Украинская зима

Шестиугольный талисман

С начала войны прошло десять месяцев. Наступил белый декабрь.

…

— Присядем на дорожку, — предложила моя жена, и мы все втроём — я с женой и сын — сели.

Давид тут же достал из кармана телефон и стал просматривать там какие-то месседжи. Он чему-то усмехался, слегка поглаживая щёку, покрытую элегантной «аристократической» щетинкой.

Не знаю, что заставило меня остановить на сыне взгляд. Что-то в его лице мне показалось новым, но я не мог понять, что именно. Ах, да, у Давида как будто немного изменилась форма лица; его лицо вытянулось, удлинилось, скулы слегка выдвинулись вперёд, а щёки впали. Мне почудилось, что я где-то видел точно такое же лицо, но не мог припомнить, где.

«Странно, я вижу сына каждый день, мы с ним вместе в кабине машины «скорой» проводим две смены в неделю, по десять-двенадцать часов в сутки. А только сейчас я обнаружил, что его лицо так изменилось. Но где же я видел точно такое же лицо?» — задавался я этим вопросом, поглядывая на сына. Но ответа так и не нашёл.

— Пора. Поехали.

Мы все трое поднялись.

Сын вытянул из пазов ручку лежавшего на полу большого чёрного чемодана на колёсиках. Жена подошла к иконе Богородицы в углу и, слегка поклонившись, перекрестилась. Что-то прошептала тихо, наверняка просила защиты мне в дорогу.

А я, выходя из дому, остановился перед фотографией своей бабушки Ханы, стоявшей на книжной полке. Бабушка улыбнулась мне с фотографии. И я сразу понял, что она будет моим ангелом-хранителем в этой поездке. Именно так — в этой поездке — она.

Я хотел взять у сына из рук чемодан, но он отказался:

— Папа, релакс. Я сам.

Мы подошли к машине, припаркованной возле дома. Давид открыл багажник, легко подхватил тяжёлый чемодан и уложил его в авто. Потом он сел за руль, а мы с женой — на заднее сиденье.

Завёлся мотор: «Р-р-р…» Поехали.

По дороге в аэропорт мы с женой говорили о том, что в Киеве сегодня опять отключили свет на полдня, что, по мнению какого-то очередного военного эксперта, вторжение русских из Белоруссии всё-таки состоится, но, вероятно, не в этом месяце. Жена рассказывала, что сегодня во время ланча на работе разговаривала по Мессенджеру со своей киевской подругой, ещё в конце весны уехавшей из военного Киева в Амстердам к своей взрослой дочери, которая жила там давно. Так вот, материально у подруги всё окей, но морально ей там очень трудно: с дочерью общего языка нет, эта война её дочку почему-то мало интересует. Подруга моей жены чувствует там себя лишней, не у дел, без работы, без любимого дела — она кинорежиссёр. Поэтому она собирается вернуться в Киев.

— Понятно.

— Юрчику, одевайся там потеплее. Я смотрела прогноз погоды в Украине, там всю неделю будет снег. И холодрыга. Я тебе положила ещё одну пару тёплых носков. И, пожалуйста, без геройства, никуда не лезь, ладно?

— Ладно.

Я был благодарен жене за то, что она без лишних сцен и выяснений приняла моё решение поехать на пару недель в Киев. У меня в колледже как раз закончился осенний семестр, каникулы аж до середины января. Я знал, что с той минуты, как я ей сообщил о своём намерении отправиться в Украину и что уже взял билеты, жена переживает и волнуется. Но она ни разу не подала виду. Мы с ней жили вместе очень долго и в своём взаимопонимании достигли такого уровня, когда общение строится по принципу умолчания: «я знаю, что ты знаешь, что я это знаю». Применимо к данной ситуации, я знал, что жена знает, что ещё с лета я хотел поехать в Киев, хоть ей этого не говорил. Поэтому моё решение для неё неожиданным не было.

— Домовылыся? Так чи ни? Будэш обэрэжним? — спросила она по-украински. С первой недели войны она старалась как можно чаще говорить по-украински.

За годы нашего супружества она при мне не произнесла ни одного слова на украинском языке. Я даже не предполагал, что моя жена знает укранский. Понятно, она родилась и выросла в Киеве, мову понимала, но последний раз по-украински говорила, наверное, в школе на уроке украинского языка и литературы. И больше нигде. У неё дома в семье говорили только по-русски.

В Америке украинский язык, понятно, ей не был нужен вообще. Все филологические усилия были направлены на изучение английского. К тому же, как я уже сказал, для моей жены Украина никогда не была страной, лишь территорией. И вот пожалуйста — она перешла на мову! Все десять месяцев с начала войны она смотрела новости и блоггеров на ютюб по-украински, смотрела онлайн современные украинские фильмы. На работе её сотрудница принесла ей СД-диски с записями малоизвестных буковинских и галичанских народных песен. Жена просила и меня разговаривать с ней дома по-украински, так как благодаря моей учёбе в университете на гуманитарном факультете мой украинский был лучше, чем у неё. Она и к нашему сыну обращалась на украинском в надежде, что он таким образом выучит хоть что-то.

— Подъезжаем. Папа, где мне остановиться? — спросил Давид, когда наша машина уже катила по шоссе аэропорта.

— Подъезжай прямо к дверям терминала, — сказал я. — Сынок, чем ты будешь заниматься все три недели каникул?

— Первые две недели буду много работать, возьму несколько ночных смен, — ответил Давид.

— Зачем?

— Папа, ты что, забыл? В начале января я еду с Лорейн на неделю кататься на лыжах. Поэтому мне нужны деньги.

— Окей, работай. Но, пожалуйста, не торопись, когда будешь иметь дело с пациентами-бегемотами. Помнишь, я тебе показывал несколько раз, как надо поднимать носилки с тяжёлыми пациентами, чтобы опять не сорвать себе спину? Кстати, у тебя боли в спине уже прошли? — спросил я, имея в виду недавний случай, когда мы с Давидом во время смены спускали на носилках с четвёртого этажа чернокожую, страдающую ожирением. Давид тогда, поспешив, резко выпрямил спину и, поднимая носилки, потянул себе какую-то мышцу на спине. Могло быть и хуже — мог повредить себе позвоночник.

— Хорошо, папа. Ты тоже будь осторожен.

Он остановил машину возле здания терминала, проскользнув в небольшое свободное пространство на дороге, запруженное машинами.

Мы все втроём вышли. Я взял чемодан.

— Юрчику, любый, будь ласка, бэрэжи сэбэ, — привстав на цыпочки, жена обняла меня и поцеловала.

Приятная лёгкая грусть защемила мне сердце. Поцелуи во время прощания на вокзале — это всё, что остаётся от юношеской влюблённости. В рутине семейной жизни поцелуи, увы, незаметно теряют своё романтическое содержание и становятся лишь частью секса.

— Гудбай, сынок. Береги маму, — мы с Давидом пожали друг другу руки, и я пошёл к зданию.

— Папа, подожди! — услышал я сзади. Подошедший Давид слегка смутился, будто бы собирался раскрыть мне какую-то великую тайну. Наконец он вытащил из кармана джинсов и протянул мне что-то, зажатое в кулаке. — Это талисман. Он очень сильный, он мне помогал не раз. Возьми его с собой. Он и тебе поможет.

Сын сунул мне в руку что-то металлическое. Это была маленькая бронзовая шестиконечная звезда на цепочке.