Уроки правильной ориентации

Два дурака

Вера

Он дико похож на Сашу. И оттого мне хочется иногда себе ущипнуть.

В первую секунду я даже не придала значения тому, что Игнат — просто копия Великого, он показался мне совсем другим из-за более классического стиля одежды и моей зацикленности на одном объекте.

Теперь, в неформальной обстановке, когда мы все пьём вино и болтаем, перемещая по полю города-деревни-дороги и торгуясь за ресурсы в игре, он кажется мне до ужаса знакомым.

Игнат старше, но совсем таким не выглядит. Его лицо более правильное и, пожалуй, если бы я первым встретила именно его — он бы мне не запомнился. Но кажется, будто эти двое не двоюродные, а вполне себе родные.

Саша больше не высовывается, и без него в комнате легче дышать, ровно до того момента, как не осознаю, что Игнат много улыбается Нике, а из-за схожести братьев мне начинает казаться, что это делает Саша.

Клиника!

Абсурд!

Мне хочется разорвать и Аполлонова, и этого. типа, на клочки.

— А вы чем занимаетесь? — спрашивает Ника, расплываясь в улыбке.

— Я шеф-повар, — отвечает Игнат и вся женская часть коллектива удивлённо на него смотрит.

— А мы думали. программист или вроде того.

— Я должен был им стать, но к счастью решил не заниматься тем, что не по мне. Теперь отец понял, что быть шефом не хуже, чем программистом!

— Сынок, давай признаем, что ты просто талантлив. Не каждый смог бы добиться таких успехов, верно?

— Да уж, папа в меня когда-то совсем не верил, а теперь преклоняется перед моими талантами, — смеётся Игнат. Смех кажется тоже до невозможности знакомый, я и в нём слышу Сашу. — Я видите ли, портил ему сковородки, пока учился!

— Да, дело как раз в сковородках! — Павел стучит сына по плечу, а я прикрываю глаза и хочу абстрагироваться, чтобы не видеть в полумраке лица Игната.

При таком освещении мне кажется, что я попала в параллельную вселенную, где меня терзают призраки прошлого.

— Верочка, что насчёт вас? — Павел разворачивается ко мне, и прежде чем бросить кубики, задаёт вопрос: — Чем вы увлечены?

— Кхм… — я не успеваю ответить:

— Вера — поэт! — Ника виснет на моём плече. Она перебрала вина. — Вера пишет зашибенские стихи, а я потом их пою! Да?

— Ну. почти, — приходится сделать вид, что меня не раздражают рассказы Ники о том, какая я волшебная и умная. Подруга любит продавать «мясо», даже не думая о том, кому и зачем. Дай этой даме возможность и она откроет брачное агентство, в котором одиноких не будет вообще!

— Да что вы? Может споёте нам? — Игнат касается Никиной руки и она тот же заливается краской. Дурной знак! теперь подруга из кожи вон вылезет, чтобы усилить эффект. — Ты играешь на фортепиано, Ника?

— Да-а! — она хлопает в ладоши и встаёт с дивана. — У вас есть фортепиано?

— Как ни странно — да. Продавалось вместе с домом, никто не захотел заниматься его вывозом.

— Ник, давай не будем? — прошу я, потому что знаю, какую песню выберет подруга.

— Да ладно тебе! Милая, не вредничай, — она целует меня в обе щеки и тащит с дивана.

Фортепиано искать не нужно, оно тут же, прямо по курсу, заваленное всякими штучками — пылесборниками.

Вот бы было расстроено!

Ника открывает крышку, подняв пылищу, и присвистывает. На клавишах беспорядочно раскиданы стикеры с подсказками, видимо в семье бывших хозяев был ребёнок, которого учили играть. Подруга пытается извлечь какие-то звуки и попутно подпевает, но не моё, аллилуйя. Голос у Ники волшебный и Игнат материализуется раньше, чем я успеваю о нём вспомнить. Ника гордо вскидывает подбородок и продолжает петь чуть громче.

— Это невозможно! — восклицает она. — Ужасный звук.

— Как? — Инат делает глоток вина, смотрит на Нику поверх бокала. — Вы же не про свой голос?

— Нет, — она улыбается, а мне хочется провалиться сквозь землю.

Эти двое флиртуют так легко, как дышат.

Ника снова пробегается по клавишам, извлекая нестройные звуки.

— Если б ты знал… как долго я тебя сегодня ждала, — тихонько поёт она своим низким бархатным голосом. Это не мои строки, увы, но Аду Якушеву мы с девчонками слушаем благодаря Роне, и знаем наизусть. — Ладно, что-то вытянем. Садись со мной, — Ника кивает мне и я падаю на лавочку.

— Ник, давай не моё?

— Почему? Круто же!

— Не хочу… не тут. Давай Ронин романс какой-нибудь, а?…

Ника кивает и откашливается.

— Эм. изменение в репертуаре! Но песне быть, — и обворожительно улыбнувшись Игнату, начинает играть, иногда морщась от фальшивых нот.

А я прикрываю глаза и стараюсь уйти подальше от происходящего хотя-бы мысленно. Я там, в параллельной вселенной, и она прекрасна.

И нет никого противного и злобного. Ура!

Только стоит открыть глаза, и сразу становится неловко. Игнат не столько восхищён, сколько заинтересован. Мама, как обычно, чуть не в слезах. Павел оказался из тех мужчин, что видя бесспорный талант, кивают ему будто сидят в жюри конкурса “Народный артист”, а вот нарисовавшийся в кухонных дверях Саша, застыв, глядит на меня.

Становится неуютно и неловко. Романс “Меня ещё услышишь ты”, ужасно печальный и красивый, а поёт его Ника проникновенно, будто в нём живёт, оттого этот взгляд Великого в самую душу просачивается, ей богу.

— Это прекрасно, Ника! — Игнат отставляет бокал и аплодирует.

— Спасибо, — Ника улыбается, а я встаю с места. Все тут же обращают на меня внимание, как на сумасшедшую, будто я тут отвлекаю народ от чего — то важного своим шевелением.

— Мне в ванну. перебинтовать.

Срываюсь с места и бегу на второй этаж.

За спиной предсказуемые шаги, не сомневалась. Как же хочется на кусочки разорвать того, кто идёт следом.

Меня вывел из себя взгляд Игната на Нику, потому что так на меня смотрел Саша, всякий раз, когда получалось сложное танцевальное движение.

Меня вывел из себя сам Великий, потому что смотрел на меня со смесью ненависти и желания.

Но уже в ванной не нахожу ни моральных ни физических сил захлопнуть дверь перед носом Александра. Мы стоим в темноте, не зажигая свет. Молча сверлим друг друга взглядами.

Теперь мне очевидно, что он — Вампир.

В полумраке, я хорошо это понимаю. И не могу запретить себе хоть одно прикосновение. Едва ощутимо… касаюсь его щеки кончиками пальцев. Это невероятно тепло. И это невероятно приятно, хоть и клинит жутко.

— Что ты делаешь? — его голос сиплый, будто простуженный.

— Прости. Никак не могу смириться, что.

— Вампир?

^{— Да}.

Он не уворачивается, а я касаюсь его щеки снова. Мы никак не можем оторвать друг от друга взгляды и это убивает. Я словно дико тоскую по кому-то кого не могу увидеть, но. вот же он! Рядом. Почему между нами, будто стена. Это же глупо!

— Я тоскую, — почему-то говорю правду, а он холодно усмехается.

Ну до чего же это не мой Великий, и не мой Вампир.

Я не могу понять нравится мне это или нет.

И не могу понять, что именно к нему сейчас чувствую: отторжение или симпатию. Нравится ли мне этот новый персонаж.

И неужели он, дурак, не понимает, что нельзя ревновать к самому себе? Неужели не понимает, в чём причина моей обиды?

Что они оба меня привлекали по вполне понятной причине!?

— Уже?

— К счастью, это не твои проблемы! — стараюсь быть гневной, злой, бешеной. Выходит отлично, потому что меня бесит быть сейчас в позиции обвиняемой. И бесит вся эта череда обманов оставившая меня одинокой.

— Ну точно! Ты быстро сориентируешься и найдёшь себе новую любовь! — он перехватывает меня за талию, приподняв так, что приходится встать на цыпочки. — Я же прав? — рывком поворачивает меня и прижимает спиной к двери. Держит крепко, смотрит зло. И наши лица касаются друг друга. Мы соприкасаемся щеками, носами и

лбами, кажется, что ближе некуда но всё это не кажется странным, только вот слишком… в такой позе хочется его по-це-ло-вать. Просто жизненно необходимо. Но скорее убьюсь, чем сделаю это.

— Зачем ты тут? — мой вопрос его не отрезвляет.

— Как тебе Игнат? — тихо, медленно спрашивает он, будто воркует над моим ухом, будто что-то обещает, нежно и соблазняюще.

— Никак…

— А смотрела на него будто.

— Он похож на тебя, — и это Сашу меняет. Он отпускает мою талию, отходит к раковине и останавливается вцепившись в её края. Я не могу увидеть выражение его лица, но чувствую, как он не то дрожит, не то просто слишком часто дышит. И так только кажется, но он взволнован и это льстит.

— И?

— И ничего. Мне нужно перевязать руку, отойди, — Иду к раковине, но Саша так и остаётся на моём пути. — Ну? — требовательно шикаю.

— Ну? — передразнивает он.

— Какой ты сложный! А можно не быть ребёнком? — спрашиваю очень холодно, очень стервозно, но Саша в ответ смеётся.

— А можно не быть идиоткой? А можно вообще исчезнуть из моей жизни? Желательно вместе с воспоминаниями о тебе?

— Много хочешь, — пихаю его в бок и ищу выключатель, шарю телефонным фонариком, пока не обнаруживаю подсветку над раковиной.

Комнату заливает мягким слабым светом.

Разматываю бинт и спустив воду, пихаю руку под прохладную струю. В стол уплывают кровавые разводы, и мы оба за этим наблюдаем.

— Много, — соглашается он.

— Что тебе нужно? Ты же со мной попрощался!

Да, Вера, топи себя и его…

— Ничего.

— Тогда проваливай! Что за тупые игры? — достаю из заднего кармана заранее приготовленную космопору, найденную в автомобильной аптечке мамы, и зубами открываю упаковку, глядя Саше в глаза.

Он вырывает космопору у меня из рук и сам снимает защитную пленку, а потом крепко держа руку, аккуратно приклеивает.

— Это ты у нас по части игр, — холодно усмехается он.

— А ты по части обманов, — тихо отвечаю я, не найдя более точных слов.

Когда он уходит, мне хочется плакать, снова, снова и снова плакать, будто маленькой невоспитанной девочке, которой в магазине не купили леденец.

Я не прощу его за обман и за Валикову.

Он не простит меня на “измену ” и спор.

Неужели так и будет всегда?..