Упавшие с небес. Книга первая. Падшие

Глава 25. Четыре года назад

– Ты ведь Бога хулишь…

– Лишь служителя Бога – не Бога. Хотя вижу, для вас эта разница значит немного.

(с) рок-опера «Последнее испытание»

1

Он не помнил, как взобрался на крышу того храма и почему решил распрощаться с жизнью… Он даже имени своего не помнил… Но ощущения ужаса и дикого животного страха, когда он падал вниз, то и дело всплывали в сознании. Люди в белых халатах его спрашивали, из-за чего он решился на такой шаг. Поучали, что как бы трудно не пришлось в жизни, в какие бы тупиковые ситуации он не попадал, выход всегда можно найти. Но он так и не вспомнил ни причин, ни сознательных решений, которые толкнули его к попытке суицида. Ну не было в его жизни никаких трагических событий и разочарований. И с девушкой своей не ссорился. И ни к кому ее не ревновал. Да и девушки-то у нет. И не было никогда… (О, как масляно тогда заблестели глаза того человека в длиннополой черной одежде с крестом на груди, к которому все уважительно обращались, называя его «батюшкой» или «Вашим Высокопреподобием»).

Снова и снова какие люди-то допытывались, почему он решился на такой грех, ведь господь осуждает подобные неблаговерные деяния. А потом его уже допрашивали следаки – их интересовали его друзья и враги, поскольку у них были подозрения, что парень не сам спрыгнул с крыши, ему помогли. Но он ничего не смог внятно им объяснить – как оказалось, ему напрочь отшибло память. Но священник, как выяснилось, был его ближайшим родственником. Он-то первым и сказал, что брата зовут Димитрий Феофанов, а потом уже все остальные стали так называть его…

Но все это было уже потом, когда он полностью очухался… А до того, короткими урывками приходя в сознание, он ощущал только тупую ноющую боль в разных частях тела и пульсирующую резь в подреберье (позже от доктора он узнал, что у него разрыв печени, селезенки и перелом трех ребер и обеих ног – легко отделался, говорили они).

2.

Когда дурнота прошла, и туман перед глазами развеялся, первое, что увидел Дмитрий, это было лицо того самого батюшки с крестом – голубенькие глазки, светлые вьющиеся волосы и такая же бородка.

– Кто ты? – прохрипел несостоявшийся самоубийца, едва ворочая сухим шершавым языком. – Где я?

– О, святой вседержитель, как же тебя так угораздило, брат мой Димитрий? – ужаснулся шатен. – Как же так? Совсем ничего не помнишь, брат? – покачав головой, он подался к нему и, золоченый крест с изображением распятого Христа на его груди качнулся, сверкнув красными рубинами. Священник с состраданием погладил его по голому плечу.

Дмитрий вздрогнул… это было новое ощущение… И вот тогда его пронзила мысль, что он не такой, каким был раньше… Он приподнял голову, чтоб осмотреться, и тут же со стоном упал обратно. Длинный предмет, который лежал на металлической конструкции с подвешенной к нему гирей, был… человеческой ногой. И самым ошеломительным было то, что нога принадлежала ему и была частью его человеческого тела. На другой ноге был намертво закреплен металлический каркас в виде цилиндра с поперечными кольцами. И они обе беспрерывно сообщали ему о себе какой-то гнетущей и саднящей мукой…

– Я настоятель Храма Истинной Веры, протоиерей, Андрей Феофанов, – с кроткой мягкостью представился священник. – Надеюсь, ты меня вспомнишь, брат. Я молюсь, чтоб память вернулась к тебе. Господь милостивый, он сохранил тебе жизнь. Спаси тебя, Бог, – он, сложив три пальца в щепотку, очертил в воздухе перед лицом лежащего фигуру, похожую на крест. – Как же ты взобрался на купол церкви, брат мой, Димитрий? – спросил он с удивлением и одновременно с ласковым укором.

Этот вопрос тогда прозвучал впервые. И Дмитрий напряг память, пытаясь восстановить цепь событий, заставивших его подняться так высоко…

– На купол?… – сиплым голосом повторил он. – Нет, не помню… – Все было, как в тумане, голова была тяжелой, сознание – ватным, а мысли – неповоротливыми.

Дмитрий увидел рядом со своей кроватью какие-то приборы и датчики. Вокруг них деловито сновали двое в белых халатах.

– Все, Ваше высокопреподобие, систему жизнеобеспеченья мы отключили. Теперь они вашему родственнику не нужны, – сказал один из них.

– Хвала Господу, выкарабкался, – отозвался протоиерей. – Премного благодарен вам, господин доктор, вам лично и всей вашей команде.

– Для человека, упавшего с такой высоты, он довольно быстро поправляется, – подтвердил тот, кого только что назвали доктором. – Вопросов много, но я не советую вам беспокоить больного. Когда сознание его прояснится, сам все расскажет.

– Да, Господь благоволит ему, поэтому я и хочу забрать его из клиники. У нас в монастыре под образами да под молитвы монахов он поправится гораздо быстрее. Уж не знаю, в чем состоял промысел Господень, но я уверен, что брат мой не помышлял о самоубийстве. Димитрий никогда не поступил бы против воли Отца! Но то, что он пришел в сознание после падения с такой высоты – само по себе чудо!

– Везунчик! В счастливой рубашке, видимо, родился, – с улыбкой покачал головой один из белохалатников.

Доктор засмеялся.

– Если бы в рубашке… А то упал с купола в чем мать родила… Только перо и было в руке. Он так в него вцепился, что еле пальцы разомкнули!

И тут Дмитрий встрепенулся.

– Перо?! Где мое перо?! – глаза, как у сумасшедшего, от какой-то невероятной мысли полезли на лоб, челюсть упала вниз.

– Никак, брат Димитрий, что-то вспомнил? – священник с радостью, промелькнувшей в светло-голубых глазах, накрыл своей ладонью его бледную кисть.

Рука отца Андрея была горячей и влажной. Дмитрий скосил на нее глаза, медленно, как ребенок, вытянул свою и спрятал ее под одеяло.

Один из докторов открыл ящик прикроватной тумбочки, достал оттуда перо и с улыбкой протянул его больному.

– Хорошо еще, что медсестры не выкинули. Это был единственный принадлежавший ему предмет.

Дмитрий взял его в руки.

– Такое маленькое? – пробормотал он разочарованно. В голове его что-то стало проясняться. Он увидел сверкающий позолотой купол. – Купола… – проговорил он полушепотом. – Их много было… Они были разной величины, на разной высоте. Очень красиво! Они были похожи… на богатырские шлемы… ну эти – главы собора. А кресты поднимались вверх, как копья. Казалось, воинство идет…

– Да-да, – воодушевленно подхватил протоиерей. – Брат, ты правильно понял замысел зодчих. Это святое воинство идет на борьбу с темными силами!

Доктор тихонько ткнул его костяшками пальцев в спину, дескать, не мешайте вспоминать.

Дмитрий, глядя в пространство невидящим взглядом, медленно провел пальцами по щеке. Он вспомнил небо с летящей кометой, ее огненный хвост, оставляющий в воздухе желто-розовый след, и горячее перо, край которого порезал ему щеку. Крыша была неровная, по краю она вздымалась золочеными полукружиями, и на одном из них лежало это светящееся голубоватое перо – гигантское, размером примерно два метра… Но когда он слетел с самого высокого купола, чтобы взять это чудо в руки, оно вдруг стало маленьким, как обычное птичье перо. Но обо всем этом Дмитрий рассказывать не стал, и так смотрят, как на слабоумного… А голубое перышко, повертев в руках, он осторожно засунул себе под подушку: вдруг санитарка какая заберет или выбросит, как мусор.

– Ну… а дальше-то что? – нетерпеливо спросил один из белых халатов. – С крыши-то зачем прыгнул?

– Я не прыгал, – сказал Дмитрий и тут же пожалел об этом. Надо было сказать, что он не помнит. Вопросы ведь только начинались…

– А когда же я могу забрать своего родственника? – спросил священник у доктора.

– Я думаю, дней через десять можно будет, – улыбнулся экскулап. – А пока пусть лежит. Может, еще что-нибудь вспомнит.

3

Дмитрий все ждал, что врачи и чудаковатый поп уйдут, наконец, и он попытается понять, что же с ним произошло.

Но едва врачи закрыли за собой двери, как ладонь священника снова легла на его грудь… Вот тогда на лице парня появилась двусмысленная улыбка от Лукавого… Не предпринимая никаких действий, он ждал, что же произойдет дальше. Рука, оглаживая кожу, стала спускаться ниже… Дмитрий первым не выдержал напряжения, стыдливо ее отбросил и, с мычанием, преодолевая боль, сел. В его пристальном взгляде был молчаливый вопрос.

– Мы нужны друг другу, – проговорил священник. Такие, как мы должны держаться вместе.

– Это почему же?

Ну, во-первых, потому, что я такой же как ты – отступник. Бывший ангел второй ступени. Во-вторых, тебе совершенно некуда идти после выписки. Ни дома, ни денег, ни работы… Где-то ведь надо жить. А у тебя не то, чтобы угол себе снять, на штаны даже денег нет, чтобы задницу прикрыть. Не голым же на улицу пойдешь… А я не беден. Я научу тебя деньги зарабатывать, здесь без них никуда… Деньги – это сила, это возможности, это свобода. Иначе в этом мире ты никто. Я как старший товарищ поддержал бы тебя в первое время. Помог бы тебе на ноги стать. А насчет предпочтений… Неволить тебя никто не станет. Так что решай.

От слабости у Дмитрия поплыло перед глазами. Он, ухватившись руками за края кровати, попытался вернуться в горизонтальное положение. Отец Андрей вскочил и, поддерживая его за спину, осторожно уложил, подправил съехавшую подушку и вернулся на свое место.

– Я устал. Я хочу спать, – угрюмо сказал Дмитрий.

– Конечно-конечно, – согласился служитель церкви, – отдыхай, мой мальчик. Наша порода быстро поправляется! Сам не заметишь, как скоро встанешь на ноги. Ах, да! – он поднял палец кверху. – Вот тебе айфон, если что будет нужно, позвони мне. Вот так откроешь, это легко. Здесь всего два номера. Видишь: это мой портрет – «Андрей» – написано. Нажмешь сюда, если захочешь со мной поговорить. А это Вася – водитель мой… Думаю, пригодится, когда встанешь на ноги.

У дверей протоиерей обернулся.

– Да, перышко-то не теряй, Димитрий! Невелика ценность, но это единственная вещь, с которой ты с неба спустился. Из крыла твоего, небось? Так и быть, сохраню твою память о прошлом. А под подушкой прятать – место ненадежное: упадет на пол – санитарка выкинет, как мусор. Верну, когда выздоровеешь.

Но Дмитрий даже глаз не открыл, он чувствовал себя таким измученным и разбитым, что ему было все равно. Да и зачем оно ему теперь? Хочет так, пусть забирает.

4

В день выписки из больницы Дмитрию на руки дали медицинский документ с историей болезни и на каталке довезли до выхода, где встречали люди протоиерея. Они привезли его в роскошную пятикомнатную квартиру Феофанова, где для него была приготовлена комната.

Женщина средних лет в белом кружевном фартуке принесла телячий стейк, запеченный под сыром, с овощным гарниром и сказала, что хозяин Отец Андрей будет только вечером. Дмитрий пощелкал дистанционным пультом, пользоваться которым он научился еще в клинике, посмотрел боевичок, послушал новости о том, как полиция поймала двух парней- наркоманов, еще полистал – наткнулся на передачу для родителей о том, как узнать, принимают ли их дети-подростки наркотические вещества. Возникло смутное ощущение, что когда-то в другой жизни он не раз встречался с такой проблемой…

Может, еще какую остросюжетную киношку выловить? Здесь их много… Нет, пожалуй, на сегодня хватит – решил он и выключил телевизионный экран.

Сейчас гораздо важнее было привести свои сумбурные мысли в порядок. Наверно, ему несказанно повезло, что он встретил своего собрата из Потустороннего мира. Представить себе страшно, как бы он начал жить в конце осени, когда уже выпал снег, в этом большом сером городе, где жизнь кипит как в муравейнике, где каждый спешит по своим делам, и никому ни до кого нет дела. Если бы он упал на землю в другой стране с жарким климатом, там выжить было бы легче. Ночью можно было выспаться под пальмой, днем подработать себе на жизнь. А здесь, в большом сером городе, мир так далек от природы и так собственнически поделен, что пришельцу с космоса – прямая дорога в бомжи…

А ведь Андрей реально заботится о нем. Только вот… что за привычка у него дурная, вечно норовит погладить? Дмитрий всякий раз напрягается из-за этого или смущается временами … Но это все мелочи.

А вот интересно, с какой целью Андрей всем врачам говорил, что хочет забрать его в монастырь, где под молитвы монахов он выздоровеет гораздо быстрее? Неужели он сам в это верит? Хорошо, что не отвез. Здесь-то лучше. А с монахами – скукота, наверно…

А ведь поп-то хочет скрыть от других, что привез родственничка домой, – промелькнула неожиданная мысль… – Монахами и молитвами прикрывается… Надо будет расколоть его на эту тему…

Вечером, когда священник вернулся со службы, Дмитрий попытался настаивать на монастырской келье и обещанных молитвах.

Отец Андрей едко высмеял его.

– А может, ты для того и сверзился с небес, чтобы надеть на себя монашескую рясу и жить в жестком самоограничении? Брат мой благословенный! Мир и покой сердцу твоему! – с издевательской патетикой произнес священник. – Хвала тебе, брат Димитрий. Праведной жизнью ты дослужился до второй ступени небес. Хочешь сначала все повторить?

Бывший ангел молчал. Не мог же он признаться, что он всего лишь пытается понять, для чего Отец Андрей так нянчится с ним…

– А ты знаешь, почему монахи ходят в черном? Черный цвет – это то, что лежит за пределами цветового спектра. А это значит – полное отречение от плотской жизни и от человеческих страстей. Это отказ от мирской суеты и сосредоточенность на невидимом духовном мире. Ты за этим на Цэррон опустился, Дима?

– А-аа… как же ты… Андрей? – Дмитрий оглядел богатые интерьеры: темно-красный кожаный диван на белом ковре, на котором они сидели, бархатные вишневые портьеры с золотой бахромой и тяжелыми кистями, дворцовая лепнина на потолке, старинные гобелены с павлинами на стенах… – Ведь ты тоже… в черном ходишь? – спросил его Дмитрий.

На его взгляд полный иронии, священник ответил прищуром в смеющихся глазах.

– Вот уж не поверю, собрат мой с неба, если ты вздумаешь уверять меня, что спустился на Землю исключительно, чтобы держать себя в черном теле да Всевышнему денно-нощно молиться… Лучше уж честно скажи, что устал на небесах от вечного самосовершенствования. Хотя… Впрочем… ничего не говори, я и сам все знаю, – с холодным скептицизмом добавил он.

– Ну да, устал… – нехотя согласился Дмитрий. Он помотал головой и потер лоб. – Я все забыл… Я… Кажется, я цель потерял.

– Постепенно все вспомнишь. Цель, говоришь? Ну-ну…Не ври… Ты людям завидовал. Страстей и приключений искал! Ты жизни хотел – бурной, кипучей…

– Да, хотел. А что в этом плохого?

Протоиерей понимающе ухмыльнулся.

– С этого, брат мой, все и начинается…

Бывший ангел опустил глаза, признав, что в этом поединке он проиграл. «Однако, не так–то прост это внешне кроткий и слащавый батюшка», – подумал он, невольно признавая его проницательный ум.

5

Через неделю отец Андрей зашел в комнату Димы с большой кожаной сумкой.

– Завтра снимут железки с твоих ног. Я договорился. Больничную пижаму эту выкинь. Впрочем, такому сладенькому херувиму… – он опять скользнул по нему своим масляным похотливым взглядом, – даже линялые обноски к лицу.

Протоиерей поднял к себе на колени саквояж, пластмассовая молния со скрежетом разъехалась, а он стал доставать оттуда красиво упакованные вещи и складывать их на диван.

– Вот тебе джинсы… несколько футболок отменного качества, шерстяной пуловер, кожаная куртка и удобные кроссовки, – закончил он перечисление, открывая обувную коробку. – Завтра тебе к ортопеду ехать. А после можешь в храм заглянуть – на Божественную литургию. Позвонишь водителю Васе, он тебя отвезет.

После посещения врача Дмитрий принял душ и теперь стоял перед большим зеркалом, озадаченно разглядывая свое лицо: на верхней губе и подбородке появился пушок… Он знал, что мужчины на земле часто сбривают такие поросли, но его гладких щек бритва пока еще не касалась. Отошел чуть подальше, чтобы увидеть себя полностью, и остался доволен. Синяя джинсовая пара с красной футболкой отлично сидела на его статном теле. Темные, волнистые волосы, открывая высокий лоб, обрамляли бледное продолговатое лицо. Карие глаза – мало сказать, что сияли острым любопытством к жизни – в них азартно плясала чертовщинка.

6

Изнутри Собор Истинной Веры поражал богатством и великолепием своего убранства. Практически все сверкало золотом: украшения и полуколонны иконостаса, узорочье решеток, искусная ковка круглых одноногих столиков для свеч. Гигантская, низко спущенная многоярусная люстра освещала залу тысячами лампад, трепещущих огоньками.

Народу было много, они стояли лицом к алтарю и вместе с десятком священников молились богу. Святые отцы в золотых одеяниях поворачивались к иконостасу, и, осенив себя крестным знамением, кланялись.

Звучал многоголосый женский хор. Сплетенные в унисон чистые хрустальные голоса взлетали к высоченным сводам, где парили изображения ангелов. И на фоне этого прекрасного песнопения слышались раскатистые призывы: «Господу помолимся-а-а!». Низкий гудящий мужской голос рассказывал о пречистой деве Марии и ее сыне божьем. И снова басовито звучали молитвенные прошения, направленные к богоматери и Христу-спасителю: «Спаси нас! Спаси нас!», а верующие хором присоединялись к этому зову.

Красота звучания храмового пения, приглушенный свет, трепыхание бесчисленных сине-желтых язычков свечного пламени – все завораживало, создавая атмосферу священного таинства. Но пика своего служба достигла, когда из Царских Врат вышел Протоиерей Отец Андрей, в одной руке он держал пасхальный светильник, а другой размахивал дымящимся кадилом. За ним вереницей шли священники и тоже овевали всех верующих курящимся фимиамом.

Но это было только начало чуда. Дмитрий в числе других замер с запрокинутой вверх головой, наблюдая, как с храмового свода на цепях медленно спускается бронзовый сосуд, высотой где-то полутора метра. А потом он стал летать, как маятник, из одного конца собора в другой – восемь дюжих священников в пурпурных одеяниях, одновременно приседая, с силой дергали за крученный канат и раскачивали его. И гигантское кадило плыло над головами богомольцев, испуская клубы благовония. Чудный запах хвои, свежей древесины, смешанный со сладковатым ароматом фруктов обволакивал молящихся. Дмитрий с удовольствием вдыхал это курение и чувствовал, как он весь проникался ощущением холодного чистого света, как будто возвысился и очистился от грехов, которые еще не успел совершить, но ведь собирался (а для чего же еще он спустился в этот мир?). И вдруг… привиделось ему, что нарисованные ангелы слетелись к нему вниз и, порхали вокруг него, взмахивая тонкими, бумажными крылами. Они звали его с собою ввысь, но Дмитрий смеялся, грозил им пальцем и говорил: «Не-ет, меня вы туда не заманите! Я уже там был! И ничего чудесного там не видел!».

«Бог Господь, явися нам» – пел хор. Мимо Дмитрия, представляясь светоносносными ангелами, прошла вереница священнослужителей в блестящих парчовых одеяниях – его Высокопреподобие отец Андрей возглавлял это шествие, неся над головой золотое Евангелие. А потом он же совершал святое Таинство, причащая прихожан к высшему божественному началу: молящиеся вкушали Хлеб, символизирущий Плоть Сына Человеческого и пили Кровь Его, чтобы иметь жизнь вечную. Люди кланялись в пояс, челом отбивали земные поклоны, глаза их блаженно поблескивали, а на лицах блуждали беспричинные улыбки.

А дым голубоватыми змейками все еще летал в воздухе, кружа голову. И вдруг сквозь густую пелену жженого ладана Дмитрий увидел, как на него с купола глядят огромные глаза. Но оказалось, что не только он это заметил… По толпе прихожан прокатились изумленные возгласы, шорох вздохов… Некоторые особенно впечатлительные попадали на колени с криками: «Он услышал наши молитвы!», «Господи, защити и помилуй нас!». Глаза медленно растворились в клубящемся смоге.

7

Вечером Дмитрий встретил святого отца с холодным замкнутым лицом.

– Ну что опять не так? – с обеспокоенностью спросил его Феофанов.

– Наркотики! – не сумел сдержать своего гнева бывший ангел. – Ты используешь наркотики, чтобы дурить своих доверчивых прихожан.

– Мой друг, наркотики – это то, что включено законодательными органами в специальные списки, а то, что не включено – это магия, – хитро ухмыльнулся священник. – К тому же, ладан – это общепризнанное средство для дезинфекции храмов. Верующие лобызают иконы, кресты, причащаются из одной единственной ложки, но в истории еще не было случаев, чтобы в церквях заражались. Это и есть великое таинство, мой друг, – добавил он уже с обычным кротким и благостным выражением лица.

– Ловлю тебя на слове! Ты и сам не отрицаешь, что для так называемой «магии» в составе курящихся веществ был не только общепризнанный ладан. Я видел своими глазами: люди реально кайфовали! Да я и сам глюк словил! Что за представление ты устроил?

– Я устроил?! – отец Андрей от души расхохотался. – Никакой отсебятины. Этот сценарий давно уже стал каноном, и я думаю, за века он вряд ли изменился. Все в нем до мелочей прописано, вплоть до того, после какой молитвы, сколько поклонов класть. И уж будь уверен, что все останется неизменным до скончания мира.

– Но почему? – с искренним изумлением спросил юноша. – Времена меняются, технологии преображают мир. Получается, что ваша теология, создав Ветхий Завет и Евангелие, намертво закаменела. Вот ты, как человек, живущий среди застывших догм трехтысячелетней давности и читающий молитвы на церковно-славянском, не отправил же голубя или монаха с запиской ко мне. Ты сразу же подарил мне айфон для удобства общения. И все вы, священнослужители, в обиходе пользуетесь современными гаджетами. Но почему эта ваша богословская наука не движется вперед вместе со временем? Ничего в вашем учении не подвержено сомнению или критике. Ритуалы церковных служб с семнадцатого века никак не изменились. Обрати внимание: с семнадцатого! Единственным реформатором церкви на Руси был патриарх Никон. Петр Великий, как прогрессивный царь, поддержал его. И то Никон изменил не дух церкви, а всего лишь форму, у него священники стали проводить обряды не на латыни, а на русском. Но это вызвало шквал сопротивления среди духовенства и верующих. Староверы-фанатики в знак протеста сами себя вместе с семьями сжигали. Ох, и не любят у нас новое, – усмехнулся Дмитрий.

– Вот какая у тебя амнезия, а говорил, что ничего не помнишь, – удивился протоиерей.

– Когда я лежал со сломанными ногами, у меня было много свободного времени. Мне было интересно, что люди знают о боге и о нас, ангелах. Но ничего нового в современных знаниях я не нашел. Пришлось изучать историю религии. Спасибо тебе за айфон. Я понял, что, в первую очередь, религия была необходима правителям, как способ объединения народа, как психологическая узда, которая помогает властвовать. В то же время диктаторам был выгоден примитивный уровень человеческого стада: чем меньше рассуждают, тем легче ими управлять. С другой стороны, религия – это способ нравственного просвещения человека, попытка удержать его в рамках морали. Но если уж Церковь ратует за сохранение нравственных и духовных ценностей, то почему эти заповеди преподносятся таким диким варварским образом? Я имею в виду святое причастие?

Отец Андрей засмеялся.

– А-а, ты про Евхаристию, «Святые Дары»? Это, брат, понимать надо… Христиане для жизни вечной должны отведать Плоть Сына Человеческого и пить Кровь Его. Эти символы с древности к нам пришли.

– Это символы примитивного мышления человека, жившего более двух тысяч лет назад. А если вникнуть, то по современным понятиям – это каннибализм и вампиризм.

– Ну ты, брат, загнул… «Святые Дары» – это же важнейший церковный ритуал для верующего. Если Христос пожертвовал собой ради Спасения человечества, то мы проводим обряд бескровной жертвы. Это же приобщение к трагедии для верующих. Они проникаются самопожертвованием Господа, его былыми страданиями и духовно возвышаются. Содержание этой символики понимать надо! – снова повторил протоиерей.

– Принимают подобную символику те, кто вообще не привык мыслить самостоятельно. Им вложили в голову шаблон, они и решили, что это правильно и так надо. Если ваши прихожане хотят принять высочайший духовный завет от Господа, то почему надо тащить в рот Его Тело и пить Его Кровь? В этом есть какой-то детский, не рассуждающий, примитивный инстинкт.

Если уж, действительно, церковь считает своей важнейшей целью – вложить в души людей преклонение перед светлым идеалом добра и любви к человечеству, каким был Христос, то почему это надо делать с помощью сомнительного и абсурдного образа, как Причастие к Святым Дарам? Почему бы не привлечь сюда не только музыкантов и певцов, но и литературные таланты, чтобы написать другой сценарий, то есть те же вечные истины переложить на язык других символов, ярких, выразительных, катарсисных? Ведь если это поднять на более высокий интеллектуальный уровень, то в Церковь потянется и мыслящая, ищущая смысл жизни молодежь.

Отец Андрей слушал его, не перебивая и даже согласно кивая головой, хотя голубые глазки его хитро посмеивались.

– А ты думал, все люди так осмысленно относятся к учению о боге? Сказано им: в церкви ставьте богу свечку, а креститесь справа налево – и им этого достаточно. Никто не задумывается о значении ритуалов. Что положено, то надо выполнять. Так жить легче. А догма тем и хороша, что люди принимают верование без рассуждений и сомнений, – в этом я полностью согласен с тобой. Такая система устраивает всех, и церковную верхушку, и светскую власть. Так было, так принято, а значит все истинно. А тебе, брат мой, Димитрий, я вот что хочу сказать: а ну их к бесу! Ты ведь, дружище, на землю пришел радости искать, – проникновенно сказал отец Андрей. – Так прими же этот мир таким, каков он есть. Тот, кто изъяны и несовершенства ищет, счастливым никогда не бывает: все брюзжит-брюзжит и от тоски чахнет – вот, мол, весь мир – дерьмо, и люди в нем такие же. Мой совет тебе, дружок: не начинай свою новую жизнь в этом прекрасном человеческом теле, – он снова скользнул по нему липким вожделеющим взглядом, – с ворчливого недовольства. Тем более нам с тобой есть, что отметить сегодня.

Протоиерей достал из своего бездонного саквояжа несколько красиво оформленных бутылок со спиртным, рядом на низкий столик поставил корзинку с румяными персиками и несколько плиток черного шоколада. Затем не спеша взял в руки самую большую бутыль из толстого черного стекла, длинное горло которого было обернуто фольгой и, легонько встряхнув, повертел в руках. Пробка с легким хлопком вылетела из горла, и искрящаяся струйка жидкости стала наполнять фужер.

– За тебя! – предложил Андрей, приподнимая бокал. – За то, чтоб ты никогда не пожалел, что оставил небеса.

Дима с любопытством поднес напиток к лицу, легкие пузырьки поднимались со дна и, разрываясь на поверхности, брызгали в лицо. Легкий кисло-сладкий фруктовый вкус его парню понравился, и он для утоления жажды, сам себе наливая, быстро осушил несколько бокалов один за другим. Вскоре настроение его заметно улучшилось, и легким блаженством наполнилась голова. То, обычное напряжение, которое он испытывал разговаривая с Андреем, развеялось. Тот поучал его, как жить на земле, и все, что говорил ему бывший ангел, а теперь и более опытный его собрат, казалось ему удивительно верным.

– А вот скажи, для чего ты критикуешь церковное учение? Думаешь ты умнее других что ли? Пришел на службу один раз, в пух и прах все разнес, и после этого начались перемены?

– Да нет, – засмеялся бывший ангел, – я просто хотел узнать, далеко ли люди продвинулись в постижении бога и потустороннего мира.

– Да ничего они не знают о боге. Все основано на мифах и вымысле. Запомни, в этом мире все построено на политике сильных. Церковное учение – это гора незыблемая. Реформы невыгодны властям. Тем более, люди не ропщут. Их устраивает то, что есть. Хотят они играться в эти игры – да, пожалуйста. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало.

– А как же духовные поиски? Ведь есть же такие, кто ради них в искреннем беззаветном служении богу отказывается от мирских благ?

– Таких блаженных идиотов кот наплакал. Каждый на этой земле ищет тепленькое место для себя. Каждым движет корысть и выгода. А Церковь людям нужна. Человек так устроен, что полностью зависит от своих желаний и эмоций. Ему необходимо излить угрызения совести, страхи, сомнения. В миру каждый печется только о себе. Человек на земле одинок в своих страданиях. Потому многие идут сюда. Им нужен духовник, который облегчит их души от гнета тяжких дум. Им нужен пастырь, который поведет их в стаде к богу. Поклоняться идолу гораздо проще, чем мучительно искать смысл жизни и бежать вслед за вечно ускользающей истиной.

Дмитрий слушал священника, уважая за ум и знание жизни. Многие из суждений отца Андрея, как ему казалось, расширяли его представление о жизни на земле.

– Так что вот тебе мой совет: человеческая жизнь коротка, сам не заметишь, как быстро она пролетит. И поэтому ее надо прожить с максимальной пользой для себя. В этом мире надо любить только себя и ублажать себя во всем. Все возможности для получения наслаждения надо использовать, – проговорил священник и, откупорив флакон коньяка, разлил пахучий напиток по бокалам.

Дима понюхал блестящий золотисто-коричневый напиток. Его обоняния коснулась легкая волна смолисто-древесного аромата – так пахло в дубовой аллее возле храма. Он взглянул на протоиерея. Тот, одобрительно улыбаясь глазами, повертел бокал в руках, посмотрел напиток на просвет и, призывая последовать за ним, глотнул. Диме вкус коньяка понравился: в меру жгучий, маслянисто-пряный. Он выпил его залпом, как сок или кефир. Затем в порядке ознакомления с алкоголем святой отец Андрей открыл бутылку русской водки… Очень скоро бывший ангел почувствовал, что мысли его путаются, а речь стала бессвязной и неразборчивой…

– Да кажется, вышел перебор… – пробормотал отец Андрей, укладывая на диван бессмысленно улыбающегося Диманова. Обхватив его за затылок, как бы поправляя подушку, протоиерей неожиданно впился в его губы страстным поцелуем.

Инстинкт сработал сам собой. Это было против его мужской природы. Дмитрий с отвращением оттолкнул его, вытер ладонью чужие слюни и, не отдавая отчета в своих действиях, ударил его кулаком в лицо. А потом, зажав обеими руками рот в попытке сдержать рвотные спазмы, он на заплетающихся ногах побежал в туалетную комнату.

Утром юный Диманов проснулся с тяжелой головой и смутным ощущением какой-то гадливости. Но вспомнить ничего он не смог, кроме того, как они со священником «дегустировали» разные виды алкоголя. Затем к нему заглянул отец Андрей, неся на подносике стопочку водки.

Дмитрий покачал головой, смотреть на это ему было тошно.

– Головушка-то болит? – как обычно слащаво спросил протоиерей, хотя выглядел он довольно подавленно и жалко. – Пей, тебе говорю, вот увидишь, сразу полегчает.

Дмитрий наотрез отказался. Кроме того, когда он увидел тусклые бегающие глазки Андрея, в нем колыхнулась брезгливая неприязнь.

– А тебе пить нельзя, ты сразу в драку лезешь, – с фальшивым смешком упрекнул его священник, показав лиловое пятно под глазом.

Дмитрий исподлобья посмотрел на него и угрюмо сказал:

– Уйду я от тебя.

Лицо отца Андрея скривилось.

– Да кто ж тебя держит? Иди… Хочешь мой путь повторить? – усмехнулся он. Священник тяжко вздохнул… а потом в сердцах грохнул поднос на тумбочку с такой силой, что стопарик опрокинулся, а жидкость, предназначенная для исцеления Диманова, растеклась по подносу. Отец Андрей плюхнулся в кресло и, прикрыв глаза, откинулся назад, припоминая свое прошлое. Дмитрий тоже присел на кровать, приготовившись слушать историю его падения.

– Я тогда служил жрецом судеб – эйтраном. Ослушался Белую Королеву и не привел приговор в исполнение. Все сделал по своему усмотрению – надоело жить по чьей-то указке. В наказание Белая Паучиха и свергла меня на землю… Но случился какой-то сбой в системе. Бывает же такое, когда трехлетняя девочка вдруг припоминает какие-то эпизоды из своей прошлой жизни, причем в том, как она это воспроизводит, прорывается такой жизненный опыт и такие страдания, которые ребенок в силу своего возраста не может осознать. Это означает только одно: ее прежняя жизнь каким-то образом застряла в подсознании. Бывали и другие случаи, когда после удара молнии память перебросила пожилого мужчину в другой век, в другой страну, где сам он в то время был женщиной.

По существующей системе я должен был возродиться в материнской утробе. Но я пал иначе. Так же, как и ты, я брякнулся на землю в теле взрослого мужчины, – его высокопреподобие горестно хохотнуло. – Бомжевал, ел из помойки… ты-то хоть на вокзале можешь переночевать, благодаря мне… Потом уже я пристроился к братьям монахам и стал служить богу. Да только ему, Наднебесному, это на фиг не надо. Я для себя хотел урвать по максимуму, чтобы подняться из нищеты, и чтобы жизнь была всласть!

Я и тебе помочь хотел, чтоб ты не повторил мою участь. Ну что ж… вольному воля. Насильно тебя здесь никто не держит.

«Уйду я от тебя», – передразнил отец Андрей с обидой. – Куда уйдешь-то? Ты же человек теперь, у тебя ни документов, ни имени, ни денег, ни работы, ни образования. Ты вне этой жизни. Ты умрешь от голода на улице. Я же могу дать тебе все.

– А у тебя много денег, верно?

– Достаточно, чтобы удовлетворить любую твою прихоть.

– А какими способами ты их зарабатываешь?

– Я научу тебя, если останешься, – самодовольно улыбнулся протоиерей.

– Ладно, – неожиданно для себя согласился Диманов.

8

Собор Истинной Веры был виден издалека в свете многочисленных ночных фонарей. Четко вырисовывались округлые купола с красноватыми отблесками закатного неба, а от ярко освещенных крестов исходили золотые лучи. Разноцветные витражные окна в обрамлении арок были невероятно красивы. Огромный портал, мерцая желтыми огнями, приглашал заглянуть внутрь. Издали казалось, что храм весь окружен божественной аурой.

– Сказочно красиво! – не смог сдержать своего восторга Дмитрий. – А ты мне покажешь, как ты делаешь свои фокусы на своде? Помнишь, во время литургии сверху на нас смотрели глаза бога?

– Ну это ты уже видел. Щас покажу другое. Стой здесь. Схожу приборы включу.

Протоиерей ушел, а через несколько минут над самым громадным куполом зависло трехмерное изображение шестикрылого ангела. Плавно взмахивая крылами, он медленно улетал ввысь, превращаясь в ночную звезду.

– Впечатляет, – согласился Дмитрий. – А что еще ты делаешь, чтобы люди толпами валили в твой собор?

– Недавно я отвалил кругленькую сумму за то, чтобы к нам привезли мощи Святой Матроны. При жизни она была слепой. О чудесах исцеления легенды в народе ходили. А еще она обладала даром ясновидения. Люди со всей страны съезжались. Длиннющие очереди выстраивались. Все хотели прикоснуться к ней, о своих нуждах попросить.

– Неужто останки способны кому-то помочь? – удивился юноша.

– А как же, кто верует, тому несомненно помогут. Она же святая, и останки ее благоухают, в отличие от вонючих египетских мумий. Ее скелет и одежда сохранили божественную благодать и мощь, данную ей Господом. Люди верят в чудодейственность церковных реликвий.

– С пиаром все понятно. Но ты же обещал мне рассказать, как ты делаешь бизнес в церкви.

– Да какой уж там бизнес… – Так уж… люди вот побогаче пожертвования делают… уклончиво ответил протоиерей. – И тут же, переменив тему, стал с удовольствием рассуждать. – Есть три категории людей по тому, как они к Господу идут. К первой относятся особо чувствительные совестливые миряне, которые в боге духовности ищут. Эти прям до фанатизма Всевышнему поклоняются. Может, от меркантильности окружающего мира задыхаются и в молитвах пытаются спастись. Может, в сказочки про рай веруют, думают: в вечной жизни им воздастся за то, что Господа при жизни славили.

Во второй категории – те, кто сильно нагрешить успели. Гложет их страх, что черти будут их в аду на сковородке жарить, – Феофанов рассмеялся. – Глупые человеческие сказочки про Ад и Рай. Некоторые наивные люди думают, что отмучаются на земле, а потом будет им вечное безмятежное счастье на земле обетованной. Будет полно еды, кругом солнышко, цветочки, небо синее-синее… И нет больше – ни боли, ни слабости, ни разочарований, ни бешенного ритма жизни, ни проблем со здоровьем.

Никакого такого рая не может быть на свете. Потому что, если бы он и был – то никому бы не принес радости, ибо то, что дается без борьбы – не имеет цены. То же самое с адом. Бесконечная вереница адских наказаний в качестве возмездия за грехи никакой исправительно-воспитательной ценности не имеет. Это зверски ожесточает, но сердца не смягчит и души не очистит. Так что ад и рай – это довольно грубо сформулированные конструкции для поощрения и устрашения. Существование ада и рая предполагает некоторую статику – отсутствие движения. Но статика противоречит законам развития и ведет только к деградации. Человеческая душа без борьбы и препятствий хиреет.

– А третья категория верующих? Что они собой представляют? – спросил Диманов.

– Эти следуют семейной традиции, отцы и деды веровали, и они слегка… Господа почитают время от времени на всякий случай.

– А зачем же ты их дуришь, играешь в эти игры с придуманными обрядами и богослужениями? Зачем ты правду про бога им не расскажешь? – снова обескуражил своим вопросом его Дима.

И снова священник не ответил. Не мог Феофанов сразу все уловки свои Дмитрию раскрыть. Юноша чист. Пока. Да еще как гневлив, коли видит бесчестие и порок.

Вчера отец Андрей грехи отпускал одному здоровенному детине. По роже видно – мутными делами вершит. Стоит его высокопреподобие на аналое, где лежат евангелие и крест. Прихожанин подошел, по всей форме перекрестился и положил на евангелие два пальца, склонившись. Отец Андрей накрыл его голову в знак своей благодати епитрахилью – лентой, которая висит у него на шее поверх рясы, и включил маленький микрофон, который спрятан у него на груди.

– Покаяться хочу, ваше высокопреподобие.

– Открой свое сердце, брат мой. Прислушайся к своей душе, – отвечает ему священник.

– Грех на мне тяжкий, – глухо признается прихожанин. – Любовницу я порешил. Убил стерву. Сам не знаю, что со мной произошло, когда застал ее с другим. Забил ее до смерти, а потом в лесу зарыл.

– Отнять у человека жизнь – это великий грех. Один лишь Господь, давший жизнь человеку, может ее отнять. Знаешь ли ты это?

– Да, святой отец. Злоба захлестнула меня, вне себя был от ярости…

– Готов ли ты ответить за свое преступление перед законом?

– Нет, святой отец. Она, сука, заслужила это. Сколько бобла, брюликов… про шмотки и говорить нечего – ни в чем ей не отказывал, машину подарил…

– Ты раскаиваешься в том, что сделал?

– Да, святой отец, глубоко раскаиваюсь, я ведь любил ее.

– Это хорошо, что ты сожалеешь о содеянном. Значит, не оскудела еще душа твоя для добра. Помни всегда: если злом отвечать на зло, оно всегда вернется обратно. Ошибки с каждым случаются. Главное, осознать их и больше не повторять. Покаяние твое Господь принял. Бог благословит тебя. От имени Его я отпускаю твои грехи. – Сняв с его головы епитрахиль, протоиерей перекрестил ему лоб. – Иди с миром. Купи крест десятой модели в нашей торговой точке и читай отче наш в течение двух недель по утрам и вечерам.

Когда исповедуемый, приложившись к протянутой для поцелуя руке святого отца, ушел, Феофанов с удовлетворением потер ладони друг о друга: удалось-таки ему сбыть самый дорогой золоченый крест с фальшивыми бриллиантами. А этот наивный криминальный коммерсант, считай уже в ловушке: все отдаст, лишь бы запись не попала в органы.

9

И о Доме для сирот, который протоиерей содержал на окраине города, он бы не хотел, чтоб Дмитрий узнал. Официально, как благотворительное предприятие для беспризорных подростков, то двухэтажное строение не было зарегистрировано. Хлопот и обязательств потом не оберешься. Да и контролеры замучают проверками. Главное – «прикрытие» в органах обеспечить.

За двухразовое питание, одежду и «вмазку» шестеро мальчишек выполняли для него кое-какую работенку. А присматривал за ними в качестве воспитателя бывший урка – его выкормыш с сожительницей. Он-то знал все ходы-выходы, знал в каких местах можно сбыть наркоту… и даже собирал пацанов на мелкие грабительские вылазки.

Феофанов в черной рясе под видом благодетеля частенько появлялся там с подарками. Кеды, кепки, ветровки привозил пацанам. Вел с ними беседы о боге. Учил быть кроткими и добрыми.

Однажды в свой очередной приезд они вместе с воспитателем обнаружили мальчишек на пустыре. Те мутузили одного из своих подельников. Мальчишку, которого они били, как потом выяснилось, звали Верг. Когда под окрик наставника разгоряченные пацаны нехотя расступились, Верг поднялся на колени и первым делом завертел головой в поисках какой-то вещи, из-за которой, по всей видимости, и случилась эта заваруха. Это бы надкусанный гамбургер. Рядом возле старого бревна в фирменном пакете лежала еще пара таких же нетронутых. Едва смахнув с бутерброда пыль, мальчик лет четырнадцати жадно впился в него зубами, и, не обращая внимания на других, торопливо стал его поедать, пока не отобрали.

– Этот откуда взялся? – спросил воспитатель пацанов. – Вас что, плохо кормят, чтобы из-за еды драться?

Мальчишки враз заговорили, перебивая друг друга. Из их сбивчивых рассказов Феофанов узнал, что Верг в их доме ночевал два раза, но раздатчица Рита сказала, что он пока не числится в списке, и еды на него нет. Он кормился, кто чем поделится. Сегодня ребята звали его на вылазку, на ограбление киоска, где продавали гамбургеры и шаурму, но он не пошел. А там их там ждала облава. Пятерым удалось сбежать, а Серегу менты пристрелили.

– Вот Сашка пусть сам расскажет, – пацаны вытолкнули в круг щуплого вихрастого парнишку.

– Мне жалко Серегу. Он был мой друг. И я пошел один пореветь на пустыре. Смотрю этот на бревне сидит и гамбургер жрет, – Сашка с отвращением указал на Верга. – «Хочешь? – говорит. – Ты же со мной всегда делился. На, ешь. Только ребятам не говори». Смотрю, упаковки на бутерах – такие, как у Гасаныча, которого мы грабить ходили. Я офигел: «Так это ты нас заложил? Иуда… Из-за тебя Серега погиб». – А этот гнида-стукач тычет мне свой бутер в рожу: «На, – грит, – ешь. Гасаныч сказал, что я никогда голодным не буду, если буду заранее его предупреждать». Вот мы с ребятами его и побили…

– Не о хлебе насущном, а о душе, о душе прежде всего надо думать, – тихо проговорил священник в черной рясе, скромно стоящий позади всех. – Идите все с богом. Молитву за спасение души его заблудшей буду читать.

Феофанов молча присел рядом с Вергом на бревно. Тот, искоса бросил на него затравленный, ненавидящий взгляд волчонка: вот сейчас я мал, но как только у меня отрастут острые клыки, я перегрызу вам глотку – говорили его глаза. Вам всем. Всем, кто вырос сытым, довольным и счастливым. И продолжал с непроницаемым лицом сосредоточенно жевать подлостью заработанные бутерброды.

– Часто бываешь голодным? – спросил его священник.

– А вам-то чего до этого? – с набитым ртом неприязненно буркнул подросток.

– Давно бродяжничаешь?

– С месяц примерно. С тех пор, как из детдома сбежал.

– Но там-то с кормешкой нет проблем. Вернуться не хочешь?

Мальчишка шмыгнул носом и вытер нос тыльной стороной ладони.

– Не. Мне туда нельзя. Мне уже четырнадцать, в колонию загребут.

– А мамка с папкой где?

– Отца не знаю. А матери я не нужен был. Она меня часто запирала одного и по много дней домой не приходила. Я чуть не сдох тогда с голодухи. В больнице от истощения лечили, а ее родительских прав лишили.

Мальчик был хорош собой, сладенький с виду, но не это главное. Метким проницательным взглядом священник определил, что тот ему подходит. Какое завидное самообладание… Терзаться угрызениями совести из-за того, что кто-то пострадал по его вине, парнишка не будет. Ради своих мелких шкурных интересов кого угодно затопчет, по головам пойдет. Это как раз и облегчает задачу, – думал Феофанов, – моральные вопросы для его натуры – ничто. Значит, Вергом можно легко манипулировать, соблазняя материальными благами.

Феофанов не ошибся. С Вергом, оказалось, легко договориться, посулив ему хороший смартфон. Более того, оказалось, что тот сразу же смекнул, что от него требуется. Недоверчивость, страх быть обманутым – это единственное, что мешало ему согласиться сразу.

Первым делом Феофанов завел мальчика в магазин и купил ему приличную одежду. В ней он и остался. Снисходительно посмеиваясь, отец Андрей исподтишка любовался своей новой находкой. Мальчик со взглядом дьяволенка. Мальчик, который не испытывает чувства благодарности никогда. Он принимает дары хищно, как должное, с большим чувством собственного достоинства.

Мой маленький принц, – шепотом называл его Феофанов, дрожа от нетерпения, пока Верг принимал ванну, наполненную пышной парфюмированной пеной. – Мойся, мой мальчик, мойся, испробуй моих кушаний, испей моего вина, купайся в моих ласках, слушай мои песни, внемли гласу проповедника…

Приемный сынок известного в городе священника, принятый в школу, обходился ему дороговато. Бесконечные срывы уроков, травлю учителей или избиения отличников приходилось компенсировать покупкой компьютеров, ремонтом кабинетов или просто подарками. В шестнадцать лет Верга осудили за групповое изнасилование одноклассницы. Феофанов вытаскивать его не стал. Устал от сладкой жизни.

10

Погруженный в воспоминания о своем бывшем возлюбленном, Феофанов по дороге домой чуть не врезался в бампер идущего впереди автомобиля – не заметил вспыхнувших фар при торможении на красный сигнал светофора. Резко придавив педаль, он остановил машину и со скукой оглядел сотни горящих огоньков на ночной магистрали.

– А любить противоположный пол – в мужском монастыре что ли отучился? – неожиданным вопросом прервал их молчание Диманов, чем привел спутника в замешательство.

– Да нет… О чем ты? – как бы непонимающе отозвался Феофанов. – Мы же обет безбрачия давали, все братья-монахи хранят целомудрие.

– Наверно, это невероятно трудно сопротивляться естественным инстинктам, да? Ведь обет не прекращает выработку тестостерона в мужском организме. Не всегда удается подавить в себе искушения, да? – продолжал любопытничать бывший ангел.

– Всяко бывает, живые же люди, – охотно поддержал его священник и, нажав на газ, двинул машину вперед на зеленый глаз светофора.

Когда прихожанки с тревожными ахами и жалостливыми восклицаниями сообщили протоиерею, что возле храма лежит разбившийся насмерть голый парень, Феофанов вышел посмотреть на самоубийцу. От врачей «Скорой», суетившихся возле покалечившегося, священник узнал, что паренек еще живой, и поехал его сопровождать в больницу. Когда отец Андрей сидел возле пострадавшего, накрытого простыней, он глаз не мог отвести от его лица.

Чистый херувим. Лицо бледное, не тронутое загаром и нежное, как у девушки. Красиво очерченный рот. И волосы черные, блестящие, рассыпавшиеся по подушке. У Верга были такие же густые и красивые волосы, и губы мягкие, бантиком, как у женщины… Видно, бог его мне послал вместо Верга, – подумал тогда Феофанов.

Оба они своенравные да своевольные. Но Верг после всех своих выкидонов знал, чем вызвать расположение папашки. Какие бы фортеля не выкидывал, он всегда помнил, кому обязан за свою свободу и чем должен расплачиваться.

А Дима был холоден, эмоционально отстранен и даже дотрагиваться до себя не позволял… И более того, Феофанов подозревал, что «бывший собрат» его презирает. Вот такая нескладуха: один вожделеет, а другой ему за это ненавистью отвечает. И самое парадоксальное, что именно это пленяло, влекло, возбуждало и в то же время отравляло его существование, доводя до отчаяния.

От Феофанова Дмитрий ушел, как только почувствовал себя вполне здоровым. Устроился на какую фирму менеджером, снял комнату и, как мечтал, стал жить среди людей. Но новых друзей он там не приобрел. Хотя и считал, что знает человеческий род, как пять своих пальцев, он должен был признаться себе, что робеет перед людьми, не знает, как себя вести, а его ядовитые суждения о мире способствовали тому, что коллеги сторонились его.

Позже Дима понял, в чем была его проблема: он был лишен элементарного – у него отсутствовала фаза детского развития. Если у других были любящие мама и папа, которые с рождения учили его навыкам жизни в семье и в обществе, то он, сразу же рожденный во взрослом теле, часто был наивен и не понимал очевидных вещей, хотя мог самоуверенно рассуждать о высоких материях. Диманову часто не хватало наставника по жизни, поэтому он и не прекращал своих приятельских отношений с блудливым протоиереем, ценя его за глубокое и верное знание человеческой природы.

Позже он научился ни с кем близко не сходиться, чтобы никто не знал о его слабостях и изъянах. Он умел легко очаровывать людей, у которых сложилось впечатление о его загадочной ускользающей сущности. А жил он по принципам, которым обучил его бывалый собрат, падший темный ангел, – обмануть, обхитрить и извлечь максимальную выгоду для себя.