ГЛАВА 2 ГЕТМАНЩИНА: ЗАРОЖДЕНИЕ НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКОГО МИФА (XVII–XVIII ВЕКА)

Феномен наций в его модернистском понимании возник в Европе в XVII–XVIII столетиях. Ранее идентичности преимущественно выстраивались на религиозной основе. Параллельно процессы, напоминающие европейское нациостроительство, происходят и в Малороссии. Однако обнаруживались существенные отличия. Специфика развития Малороссии в этот период определялась транзитным состоянием нахождения в системах Речи Посполитой и Московского царства. В Речи Посполитой предлагалось положение идентичности второго сорта, в Московском царстве — слияние с державной идентичностью. Казацкую старшину не удовлетворяли обе перспективы.

Переход от идентичности религиозной к идентичности национальной представлял второе измерение малоросского транзита XVII–XVIII веков. Это не был переход одномоментный. И в этой связи особо важно было бы проследить роль конфессионального фактора Украины в выработке повестки национализма и сепаратизма.

Униатский комплекс украинского национализма

Национализм чаще всего имеет в своей генезисной основе комплексы национальной неполноценности. Происхождение же комплексов, как правило, сопряжено с некой родовой травмой. Родовая травма народа — это нравственно предосудительное деяние, сопряженное со становлением его коллективной идентичности. Таким нравственно предосудительным деянием может, в частности, оказаться предательство. В истории народов периода преобладания религиозных идентификаций это было отступлением от веры, принятием веры противников.

Совершенное отступничество развивается в комплекс.

И способом подавления собственного комплекса оказывается ненависть к тем, кто этого предательства не совершил. В случае с религиозным отступничеством это ненависть к тем, кто остался стойким в вере. И вот уже предавшая веру часть общности совершает второе преступление: обрушивается на тех, кто не предал, физически истребляет бывших единоверцев.

Такое предательство, а соответственно и такой комплекс, существует и в истории украинского национализма. Речь идет о принятии в 1596 году Киевской митрополией, находившейся в подчинении у Константинопольскому патриарха, Брестской унии с переходом в подчинение римскому папе. Униатский проект был сопряжен с процессом Контрреформации, попыткой папства взять реванш за отступление времен Реформации. Идеологом объединения католиков и православных под властью римского папы выступал иезуит, первый ректор Виленского университета Петр Скарга[38]. Другой идеолог объединения — папский легат в Восточной Европе, секретарь генерала ордена Общества Иисуса Антонио Поссевино — даже побывал в 1582 году с соответствующей миссией в Москве, где имел диспут о вере с Иваном Грозным[39]. Одномоментный переход в католицизм православных представлялся в Риме нереалистичным (хотя многие из представителей западнорусской знати сравнительно легко перешли в латинский обряд), и униатство рассматривалось первоначально как переходная фаза в процессе восстановления церковного единства.

С Брестской унии, вероятно, было бы правильно рассматривать историю Смутного времени в России. Без польского фактора Смута была бы невозможна. Идеологическим же проектом Польши и стоящего за ней папства было стремление насаждения унии.

Тезис о «дряхлости» греческого Востока составил идеологическую основу иезуитской пропаганды перехода в униатство. Москва в противовес этому доказывала жизнеспособность православия и наличие в нем, благодаря крещению Руси, большей молодости, чем на католическом Западе. В соответствии с данной полемикой актуализировался вопрос об автокефалии Русской церкви, что связывалось с учреждением патриархата. Греческая церковь и на Руси признавалась одряхлевшей. Но утверждение Московской патриархии подразумевало переход права духовного лидерства в православном мире от «одряхлевших греков» к «молодой Руси». Таким образом, подразумевалось, что «Восток, — пояснял эту логику А. В. Карташев, — не умирает, а возрождается и зовет к тому же возрождению своих братьев в Литве и Польше». Актуально в контексте современных политических вызовов резонирует карташевская интерпретация событий «Смуты»: «Рим в 1596 г. одержал, бесспорно, крупную победу и над православием и над русским народом. Последствия ее дожили и до нашего времени. Победу латинской стороны создали соединенные силы: власти польского короля, систематических усилий иезуитского ордена и силы аристократического шляхетского давления в старой сословной Польше.

На фронте самозащиты выявилась глубокая инерция привязанности восточноевропейских народов к греческому православному культу и быту. И, может быть, самым глубоким подпочвенным фактором, сохранившим и даже возродившим русское православие в Польском королевстве, было неустранимое соседство географически неотделимой, имперски сильной Московской России. Не раз увлеченные польские патриоты в течение трехсотлетнего периода полонизации и униатизации подчиненных Польше русских областей и русского населения восклицали с историческим самовнушением: «Нема Руси!» (Niema Rusi!). Но реальность победила. Социально, культурно, экономически обессиленный и приниженный русский народ не поддался уничтожению. Благодаря историческим условиям, в большинстве своем он влился в общерусское имперское тело, а в своей отдаленной юго-западной части (Галичине) скристаллизовался в особый национальный тип, упорно отстаивавший себя от полонизации»[40].

Как свидетельствуют исследователи, принятие Брестской унии осуществлялось с многочисленными нарушениями, путем подлога и при игнорировании мнения большинства. Не было, как указывает историк церкви А. В. Карташев, никакого реального, легитимного собора, от которого будто бы и исходила инициатива перехода в унию[41]. Фактически вся операция была осуществлена группой представителей высшего клира Киевской митрополии: Михаилом Рогозой, Кириллом Терлецким, Ипатием Потеем — при опоре на польскую королевскую власть (рис. 3). Большинство священнослужителей и паствы осталось в православии, вступив в борьбу за сохранение веры. Брестская уния и стала катализатором русского национально-освободительного движения в Речи Посполитой.

Рис. 3. Униатский фактор в генезисе украинского национализма


Между тем православие королевскими властями было поставлено вне закона. Предписывалась передача храмов и монастырей униатам. Православные не подчинялись, и храмы занимались силой, а на протестующих обрушивались репрессии. Занят униатами был Софийский собор, но Киево-Печерская лавра оставалась за православными. Процесс захвата храмов и монастырей в западно-русских землях очень напоминал аналогичные процессы на современной Украине, свидетельствуя, что история повторяется. Находившиеся под запретом и лишенные храмов, приверженцы православия организовали святилища в лесах. Там их находили и уничтожали[42].

Лидером антиуниатского движения стал западнорусский магнат, киевский воевода Константин Острожский, известный, помимо прочего, созданием Острожской типографии, в которой работали Иван Федоров и Петр Мстиславец. После его смерти в 1608 году эстафету лидерства в борьбе за православие принимает часть запорожских гетманов. Из священнослужителей видную роль в борьбе против унии сыграл духовный писатель Меле-тий Смотрицкий, вынужденный, спасаясь от преследований, бежать за рубеж, а под конец жизни принужденный к униатству. Распространился жанр «плачей», описывающих попрание православной веры в Речи Посполитой. Королевская власть подвергала такую литературу запретам. Помимо официальных изъятий церквей у православных, имели место самочинные нападения на них католиков и униатов, расправы над православными активистами.

Важной вехой в этой борьбе стало восстановление Киевской православной митрополии приехавшим в Киев в 1620 году патриархом Александрийским Феофаном III. Годом ранее, находясь в Москве, Феофан интронизировал в патриаршем чине Филарета Романова. Посещение Александрийским патриархом Москвы и Киева составляло единую миссию и, очевидно, требовало соответствующей скоординированности действий. Польский король Сигизмунд III восстановленную Киевскую православную митрополию не признал, а Феофана III объявил турецким и русским шпионом. Борьба еще более обострилась. В этих условиях в 1625 году состоялось первое обращение к московскому государю о переходе Малороссии в состав России. С соответствующей миссией к царскому двору выезжал киевский митрополит Иов. Было это более чем за четверть века до Переяславской рады и свидетельствовало о том, что соответствующий запрос вызревал долго и не носил конъюнктурный характер. Однако тогда московское правительство включиться в борьбу за Малороссию отказалось.

Фиксация этого отказа важна также как свидетельство того, что воссоединение малоросских земель с Россией не было, как утверждают сегодня на Украине, проявлением русской империалистичности, а инициировалось самими малороссами ввиду национальных и религиозных притеснений в Речи Посполитой.

Только после вступления на королевский престол в Польше Владислава IV существование Киевской православной митрополии было легализовано. Униатско-православный конфликт это, естественно, не исчерпало. Возвращать православные храмы униаты не собирались. Активизирует свою деятельность созданный для продвижения идеи унии Орден василиан, устав которого в 1631 году был утвержден папой Урбаном VIII. Западнорусские земли погружались в бездну гражданской войны, предопределяя неизбежность будущей хмельнитчины. В этом раскладе сил униаты, если называть вещи своими именами, оказывались в положении национал-предателей.

Особо показательна в раскрытии генезиса истории украинского национализма деятельность униатского архиепископа Иосафата Кунцевича. Радикализм Полоцкого архиепископа пугал даже сторонников унии. Касавшиеся его деятельности видные российские исследователи-историки, среди которых С.М. Соловьев, М.В. Толстой, А. В. Карташев, дают ему такую общую оценку: фанатик, отличавшийся бесчеловечной жестокостью, организатор насилия и погромов. По наущению Иосафата, к примеру, королем была казнена группа могилевцев, выступавших против перехода в унию. Дело доходило до того, что по указанию Кунцевича погребенных православных вырывали из земли. В итоге ненавистный архиепископ был убит во время стихийного народного восстания 1623 года в Витебске, что, учитывая его репрессивную деятельность, неудивительно. Удивительно другое: для католической церкви и униатов он стал героем. В 1867 году при папе Пие IX он был причислен клику святых. Папа охарактеризовал кровавого архиепископа как «апостола единения» и провозгласил в качестве патрона для Руси и Польши. Иосафат Кунцевич, чьи останки с 1946 года находятся в базилике Святого Петра в Риме, и по сей день высоко почитается в католической традиции и среди грекокатоликов[43].

После отпадения от Польши Левобережной части Украины обращение в унию православного населения на оставшихся в составе Речи Посполитой землях усилилось. После разделов Польши при Екатерине II обнаружилось, что вся церковная структура на воссоединенных с Россией землях находится в подчинении униатов. Своими униатов католики все равно не считали, использовали в отношении них уничижительные характеристики. Екатерина II заняла позицию обратного перехода униатов в православие, полагая, что обращение в унию было насильственным. Большинство священников и паствы так и поступило, но оставались и сторонники унии. При Павле I и Александре I грекокато-ликам (униатам) были даны послабления и насильственный перевод в православие воспрещался. Участь греко-униатской церкви в Российской империи решила активная поддержка униатами Польского восстания 1830–1831 годов. Для Николая I стала очевидной враждебность ее России, и император поддержал инициативу части униатского духовенства во главе с епископом Иосифом Семашко по переходу униатов в православие[44]. Решение о восстановлении единства с Русской православной церковью было принято на Полоцком соборе 1839 года. Но на уровне сознания жителей региона смены религиозных идентичностей не могли пройти психологически безболезненно. Даже в той части западнорусского населения, которая вернулась в православие, не все принимали свое единство с теми, кто стойко держался православия на востоке.

Гетманские измены

История гетманщины представляла череду измен, смены покровителей. Религиозная принадлежность не являлась в данном случае принципиальным препятствием. Враждебные действия против русских совершались частью казаков как до, так и после Переяславской рады. Фактически сепаратизм был уже кристаллизован в Запорожской Сечи[45]. Ниже его проявления даются в хронологическом порядке гетманских правлений.

Табл. 1. Гетманские истоки украинского сепаратизма и национализма



Переяславская рада: миф о конфедерации

Переяславский договор интерпретируется в рамках украинского национального мифа как союзническое соглашение между Украиной и Россией, грубо нарушенное последней. Будто бы в 1654 году учреждалась российско-украинская конфедерация. На миф о конфедеративном характере Переяславского договора опирался Николай Михновский в культовой для украинских националистов брошюре «Самостийная Украина»[46]. К тем правам, которые будто бы давались Переяславским договором гетманству, согласно самостийническому мифу, относились:

1. Принадлежность всей полноты законодательной и административной власти на Украине гетманству, невмешательство царского правительства во внутренние дела украинского государства.

2. Наличие у Украинской державы своего самостоятельного, отдельного от российского войска.

3. Республиканский характер Украинского государства в форме гетманства.

4. Запрет для неукраинцев на занятие любых государственных должностей на Украине.

Рис. 4. Миф о Переяславской Раде


5. Выборы украинцами собственного главы государства — гетмана — без предписания Москвы, извещательный характер представления того царскому правительству.

6. Незыблемость стародавних прав и вольностей украинского населения, нераспространяемость на Украину российских законов.

7. Право вступления гетманства в свободные международные отношения с другими иностранными государствами[47].

Никаких реальных документальных подтверждений всех этих положений нет. Более того, некорректным оказывается при ознакомлении с источниками и само понятие «Переяславский договор». Дело в том, что в 1654 году имел место не договор двух сторон, а челобитная от одной стороны другой. Ни о какой конфедерации также, естественно, речи не шло (рис. 4). Действительно, царское правительство признавало сложившиеся исторически определенные вольности края, его определенной автономности, но не более того. Гетман, полковники и старшина принимали присягу, клянясь быть «вечными подданными его царскому величеству всероссийскому и наследникам его»[48].

Для того чтобы убедиться в неконфедеративном характере выстраиваемых отношений, целесообразно ознакомиться с ключевыми документами, отражавшими процесс вхождения Украины в состав России.

Из решения Земского собора в Москве о воссоединении Украины с Россией, 1 октября 1653 года[49]

…А о гетмане о Богдане Хмельницком и о всем Войске Запорожском бояре и думные люди приговорили, чтоб великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Русии изволил того гетмана Богдана Хмельницкого и все Войско Запорожское з городами их и з землями принять под свою государскую высокую руку для православные хрнстиянские веры и святых божиих церквей, потому что паны рада и вся Речь Посполитая на православную християнскую веру и на святые божии церкви востали и хотят их искоренить, и для того, что они, гетман Богдан Хмельницкой и все Войско Запорожское, присылали к великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичю всеа Русии бити челом многижда, чтоб он, великий государь, православные християнские веры искоренить и святых божиих церквей разорить гонителем/л.40/ их и клятвопреступником не дал и над ними умилосердился, велел их принята под свою государскую высокую руку. А будет государь их не пожалует, под свою государскую высокую руку Припяти не изволит, и великий б государь для православные християнские веры и святых божиих церквей в них вступился, велел их помирити через своих великих послов чтоб им тот мир был надежен.

И по государеву указу, а по их челобитью государевы великие послы в ответех паном раде говорили, чтоб король и паны рада междоусобье успокоили, и с черкасы помирились, и православную христианскую веру не гонили, и церквей божиих не отнимали, и неволи им ни в чем не чинили, а учинили б мир по Зборовскому договору.

А великий государь его царское величество для православные християнские веры Яну Казимеру королю такую поступку учинит: тем людем, которые в его государском имянованье в прописках объявились, те их вины велит им отдать. И Ян Казимер король и паны рада и то дело поставили ни во что и в миру с черкасы отказали. Да и потому доведетца их принять: в присяге Яна Казимера короля написано, что ему в вере христианской остерегати и защи-щати, и никакими мерами для веры самому не теснити, и никого на то не попутати. А будет он тое своей присяги не здержит, и он подданных своих от всякия верности и послушанья чинит свободными.

И он, Ян Казимер, тое своей присяги не здержал, и на православную христианскую веру греческаго закона востал, и церкви божии многие разорил, а в-ыных унею учинил. И чтоб их не отпустить в подданство турскому салтану или крымскому хану, потому что они стали ныне присягою королевскою вольные люди.

И по тому по всему приговорили: гетмана Богдана Хмельницкого и все Войско Запорожское з городами и з землями принять.

А стольники, и стряпчие, и дворяне московские, и дьяки, и жильцы, и дворяне ж и дети боярские из городов, и головы стрелецкие, и гости, и гостиные и суконные сотни, и черных сотен и дворцовых слобод тяглые люди, и стрельцы о государской чести и о приеме гетмана Богдана Хмельницкого и всего Войска Запорожского допра-шиваны ж по чином, порознь.

И они говорили то ж, что за честь блаженные памяти великого государя царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии и за честь сына его государева, великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии, стояти и против литовского короля война весть. А они, служилые люди, за их государскую честь учнут с литовским королем битися, не щадя голов своих, и ради помереть за их государскую честь. А торговые всяких чинов люди вспоможеньем и за их государскую честь головами ж своими ради помереть.

А гетмана Богдана Хмельницкого для православные християнские веры и святых божиих церквей пожаловал бы великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович, всеа Русии по их челобитью, велел их принята под свою государскую высокую руку.


«Мартовские статьи», представленные посольством

Богдана Хмельницкого в Москву, с решениями, вынесенные ми по каждому представлению[50]

Божиею Милостию Великий Государь Царь и Великий Князь, Алексей Михайлович, всея Великия и Малыя России Самодержец, и многих Государств Государю и Обладателю, Твоему Царскому Величеству.

Мы, Богдан Хмельницкий, Гетман Войска Запорожского, и все Войско Запорожское, и весь мир Христианский Российский до лица земли челом бьем.

Обрадовася вельми с пожалования великого и милости неисчетной Твоего Царского Величества, которую нам изволил Твое Царское Величество показать, много челом бьем Тебе, Государю нашему, Твоему Царскому Величеству, служити прямо и верно во всяких делах и повелениях Царских Твоему Царскому Величеству будем вовеки. Только просим вельми, яко и в грамоте просили есьмы, изволь нам, Твое Царское Величество, в том во всем пожалование и милость свою Царскую указати, о чем посланники наши от нас Твоему Царскому Величеству будут челом бить.

1. В начале изволь, Твое Царское Величество, подтвердив права и вольности наши войсковые, как из веков бывало в Войске Запорожском, что своими правами суживалися и вольности свои имели в добрах и в судах, чтоб ни воевода, ни боярин, ни стольник в суды войсковые не вступалися, и от старшин своих чтоб товариство сужены были: где три человека Козаков, тогда два третьего должны судити.

Решение:

Сей статье указал государь, и бояре приговорили: быть так по их челобитью.

2. Войско Запорожское в числе 60000 чтоб всегда полно было.

Решение:

Указал государь, и бояре приговорили: быти по их челобитью 60000 человек.

3. Шляхта, которые в России обретаются и веру по непорочной заповеди Христовой Тебе, Великому Государю нашему, Твоему Царскому Величеству, учинили, чтоб при своих шляхетских вольностях пребыли и меж себя старшин на уряды судовые обирали, и добра свои и вольности имели, как при Королях Польских бывало, чтоб и ныне, увидя таковое пожалование Твоего Царского Величества, склонились под область и под крепкую и высокую руку Твоего Царского Величества со всем миром Христианским. Суды земские и градские чрез тех урядников, которых они сами себе добровольно изберут, исправлены быть имеют, как и прежде сего; тако ж шляхта, которые казенную свою имели по крепостям на маетности тоща, и ныне чтоб или им поплачено, или на маетностях довлады дано.

Решение:

Сим статьям указал государь, и бояре приговорили: быть по их челобитью.

4. В городех урядники из наших людей чтоб были обираны на то достойные, которые должны будут и подданными Твоего Царского Величества справляти или удержати, и приход надлежащий в правду в казну Твоего Царского Величества отдавати.

Решение:

Указал государь, и бояре приговорили: быть по их челобитью. А быть бы урядникам, войтам, бурмистрам, райцам, лавникам и доходы денежные и хлебные, и всякие на государя сбирать им и отдавать в государеву казну тем людям, которых государь пришлет, и тем людям, кого для той сборной казны государь пришлет, над теми сборщиками смотреть, чтоб делали правду.

5. На булаву Гетманскую что надано, со всеми принадлежностями Министерство Чигиринское чтоб ныне для всего ряду пребывало.

Решение:

Указал государь, и бояре приговорили: быть по их челобитью.

6. Сохрани, Боже, на нас, Гетмана, смерти, понеже всяк смертен, без чего не может быть, чтоб Войско Запорожское само меж себя Гетмана избирали и Его Царскому Величеству извещали, чтоб то Его Царскому Величеству не в кручину было, понеже тот давный обычай войсковой. Решение:

Государь указал, и бояре приговорили: быть по их челобитью.

7. Имений козацких чтоб ни на что не отнимали, которые земли имеют, и все пожитки с тех земель чтобы при тех имениях добровольно владели, вдов, после Козаков оставших, чтоб и дети их такие ж вольности имели, как предки и отцы их.

Решение:

Государь указал, и бояре приговорили: быть по их челобитью.

8. Писарю войсковому чтоб по милости Его Царского Величества 1000 золотых для подписков, так и мельниц для прокормления, что великий расход имеет.

Решение:

Быть по их челобитью и давать из тамошних доходов.

9. На всякого полковника чтоб по мельнице, для того что расход великий имеют. Но когда милость будет Твоего Царского Величества, и больше того, чем Твое Царское Величество пожаловать изволит.

Решение:

Государь пожаловал — по их челобитью да будет.

10. Также на судей войсковых по 300 золотых и по мельнице, а на писаря судейского по 100 золотых.

Решение:

Государь пожаловал по их челобитью, а про судей спросить, сколько судей?

11. Также есаулам войсковым и полковым, что на услугах войска завсегда обретаются и хлеба пахать не могут, по мельнице бы им было, просим Твоего Царского Величества.

Решение:

Государь пожаловал по их челобитью.

12. На поделку снаряду воинского и пушкарей и на всех людей работных у снаряду просим Твоего Царского Величества, изволь имети свое Царское милостивое зрение, яко о зиме, тако и о сенях, такожде и на обозного 400 золотых.

Решение:

Государь пожаловал велел давать из тамошних доходов.

13. Права, наданные из веков от Князей и Королей духовным и мирским людям, чтоб ни в чем не нарушены были.

Решение:

Государь пожаловал велел быть по тому.

14. Послы, которые из века из чужих земель приход ют к Войску Запорожскому, чтоб господину Гетману и всему Войску Запорожскому, которые к доброму, вольно принять, чтобы то Его Царскому Величеству в кручину не было; а что бы имели противу Его Царского Величества, быть должными Его Царскому Величеству извещати.

Решение:

Государь указал, и бояре приговорили: послов о добрых делах принимали и отпускати, а о каких делах приходят и с чем отпустят, и о том писать к государю. А которые посланцы или послы присланы от кого будут с противным делом, оных задержав, писать к государю, а без государева указу их не отпускать; а с турским салтаном и с польским королем без государева указу не ссылаться.

15. Как в иных землях дань вдруг отдается, хотели бы и мы, и то б ценою ведомою давать о тех людях, которые Твоему Царскому Величеству надлежат. А если бы ина-ко быть не могло, тогда и на единого, воеводу не позволять и о том договариваться, разве бы из здешних людей обобравши воеводу, человека достойного, который имеет все те доходы в правду Его Царского Величества отдавати. А то для того имеют посланники наши договариваться, что, наехавши, воевода права бы нарушать имел и устано-вы какие делал, и то б были имелось с великою досадою, понеже праву иному не могут скоро навыкнуть и тягости такие не могут носить, а из здешних людей когда будут старшие, тогда против правды уставов здешних будут справляться.

Решение:

По сей статье государь указал, и бояре приговорили: быть по тому, как выше сего написано, сбирать войтам, бурмистрам, райцам, лавникам, а отдавать в государеву казну тем людям, кого государь пришлет, и тем людям над сборщиками смотреть, чтоб делали правду.

16. Прежде сего от Королей Польских никакого гонения на веру и на вольности наши не было. Всегда мы всякого чина свои вольности имели, и для того мы верно и служили, а ныне за наступление на вольности наши понуждены Вашему Царскому Величеству под крепкую и высокую руку поддаться, прилежно просили имеем чрез послы наши, чтоб привилегии Ваше Царское Величество нам, на хартиях писанные с печатями висящими, един на вольности козацкие, а другие на шляхетские, изволь дать, чтоб на вечное время непоколебимо было. А когда то одержим, мы сами смотр меж собою иметь будем, а кто козак, то тот вольность козацкую будет иметь, а кто пашенный крестьянин, тот будет дань давать обыклую Его Царскому Величеству так, как и прежде сего, так же и на люди всякие, которые Вашему Царскому Величеству подданные, на каких правах и вольностях имеют быть.

Решение:

Государь указал, и бояре приговорили: быть по их челобитью.

17.0 митрополите помянуть имеют, как будут разговаривать, и о том послам нашим изустный наказ дали есьмы. Решение:

Государь указал, и бояре приговорили: митрополиту на маетности его, которыми ныне владеет, дать жалованную грамоту.

18. Такожде прилежно просити послы наши имеют Его Царского Величества, чтоб Его Царское Величество рать свою вскоре прямо к Смоленскому послал, не отсрочивая ничего, чтоб неприятели не могли справляться и с другими совокупиться, для того что войски ныне принужденные, чтоб никакой их лести не верили, если б они имели в чем делать.

Решение:

Указал государь, и бояре приговорили: про поход ратных людей объявить посланникам, с которого числа государь сам и бояре, и ратные многие люди с Москвы пойдут, а гетману не писать.

19. Чтоб быть наемного люду зде по рубежу от ляхов, для всякого бесстрашия с 3000, или, как воля Царского Величества будет, хотя и больше.

Решение:

Царского Величества ратные люди всегда на рубежи, для Украйны обереганья, есть и впредь стоять учнут.

20. Обычай тот бывал, что всегда Войску Запорожскому платили, просят и ныне Его Царское Величество, чтоб на полковника по 100 ефимков, на есаулов полковых по 400 золотых, на сотников по 100, на Козаков по 30 золотых.

Решение:

Отговаривал великий государь, его царское величество, для православный веры, хотя их от гонителей и хотящих разорить церкви Божие и искоренить веру христианскую, от латын оборонити, собрал рати многие и идет на неприятелей, и свою государеву казну для их обороны ратным людям роздал многую. А как был у гетмана Богдана Хмельницкого государев ближний боярин и наместник тверской Василий Васильевич Бутурлин с товарищи и говорил с гетманом о числе Войска Запорожского, и гетман говорил, хотя число Войска Запорожского и велико будет, государю в том убытка не будет, потому что они жалованья у государя просить не учнут, а говорил гетман при них, при судье и при полковнике, и им ныне о том говорить не доводится.

21. Орда если бы имела вкинуться, тогда от Астрахани и от Казани надобно на них наступать, такожде и донским козакам готовым быть, а ныне епЦ в братстве дати сроку и их не задирати.

Решение:

Сказать: на Дон к козакам государево повеление послано. Буде крымские люди задору никакого не учинят, на них не ходить, а буде задор учинят, и в то время государь укажет над ними промысл чинить.

22. Кодак город, который есть сделан на рубеже от Крыму, в котором господин Гетман всегда по 400 человек имеет и кормы всякие им дает, чтоб и ныне Его Царское Величество как кормы, так же и на тех, которые за порогами в Коше берегут, чтоб Его Царское Величество милость свою изволил показать, понеже нельзя его самого без людей оставить. Решение:

Государь указал спросить: по сколько корму на тех человек дают, и за порогами для Коша сколько человек, и о чем за них челом бьют?

23. Доложить Государю бояре говорили, которые Государевых всяких чинов люди бегати в Государевы черкаские городы и места учнут, и тех бы, сыскав, отдавали.

Марта 14 дня 1654 году.


Из приведенных документов следует, что имело место принятие земель гетманства под власть московского царя с дарованием тем определенных автономных прав присоединяемому краю. Мартовские соглашения подписывались не как договор, а как решения по челобитной. К этому моменту, двумя месяцами ранее, состоялась присяга всего гетманского войска и администрации царю. Обращает внимание большая заинтересованность гетманской стороны в денежном обеспечении от Москвы, о реестровых казаках (можно даже говорить о вымогательстве, не вполне уместном в тяжелых условиях войны). Не все позиции челобитной, впрочем, были Москвой удовлетворены. Налоги на новой территории предписывалось собирать направленным царем государевым людям. Отказано было в установлении для казаков особого жалованья. Вносились ограничения в приеме послов от иностранных государств. Запрещались без дозволения царя вообще какие-либо отношения с Османской империей и Польским королевством.

Действительно, позже определенные положения Мартовских статей были отменены. Но царская власть имела все права отменить данные ей же дарования. Моральными основаниями для их отмены стали измены гетманских властей присяге.

Жалованная грамота от Алексея Михайловича Богдану Хмельницкому от 12 апреля 1654 года завершалась таким наставлением: «И тебе б, гетману Богдану Хмельницкому, будучи в нашей государской милости, нам, великому государю, служить, и прямить, и всякого добра хотеть во всем. Потому как по непорочной Христове заповеди нам, великому государю, и нашим государским детем и наследником обещался еси и полковников бы еси, и сотников, и всю чернь утверждал, чтоб и они нам, великому государю, служили правдою. А от нас, великого государя, опричь нашей государской милости и вольностей их, тягости им никакие ни в чем отнюдь не будет, и они б в том на нашу государскую милость были надежны безо всякого сумнения. А на польского короля и сенаторей, его злые душепагубные прелести не прельщались, потому что и наперед сего им от королей польских и от сенаторей, опричь неволи и гонения, благоденствия николи не бывало, хотя они в чом и присягают, а всегда на той правде не стоят, а ищут всякого зла. А мы, великий государь наше царское величество, вас, православных християн, во всякой нашей государской милости содержати хотим». Прельщение от поляков, о котором предупреждал Алексей Михайлович Богдана Хмельницкого произойдет, и этот фактор будет значимым в генезисе украинского национализма.

Хмельнитчина и антисемитизм

Исторически Украина оказалась вовлечена в воронку ксенофобии еще в период нахождения ее в составе Речи Посполитой. Это, в частности, выразилось в особо широком распространении антисемитизма среди запорожского казачества, участии казаков в погромах. То, что запорожцы были погромщиками, не обошел в «Тарасе Бульбе» Н.В. Гоголь, показав в том числе и источники этого явления. Среди казаков России антисемитизм такого распространения не получил.

Апогей погромного движения среди запорожских казаков пришелся на период восстания Богдана Хмельницкого[51]. Согласно еврейским энциклопедическим источникам, это было одно из крупнейших истреблений евреев за всю историю. По оценкам историка Б. Вейнри-ба, в результате восстания было уничтожено от 20 до 25 % еврейского населения Речи Посполитой[52]. Считающийся классиком в изучнии истории еврейского народа Семен Дубнов полагал, что в ходе «хмельнитчины» могло быть убито от 100 до 500 тысяч евреев[53]. Под влиянием этой трагедии среди иудеев стали активизироваться ожидания близкого прихода Машиаха, вылившиеся в движение Саббатая Цви. Показательно, что первые откровения пришли к Саббатаю Цви в 1648 году — это время начала восстания Богдана Хмельницкого[54]. Для еврейского восприятия украинский гетман стал со временем одной из самых зловещих фигур — «Хмель-злодей». В настоящее время существуют даже попытки определения «хмельнитчины» в качестве геноцида еврейского народа. Такая трактовка показывает, между прочим, и то, что погромы на Украине возникали всякий раз при обретении ею определенной самостоятельности. Первая веха в истории погромов пришлась на гетманство Хмельницкого, вторая — на директорию Петлюры, третья — на попытку создания в 1941 году государства под управлением ОУН (б)[55].

Сохранились описания исторических сцен «хмельнитчины»: «С некоторых евреев сдирали кожу, а их тела скармливали собакам. У других отрубали руки и ноги и бросали на дорогу, где они попадали под колеса телег и копыта лошадей. Многих заживо погребали. Одних детей убивали на груди матерей, а других разрывали, как рыбу. Вспарывали животы беременных женщин, вытаскивали неродившихся детей и бросали им в лицо. Некоторым разрезали животы и сажали туда живых кошек, отрубая жертвам при этом руки, чтобы они не могли их вытащить… и не было такой смерти, на которую бы ни обрекали их»[56].

Украинские националисты, впрочем, считают, что это была борьба за свободу.

Прекращены же погромы были после перехода гетманства под власть Московского царства. Отдельные инциденты имели место и позже, но уже не как системное явление и не как общая установка. Однако рецидивы «хмельнитчины» на Украине сохранились, и периодически темная стихия пробуждалась. Из погромов, зафиксированных в истории Российской империи, в которых западные критики видели пороки русского самодержавия, подавляющее большинство произошло на территориях будущей Украины и Молдавии.

Фактор малоросского духовенства

Малоросский сепаратизм XVIII века имел и религиозные основания. Формально Малороссия была православной. Однако среди малоросского духовенства латентно существовало два течения — латинское и протестантское. Одно опиралось на идеи, почерпнутые из литературы католической направленности, другое — протестантской. Следовательно, и перспектива реформ в религиозной и общественной жизни виделась в соответствии с этими двумя платформами. Собственной же платформы в развитии православного учения в малоросской духовной среде выработать не удалось. И такая ситуация была вполне объяснима для региона, только включенного в состав России. Наличие латинской и протестантской групп обнаруживалось и во властной элите[57].

Малоросское духовенство к концу XVII века считалось более образованным, чем великорусское, и для этой оценки имелись реальные основания. Центром подготовки кадров священнослужителей в Малороссии еще со времен ее нахождения в составе Речи Посполитой выступал Киево-Могилянский коллегиум. Но вместе с современными знаниями распространялась и антиправославная пропаганда.

Малоросских священников можно было бы назвать группой модернистов. Такая группа была объективно необходима Петру I для реализации курса реформ. В целом для реформ во все времена нужны кадры, не связанные с прежней традицией устроения. Для реформирования государственной и общественной жизни Петр I опирался на немцев так же, как для реформирования церковной — на малороссов. Опираться на немцев в религии он не мог, на греков, по-видимому, не хотел. Оставались наиболее европеизированные из православного духовенства малороссы.

Динамичный приток малоросского духовенства начался с 1686 года. Тогда было получено согласие от патриарха Константинопольского Дионисия IV на передачу Киевской митрополии в подчинение Московскому патриархату. Считается, что это решение определялось началом новой Русско-турецкой войны и возникавшими в связи с этим угрозами. Константинопольский патриарх, резиденция которого находилась в столице Османской империи, оказывался в двойственном положении, возглавляя паству враждебных Турции территорий. Передача Киевской митрополии Московскому патриархату снимала, как казалось, эти противоречия и облегчала коммуникации с епархиями[58].

Впрочем, переход в Московский патриархат и без Русско-турецкой войны являлся делом времени. Гетманщина уже более 30 лет входила в состав Московского царства, и то, что подчинение Киевской митрополии Константинополю находилось в противоречии с новыми реалиями. Основанием задержки являлась неурегулированность отношений с Польшей, по-прежнему претендовавшей на Киев. Но в 1686 году «Вечный мир» с Польшей был подписан, Россия за 146 тысяч рублей выкупала Киев, и формальные препятствия к передаче Киевской митрополии Московскому патриархату оказывались устранены. Пройдут годы, и в 2018 году решение Дионисия IV будет отменено константинопольским патриархом Варфоломеем. В конце же XVII — начале XVIII века присоединение Киевской митрополии выглядело в реальности как присоединение российской иерархии к иерархии малоросской. Все ключевые посты в объединенной церкви со временем заняли выходцы с Украины.

Киево-Могилянский коллегиум — центр внешнего влияния

Киево-Могилянский коллегиум позиционировался как православное учебное заведение. Однако проводимое в нем обучение на латинском языке и контент образовательной подготовки превращали его в очаг латинизма и униатства. Для Малороссии в период нахождения ее в составе Речи Посполитой роль Киево-Могилянского коллегиума имела амбивалентный характер. С одной стороны, он готовил кадры, которые были должны отстаивать интересы православия и православную идентичность. Причем делать это они могли на достаточно высоком по европейским меркам уровне (рис 5). Но, с другой стороны, сама православная среда оказывалась переформатирована под латинский контент[59].

При вхождении Киева в состав России первая сторона утратила свою актуальность, тогда как вторая, напротив, предельно усилилась. Именно Киево-Могилянский коллегиум стал основным каналом распространения латинского влияния. Латинство распространялось преимущественно под видом европейской учености. Помешать этому можно было двумя способами: либо посредством создания аналогичного православного центра, для чего отсутствовали должные кадры, либо посредством секуляризации образования — отделения его от религии. Именно по второму пути и пошел Петр I. Секуляризация образования объективно оказывалась мерой противодействия латинской пропаганде.

Иван Мазепа

Филипп Орлик

Рис. 5. Киево-Могилянский коллегизм в истории зарождения украинского сепаратизма


Обучение на латинском языке в коллегиуме еще можно было объяснить применительно ко времени нахождения Киева в составе Речи Посполитой. Но обучение на латыни, когда Киев уже входил в состав России, являлось прямым вызовом. Было очевидно, что обучаемые таким образом кадры готовятся не для потребностей России.

Исходно коллегиум создавался по иезуитским лекалам. Все до мелочей было организовано сообразно с моделью коллегиумов Ордена Иисуса. Среди дисциплин в план подготовки учеников входили и такие специфические, как, например, казуистическое богословие.

Иезуиты действительно готовили в то время лучших полемистов. Но дело не ограничивалось овладением методиками полемики. Имело место и проникновение в коллегиум иезуитов. Обычной практикой стало продолжение учебы в нем лиц, окончивших иезуитские школы. Также случалось, что воспитанники Киево-Могилянского коллегиума продолжали учебу в иезуитских образовательных учреждениях.

Неоднозначна с точки зрения защиты православия и деятельность самого основателя коллегиума в Киеве митрополита Киевского, Галицкого и всея Руси Петра Могилы. С одной стороны, ему, сыну валахского государя, удалось легализовать деятельность православной церкви в Малороссии. В 1632 году ему удалось добиться у польского короля Владислава IV, являвшегося некогда номинально царем в Москве, самостоятельного от униатов статуса православной иерархии. Но, с другой стороны, его модернизация представляла собой изменения самого православия под влиянием католиков и униатов[60].

Крайне критически деятельность Петра Могилы с точки зрения православия в «Путях русского богословия» оценивал Георгий Флоровский. «Могила и его сподвижники, — приходил он к заключению, — были откровенными и решительными западниками. Они стремились объединить русских и не русских за единой культурной работой, в единой психологии и культуре… Могила не был одинок в своих замыслах и затеях. У него было много друзей, — это было новое поколение, прошедшее западную школу, для которого именно Запад, а не восток был своим. И были поводы подозревать, что это западничество есть своеобразное униатство, скрытый романизм. Во всяком случае, представители этой западнической ориентации все снова и снова сговаривались и совещались с униатами, в расчете создать такой компромисс, на котором могли бы согласиться обе спорящие стороны. Не раз выдвигался план соединить униатов и «дизунитов» под властью особого и единого западно-русского патриарха, который был бы сразу в общении и с Константинополем, и с Римом. И в патриархи латино-униатская партия всегда выдвигала именно Могилу, вряд ли без его ведома… Действительно, догматических возражений против Рима у Могилы не было. Он лично был уже как бы в догматическом единомыслии с Римом. Потому так легко и свободно он и обращался с латинскими книгами. Именно то, что он находил в них, он и принимал за православие, как древнее предание. Для него стоял только вопрос юрисдикции. И в решении этого вопроса решающими были мотивы тактики и политики церковной, мотивы «успокоения», т. е. Церковнополитического мира и благосостояния, даже благосостояния и благоустройства. Здесь все казалось условным, все могло быть условлено и обусловлено…»[61]

Негативно отзывался о деятельности основателя Киево-Могилянского коллегиума историк церкви, архиепископ Черниговский и Нежинский Филарет (Гумилевский): «Признаюсь искренно, что Могила мне очень не нравится по образу мыслей и некоторых дел, да и нет почти ничего у него собственного, а все, что названо его именем, принадлежит не ему. Потому мне очень не хотелось бы, чтобы дано было ему почетное место между учителями и просветителями Церкви. Папистический энтузиазм или фантазия не дают права на такое звание»[62]. Скрытый папист и униат — такие были мнения о Петре Могиле противников религиозной европеизации. Такие же обвинения могли были быть предъявлены и предъявлялись всему сообществу учителей, выпускников и учащихся Киево-Могилянского коллегиума. А влияние его на формирование элит на Украине было колоссальным.

Выпускниками Киево-Могилянского коллегиума стали 14 украинских гетманов. Среди них и почитаемый героем на современной Украине Иван Мазепа. После окончания Киево-Могилянского коллегиума он, как и многие другие известные выпускники, проходил обучение в Иезуитском коллегиуме Варшавы. Это обстоятельство должно было насторожить московские власти при выдвижении Мазепы на пост гетмана. Но выдвигавший его Василий Голицын сам был убежденным западником, и связь того с иезуитами его не смущала. В период своего гетманства Мазепа покровительствовал Киево-Могилянскому коллегиуму, носившему даже название Могилянско-Мазепинского. Очевидно, такое покровительство имело вполне определенные политические цели, проявленные при измене гетмана во время Северной войны[63] .

Ближайший сподвижник Мазепы, избранный мазепинцами после смерти того новым гетманом, Филипп Орлик также окончил Киево-Могилянский коллегиум[64]. Учился он, как и Мазепа, в Иезуитском коллегиуме, но не в Варшаве, а в Вильно. Там, как считается, он перешел из православия в католичество. Католиком являлся отец Филиппа Степан — польский шляхтич чешского происхождения, потомок гуситов, перебравшихся из Чехии в Польшу. Существует сообщение, что, находясь в Турции, Орлик в очередной раз сменил веру, приняв ислам.

Интересно, что выдвижение Орлика во время обучения в Киево-Могилянском коллегиуме происходит при наставничестве Стефана Яворского, в дальнейшем местоблюстителя патриаршего престола. Видный церковный иерарх Русской православной церкви дает путевку в жизнь симпатизанту латинства и будущему сепаратисту. Очень высоко отзывался Стефан Яворский и о гетмане Мазепе, став даже автором панегирика («Эхо голоса, зовущего в пущу»). Правда, именно ему было суждено предать того анафеме в 1708 году.

Автором панегирика Мазепе являлся и Феофан Прокопович[65]. Являясь на тот момент профессором пиитики в Киево-Могилянском коллегиуме, он написал трагикомедию «Владимир», посвященную борьбе Владимира Крестителя с язычеством. В эпилоге звучал хор ангелов, предвещавший будущую великую судьбу Киева, а апостол Андрей произносил слова, превозносящие царя Петра, гетмана Мазепу, местоблюстителя патриаршего престола Стефана Яворского, митрополита Киевского, Галицкого и Малыя Руси Варлаама Ясинского. Впоследствии Феофан Прокопович с 1711 по 1716 годы сам будет занимать пост ректора Киево-Могилянской академии[66].

Окончив коллегиум, Орлик в 1695 году написал в адрес Мазепы изданный в Вильно на польском языке панегирик «Алкид Российский». В нем он уподоблял гетмана Гераклу, одним из имен которого было Алкид. Подводилась и апологетика русского царя. Общий смысл сочинения Орлика состоял в реализации давней мечты православных славян о низвержении турок («стамбульской горгоны») и освобождении храма Святой Софии в Константинополе. Латинская партия подталкивала Россию к войне с Турцией. Причина такого провоцирования заключалась в нависшей над католическими странами в конце XVII века, прежде всего над Габсбургской империей, угрозе новой турецкой экспансии. Россия нужна была Европе для сдерживания агрессии турок. И вдруг из презираемых прежде варваров русские в конце XVII века превратились в европейской памфлетике, включая традиционно враждебную к России польскую памфлетику, в христианское воинство, которому надлежит разгромить агарян. Эту затею горячо поддержало правительство Софьи, принявшее решение о вхождении в Священную лигу в 1686 году. Но Петр I, принявший поначалу активное участие в ее деятельности, в дальнейшем к проекту организации христианского альянса против турок охладел.

Стефан Яворский: бывший униат — местоблюститель патриаршего престола

Во главе Русской православной церкви при Петре I оказался бывший униат с Украины. Более 20 лет (с 1700 по 1721 год) Стефан Яворский занимал пост местоблюстителя патриаршего престола, а в 1721–1722 годах был президентом Духовной коллегии (Святейшего Правительствующего Синода). Родившись в Яворе, любимом городе польского короля Яна Собеского, находящемся в 50 километрах от Львова, Стефан впитал всю специфическую идейную атмосферу цивилизационного фронтира.

Важное значение в его мировоззренческом становлении имело обучение в Киево-Могилянском коллегиуме, где преподавал в это время известный богослов Иоасаф Кроковский и где он получил покровительство со стороны ректора Варлаама Ясинского. Оба они — и Варлаам Ясинский, и Иоасаф Кроковский — будут занимать в дальнейшем пост митрополита Киевского, Галицкого и всея Малыя Руси[67].

Варлаам Ясинский являлся принципиальным противником присоединения Киевской митрополии к Московскому патриархату и поддерживал отношения с Константинополем. Не изменило позиции иерарха и предложение сделать его самого митрополитом Киевским в иерархии Московского патриархата[68]. После его смерти в 1707 году при возведении в сан митрополита Иоасафа Кроковского Петр I дал особое предписание, запрещающее вступать в какие-либо связи с Константинопольским патриархатом, из чего следует, что они и по прошествии 20 лет после перехода в юрисдикцию Русской православной церкви поддерживались. А между тем оставался всего лишь год до вторжения в Малороссию войск Карла XII и раскрытия измены Мазепы. Ориентация на Константинопольский патриархат Киевской митрополии могла в этих условиях оказаться стратегическим ударом по российским позициям на Украине.

Особая позиция Варлаама Ясинского в отношении перспектив перехода в Московский патриархат не стала сдерживающим обстоятельством написания Стефаном Яворским панегирика ректору Киево-Могилянского коллегиума. Панегирик был написан на латыни с включением в него стихов на польском языке. Стефан уподоблял Варлаама Ясинского Геркулесу, а его предшественника на ректорском посту, Иннокентия Гизеля, перешедшего в свое время в православие из социнианской церкви, сравнивал с Атлантом.

Окончив Киево-Могилянский коллегиум, Стефан Яворский решает продолжить обучение в Европе. Условием для поступления в католические школы было отступление от православия, и Стефан принимает унию (рис. 6). Его новым именем становится Станислав Симон. Обычно биографы Яворского рассматривают этот шаг как формальный, но легкость в смене веры показывает как минимум отсутствие глубоких православных убеждений. Отступить от веры означало погубить душу. Но Стефан идет на этот шаг. В Европе он обучался в высших католических школах Львова, Люблина, Познани, Вильно, вынеся из них характерное острое неприятие протестантизма. Это сделало Стефана в дальнейшем противником склонявшегося к протестантскому учению Феофана Прокоповича. Но, будучи врагом протестантов, не мог Яворский являться и союзником Петра I, служа тому более по конъюнктурным соображениям.

Существует распространенное мнение, что в период своего обучения в Европе Стефан вступил в Орден иезуитов. Если утверждение о его тайном иезуитстве верно, то получается, что во главе Русской православной церкви в течение более чем 20 лет стоял католик-иезуит. Яворский в этой версии оказывался наблюдателем и контролером со стороны Ордена за происходящим на властном уровне в России[69].

Сколь легко Стефан перешел в унию, столь легко и покаялся в своем отступничестве. Вернувшись в Киев, он был прощен, восстановлен тут же в православии и, более того, допущен к преподаванию в Киево-Могилянском коллегиуме. Есть основание считать, что курс Стефана в коллегиуме опирался на католическое учение. В этом его обвинял, в частности, в письмах, направленных в Москву, иерусалимский патриарх Досифей II.

Рис. 6. Типичный путь выпускника Киево-Могилянского коллегиума


Возвышение Яворского происходит по случайному стечению обстоятельств: Петр I услышал его проповедь на смерть генералиссимуса А. С. Шеина и приказал оставить проповедника «не в дальнем расстоянии от Москвы». Сообразно с царским повелением, Стефан становится митрополитом Рязанским и Муромским, а после скорой смерти патриарха Адриана назначается местоблюстителем патриаршего престола.

Яворский был блестящим петровским панегеристом, апологетом военных побед Петра I. Но по принципиальным вопросам петровской церковной политики его мнение шло вразрез с позицией государя. Так, он выступил, в частности, с критикой введения в церковные суды фискалов от гражданской власти. Был Стефан и против создания Духовной коллегии. Являясь президентом Синода, на его заседаниях он фактически не бывал и синодальных решений не подписывал. Удивительно, что скорый на расправу Петр столь долго терпел подле себя оппозиционно настроенного иерарха. Вероятно, в расчет брались действительно имевшиеся у Яворского таланты, а также его европейские знания, отсутствовавшие у большинства представителей русского духовенства.

Наиболее критическим моментом для Стефана Яворского стало обнаружение его связей с царевичем Алексеем в связи с раскрывшимся заговором. Нити заговора вели и в Киевскую митрополию. Царевич под пытками дал показание на митрополита Иоасафа Кроковского, который будто бы готовил восстание на Украине против Петра I. Иерарх даже вызывался в Петербург на дознание[70].

Сам Стефан еще до разоблачения заговора публично называл Алексея единственной надеждой России. Яворский просил Петра помиловать царевича, а после казни исполнил надлежащие обряды над покойным. Петр I, по-видимому, не дал ход делу о церковном заговоре, но с того времени держал Стефана в Петербурге, не отпуская даже в возглавляемую им метрополию.

Стефан Яворский являлся главным в петровской России обличителем протестантизма. Его изобличения били непосредственно по Феофану Прокоповичу, а опосредованно — и по Петру I. Антипротестантские выступления Яворского получили международный резонанс, в полемику включились европейские теологи — католики и протестанты.

Особенно резонансным и системным сочинением Стефана Яворского против протестантов стал трактат «Камень веры» (полное название — «Камень веры: православным церкви святой сынам — на утверждение и духовное созидание; спотыкающимся же о камень преткновения и соблазна — на вставание и исправление»). Поводом для его написания местоблюститель патриаршего престола объявлял распространение ереси Димитрия Евдокимова, который под влиянием кальвинистских идей отрицал почитание икон, мощей святых, Креста. Книга Яворского была адресована православным, склонявшимся под влиянием внешней пропаганды в протестантство. Основные источники, на которые опирался при создании своего труда Стефан, — сочинения великого инквизитора католической церкви, известного осуждением Джордано Бруно, Роберта Беллармина и духовника императора Фердинанда II, нидерландского богослова Мартина Бекана. Оба католических философа являлись видными фигурами Ордена иезуитов[71].

Деятельность протестантов-«нововерцев» противопоставляется в «Камне веры» деяниям апостолов. Если апостолы превращали козлов в овец, то протестанты совершают прямо обратное. Лидера Реформации Мартина Лютера Яворский изобличал как «нового Голиафа» и «архираввина». Определение его главным раввином выводило на тезис о произошедшей в рамках протестантизма тайной подмене христианства иудаизмом. В деятельности Лютера и его последователей Стефан видел не только борьбу с католиками, но и в целом со Святой Церковью. Критике со стороны автора «Камня веры» подвергаются и другие протестантские лидеры: Кальвин, Уиклиф, Цвингли. Хотя в своем сочинении Яворский и отрицал отдельные католические догматы (например, идею чистилища), другие (положение о «сверхдолжных заслугах», служившее основанием практики индульгенций) нашли в книге широкое отражение. Начинал Стефан свои изобличения протестантов с отрицания ими святых икон, знамения честного креста, святых мощей, и эти его возмущения должны были найти отклик у православных, расположить их в пользу автора.

В издании «Камня веры» Стефану Яворскому было отказано. «Конечно, — писал историк церкви А. В. Карташев, — Стефану вовремя было сказано, что такое сочинение, вредное для государства, нуждавшегося в привлечении иностранцев, не будет напечатано»[72]. Но после смерти Петра I ситуация изменится. Последователи Стефана Яворского, умершего в 1722 году, начали брать верх. В 1728 году Феофилакт Лопатинский — другой малоросс с Волыни, выпускник Киево-Могилянского коллегиума — с разрешения Верховного Тайного Совета издает сочинение Яворского. В поддержку книги как орудия против протестантов в Европе выступили иезуиты. Из парижской Сорбонны в Россию был направлен аббат Жюбе, перед которым была поставлена задача завязать отношения с русским духовенством на предмет соединения церквей. Аббат приехал в Россию под предлогом обучения детей княгини Ирины Долгорукой, принявшей за границей католицизм. К задаче склонить русских к унии был также подключен и доминиканец Бернард Рибейра, находившийся при испанском посольстве в России. Проект католиков имел сочувствие среди части представителей Верховного Тайного Совета.

В этой ситуации протестанты предприняли ответные действия. С критикой «Камня веры» выступил известный немецкий лютеранский теолог Иоганн Франц Буддей, написавший трактат «Апологетическое письмо в защиту лютеранской церкви». Рибейра написал опровержение на книгу лютеранина — «Антиапологетический ответ католической церкви». В защиту позиции Яворского выступил и архиепископ Феофилакт (Лопатинский), написавший трактат «Апокрисис». Оба антипротестантских сочинения должны были быть вместе с «Камнем веры» преподнесены царице императрице Анне Иоанновне. Однако и «Антиапологетический ответ», и «Апокрисис» были запрещены и приобщены к делу о латинской пропаганде в России. В отношении авторов выдвигались обвинения о провоцировании конфликта с немцами. Феофилакт будет арестован и осужден. Ранее был лишен сана и подвергнут заточению архиепископ Киевский и Галицкий Варлаам (Вонатович), повторно издавший у себя в Киеве «Камень веры» и поддерживавший обвинения Феофана Прокоповича в еретичестве. Латинская партия была разгромлена, и Феофан Прокопович торжествовал[73].

Широкое хождение получил анонимный памфлет «Молоток на «Камень веры»», близкий к жанру политического доноса. Высказывается предположение, что автором памфлета являлся поэт и дипломат Антиох Кантемир. Стефан Яворский был представлен в нем как агент папы, противник политики царя, вынашивавший планы стать патриархом. Местоблюститель обвинялся не только в саботаже царских распоряжений, но и в нравственных грехах: стяжательстве, симонии, страсти к роскоши. Ему вменялась в вину поддержка заговоров Мазепы и царевича Алексея. Итогом этой кампании стал запрет «Камня веры» в 1732 году указом Анны Иоанновны. Книга вновь была напечатана уже в 1749 году, в период правления Елизаветы Петровны.

Димитрий Ростовский и малоросская партия

Ведутся активные споры о латинизме другого уроженца Малороссии (местечка Макаров Киевского полка Войска Запорожского) и выпускника Киево-Могилянского коллегиума, митрополита Ростовского и Ярославского Димитрия Ростовского (в миру Туптало Данилы Саввича). Особое напряжение вызывает в этой связи факт канонизации его в 1757 году в качестве святого Русской православной церкви. Специальный разбор взглядов и аргументов в связи с возможным латинством иериарха проводится в диссертации А. О. Крылова «Митрополит Димитрий Ростовский в церковной и культурной жизни России второй половины XVII — начала XVIII вв.». Вывод, к которому пришел автор исследования, заключался в следующем: «В богословском плане митр. Димитрия никак нельзя назвать «следующим» за кем-то, будь то иезуитские теологи или могилянские авторы. «Умный покой и созерцательность схоластики» для владыки были не откровением о величии Римской церкви, но путем постижения той гуманитарной учености, которая расцветала в его время на Западе. Поэтому полученное митр. Димитрием образование не сделало его «латинствующим», дав набор готовых ответов, заимствованных у католических авторитетов, но снабдило его, прежде всего, совокупностью методов для решения богословских проблем, актуальных для Русской церкви на рубеже XVII–XVIII вв., в духе православного вероучения».

Безусловно, Димитрий Ростовский был человеком латинской учености. Но обретенные знания не привели его, в отличие от многих, к отступлению от православия. Напротив, приобретенные им навыки он использовал в полемике против еретиков. Особое значение имели они в дискуссиях со старообрядцами.

Позиция Димитрия Ростовского по вопросу о пресуществлении даров была действительно близка к позициям католической церкви. Но на таких позициях стоял весь Киево-Могилянский коллегиум. В то же время Московский патриархат к концу XVII века не имел четкой догматической позиции, и она только формировалась в дискуссиях с латинянами и еретиками, такими как Сильвестр Медведев.

Но то, что Димитрий Ростовский оставался на позициях православия, не отменяет тенденцию сближения с латинством священников Киевской митрополии. Были в ней те, кто, подобно Димитрию Ростовскому, сохранял верность православию, а были и фактические приверженцы сближения с католиками или протестантами[74].

Феофан Прокопович и латентный протестантизм

Писатель-славянофил Ю. Ф. Самарин говорил о двух сложившихся в период правления Петра в России богословских системах: «Первая из них заимствована у католиков, вторая — у протестантов. Первая была односторонним противодействием влиянию реформации, вторая — таким же односторонним противодействием иезуитской школе. Церковь терпит ту и другую, признавая в них эту отрицательную сторону. Но ни той, ни другой церковь не возвела на степень своей системы, и ни той, ни другой не осудила; след., лежащее в основании обеих понятие о церковной системе церковь исключила из своей сферы, признала себе чуждым. Мы вправе сказать, что православная церковь не имеет системы и не должна иметь ее»[75]. Первая богословская система была связана прежде всего с именем Стефана Яворского, вторая — Феофана Прокоповича. И Самарин был прав в том, что, к сожалению, способной к полемическим победам над католиками и протестантами системы в России на начало XVIII века не существовало. Русское духовенство было вынуждено опираться на приемы и аргументы, почерпнутые либо у католиков, либо у протестантов. А заодно с методиками и аргументами заимствовались и идеи.

Начальные этапы биографии Стефана Яворского и Феофана Прокоповича фактически совпадали. Как и Стефан, Феофан начал свой путь в науках, окончив Киево-Могилянский коллегиум. Далее он обучался во Львове, находившемся в составе Речи Посполитой и являвшемся центром униатства. Мнение, что до Петра российские подданные не обучались в европейских образовательных учреждениях, не соответствует действительности. Среди элиты Малороссии получение образования в Европе было распространенным явлением. Но образование к концу XVII столетия еще было достаточно сильно сопряжено с религией. Для получения образования в католических странах, как правило, требовалось быть католиком, или как минимум униатом. И Стефан Яворский, и Феофан Прокопович для обучения в Европе переходят из православия в униатство, фактически став изменниками веры. В свете такого рода переходов становится понятным, почему Петр предпочитал направлять дворянских детей для прохождения обучения в протестантские страны. Образование там было в большей степени отделено от религии, и поступление в тот или иной университет принятия соответствующей веры или отречения от веры не предусматривало.

Феофан обошел пешком едва ли не всю Европу, посещал германские университеты Лейпцига, Галле, Йены, іде, по-видимому, впервые ознакомился с азами лютеранской теологии и современных обществоведческих учений. Особого внимания заслуживает его поступление в 1701 году в Папскую коллегию святого Афанасия, созданную специально для греческой и славянской молодежи и управляемую иезуитами. Коллегия Целевым образом готовила кадры для пропаганды унии. Ее закончили до Прокоповича и после него многие иерархи униатской церкви. Среди известных выпускников Коллегии в прошлом значился, к примеру, известный хорватский просветитель Юрий Крижанич. Успехи Феофана в Коллегии были столь выдающимися, что он даже привлек внимание папы Климента XI. Однако в Риме Прокопович оставаться не пожелал и в 1704 году вернулся в Киев. Там он также легко, как прежде Стефан Яворский, восстановился в православии и был допущен к преподаванию в Киево-Могилянском коллегиуме по широкому спектру дисциплин. Но опыт обучения Стефана и Феофана в Европе оказался различным Если Яворский вынес из него католические догмы, то Феофан — их протестантскую критику.

По-видимому, своему возвышению Феофан Прокопович был обязан событиям Северной войны на Украине. Гетман Иван Мазепа, поддерживавший Киево-Могилянский коллегиум, имел определенную поддержку в церковных и ученых кругах Малороссии. Феофан же, выступивший с панегирической проповедью в связи с Полтавской победой, четко обозначил свою пророссийскую позицию. Во время Прутского похода Прокопович приглашался государем в царский лагерь. Результатом этих контактов стало назначение его ректором Киево-Могилянского коллегиума. Вероятно, перед ним стояла задача подавления там сепаратистских настроений. Будучи противником латинства, Прокопович 5 лет возглавлял ключевой центр распространения латинских идей в России, подвергая их по мере сил искоренению.

В 1716 году Феофан Прокопович переехал в Петербург, где через 2 года был возведен в сан епископа Псковского и Нарвского и, оказавшись подле Петра I, стал фактически главным идеологом его правления. Безусловно, как и Яворский, Прокопович был политиком и конъюнктурщиком, но, в отличие от того, действительно разделял идеи Петра, служил ему не за страх, а за совесть[76].

Протестантское учение с его идеей всеобщего священства давало Прокоповичу основания десакрализовать роль церкви в ее легитимизации царской власти. Церковь лишалась Прокоповичем прерогативы быть транслятором благодати от Бога к монарху. Логично было бы вслед за тем сказать, что монаршая власть легитимизируется волеизъявлением народа. Но на столь радикальный пересмотр прежней традиции даже Феофан Прокопович не был готов[77].

Характеризуя новую секулярную модель организации государственности, историк церкви А.В. Карташев писал: «Как и для Европы, для московских передовых кругов кончилось средневековое мироощущение. Теократию сменил гуманизм, лаицизм. Государство перестало быть органом церкви, ведущей людей здесь на земле к потустороннему загробному спасению душ. Последним критерием, высшей целью (summumbonum) явилось не царство небесное, а прогрессирующее улучшение земного благоденствия, так называемое «общее благо» (bonum commune). Это и есть формулировка правовой догмы: воцарившейся в государственном праве теории так называемого «естественного права» (jus naturale)»[78].

Именно от Феофана Прокоповича пошла идея разделения русских и малороссов. Первоначально это разделение мыслилось в рамках единого народа. Еще в XVI столетии существовал только единый народ — русские. Идею о триедином русском народе, включавшем великороссов, малороссов и белорусов, выдвинул ректор Киево-Могилянского коллегиума Иннокентий Гизель[79]. Феофан Прокопович принял ее трактовку и сделал предметом широкого достояния в России. Пройдет время, и от триединого народа будет осуществлен переход к концепту трех различных восточнославянских народов. Затем уже говорилось о народах, не имеющих какого-либо корневого единства. И, наконец, вначале польские, а затем и украинские националисты заговорили о русских и украинцах как разных нациях. Феофану Прокоповичу в генезисе этих представлений, безусловно, принадлежало значимое место[80].

Провоцирование конфликта со старообрядцами. «Соборное деяние на еретика Мартина» и «Поморские ответы»

Малоросская группировка проявляла особую активность в борьбе против раскольников. Царь стремился погасить конфликт, снизить идейный пафос противостояния. Но малоросское духовенство требовало не ослаблять давления против еретиков. Боролись они в данном случае не столько против раскола, сколько за свое положение во главе иерархии Русской православной церкви. Обличение старообрядства в качестве ереси означало, что русские, в отличие от малороссов (Киевской митрополии), утратили подлинную веру. Соответственно, в этой логике законоучителями в объединенной Русской православной церкви должны стать именно малороссы, в ересь не впадавшие.

Но надо было еще доказать, что исходно при принятии крещения в Киеве существовал на Руси правильный канонический обряд, и только уже при своем изолированном развитии владимирцы и московиты впали в ересь. И вот обнаруживается источник для этого доказательства — «Соборное деяние на еретика Арменина, на мниха (монаха) Мартина». Суть сюжета, вокруг которого выстраивалось повествование, сводилась к следующему: в 1149 году в Киев из Константинополя прибыл армянин Мартин, выдававший себя за грека, родственника константинопольского патриарха Луки Хризоверга. В Киеве он начал проповедовать ересь, представляющую собой сочетание армянства и латинства. Мартин учил тому, что будут впоследствии отстаивать старообрядцы: двоеперстное крещение вместо троеперстного; произнесение Исус, а не Иисус; хождение посолонь, а не навстречу Солнцу; произнесение аллилуйи дважды, а не трижды; отрицание двоечастно-го креста. В Киеве будто бы при великом князе Ростиславе Мстиславовиче и митрополите киевском Константине в 1160 году был собран Собор, осудивший мартинову ересь. В 1161 году Собор состоялся уже в Константинополе при патриархе Луке Хризоверге, и по его приговору Мартин был казнен. Ересь была представлена как армянская по происхождению на том основании, что армяне будто бы когда-то крестились так же, как старообрядцы. Явно не армянское имя «Мартин» было выдано за имя армянина. Отсутствовало какое-либо подтверждение описываемых событий в византийских и иных русских источниках. Имелись явные ошибки в датировке. Так, в 1160 году митрополит Константин уже скончался.

Это был подлог. Хотя фальсификат наиболее активно применял в полемике русский архиепископ Нижегородский и Алатырский Питирим, сам выходец из старообрядцев, за обнаружением источника и его легитимацией стояло малоросское духовенство. Питирим сообщал, что копию Соборного деяния ему передал выпускник Киево-Могилянского коллегиума Димитрий Ростовский. Сам Димитрий ссылался на решение Собора в Киеве, осудившего будто бы двуперстие, в вышедшей в 1709 году книге «Зерцало православного исповедания». Но этого было недостаточно, нужен был подлинник. Инициировал его поиски в Киеве местоблюститель патриаршего престола Стефан Яворский — другой выпускник Киево-Могилянского коллегиума. В самом Киеве поиск по всем библиотекам велся по приказу и под контролем третьего выпускника коллегиума — митрополита Киевского Иоасафа Кроковского. Под обнаруженной в 1717 году в Пустынно-Николаевском монастыре рукописью для авторитетности были поставлены подписи: Иоасафа (Кроковского); архимандрита Межигорского монастыря Иродиона (Жураковского), игумена Киевского Михайловского Златоверхого монастыря Варлаама (Леницкого), архимандрита Киево-Печерской лавры Иоанникия (Сеню-товича); игумена Николаевского Пустынного монастыря Христофора Чарнуцкого. Все без исключения подписанты принадлежали к школе Киево-Могилянского коллегиума.

Это обнаружение стало катализатором нового наступления на раскол. Затухавший было благодаря примирительной деятельности Петра I конфликт вспыхнул с новой силой. В 1719 году вышел антираскольнический указ, который приказывалось зачитывать во всех церквях: «Книгу о соборном еретике Мартине на Утрени в воскресные дни вместо Пролога читать всем в слышание же. Дабы о прелестном его мудровании все сведомы и непокоря-ющияся святые церкви слыша оное прелестное учение еретика Мартина ко святой матери нашей восточной и апостольской Церкви. А оному проклятому еретическому преданию не ревновали. Аще же кто по сему великого Государя указу и по вышеявленному соборному свидетельствованному изложению от того прелестного учения не отщетится и церкви святой не покорится, и такового оному же суду предается, якоже и учитель их проклятый еретик Мартин»[81].

Раскольники вступили в полемику и представили квалифицированные аргументы, говорящие о факте подлога. Вначале как фальсификат Соборное деяние разоблачил Александр Дьякон, а потом в «Поморских ответах» и братья Денисовы. «Поморские ответы» были направлены непосредственно царю. Братья в своем анализе использовали методику палеографического анализа текста. Убежденные в своем ученом превосходстве выпускники Киево-Могилянского коллегиума ничего подобного не могли ожидать. Вмешался царь, повелением которого распространение найденной в Киеве рукописи запрещалось. Петр I выступает в данном случае стороной, стремившейся выйти из конфликта, но малоросское духовенство, оказавшееся во главе церковного управления, и такие фигуры, как архиепископ Питирим, имевший обстоятельства личной вражды с раскольниками, продолжали провоцировать конфликт[82].

Показательно, что новая атака на старообрядцев началась сразу же после того, как в 1716 году было отменено действие антираскольничьих «Двенадцати статей» царевны Софьи. Положение старообрядцев становилось легальным, хотя они и обкладывались двойным налогом. Однако после публикации фальшивки Соборного деяния в 1719 году старообрядчество вновь оказалось криминализировано. «Поморские ответы» и последовавшее затем изъятие киевской рукописи опять восстанавливает старообрядцев в легальном статусе.

Однако в 1722 году Святейший Синод издает закон «О распоряжениях по обращению раскольников к православной церкве», предписывающий: перекрещивать старообрядцев, запретить обучению детей раскольническим учениям и обрядам, считать двуперстников раскольниками. Указывалось, что свидетельства раскольников, приравниваемых к еретикам, в судах как церковных, так и гражданских не следовало принимать. Фактически указ подразумевал насильственный перевод старообрядцев в официальную церковь. Однако его реализация сдерживалась властями, и насильственных обращений не проводилось.

Можно фиксировать, таким образом, странные колебания государственной политики петровского времени в отношении раскола. На основании фиксации этих колебаний следует предположить наличие, как бы сказали сегодня, «двух башен» в выстраивании политической линии. Одной из таких «башен» выступал царь, другой — малоросская группировка в церкви во главе со Стефаном Яворским, ярым противником раскола. Царь старался смягчить противоречия, снять или минимизировать конфликт, казавшийся ему нерациональным. Малоросская партия, напротив, раздувала конфронтацию, призывала к радикальному наступлению на раскольников-еретиков, так как это позволяло закрепить их собственное положение в церковной иерархии. Вместе с тем у старообрядцев формировалась иллюзия, что источником их бед выступает именно царь. Можно сказать, что недовольство канализировалось в сторону царя искусственно и антицарские настроения разогревались целевым образом.

Мазепинец Филипп Орлик — зарождение мифа

В рамках современного украинского национального мифа, задающего украиноцентризм мирового исторического процесса, принято говорить о первенстве украинцев во всех сферах мировой культуры. Заявляется, в частности, и о том, что Украина дала миру первую в истории Конституции, созданную на 80 лет ранее Французской конституции. В качестве ее позиционируются «Договоры и постановления о вольностях» Филиппа Орлика от 5 апреля 1710 года[83].

В действительности же созданный Орликом после смерти Ивана Мазепы документ не мог быть позиционирован первой Конституцией ни в качестве его первенства, ни в качестве его конституционного характера. Документов, подобных этому, когда имела место некая договоренность с группой элиты (в данном случае с гетманской старшиной), было в мировой истории предостаточно.

Правовых последствий документ не нес ввиду того, что Орлик реальной властью не обладал и легитимных прав на предъявление законов не имел. Не было и самостоятельного государства, которому была бы адресована Конституция. Сам же Орлик являлся де-факто не более чем изменником Российского государства. Даже старшина Войска Запорожского, к которой он обращается в договоре, в большинстве не поддерживала ни его, ни в целом мазепинской линии.

Но документ действительно интересен с точки зрения генезиса украинского национализма. В нем еще до «Истории Русов или Малой России», которую Ульянов определял Библией украинского национализма, был представлен включенный туда в дальнейшем националистический исторический миф. В этом отношении зарождение украинской националистической идеологии надо хронологически сдвигать на более раннее время, чем было принято датировать, — с конца XVIII века на его начало.

Договор Орлика открывается словами о существовании «храброго древнего казацкого народа». Одновременно при этом использовались две линии обоснования его генезиса: этническая и рыцарская. Этническая линия состояла в выведении этого народа от хазар. Между казаками и «козарами» автор ставил знак равенства. О казаках говорится в документе применительно к взаимоотношениям Древней Руси с Византией. Под «каганом» или «князем казацким», за которого император Восточной империи выдал свою дочь (в действительности, как известно, сестру), подразумевался, по-видимому, князь Владимир, которого до сочинения Орлика никто никоіда в качестве «казацкого князя» не идентифицировал. Рыцарская линия заключалась в представлении казаков как рыцарей, что предполагало, соответственно, и особые аристократические привилегии.

Далее казацкое государство пало в наказание Богом за грехи под ударами оружия поляков. Королями, сокрушившими его, почему-то назывались Болеслав Храбрый и Стефан Батория, интервал властвования между которыми составлял полстолетия. Но для мифологического сознания такое допустимо.

Восстановил казацкое государство и вольности в версии Орлика Богдан Хмельницкий — «ревностный защитник святого православия, прав Отчизны и вольностей военных древних». Сделать ему это удалось — внимание — при содействии Швеции и Крымского ханства! Но Богдан совершил ошибку, добровольно перейдя под руку царя Московского, надеясь на единоверие Москвы и исходя из обещания сохранения казацких привилегий и вольностей. Однако после смерти Хмельницкого Московское царство свои обещания нарушило. И вот тогда-то Иван Мазепа при помощи шведского короля Карла XII развернул борьбу за попранное казацкое право. Можно сказать, что уже у Орлика сложился концепт двух сил национального: героев-казаков и приходящего им на помощь в борьбе с Москвой Запада[84].

«История Русое или Малой России»

Катехизисом украинского сепаратизма называл Николай Ульянов историческое сочинение конца XVIII — начала XIX века «История Русов или Малой России». Авторство сочинения до сих вызывает споры. Ульянов придерживался традиционного взгляда о причастности к его созданию архиепископа Могилевского, Мстиславского и Оршанского Георгия (в миру — Григория Конисского) и его ученика писателя и историка Григория Полетики[85]. Сочинение стало концентратом всех мифов, слухов, легенд, анекдотов о героических свершениях казачества, о его древних шляхетских правах и вольностях (рис. 7). «История Русов» имела огромную популярность в XIX веке в качестве базового пособия по прошлому Малороссии и отчасти России. С ней работали А. С. Пушкин (при создании поэмы «Полтава») и Н.В. Гоголь (при создании «Тараса Бульбы»). В значительной мере на канве «Истории Русов» основывал свои изыскания Н.И. Костомаров, не сомневавшийся в репрезентативности источника. Ряд сюжетов из «Истории Русов» использовал в своих стихах Тарас Шевченко.

Рис. 7. Генезис казацкого мифа


«История Русов», безусловно, сыграла важнейшую роль в формировании самосознания части малоросского дворянства как особой общности с особыми правами. Основания этих прав два: этнические и рыцарские — принадлежность к древним народам, вершившим историю мира, и принадлежность к рыцарству — европейской дворянской аристократии. Популярность «Истории Русов» соотносилась с распространением направления романтизма с его запросом на героизацию исторического нарратива. По оценке украинского историка литературы, известного писателя-шестидесятника Валерия Шевчука: «История Русов» оказала серьезнейшее влияние на украинскую интеллигенцию, которая «уже начала терять национальное лицо, сбросив казацкий кунтуш и жупан, и надела русского кроя международный камзол и имперский вицмундир. «История Русов» напомнила об их исторических корнях, об их положении, истории, быте, героических деяниях, чтобы остановить массовый отток культурных сил с Украины в культуру чужую, которая узурпировала в значительной мере имя, государственные традиции и историю народа, себе подчиненного, и провозгласила полностью бесстыдный постулат, что тот народ не является народом, его язык не является языком, а история — не история, следовательно, должен он безболезненно и мирно сам себя отрицать и стать частью народа господствующего, при условии полного отречения от самостоятельного мышления и национального самосознания».

Выводы Николая Ульянова были иные: «История Русов» представляла собой документ, связанный с польским контекстом и польской политической пропагандой. «Весь фонд анекдотов, сарказмов, шуточек, легенд, анти-московских выдумок, которыми самостийничество пользуется по сей день, — указывал историк в «Происхождении украинского сепаратизма», — создан поляками. Знаменитая «История Русов» представляет богатейшее собрание этого агитационного материала, наводнившего Украину после ее присоединения к России. Часто речи, вложенные авторами этого произведения в уста казачьим деятелям и татарам, не требуют даже анализа для выявления своего польского происхождения. Такова, например, речь крымского хана о России: «В ней все чины и народ почти безграмотны и множеством разноверств и странных мольбищ сходствуют с язычеством, а свирепостью превосходят диких… между собою они безпрестанно дерутся и тиранствуют, находя в книгах своих и крестах что-то неладное и не по нраву каждого». Казачьему предводителю Богуну приписаны тоже слова, выражающие распространенный польский взгляд на Россию: «В народе московском владычествует самое неключимое рабство и невольничество в высочайшей степени, и что у них кроме Божьего да царского, ничего собственного нет и быть не может и человеки, по их мыслям, произведены в свет будто для того, чтобы в нем не иметь ничего, а только рабствовать. Самые вельможи и бояре московские титулуются обыкновенно рабами царскими и в просьбах своих всегда пишут они, что бьют ему челом; касательно же посполитова народа, то все они почитаются крепостными»»[86].

Концепция «Истории Русов» близка в плане этногенеза казачества распространенной среди польской шляхты концепции сарматизма. Согласно ей, польское дворянство представляет собой особый народ, ведущий свое происхождение от легендарных сарматов. Крестьянство польское, а тем более восточнославянское к сарматским этническим корням шляхты отношения не имело. В «Истории Русов» среди предков казаков оказывались сразу многие великие народы прошлого: и скифы, и сарматы, и хазары, и варяги, и печенеги, и половцы. Все они позиционируются как один народ, выступавший исторически под разными названиями. Однако территории, на которых впоследствии сформировался народ русский, к этой общности не относились. Подводилась фактически получившая в дальнейшем развитие в рамках теории украинского национализма аргументация, что история Малороссии отлична от истории России, а малороссы и великороссы суть два разных народа[87].

Но основное содержание «Истории Русов» сосредоточено не на Древней Руси, а на свершениях казацких гетманов. «Не Киев, а Запорожье, не Олег, Святослав, Владимир, а Кошка, Подкова, Наливайко определяют дух и колорит «Истории Русов», — отзывается Ульянов о структуре этого памфлета. — Экскурс в древние времена понадобился, единственно, ради генеалогии казачества; оно, по словам автора, существовало уже тогда, только называлось «каза-рами». Казары не племя, а воинское сословие; так называли «всех таковых, которые езживали верхом на конях и верблюдах и чинили набеги; а сие название получили, наконец, и все воины славянские, избранные из их же пород для войны и обороны отечества, коему служили в собственном вооружении, комплектуясь и переменяясь так же своими семействами. Но когда во время военное выходили они вне своих пределов, то другие гражданского состояния жители делали им подмогу и для сего положена у них складка общественная или подать, прозвавшаяся наконец с негодованием Дань Казарам»[88].

В целом идиллически описывается в «Истории Русов» литовско-польский период казацкого прошлого. Переход же в российское подданство за счет привлечения разного рода фальсификатов преподносится в черных красках московского обмана. «Лучше бы нам, — будто бы говорят казаки, сомневавшиеся в московских прельщениях, — быть во всегдашних бранях за вольность, чем налагать на себя новые оковы рабства и неволи»[89]. Богдан Хмельницкий был обманут Москвой, лишившей казаков их исторических вольностях. В борьбу за восстановление этих вольностей вступит далее Иван Мазепа. Живописались злодеяния, приписываемые имперским властям, например Александру Даниловичу Меншикову, говорится о трусости русских, противопоставляемой храбрости казаков.

«Историю Русов» можно рассматривать в этом отношении в качестве феномена исторической политики. Исторической политике уделяется много внимания и на современной Украине. Цели ее для создателей «Истории Русов» с очевидностью состояли в обосновании особых прав на автономию и особых прав казацкой верхушки на препарирование в дворянскую иерархию. «Объявив казачество и гетманов солью земли, приписав им рыцарское и княжеское достоинство, утвердив за ними право на угодья и на труд крестьян «по правам и рангам», автор видит в них главных деятелей малороссийской истории», — раскрывает Николай Ульянов целевой замысел «казацкого Катехизиса»[90].

* * *

В XVII веке Левобережная Украина и в XVIII веке Право-бережная Украина вошли в состав России. Произошло русское цивилизационное восстановление. Однако на уровне элит, военных и церковных, обнаружилось противодействие этому восстановлению. И прежде всего в связи с переходом элита опасалась утраты своего статуса на вершине социальной пирамиды. К концу XVIII столетия сложилась мифологическая матрица украинского националистического мира.

Загрузка...