Урал улыбается

Эмма Абайдуллина АЗБУКА ЛЮБВИ

Ей сразу не понравился его веселый, бодрый вид.

«Видно, не очень тосковал в разлуке, — подумала она. — Да что там, его буквально распирает от радости!» Где же следы мук, печали, которые терзали его, пока они не виделись? Ничего подобного. Ясный взгляд не замутнен скорбью, горькие морщины раздумий не избороздили лоб, под глазами что-то не видно темных кругов от бессонницы.

— Интересно, отчего ты так сияешь? — не удержалась она от вопроса.

— Во-первых, здравствуй, дорогая, а во-вторых, ты знаешь — оттого, что вижу тебя наконец. Ужасно соскучился.

«Незаметно», — подумала она и спросила:

— Как ты провел вчерашний вечер?

— Какой вечер? Мы ж с тобой расстались почти в полночь. Пока добрался домой, уже час. Хотел почитать, да откровенно говоря, заснул с книгой.

И это называется влюбленный! Новоявленный Ромео! Нет, такой не простоит ночь под лоджией в надежде увидеть в окне хотя бы тень любимой. Этот спокойно спит. Как сурок. Никаких грез, мечтаний, томления при воспоминании о прощальном поцелуе.

— Ну, а утром ты что делал? — спросила она.

— О, утро было приятное. Не успел открыть глаза, а мама уже несет мой любимый картофельный пирог. На меня вдруг такой аппетит напал, сразу полпирога съел.

«О времена, о нравы! — с тоской подумала она. — Любовь и питание. Где, в какие времена эти понятия были совместимы? Нигде и никогда! Потерять аппетит — это же азбука любви. Да влюбленному просто в голову не придет закусывать: все его мысли, желания принадлежат ей, любимой. Он места себе не находит, мечется, как сумасшедший. Меджнун, например, в переводе означает безумный. Он был прозван так за свою любовь к Лейли. Уж он, конечно, не тратил времени на завтрак».

— Надеюсь, ты серьезно позанимался, ведь до защиты диплома рукой подать, — холодно заметила она.

— Не беспокойся, дорогая, работал, как зверь. Я…

Но она уже не слышала его. Все ясно. Он занимался прилежно, как любой другой, не влюбленный человек. Но ведь известно: когда ты влюблен, никакая работа на ум не идет, все валится из рук. Есть только один род деятельности, который можно понять и простить — создание стихов, поэм, сонетов в честь любимой. Увы, сомнений нет: надо расстаться и решительно — ведь он ее не любит.

— Ты чем-то недовольна? — услышала она ласковый голос. — Скажи, милая.

— Что говорить, — с досадой бросила она. — Ответь мне лучше: мог бы ты задушить меня, как Отелло?

— За что, дорогая? — улыбнулся он. — Я люблю тебя, и у меня блестящая идея — пойдем в кино.

— Ты еще способен шутить! Какое кино! — возмутилась она и выпалила ему все, что передумала за это время. — Не о такой любви я мечтала, — твердо заключила она.

Он молчал.

— Вот видишь, тебе возразить нечего, значит, я права. И вообще что за вид у тебя?

Он смотрел угрюмо, горькие морщины пересекли лоб, темные круги, словно от бессонницы, легли под глазами.

— Ты почему, собственно, такой мрачный? — почувствовав неясное беспокойство, спросила она. — И после этого ты смеешь уверять, что любишь меня. Да когда человек видит любимую, его буквально распирает от радости. А ты! Нет, это не любовь. Мог бы ты, например, ухаживать за другой, чтобы вызвать мою ревность?

— Мне такое просто в голову не приходило, — заметил он. — Честно говоря, раньше мне нравилась Верочка, но теперь…

Ах, вот оно что, Верочка! Оказывается, ему нравилась другая. Ну и непостоянство! Она сегодня же с ним расстанется, решено, пусть пострадает, пусть оценит, что потерял. Подумать только, она его любит, а он с утра питается картофельным пирогом и помнит каких-то Верочек. Нет, вообще-то он, конечно, неплохой. Прошлой осенью, к примеру, целый час ждал ее под проливным дождем — и ни слова упрека. Интересно, эта Верочка может ему снова понравиться? Едва ли. А вдруг! Этого только не хватало! И с какой стати она должна с с ним, таким замечательным, расставаться. Да ей дня без него не прожить!

— Дорогой, — нежно сказала она. — Я согласна: сегодня объявим о нашем решении маме. Не будем больше откладывать.