаивающе что-то сказал на своем утином языке. Нет, все же хорошо, что он не мог мне ответить по-человечески. Ни с одним человеком на свете я бы сейчас говорить не захотела.

Как бы я могла?

И уж точно я не хотела говорить с Тилем!

Но что теперь делать с амулетом? По вине линезского принца положение мое все усложняется… Еще вчера вечером от меня требовалось только извиниться перед Тилем… А теперь? Я должна отдать ему фишку и еще доказывать, что взяла ее не специально.

— Что же мне делать? — спросила я у Рыжего Трусишки. Тот выдал что-то в ответ, но я, естественно, не поняла. Так что решение все равно придется принимать мне, здесь селезень мне не помощник.

И я придумала, что делать.

Да, маленькая Юсти наверняка побежала бы за помощью к родителям. Но принцесса Юстина Эрталь сама способна была разрешить международный конфликт.

Жаль, папа меня сейчас не видел. Перестал бы сомневаться в моей решимости и способности принимать на себя ответственность.

— Так тому и быть! — произнесла я вслух. — Мы проведем успешную кампанию и принесем Рольвену победу, как и положено славным правителям.

Вот теперь Рыжий Трусишка отвечал с явным одобрением. Я улыбнулась собственным мыслям и потрепала селезня по голове. На душе стало легко, как бывало всякий раз, когда находила решение непростой проблемы.

Я много времени проводила в дворцовой библиотеке. Мой брат увлекался скачками. Я — чтением. Все как и положено принцу и принцессе. Я всегда была любопытна, и в первую очередь искала магические трактаты. Проблема в том, что иногда Эрвин тоже проявлял интерес к книгам и сразу лез практиковаться. Тогда случались потопы, начинали плакать статуи (парочка почтенных придворных дам до сих пор таят зло на брата за его шалости). Подозреваю, именно поэтому в какой-то момент все магические трактаты из библиотеки пропали. То есть, их переместили на верхние полки книжных стеллажей и зачаровали корешки.

О чем я догадалась, лишь когда выросла достаточно, чтобы дотянуться с верхней ступени передвижной лестницы до этих самых полок. А до этого меня беспокоил вопрос, отчего сборник рольвенских народных сказок в пяти томах оказался так высоко.

Заметив мой пытливый ум и недюжинный талант к пространственной магии, бабушка Кларисса и взялась меня учить обращению с зеркалами. Она же рассказывала сказки, которых в пятитомнике не было. В одной из этих сказок девушка-маг, умела не только смотреть, но и ходить через зеркала. Должно быть, бабушка специально поведала нам с Эрвином эту историю. Братец тогда заявил, что я тоже так смогла бы, но мне учителя говорят, что мне не хватает усидчивости. До сих пор помню, как мне было обидно! С тех пор я ходила к бабушке Клариссе одна и больше не хотела слушать сказок.

Однажды я увидела среди ее вещей записную книжку в потрепанном и местами прожженном переплете. Старинная вещица не лежала на виду. Я помогала бабушке Клариссе прибраться и избавиться от того, что ей уже не было нужно. Бабушка мало доверяла слугам. По чести сказать, у нее было много причуд.

Я спросила, что это за книжка. Мне представлялось, что именно в такие маг должен записывать результаты своих опытов. В то время мне казалось, что бабушка Кларисса слишком медленно продвигается в моем обучении. И я подумала, что она у меня появилась возможность получить ее записи и достичь большего. Ведь бабушка лишилась своих магических сил, так что записная книжка не была ей нужна. А мне ее записи были бы весьма полезны.

Но оказалось, что записная книжка была заполнена вовсе не бабушкой. Прежде она принадлежала старому звездочету, которого я никогда не видела. Он умер еще до моего рождения, и после во дворце звездочетов больше не было. Папа не слишком любил предсказания. Хотя звездочет предсказывал серьезные вещи: например, предупреждал о тяжелой судьбе дяди Сельвана едва ли не после его рождения. Говорили, что Сельван Эрталь всегда насмехался над предсказаниями, но в итоге пропал…

Бабушка Кларисса нашла записную книжку в башне, в которой жила после того, как папа взошел на престол. Сейчас этой башни не существовало, а прежде ее занимал именно звездочет. Вот потому книжка и оказалась у бабушки.

— Дневник бесполезен, — недовольно пояснила она. — Старик коверкал заклинания, и часто это приводило к неожиданным последствиям. А записи его и вовсе зашифрованы. Можешь сама убедиться. Полнейшая бессмыслица!

Я все же забрала дневник. Мне подумалось, что я смогу подобрать ключ к записям. Что это просто очередная бабушкина уловка. Проверка. Что она вряд ли стала бы хранить бесполезные записи почти два десятка лет!

Но страницы книжки были исчерканы странными пузатыми значками, которые прыгали то вверх, то вниз. И я начала склоняться к мысли, что никакого шифра, на самом деле, не существует, а бабушка Кларисса была права. Просто звездочет к старости сошел с ума… или, наоборот, был слишком хитер, а потому — решил посмеяться над соперниками, которые претендовали на его место при дворе.

Было безумно обидно. Я-то почему мучаюсь?!

Я уже совсем собиралась отказаться от идеи поиска шифра, но тут порезала палец об острый край страницы, и стало еще обидней. Я хотела в раздражении захлопнуть бесполезную книжицу и отправиться спать. Но тут бессмысленные значки принялись на глазах сбиваться в стройные строчки и превратились во вполне понятный текст. Звездочет не издевался над соперниками. Такие наверняка имелись. И защита от них была основана на крови. Согласно приписке в начале книжки — защиту эту могли отпереть лишь два «ключа»: кровь самого звездочета и его потомков, а также — кровь Эрталей. Потому что, мол, даже его дара не хватит, чтобы противостоять силе королевской магии.

Какой самоуверенный был человек! Ставил себя вторым после короля по силе. Никогда не слыхала о могущественном звездочете при королевском дворе! Хотя сильных магов в свите Эрталей всегда было достаточно. Одним из самых выдающихся называли Верса Плантаго — по слухам, он был линезцем и управлял стихией огня. Он служил моему отцу, но после очередного покушения на короля решил уйти на покой.

Как показывает жизнь: линезцы не отличаются доблестью… и весьма ненадежны!

Но про Плантаго, по крайней мере, говорили. А вот в выдающихся способностях звездочета, похоже, был уверен только сам звездочет!

В записной книжке оказалось много вздорного. Даже суждения о горячности и незрелости короля Сельвана. То есть, записи звездочет начал вести еще когда Сельван был принцем, но не остановился в своих оценках даже после того, как дядя взошел на престол! А еще — сомнения в мотивах бабушки Клариссы, и о том, что при ее появлении во дворце, в небе зажглась «кровавая звезда Лур» (больше чем уверена: ни в одном астрономическом атласе не найдется звезды с таким названием!). Сетования на необъективность и чрезмерную мягкость советника Ривена. Недовольство молодостью и беспечностью телохранителя короля — Лаверна Брана. Досталось всем!.. Похоже, звездочет больше смотрел на королевский двор, а не звезды изучал.

Зависть, вот к какому выводу я пришла. Все, о ком писал звездочет, были магами. По крайней мере, из тех, кого я знала. Бабушка, Ривен, дядя Сельван… Лаверн Бран наверняка тоже был стихийником, как и его младший брат Кайлен, который охранял папу. Чем сильней был дар, тем с большей горячностью обрушивался на человека звездочет.

Не удивительно, что записной книжке потребовалась такая защита. За одни только высказывания о лучших людях королевства можно было отправиться в тюрьму! Но, помимо этого… В записной книжке действительно был сохранен магический опыт… только, как выяснилось, вовсе не звездочета! Часть страниц занимали путанные теоретические рассуждения о смешении магических типов: редких случаях, при которых у мага могли наблюдаться склонности к магии, имеющей разные основы. Тема в высшей степени сомнительная. А звездочет еще и делал умозаключения. Например, он полагал, что печати — суть результат возможности смешения магических типов. Потому все маги без исключения способны пользоваться печатями, а формулы их активации и отмены — универсальны. Реальная применение той или иной печати зависит, конечно, от уровня магического дара. Но потенциально на это способен каждый маг!

А вот создавать новые печати, как считал звездочет, могут лишь те маги, кто получил так называемый «любопытный врожденный порок» — то самое смешение. Потому-то Эртали и славились как мастера печатей: едва ли не единственные на всем белом свете! Такими мастерами были и мой дед, Лиллен Эрталь, и мой дядя Сельван. У папы никаких «пороков» не было. И за эту формулировку звездочета тоже следовало бы серьезно наказать!

Но старик и на этом не остановился. Он… следил за дядей Сельваном с тех самых пор, как тот создал свою первую печать. И если бы только следил! Нет, звездочет скрупулезно зарисовывал плетения, подкрепляя их собственными пометками и замечаниями. И снова — не стыдился критиковать своего правителя!

Я не сразу поверила в то, что мне открылось! Подлое, низкое воровство!

По сравнению с недостойными действиями звездочета поступки Тиля Линезского были просто шалостями!

Старик оправдывался тем, что, во-первых, Сельван не трудился запоминать печати, которые изобретал. Во-вторых, звездочет утверждал, что сам королевскими печатями не пользовался и намерен был показать их Сельвану, когда он станет… достойным правителем. Так и было написано: «когда станет»! Спасибо, что не «если»!

Подумать только! Звездочет брался судить своего повелителя!

А еще — он бессовестно врал. Потому что так и не отдал записей дяде Сельвану. Он наверняка рассчитывал, что вовсе не Эрталям, а его собственным потомкам достанется бесценное наследие, приправленное крамольными рассуждениями.

Но справедливость все же восторжествовала, и записная книжка попала ко мне.

Я смогла разобраться далеко не во всех плетениях, но кое-какие печати все же освоила и не собиралась останавливаться на достигнутом.

Это и была моя ответственность и моя забота об Эрвине, который рано или поздно станет королем. Безусловно, записная книжка должен был перейти к нему. Но прежде я просто обязана была убедиться, что печати действуют именно так, как утверждал в записях звездочет, и что среди них нет умышленных ловушек и ошибок, допущенных по невнимательности. Ведь зная Эрвина, я с уверенностью могла сказать: заполучив любопытный сборник заклинаний, брат не преминет опробовать каждое. И я не могла допустить, чтобы случилось несчастье…

Сейчас меня интересовала одна из печатей, плетение которой я разобрала с большим трудом, но пока не рисковала опробовать. Ровно до сегодняшнего дня, ведь теперь эта печать могла мне помочь!

Теперь я была спокойна и сосредоточена. Вызвала камеристку.

— Вейри, есть ли у тебя запасное форменное платье, которое ты могла бы принести сюда?

Моя камеристка, как и телохранители нашей семьи, носили одежду со вставками королевских цветов. Она отличалась о формы дворцовых горничных и лакеев. Сейчас на Вейри было серое платье с синими вставками. Платье было простое, почти лишенное оборок и рюшей, а шнуровка корсажа была такова, что ее получилось бы затянуть вручную, без посторонней помощи.

— Платье, ваше высочество? — растерялась девушка. Я вздохнула, чтобы взять паузу — мне требовался предлог, которого я пока не придумала.

— Мне нужно, — сказала я. — Это ненадолго, обещаю, оно вернется к тебе в целости и сохранности.

Вейри все еще колебалась, и я представила, как она обсуждает эту тему по секрету с подружками. Конечно, камеристка не болтушка, но… мало ли. Пусть уж лучше расскажет нелепицу, в которую все поверят. Да и сама не додумается до чего-то…

— Ваше высочество, да что вы замыслили такое?

Вот-вот! И камеристка туда же! Все относятся ко мне так, будто я только и совершаю бессмысленные шалости! Я раздраженно оборвала:

— Вейри, ты несешь вздор! Платье нужно мне… для вдохновения. Я пишу роман… сказку. И героиня там как раз камеристка при сказочной принцессе. Я не уверена, что права в деталях. Мне было бы проще, будь у меня подходящая одежда… ты понимаешь?

Вейри смотрела на меня изумленно, но возражать больше не решилась. Да и какие могут быть возражения? Я радовалась собственной сообразительности.

— Что же, тогда ступай, — распорядилась я.

Но не тут-то было.

— Простите, ваше высочество… может, я принесу вам платье, которое надевала лишь раз, на прошлый бал? — несмело предложила Вейри.

Я раздраженно махнула рукой.

— Да ведь это же совсем не то! Уж бальных платьев я повидала бесчисленное множество и прекрасно осведомлена, как они устроены. Простое платье — вот, что меня интересует!

Вейри покраснела. Быть может, я была слишком резка, указывая на ее положение. Да ведь, никакой клеветы я не возвела! А на правду обижаться не просто глупо — бессмысленно. Она ведь от этого не перестанет быть правдой!

Когда камеристка ушла, я вздохнула, прислонившись спиной к двери. Как же сложно договариваться с людьми! Каждый норовит усомниться в разумности твоих слов!

Никакого романа я, разумеется, писать не собиралась. Платье нужно было мне совсем для другого. Я намеревалась опробовать печать «второй кожи». Так назвал ее звездочет. Мог бы придумать что-то менее… Противное. По крайней мере, меня передергивало каждый раз, когда читала это названием. Мне мерещились змеи, отторгающие свой кожный покров и приобретающие вместо него новый…

На деле речь шла о наведенной личине — заклинании энергоемком и ненадежном. Чуть отвлечешься, потеряешь закреп — и личина «поплывет».

Однако звездочет со свойственной ему уверенностью заявлял, будто «вторая кожа» мало того, что не снимается, так еще и не обнаруживается большинством магов. То есть, он полагал, что маг, способный заметить признаки личины, должен был сравняться с дядей Сельваном по силе. А таких он не знал. Папино имя в дневнике почти не упоминалось. Похоже, восхищенный способностью короля создавать печати, звездочет вообще не видел иных магов вокруг.

И как же замечательно, что звездочет не додумался продавать королевские секреты другим магам. Шпионам (например, линезским) очень пригодилось бы знание этой печати. Кто знает, может быть, именно записная книжка интересовала Тиля все это время… Ведь он знал дядю Сельвана, мог слышать и видеть достаточно!

Судя по записям звездочета, король Сельван использовал упрощенную печать — для того, чтобы посещать занятия в Академии магии. «Вторую кожу» же он нарисовал как-то в задумчивости на столе, но потом стер ее. Однако звездочет бахвалился тем, что так навострился запоминать плетения и ему хватило одного взгляда, чтобы потом воспроизвести печать в точности.

Научился запоминать за кем-то по-настоящему талантливым… Вот уж действительно — есть, чем гордиться! Звездочет меня раздражал. Но я не испытывала угрызений совести, используя дядины печати. Я ведь тоже Эрталь, значит — наследница знаний, имею полное право ими пользоваться. В отличие от некоторых!

Я дождалась возвращения Вейри. Камеристка положила платье в кресле и вышла, оглянувшись на меня.

— Спасибо, Вейри! Я не выйду к завтраку. Сходи без меня.

У нас разрешалось пропустить завтрак, но для того, чтобы не выйти к обеду требовалась серьезная причина. И я не собиралась привлекать к себе излишнее внимание. Вейри не удивилась моему нежеланию завтракать и ушла.

Теперь можно было приступать к делу. Но прежде я заперла дверь.

Потом занялась магическим плетением. Держать столько нитей печати было трудно. И надо же было Сельвану придумать такое сложное плетение! Я потому прежде и не решалась проверить действие «второй кожи», но теперь она была необходима, так что я постаралась. Наконец, печать вспыхнула, зависнув передо мной в воздухе. Я в восхищении разглядывала полученный результат. Ах, что за красота! Какая же я молодец! Жаль, что никто не узнает, во всяком случае, сейчас. Смысл ведь как раз в том, чтобы скрыть свои действия ото всех, а прежде всего — от Тиля Линезского.

Мои пальцы коснулись печати. Она будто только этого и ждала: свет потек по коже, впитавшись в ладонь. Какое-то время рисунок еще был виден, но потом растворился, не оставив и следа. Только после этого я решилась взглянуть в зеркало…

И радостно выдохнула. Сработало… Сработало! Из зеркала на меня смотрела вовсе не принцесса Юстина, а камеристка Вейри.

Вот теперь я могла пойти к Тилю и подбросить ему фишку. А также передать извинения от принцессы. Мне не придется говорить от собственного имени и, в то же время, я извинюсь лично, хоть Тиль об этом и не узнает. Но главное — я исполню папино желание.

Не менее сложным оказалось самостоятельно снять собственное платье. Я едва не вывернула себе руки. Но было бы глупо не справиться с платьем после того, как я нарисовала столь сложную печать и смогла напитать ее силой!

А вот облачиться в форменное платье не составило труда! Я покружилась перед зеркалом, любуясь собой.

План мой был прост. Вейри не уходила завтракать без меня, но раз ее отпустили, она, разумеется, отсутствует. А когда вернется — будет читать, если я ее не позову. Когда Вейри увлекается романом, рядом с ней можно из пушки палить. Этим обстоятельством я и намеревалась воспользоваться. Пока Вейри будет у себя, я смогу осуществить свой план…

Тут размышления мои прервал стук в дверь.

— Ваше высочество! — послышался голос камеристки. Я вздрогнула и даже дыхание затаила, лишь через мгновение сообразив, как глупо выгляжу. Вейри не могла узнать, чем я занята. Так что не о чем беспокоиться.

— Что тебе нужно? — холодно спросила я, подойдя к двери. — Разве непонятно, что я хочу побыть одна?

— Но его величество, ваш отец, желает видеть вас…

Ох! Вот этого я не ожидала. Папа решил поговорить со мной в самый неподходящий момент! Придется снять печать и потом начать все сначала.

— Я все поняла, Вейри, скоро выйду.

— Быть может, вам помочь с платьем или прической?

До чего же она сегодня надоедлива!

— Я позову, если понадобится, — почти выкрикнула я. — Иди пока к себе!

Вейри все же соизволила отойти от двери. Я раздраженно фыркнула и, сосредоточившись, нарисовала в воздухе пальцем печать отмены. Уже давно бы это сделала, если бы не бесконечные разговоры!

Снять наряд камеристки не составит труда, а вот потом придется все же позвать на помощь, чтобы облачиться в новое платье… Размышляя так, я повернулась к зеркалу.

И застыла.

Я была уверена, что провела отмену печати правильно!

Но из зеркала на меня по-прежнему смотрела Вейри, а вовсе не мое отражение.