Украинская зима

Труп в Бучанском саду

И вот мы снова в машине, едем по трассе, теперь уже в Бучу, где находится дача Андрея и Люды.

Мы проезжали уже знакомые контрольно-пропускные пункты с палатками, завешенными защитной маскировкой и охраняемые вооружёнными караульными. По обе стороны дороги темнели смешанные лиственные и хвойные леса, всё вокруг было покрыто снегом.

Наконец мы въехали в Бучу — пригородное живописное местечко, утопавшее в рощах, парках и аллеях. Иногда нам на пути встречались и обычные старенькие дачи или неказистые домишки местных жителей, лишённые каких-либо эстетических излишеств. Но было и множество новых домов с оригинальной архитектурой, даже с изыском и претензией, с колоннами и портиками. В этом благолепии совершенно «не к месту» то тут то там чернели наполовину обгоревшие разрушенные дома.

— Замечаешь, как машина прыгает? Это значит, по этой дороге шла бронетехника и разбила асфальт, — объяснил мне Андрей, сбрасывая скорость. Неожиданно он нажал на тормоз, остановив машину возле перекрёстка, где у обочины торчал из земли обрубок ствола какого-то дерева. — Здесь росла наша знаменитая бучанская липа.

— Чем же она прославилась? — спросил я.

— Сейчас узнаешь. Итак: когда-то на этом месте росла липа. Дерево было уже старым, могло рухнуть от первого ветра. Все говорили, что нужно его спилить во избежание несчастного случая, чтобы никого, не дай бог, не раздавило. Обращались даже в местный совет, но, как ты понимаешь, до дела так и не дошло. Началась война, сюда вошла русская бронетехника. Один их танк остановился вот на этом месте, вероятно, танкист не знал, куда ехать дальше. Или, может, захотел подышать свежим воздухом. Он открыл люк и вылез наружу. И дерево вдруг рухнуло на него. Представляешь? Раздавило москаля к х..ям! Один местный житель из окна своими глазами видел эту сцену и потом всем нам рассказал, — закончил Андрей своё повествование, резюмировав: — Даже наша природа против них.

Он завёл двигатель, и через несколько минут мы подъехали к невысокому двухэтажному дому за забором.

— Наша дача. Не помню, был ли ты здесь когда-нибудь? — спросил Андрей.

— Да, один раз, летом. Если не ошибаюсь, Люда тогда была беременна Богданом. Помню, всей компанией мы сидели за столом на пленере, отмечали какой-то праздник: жарили шашлыки и пили наливку, а её отец приносил и приносил нам только что собранные овощи и фрукты. А почему здесь нет ворот? — удивился я, когда мы подошли к тому месту, где должны быть ворота. Но вместо них к высоким столбам были прислонены два больших ржавых жестяных листа, посечённые пулями и осколками снарядов.

— Чтобы ты понял: в нашем доме жили русские. А дело, думаю, обстояло так: когда они взяли Бучу, один из их экипажей выбрал наш дом для своего проживания. Им просто в облом было открывать ворота, они въехали сюда прямо на своём бэтээре: снесли ворота, раздавили все кусты, разрушили и дорогу к нашему дому, и крыльцо. На следующий год мне здесь придётся всё отстраивать и восстанавливать, — оттянув прислонённый к столбу лист жести, Андрей пропустил вперёд Люду и меня, а потом и сам пролез в щель.

Мы очутились внутри дачного участка.

В доме мы заварили и выпили кофе. Потом мы все вместе переносили из подвала в дом какие-то коробки.

— Вот здесь они спали, — сказала Люда, указывая на раскладной светлый диван в одной из комнат.

Весь диван был в каких-то тёмных мутных пятнах и потёках.

— Они что, мочились прямо на диван? — спросил я.

— Не знаю. Я хотела его выбросить, но для этого его надо вынести и заказать машину, чтобы его отвезли. Пробовала его отчистить — ничего не получается, — пожаловалась Люда. — Когда мы вернулись сюда после того, как их здесь уже не было, я обратила внимание, что все стены в доме внизу были в чёрных полосах от их сапог. Не знаю, зачем они били стены сапогами? Может, они были постоянно пьяными? Или это у них считается особым шиком — бить по стене сапогами? Наверное, они так били по стенам у себя в казарме.

— Именно так, — подтвердил Андрей.

— Представляешь, они съели всё, что у нас здесь было: всю крупу, всю сухофрукту, выпили весь чай, всё съели, даже гнилую картошку. Им нечего было жрать. Здесь на полу, когда мы приехали, повсюду валялись пустые упаковки одного и того же печенья, вафель и конфет — они это утащили из кондитерского магазина неподалёку от нас.

— Несчастные мальчики, они были голодными, — съязвил Андрей. — А вот зачем они прострелили мой лэптоп, непонятно, — Андрей взял со стола лэптоп, прострелянный насквозь в центре двумя пулями.

— Ты себе не представляешь, какая здесь после них стояла вонь. Сколько я здесь мыла полы и вычищала после них, не могу тебе передать. Этим летом мы мало что успели, только убрали и застеклили разбитые окна. В следующем году нам придётся чинить и потолки, видишь, изрешечены пулями, и стены, потрескавшиеся от взрывов, восстанавливать, построить крыльцо, по новой уложить дорожки, вынести отсюда всё, что о них напоминает, — и диван, и разбитые стулья. И снова всё перемыть.

— Да, будет мне работа этой весной, — усмехнулся Андрей.

— Андрюшечка, а что делать? Надо же всё привести в порядок.

— А я что, спорю? Я просто констатирую факт, — ответил Андрей.

Мы вышли из дома, собравшись ехать обратно.

— Вон там валялся труп русского военного, — неожиданно сообщила Люда, указывая рукой на место в саду возле забора.

— Серьёзно?

— Да. Знаешь, как это случилось? Когда в Буче шли бои, их бронетехника попёрла по дороге, что неподалёку от нашего дома. Но перед этим наши успели эту дорогу пристрелять. Русские вошли всем скопом, и наша арта их тут же накрыла. Ты наверняка видел тот знаменитый снимок, где на дороге в Буче стоит разбитая колонна русской бронетехники?

— Да, конечно, помню этот снимок. Правда, на том фото мне не всё было понятно: как случилось и почему на одном коротком участке дороги в небольшом подлеске стоит дюжина раскуроченных танков и бэтээров? Теперь более-менее ясно, — ответил я.

— А вот окончание этой истории. Когда наша артиллерия их накрыла, снаряды внутри танков и бэтээров повзрывались, и военных, сидевших в этих машинах, раскидало в разные стороны. Некоторые из них разлетелись на куски, туда — ноги, туда — руки, а к нам на участок залетел целый. Упал вот под этим забором. Мы тогда были в Киеве, а наш сосед оставался здесь, в Буче. Он мне звонит и говорит: «Люда, у вас у садку труп москаля валяеться. Просто, щоб ты про цэ знала». Понятно, думаю. И что же мне теперь делать? Как его вынести? Соседа просить об этом неудобно. Пришлось ждать. Когда наши их из Бучи выбили, мы с Андреем сюда приехали, позвонили в тероборону, и труп унесли. Вот так.

Прихватив коробки, мы с Людой пошли к машине, а Андрей остался — закрывал листами жести временные «ворота».

— Они тут, в Буче, много горя принесли, — продолжала Люда. — Ты наверняка знаешь, какие зверства они тут творили, причём не только кадыровцы и буряты, но и русские. Между ними нет никакой разницы, они все одинаковые. Наш сосед всё время оккупации жил в холодном подвале своего дома, они выгнали его в подвал и заставляли его прислуживать им. Многие жители прятались от них в подвалах, боялись выходить на улицу. Кстати, помнишь Сашу Шульгу? Он с вами учился в университете. У него здесь, в Буче, тоже дача. Так вот, он просидел в подвале, безвылазно, семнадцать дней, чтобы не попасть им на глаза. Русские обыскивали и допрашивали здесь всех мужчин, даже раздевали их и смотрели, какие у них наколки. У кого обнаруживали наколку с украинскими символами, то убивали, причём зверски убивали, с пытками. Насиловали женщин, похищали детей. Всем жителям было запрещено выходить на улицу самовольно, без разрешения. Наш сосед видел, как они однажды застрелили женщину, вышедшую из дома в магазин. Просто так — расстреляли в спину; её труп лежал на дороге несколько дней… Скажи, разве такое можно простить? — она ненадолго умолкла. Поправив очки, посмотрела куда-то вперёд и промолвила тихо, но твёрдым голосом: — Веришь — нет? У меня к ним нет ненависти, нет даже презрения. Одна только брезгливость.