В черных шатрах бедуинов

Поезд с грохотом несется по плоской степи на участке Мосул — Багдад. Занавески на окнах вагонов опущены, чтобы помешать проникновению пыли и яркого света. Вполголоса переговариваются пассажиры. Я клюю носом в полусне. Внезапно раздается скрежет тормозов; багаж падает в беспорядке, пассажиры в ужасе хватаются друг за друга. Кто-то стремительно открывает окно: «Что случилось?» Ничего особенного — просто стадо верблюдов в полном спокойствии переходит рельсы. На животных не производит ни малейшего впечатления ни пронзительный гудок паровоза, ни ураганная ругань машиниста. Наш поезд стоит как вкопанный до тех пор, пока последний верблюжонок неуклюжими прыжками не перебирается через колею.

Такие сцены я наблюдал не раз, когда ездил по железной дороге по странам Арабского Востока. Там привыкли к тому, что дромадеры порой преграждают путь. Нечто подобное мне довелось видеть на автострадах и даже на аэродромах. Иногда мне казалось даже, что «допотопные» одногорбые на свой лад мстят за то, что транспорт в невероятно короткий срок одержал над ними верх. Ведь раньше практически все грузовое и пассажирское сообщение между торговыми центрами Востока было караванным. На караванных путях можно было встретить десятки тысяч верховых и грузовых животных.

Грузовик за день перевозит товары на такое расстояние, которое караван может преодолеть за несколько недель. Железная дорога и самолет — еще более быстрые и в конечном счете экономичные виды передвижения и связи. Транспорт, развитие которого началось в первые десятилетия нашего века, лишил бедуинов главной статьи их доходов — сбыта породистых верблюдов.

Искусные арабы вели караван по трудному и опасному пути через пустыни.

Таким предстает перед нами опытный проводник каравана в стихах доисламского поэта ’Абидаль ’Абраса.

От скорости каравана дух не захватывает. Г. Нахтигаль, который долгое время путешествовал по Северной Африке, писал, что скорость их каравана по самым тщательным измерениям составляла три с половиной километра в час. Несколько большая скорость достигалась в тех районах, где существовал обычай привязывать голову каждого верблюда к хвосту впереди идущего.

Следует различать караваны, перевозящие товары, то есть чисто торговые, от караванов, доставляющих пассажиров. Достаточно вспомнить, например, караваны паломников в Мекку и другие центры мусульманства. Слово «караван» (по арабски «кафила») не арабского происхождения. Оно из санскрита через персидский проникло в европейские языки. Караван следует переводить как «верблюжий поезд» или «путевое общество», и он означает сообщество купцов или паломников, которые объединились для взаимной защиты и помощи. Размеры каравана весьма различны: от нескольких путешественников с 6–12 верблюдами до огромных обозов длиною иногда в несколько километров, насчитывающих тысячи животных и имеющих соответствующую охрану — большей частью конную. Охрана от нападений должна быть тем больше, чем больше людей в караване, — таково неписаное правило.

Названия арабских местностей, например Хадрамаут (Присутствие смерти) или Баб-эль-Мандеб (Ворота слез), свидетельствуют об опасностях, с которыми прежде были сопряжены путешествия.

Морская и сухопутная торговля арабских стран с Европой достигла особого расцвета именно в средние века. При раскопках, например, в прибалтийских советских республиках, даже в Скандинавии, в больших количествах встречаются серебряные арабские монеты. В средневековой рукописи Мукаддаси перечисляются товары, перевозившиеся через Среднюю Азию в Аравию из Руси: соболь, белка, горностай, куница, лисы, бобровые шкурки, янтарь, кожа, козий мех, воск, стрелы, береста, мед, бобровая струя, ястребы, мечи, броня, клен, славянские рабы, мелкий и крупный рогатый скот.

На древних торговых путях, по которым неспешно двигались караваны, были оазисы, колодцы, а также постоялые дворы (караван-сараи), где путники могли отдохнуть и пополнить запасы продовольствия и воды, накормить и напоить животных. Обычно это четырехугольные в плане строения, расположенные вокруг просторного внутреннего двора, где размещаются скот и товары. Постройки, как правило, имеют один или несколько этажей.

Если с караваном идут женщины, то в пути они находятся в просторных, занавешенных паланкинах, а в караван-сараях для них отведено особое гаремное помещение. Мне самому не раз приходилось жить в подобных постоялых дворах. Например, в Неджефе и Кербеле, иранских центрах пилигримов-шиитов, для жителей определенных городов отводятся отдельные комнаты. Плата за помещение не взимается, хозяину постоялого двора платят только за еду и напитки.

В прошлом почти все значительные города и торговые центры Востока были связаны между собой трассами. О главном назначении этих трасс можно было судить уже по названиям: «путь паломников», «путь ладана», «шелковый путь» и т. п. Примерами специализированных торговых обозов могут служить масляные караваны из Внутренней Аравии, снабжавшие Мекку и Медину столь необходимым жиром, соляные караваны Северной Аравии и Южной Сахары или же верблюжьи караваны, доставлявшие как вьючных, так и высокоценных скаковых верблюдов из главных центров арабского верблюдоводства к исходным пунктам караванных путей; самыми мрачными и недостойными из них были пути караванов рабов; с древнейших времен и почти до наших дней поставлявшие «живой товар» из Внутренней Африки на побережье, в долину Нила и на Аравийский полуостров, где торговцы жертв этой охоты за людьми продавали их на невольничьих рынках за звонкую монету, получая огромные прибыли.

Страусовые перья за водку

Благодаря караванному сообщению всевозможные товары транспортировались для обмена в самых различных направлениях. В одном старом справочнике о восточном товарообороте в Сахаре мы читаем: с юга доставляются зерновые, различные фрукты и масло, марена, сыр, сода, сера, убойный скот, кожи, шерсть, страусовые перья, воск, золотая пыль (песок), ковры, циновки. С севера поступают: ткани из хлопка, шерсть и шелк, красные шапки, коренья и аптекарские товары, всевозможные галантерейные изделия, изделия из стекла, бисер, горшечные изделия, вино и водка, строительное дерево, часы, бижутерия, обувь, бумага и картон, табак, парфюмерия, сахар, кофе и старая медь…

Во многих оазисах перекрещивались различные караванные пути, и в узловых пунктах возникали постоянные перевалочные базы восточной торговли. Примером такого центра может служить Гадамес в Центральной Сахаре. Здесь пересекаются шесть караванных путей: 1) с северо-северо-запада от западноалжирского морского побережья (27 дней пути); 2) с севера из Малого Сирта, центра тунисского финиководства; 3) с северо-востока из ливийской столицы Триполи; 4) с юго-востока из Мурзука, Водаи, Борку, Борну; 5) с юго-юго-востока из Ката, Кано (ПО дней пути); 6) с юго-запада из Гуата и Тимбукту (60 дней пути).

Большое количество подобных примеров можно привести по Восточной Сахаре, Судану и другим африканским областям. Аравийский полуостров также был покрыт сетью караванных путей, которые соединяли далекий Йемен с портами Персидского залива и Леванта.

Бедуины всегда различными способами были связаны С караванами. Во-первых, они поставляли вьючных верблюдов, перевозивших грузы и пассажиров; во-вторых, выступали в качестве опытных проводников, умевших прокладывать путь даже по бездорожью; в-третьих, племена, по территории которых проходили караваны, взимали с купцов дорожную пошлину, а те взамен получали охрану от нападений; в-четвертых (и это как будто находится в противоречии с только что сказанным), они сами совершали набеги на торговые караваны, когда место и обстоятельства (например, отсутствие соглашения об охране) давали возможность захватить богатую добычу. Встретившиеся в пути караваны предупреждали друг друга о своих мирных намерениях определенными сигналами или знаками. Если таких сигналов не было, то немедленно одна сторона нападала, а другая — организовывала оборону.

Наконец, благодаря караванной торговле бедуины получали продукты, в которых испытывали нужду, но сами их не производили (финики и зерновые, оружие и боеприпасы, одежда и украшения, а также кофе, табак и т. п.). Именно на примере караванной торговли становится ясно, что кочевники не могут существовать длительное время без обмена продуктами с оседлым населением.

Огромнейшее значение для судьбы караванов, продвигавшихся по малохоженным маршрутам, имела способность их вожаков выдержать нужное направление в самой трудной местности. Путешественник по Африке писал, что даже в сыпучих песках, где легкий ветерок стирает следы людей и животных, где не могут держаться путевые знаки, существуют точные признаки для определения малопосещаемых путей. Все легкие предметы, которые теряет или намеренно оставляет караван, остаются лежать на поверхности песка. Так, кусочек веревки, часть циновки и чаще всего встречающийся признак — помет верблюдов и ослов — уже на значительном расстоянии дают понять, что мы находимся на верном пути.

Заболевших верблюдов или тех, с которыми случилось в пути несчастье, немедленно убивают и съедают; их груз складывают на краю дороги, а традиционные нормы поведения на караванных трассах надежно защищают их от краж. Французский капитан Боннемэн, почти сто лет назад изучавший Сахару, сообщает, что многие караваны, которые прибывали в Гурд, лежащий примерно на полпути между Эль-Уэдом и Гадамесом, оставляют под открытым небом часть своих съестных припасов, которые понадобятся им на обратном пути; они знают, что все будет в полной сохранности. Дюверье в 1860 году видел на этом участке множество предметов, вверенных «защите Аллаха». Правда, капитан добавляет, что такая безопасность существует лишь на тех путях, где кочевники взимают пошлину за проход; другие пути ненадежны, и, передвигаясь по ним, караваны вынуждены на свой страх и риск защищаться от корсаров песчаного океана.

Каждый караван двигался по расписанию, которого придерживались со строгостью военного времени. Предводитель имел над караваном полную власть. Он определял, когда выступать в путь, когда делать привалы. Для перехода по пустыне предпочтение отдавалось прохладным утренним часам, времени после захода солнца и даже лунным ночам. В самую сильную жару караван стремился укрыться в тени, чтобы не расходовать бесполезно силы. Команду выступать все выполняли немедленно, ибо остаться означало обречь себя на гибель.

Дромадер спасает караван

Я не знаю лучшего описания перехода каравана через пустыню, чем то, которое оставил египетский исследователь Сахары Ахмед Мухаммед Хасанейн в записках, опубликованных в 1926 году в Лейпциге. Их автор пересек Сахару с севера на юг по почти не хоженым или забытым тропам. Он следующим образом излагает свои впечатления: «С каждым днем растет огромное уважение, которое я питаю к мастерству вожака нашего каравана Бу Хелегаса. Это — скупой на слова человек с благородным образом мыслей и великодушным сердцем. Его возраст, седые волосы обеспечивают ему наше всеобщее уважение, которым пользуется в пустыне тот, чья мудрость опирается на огромный опыт. Поэтому Серуали и я всегда обращаемся к нему за советом. Он скромно и сдержанно высказывает свое мнение; но я достаточно сообразителен, чтобы действовать по его указаниям. Он постоянно заботится о самочувствии своих верблюдов. Часто звучит его красивый голос, когда он говорит с людьми или с верблюдами.

Я слышал, как он сказал рабу Ибрагиму: «Белый верблюд еле плетется. Завтра мы переложим его груз на старого коричневого верблюда».

«Поговорите с ними, люди, поговорите», — внушает он слугам, потому что знает, насколько лучше идут животные, когда они слышат подбадривающие голоса людей.

«Спой им, Ибрагим, что-нибудь спой!»

«Следуйте за вожаком, золотые мои», — обращается он к животным.

«Погляди-ка, Хамад, у того седло сползло; оно натрет ему спину».

Начинает смеркаться, и он кричит: «Зажигайте фонари, это обрадует верблюдов!»^{26}.

Краткого знакомства недостаточно, чтобы оценить все достоинства верблюдов. Он так же умен, как и лошадь, если не больше. Во всяком случае, он человечнее. «Терпелив, как верблюд», — гласит арабское, очень справедливое выражение. Верблюд, с которым дурно обращаются, не сопротивляется, но и никогда не забывает этого. Он ждет своего часа. Если с ним опять поступают дурно, он затаивает обиду и мстит, что очень похоже на людей. Он дожидается момента, когда никого поблизости нет. И вот вы, наконец, остаетесь с ним один на один, и он нападает на вас. Он кусает, или опрокидывает, или бьет и топчет. Однажды разозленный верблюд набросился на человека, начал его топтать, лег на него и, несмотря на пинки и удары людей, поспешивших на выручку, не тронулся с места. Он решил покончить со своим врагом, и это ему удалось.

Совершенно невозможно удержать верблюда вдали от каравана, так как он чувствует, какими опасностями грозит ему одиночество. Поэтому он всегда держится вблизи «главных сил». Щемящее чувство жалости испытываешь при виде больного верблюда, отставшего от каравана. Он напоминает раненого воина, который из последних сил ковыляет за остальными при отступлении. Никто не может его нести, а если он упадет, ему грозит смерть.

Верблюд обнаруживает сообразительность, когда из оазиса попадает в безводную пустыню. Ночью он пытается вернуться на пастбище, даже после того как прошло уже три-четыре дня пути. В связи с этим в пустыне не раз разыгрывались трагедии. Верблюды бросали ночью свои стада, когда до цели оставалось всего несколько дней. Или по той или иной причине караван потерпел бедствие, и осталось несколько верблюдов, которые уже 10–15 лет совершают переходы по этой трассе. Тогда они доходят до цели самостоятельно.

На верблюдах перевозят все, даже шатры — правда в разобранном виде

Когда я и мои спутники во время путешествия приближались к Джалу (оазис в Ливии, расположенный в 400 километрах к югу от Бенгази) и находились в трех днях пути от лагеря бедуинов, которому принадлежали три из нанятых нами верблюдов, один из них тяжело заболел. С него сняли поклажу, чтобы распределить ее между другими животными, и оставили одного в пустыне. Напрасно я просил бедуинов пристрелить несчастное животное и избавить его от мучений медленной смерти… Они отказывались, ссылаясь на то, что это породистый верблюд с хорошей родословной. Они отвечали мне: «Он только устал и потом не спеша добредет до дома». И действительно, позже я узнал, что он благополучно добрался до лагеря и начал выздоравливать.

Верблюды как будто бы знают, что у каравана есть вожак, и не обращают ни малейшего внимания на других. Когда предводитель с другими участниками перехода обсуждает предстоящий маршрут, верблюды также собираются вокруг него, и как только он трогается с места, они следуют за ним. Они идут, не обгоняя. Если же верблюд обгоняет предводителя и встает во главе каравана, то можно спокойно следовать за ним, ибо он знает, как дойти до цели. Бедуины говорят, что верблюд может даже на расстоянии многих дней пути найти дорогу в оазис, где он когда-либо пасся. У бедуинов есть басня о верблюде и о степной птице садже. Птица говорит: «Я откладываю яйца в пустыне, ухожу на большое расстояние — много дней пути, — а потом возвращаюсь, чтобы их высиживать». Верблюд отвечает: «Когда я был еще во чреве матери, она пила из колодца. Спустя много времени я могу разыскать этот колодец и напиться из него».

Я видел своими глазами верблюда, ведущего караван к колодцу, из которого его поили четыре года назад. Один верблюд на пути из Дахлы в Уэнат спас целый караван. Вожак этого каравана никогда не был в Уэнате, руководствовался только советами бедуинов и сбился с пути. Двенадцать дней караван бесцельно скитался по пустыне. Кончились запасы воды, и всякая надежда, казалось, была потеряна. Неожиданно верблюд встал впереди каравана. Все последовали за ним. Два года назад он был в Уэнате и почуял это место, когда до него оставалось два дня пути. Он благополучно привел караван к колодцу.

Некоторые истории и высказывания Хасанейна могут показаться читателю надуманными и невероятными, однако они свидетельствуют о тесной связи участников караванов со своими «кораблями пустыни».

Торговля в оазисах

О том, насколько тесно обитатели оазисов и кочевники связаны друг с другом, можно прочитать в любом специальном исследовании. Я познакомился с этим видом симбиоза, когда в конце 60-х годов посещал различные оазисы в Ливийской пустыне и непосредственно наблюдал контакты между крестьянами оазисов и бедуинами. Так было и в Сиве.

Согласно историческим источникам, в оазис Сиву ежегодно приходило до 250 караванов из всех стран света. Сива — гавань в песчаном море Сахары. Здесь перекрещивается дюжина караванных путей. Оазис находится примерно в 300 километрах к югу от Средиземноморского побережья в огромной котловине (30 метров ниже уровня моря)^{27}. Караваны аулад-али идут в Сиву по пустыне 7–10 дней, чтобы запастись там финиками. Каждый, кто хоть раз побывал в Сахаре, поймет то ликование, которое охватывает душу, когда после многодневной борьбы с жарой, песком и жаждой перед глазами вырастает во всей своей красе зеленый оазис.

Немецкий востоковед Г. Минутоли (начало XIX века) рассказывает о прибытии одного каравана к воротам Сивы, о том, как радовались арабы, когда увидели оазис с его садами и источниками. Они прыгали, кричали, пели, танцевали и стреляли из винтовок. Бедуины торжествовали, потому что им удалось избежать голода и нападения, и ничто не могло помешать их буйному веселью.

Радовались караванам и сиванцы. Г. Штейндорф, египтолог из Лейпцига, в 1900 году писал, например, что женщины и дети целыми днями с крыш своих домов высматривали, не идут ли зимние караваны. Ликуя, приветствовали они «братьев песка» — бедуинов, которые из хорошо понятной предосторожности обязаны были на все время пребывания в Сиве сдать огнестрельное оружие на склад. Когда прибывал караван, в оазисе находилось больше чужих торговцев и бедуинов, чем местных жителей.

Гавань в песчаном море

Жители Сивы — не арабы, а берберы с примесью негроидной расы из Судана. Издревле они говорят на берберском языке семито-хамитской группы, который распространен также в некоторых районах Туниса и Марокко. К ней относится и язык туарегов. Собственное письмо в Сиве не получило развития — здесь пользуются арабским алфавитом.

«Зилан-н-иссиван» — так называют себя жители оазиса. Их подразделяют на две большие группы: «тахзиб», или восточные, «лиффайа», или западные. Они в свою очередь делятся на племена, во главе которых стоят наследственные семьи вождей. Численность населения оазиса с конца XIX века весьма постоянна и колеблется от 5 до 6 тысяч человек. Разместились они в полудюжине сравнительно далеко отстоящих друг от друга селений. Наиболее важные из них — Агхурми, Мараги, Зейтун, Абу Шуруф, Мушендид и сама Сива, насчитывающая 3800 жителей. В 1962 году Сива получила статут города. По переписи 1966 года там проживали 5169 человек, в том числе 2467 женщин.

Перед первой поездкой в Сиву я очень сомневался в том, что смогу преодолеть языковой барьер, ибо не располагал ни временем, ни возможностями, чтобы изучить сивано-берберский диалект. Но практика показала, что арабский язык там наряду с берберским получил уже весьма широкое распространение, и мы вполне понимали друг друга. В школе дети учат арабский вторым языком, и взрослые бегло говорят на обиходном арабском. Еще на рубеже столетия сиванцы, ведя торговые переговоры с бедуинами, были вынуждены прибегать к услугам переводчиков.

Мы можем проследить изменчивую историю оазиса на протяжении более трех тысяч лет. Первое письменное упоминание о нем содержится в иероглифической надписи, относящейся к эпохе фараона Рамзеса III (примерно 1175 год до н. э.). В то время оазис назывался «Соксет-ам (и)», что, скорее всего, можно перевести как «Пальмовый лес». Подходящее название, ибо и сегодня новичок может безнадежно заблудиться в пальмовых лесах Сивы.

Оазис в древности получил мировую известность как местопребывание оракула египетского бога Амона. По данным египтологов, храм богу был сооружен примерно в 1385 году до н. э. Он притягивал к себе паломников на протяжении целого тысячелетия.

Как единодушно сообщают античные историки, в 331 году до и. э. в Сиву прибыл Александр Македонский с большим обозом. Знаменитый завоеватель находился тогда на вершине славы, и целью его приезда было вопросить оракула о своем будущем. Благоприятный прогноз обеспечил хитрым служителям храма богатое вознаграждение. Они приветствовали молодого полководца как «сына Амона», чем снискали полное расположение высокого гостя. Голос оракула якобы звучал как «щебетание птиц». Бог Амон Ра изображался в виде тучного барана. Это давало повод современникам шутить, что ответы Амона на задаваемые ему вопросы так же извилисты, как и его рога. Древним римлянам оазис Сива был известен под названием «Амониум».

В последующие столетия сведения об оазисе были весьма скудными. В 400 году в Сиву пришло христианство; там были основаны коптские монастыри и церкви. Источники указывают и на то, что оазис служил как бы местом ссылки для впавших в немилость государственных чиновников. В 1100 году началось завоевание отдельных оазисов арабскими войсками, что впоследствии привело к обращению обитателей Сивы в ислам.

Некоторые арабские авторы средневековья называли Сиву «Сантария». Рассказы о Сантарии носят столь фантастический характер, что складывается впечатление, будто бы они возникли на основе устных преданий. Оазис якобы окружен высокой стеной с тяжелыми железными воротами, охранявшимися хищными птицами; население живет в мраморных дворцах. Посреди города находился цирк, к которому со всех сторон вело по семь рядов ступеней. Его украшал купол из лакированного дерева, который покоился на семи прекрасных мраморных колоннах. Со всех сторон под куполом были подвешены фигуры, которые свистели и говорили на различных языках. Так рассказывал Аль-Макризи, автор, пользовавшийся репутацией серьезного человека. Он утверждает также, что там росло апельсиновое дерево, которое ежегодно приносило 14 тысяч плодов.

Покорение Сивы

О «Сивах» в Европе снова услышали в 1664 году от немецкого гуманиста и путешественника по Африке М. Ванслеба, который коснулся в своем дневнике торговли финиками между Сивой и аулад-али. Первым европейцем, посетившим в новое время этот оазис, стал англичанин Браун. Он прибыл в Сиву с торговым караваном в марте 1792 года и провел там всего несколько дней, узнав об этой местности, ее жителях не так уж много. Пять лет спустя в оазисе побывал немецкий исследователь Сахары Ф. Хорнеман. Ему было тогда 25 лет. В своем путевом дневнике он писал о Сиве, что это маленькое независимое государство признает своим владыкой великого турецкого султана, которому оно, впрочем, не платит дань. Оно построено вокруг скалы и на самой скале. Традиция говорит, что первоначально люди жили в пещерах этого скального массива. Действительно, и сегодня их дома напоминают по виду пещеры, и при этом они расположены так близко друг от друга, что во многих переулках ничего не увидишь даже днем.

Свобода жителей Сивы от уплаты налогов была непродолжительной. Во время правления в Египте Мухам-мед-Али Сива находилась под властью центрального правительства. Египетский властитель послал в Сиву своего полководца Хусейна Шамаширги с отрядом в 1200 человек и артиллерией в придачу, дабы покорить доселе независимых жителей оазиса. После трехчасового сражения плохо вооруженные сиванцы сдались правительственным войскам. Население было обложено ежегодным налогом в размере 400 египетских фунтов. Затем солдаты вернулись в долину Нила.

В дальнейшем выяснилось, что Сива неаккуратно платит налоги, и отряд под командованием Шамаширги снова появился в Сиве (1827 год). За несвоевременную уплату налогов были арестованы 20 представителей племенной аристократии. Их собственность была конфискована, а сами они в качестве заложников препровождены в Каир. Налог сиванцам увеличили на 2400 фунтов. В последующие десятилетия все повторялось: уклонения от уплаты налогов, их принудительные сборы и новые повышения. В 1857 году правительство назначило в Сиву начальника полиции и большое число налоговых чиновников, чтобы следить за порядком и своевременной уплатой налогов. Можно себе представить, как население не любило чиновников и как сами чиновники не любили порученное им дело. Оторванные от приятной жизни в большом городе, окруженные враждебно настроенным населением, они воспринимали перевод в Сиву как ссылку.

В середине XIX века трения с правительством усилились, когда исламская секта сенуситов[26] в Ливии нашла многочисленных приверженцев и в Сиве. Многие сиванцы перебрались в центр сенуситов — оазис Джагбуб, лежащий в 130 километрах к западу. Оттуда они подогревали недовольство растущим влиянием центральной власти. В то беспокойное время дня не обходилось без разбойничьих набегов, угона скота и кровавых инцидентов. В апреле 1897 года в Сиве в столкновениях погибло около 100 местных жителей. Это дало повод правительству ввести туда постоянный гарнизон, после чего обстановка стала спокойной.

Новые бедствия Сиве принесла вторая мировая война. С января 1941 года по февраль 1943 года на Африканском континенте шла ожесточенная борьба между англо-американским блоком и державами «оси» за установление своего господства. В соответствии с переменчивым характером войны в пустыне Сиву попеременно оккупировали то одни, то другие войска. Иногда она подвергалась бомбардировкам, и тогда жители прятались в окрестных горных пещерах.

Традиционное жилище сиванцев напоминает крепость. Оно сооружалось из солончакового глинозема. Высушенный, этот материал тверд как камень, так что из него без опасения можно строить восьми-десятиэтажные здания. Распиленные пополам пальмовые стволы шли на опоры и балки для крыш. Маленькие окошки в форме треугольников предназначались скорее для того, чтобы препятствовать проникновению ослепительного света, нежели для того, чтобы пропускать его внутрь. Напоминающие туннель переходы соединяли отдельные постройки друг с другом. Входы в такое поселение запирались от нападения грабителей на толстые засовы из твердого дерева. Штейндорф замечал, что эти густо начиненные домами поселения на скале напоминали огромный муравейник, где часть амонийцев живет уже на протяжении столетий.

В последние десятилетия Сива утратила характер крепости. Жители покинули тесные нездоровые жилища и построили новые дома в долине на большом расстоянии друг от друга; нередко они размещены вблизи пальмовых рощ. Все строения имеют плоские крыши и окружены заборами из пальмовых листьев, чтобы воспрепятствовать любопытным взорам: ведь ночью здесь спят под открытым небом.

Все путешественники, когда-либо посещавшие Сиву, единодушно отмечают три ее особенности: обилие воды в источниках, ее чистоту и плодородие пальмовых рощ. В Сиве плодоносят 180 тысяч финиковых и 40 тысяч масличных пальм и бесчисленное множество абрикосовых и апельсиновых деревьев; здесь зреют виноград, гранаты и всевозможные тропические овощи.

Если для бедуина главное — верблюд, то для обитателя оазиса — финиковая пальма. Здешний климат идеален для ее роста и плодоношения. Как говорят на Востоке, ногами она стоит в воде, а головой упирается в солнце. В марте производится опыление соцветий женских пальм. Под палящими лучами солнца, которые щедро льются с безоблачного неба, плоды постепенно зреют и к концу сентября становятся коричнево-золотистыми и сладкими. Тогда крестьяне снова карабкаются вверх, но на этот раз затем, чтобы специальными зубчатыми ножами отсечь тяжелые гроздья фиников. Их насчитывается около 40 сортов; различаются они по цвету, форме и вкусу. Самый лучший сорт в Сиве — это «абу тавиль». Длиной с палец, сладкий, как сахар. Эти финики не экспортируются. Сиванцы — гурманы и предпочитают есть их сами.

На протяжении столетий сушеные финики служили жителям оазиса средством для всевозможных расчетов. Заработная плата, налоги, долги и штрафы — все выплачивалось финиками. Кроме плодов, финиковая пальма дает еще много полезного: из пальмовых метелок женщины и девушки плетут в часы досуга изящные корзины, сумки, маты и веревки; древесину используют для строительства домов; из молодых побегов домашние хозяйки готовят салат; из сока особенно мощных деревьев делают освежающий напиток, который путем брожения можно превратить в легкое вино.

Сложное водное право

Главное условие для успешного развития сельскохозяйственных культур — это наличие естественных водных источников. В Сиве их две сотни. Однако лишь 80 из них используются. Во всех оазисах благосостояние человека определяется не площадью земли, которую он обрабатывает, а количеством воды, находящимся в его распоряжении, для возделывания этой земли. Растения зеленеют и цветут лишь там, где человек соорудил каналы, доставив воду на участки. Во время прогулок по пальмовым рощам меня всегда приводила в восторг мирная атмосфера жизни оазиса. Юркие пестрые окуни проносятся в кристально чистой воде источника; вокруг флегматично стоят аисты, досыта наевшиеся лягушек; по временам тишину ночи нарушает щебет птиц; где-то в чаще виноградных лоз, ароматных лимонных зарослей и широколистных деревьев слышится хихиканье девушек. Они стирают у источника одежду и заодно купаются. Но все же Сива — это не рай! Вода там всегда была частной собственностью, наследственным семейным владением племенной аристократии, которая держала в зависимости основную массу обнищавших жителей оазиса, находившихся на положении арендаторов плантационных рабочих. Еще в первые десятилетия XX века в Сиве сохранялось рабство!

Ключом к пониманию экономических отношений в Сиве может стать старинное водное право, в котором непосвященный разбирается с большим трудом. Профессиональные «судьи по водным делам» день и ночь следят за распределением воды из источников в соответствии с традиционными нормами, которые закреплены в особых книгах: «Дефтер аль-айн» («Перечень источников»). Лишь после многократных попыток мне удалось получить доступ к некоторым из этих тщательно охраняемых фолиантов. Это дало мне возможность лучше разобраться в экономике оазиса, ибо в книгах тщательно зафиксированы самые разнообразные операции, Связанные с передачей воды: продажа, дарение, наследование и сдача в аренду. Мне вскоре стало понятно, каким образом собственность на воду до недавнего времени помогла сохранить в Сиве отношения зависимости и эксплуатации.

Однажды в Абу-Ашгаре я познакомился со старым одноглазым бербером, который всю свою жизнь был «судьей по водным делам» у восточных сиванцев. Часами мы сидели в тени у каменной ограды источника Джуба, и я задавал ему вопрос за вопросом. Из его ответов я мало-помалу составил себе картину сиванского водного права. Каждая «хаттия» — так называют сиванцы свои посадки-получает воду из источника, принадлежащего либо одному владельцу, либо — что бывает чаще — нескольким. Единица измерения доли каждого так называемая «ваджба», количество воды, которое дает источник между восходом и заходом солнца, то есть это относительная мера. Ваджбу делят на половины (6 часов), четверти (3 часа) и восьмые (1,5 часа); восьмушки, «аджба», в свою очередь делятся на 12 «камха». Количество воды, необходимое каждому крестьянину в неделю, фиксируется в «Перечне источников», причем каждый твердо знает, когда он должен получить свою долю. В назначенный срок судья открывает шлюз оросительного канала, ведущего к насаждениям, и они орошаются водой. В те времена, когда в Сиве еще не было часов, шлюзы открывали и закрывали по положению солнца и звезд.

Не меньшую роль, чем орошение, играют постоянные работы по растворению и удалению солей. Высокое содержание соли в почве делает ее такой твердой, что крестьяне не могут пахать плугом. Им приходится разрыхлять землю тяжелыми железными мотыгами весом 10–15 килограммов.

Сбор урожая спелых фиников происходит с сентября по январь, потому что один сорт поспевает за другим. Высушенные фрукты складывают высокими пирамидами на больших огороженных площадках. Рольфе говорил, что вся земля на этом огромном складе фиников была пропитана сиропом. Там были сторожевые собаки — они питались финиками; там были голуби — их пищей были финики; часто прилетали целые тучи воробьев и лакомились сладкими плодами. У каждого жителя здесь своя куча или несколько куч фиников. Там были одни из лучших сортов — султани и рхаселли, — и были такие сорта, которые идут лишь на корм скоту.

На этих «базах» — по доброму старому обычаю — каждый может есть сколько угодно фиников — оплате подлежит лишь то, что выносится за ворота.

Еще несколько десятилетий назад торговля в Сиве была по своему характеру меновой и только за небольшую часть плодов пришлые торговцы расплачивались наличными. Штейндорф сообщает, что бедуины, приходящие из других районов Египта, доставляли главным образом зерно, бобы, кожу, порох, мыло, зеркала, ножницы, спички, сахар, обычные сорта чая, кофе, шерстяную материю, носовые платки и табак, в то время как люди из Бенгази привозили лучшие сорта чая, зерно, овец, сушеное верблюжье мясо, одеяла, цветную муку, желтые туфли, украшения и меняли их на финики. Старые сообщения свидетельствуют о том, что ежегодно из Сивы экспортировалось до 30 тысяч центнеров фиников. Чтобы вывезти такое количество фиников, требовалось большое количество верблюдов, так как на одном можно было перевозить только 3 центнера.

Оливки и получаемое из них масло — тоже весьма желанный продукт торговли с оазисом Сива. Плоды оливкового дерева раздавливаются каменным валиком и затем выжимаются. Рольфе с большой похвалой отзывается о качестве сиванского пищевого растительного масла. Он считает, что в оазисе Амона масло просто превосходно. По прозрачности и сладости оно смело может выдержать сравнение с лучшими сортами Пармы и Прованса. Побочный продукт — жмых — охотно поедается домашним скотом.

Сегодня очень редко можно встретить в Сиве небольшой караван, пришедший за финиками или оливковым маслом. Уже с 30-х годов продукты урожая перевозят грузовые машины — оптовые торговцы приспособились к новым временам. Ловким предпринимателям из Александрии удалось монополизировать всю торговлю финиками с оазисом. В результате сиванские производители несут огромные убытки. Крупные оптовые торговцы скупают ожидаемый урожай фиников еще летом по смехотворно низким ценам, бессовестно используя нужду крестьян. Перепродавая затем высококачественные сиванские финики в густонаселенной долине Пила и экспортируя их за границу, скупщики получают огромные барыши, из которых крестьянам оазиса не достается ничего.

Гнев сиванце? по поводу такой эксплуатации очевиден, и они предприняли уже некоторые ответные меры. В 1964 году при поддержке правительства были созданы сельскохозяйственные товарищества, которые обеспечивали сбыт продукции на приемлемых^; условиях. Правда, члены товариществ вынуждены были постоянно вести борьбу против махинаций и козней крупных торговцев, с крайней неохотой терявших власть и деньги.

С острыми социальными и экономическими противоречиями в Сиве, разумеется, нельзя покончить одним махом. Во времена президента Насера египетское правительство с помощью Арабского социалистического союза (АСС) пыталось кое-что сделать. Из нильской долины в оазис была направлена большая группа специалистов — врачей, инженеров, учителей, и т. п. Все способности, знания и опыт они стремились направить на службу народа, и отношение к ним (в отличие от королевских сборщиков налогов!) было совсем иным. В центре города, рядом с мечетью, был открыт Социальный центр, сотрудники которого начали многостороннюю работу по преобразованию традиционного племенного общества. Они помогали неимущим старикам; дети деревенской бедноты в детских садах получали питание, обеспечивались одеждой. Школы, больницы, электростанции и установки для питьевой воды и в Сиве стали символами египетской революции. Сотни сиванцев были освобождены от традиционной водной зависимости. У них появились большие возможности заработка на службе у Организации по развитию пустыни, которая развернула здесь небывалую работу по расширению обрабатываемых площадей путем лучшего использования имеющихся здесь источников воды — ведь масса ее бесполезно просачивалась в окрестные соленые болота. Десятки сиванских рабочих трудились в Национальной египетской нефтяной компании, созданной в 1968 году, — на прокладке дорог, на буровых установках, на ее предприятиях. Прямо за воротами города построен аэродром, и шум серебристых птиц окончательно пробудил спящую красавицу, какой была эта овеянная легендами часть пустыни.

Рейсовый автобус несколько раз в неделю курсирует между Сивой и Мерса-Матрухом. Трасса прошла точно по старой тропе, где веками ходили «корабли пустыни», принадлежащие аулад-али. Другая большая магистраль в песках — это «Дарб аль-Арба’ин» («Дорога 40 дней»). Она связывает среднюю часть нильской долины с плато Дарфур в Судане. Старый караванный путь был преобразован — по крайней мере на отдельных участках — в современную транспортную артерию. Проектируемая транссахарская магистраль открывает совершенно новые перспективы будущих связей Алжира, Туниса, Мали и Нигера. Она также пройдет по бывшим караванным тропам.

На реактивном лайнере к Каабе

В последний месяц исламского календаря зу-ль-хиджжа (месяц паломничества) сотни тысяч правоверных из всех стран Востока совершают предписанное Кораном паломничество к священной Каабе в Мекке. Они толпами устремляются туда, чтобы выполнить одну из пяти главных заповедей ислама и тем самым приобрести авторитет, который пригодится им и на этом и на том свете. В прошлом караваны паломников находились в пути много недель и имели чрезвычайно разнородный состав: князья, нищие, торговцы со своими товарами, бедуины, пешие и всадники — все имели свое место, которое обычно определялось земляческим принципом, так что люди из одного города шли вместе.

Для многих паломников, особенно из Западной Африки, поездка в Мекку была предприятием, которое занимало целые годы; ведь им приходилось пересекать весь континент с запада на восток. При этом они занимались торговлей или нанимались на работу. Проходило немало время, пока им удавалось скопить достаточно средств, для того чтобы продолжить путешествие. Многим не довелось больше увидеть свою родину: они умирали в пути. Однажды в месопотамской степи мне повстречался очень старый бедуин из племени шаммар. Опираясь на посох, с котомкой, где лежали его скудные пожитки, он с трудом, но весьма уверенно двигался, держась юго-восточного направления. На мой вопрос, куда он держит путь, старик ответил: «Ай, в Мекку, сыночек, мой, к Дому Бога, если Аллаху будет угодно!» Одинокий старик вбил себе в голову, что в конце своих дней он должен поцеловать черный камень Каабы. Если ему и удастся это сделать, то он умрет там от истощения.

Пилигримы попадали в невероятно тяжелые условия, особенно им было трудно, когда кончались деньги. Швейцарский специалист по Арабскому Востоку А. Хоттингер рассказывает, что, когда в 1961 году король Саудовской Аравии Фейсал окончательно отменил рабство, некоторые отпущенные на свободу рабы обращались в нигерийское и другие африканские консульства в Джидде (столице Саудовской Аравии, расположенной на Красном море, откуда до Мекки 73 километра). Во время паломничества в Мекку у них вышли деньги или же бессовестный судовладелец продал их в рабство, вместо того, чтобы согласно обещанию высадить на берег в Джидде. Эти «потерпевшие крушение» пилигримы были потом отправлены домой.

Но сегодня уже далеко не все паломники из Дамаска, Каира, Багдада, Тегерана и других центров мусульманского мира движутся по пыльным караванным путям. Многие приспособились к изменившимся условиям и в священный город, где родился пророк, летают в современных комфортабельных реактивных лайнерах. Со временем паломничество стало одним из самых доходных отраслей туризма в мире. Правда, все еще крайне строго следят за тем, чтобы ни один «неверный» не проник в святыни ислама. Многочисленные полицейские посты на подъездных путях к Мекке проверяют паспорта паломников и требуют документальных подтверждений того, что въезжающий верит в Аллаха и его пророка.

Большинство паломников прибывают в Джидду. Как только они высаживаются в порту или на вновь построенном аэродроме, к ним бросаются продавцы автобусных билетов, справок о состоянии здоровья и официально предписанных белых платков. По приблизительным оценкам, паломники истратили в 1970 году в Джидде 250 миллионов риалов (4,5 риала = 1 долл.). Вполне понятно, что Саудовская Аравия не жалеет сил для того, чтобы и дальше развивать бизнес паломничества.

Вместо старого караванного пути сегодня Джидду с Меккой связывает четырехрядная автострада. Когда мусульмане видят перед собой священный город, они падают на колени и целуют землю. Благоговейно входят в Большую мечеть, где высится десятиметровая Кааба в форме куба с самой важной мусульманской святыней — черным камнем, который верующие также целуют. Затем пьют воду из священного колодца Земзем и под палящим солнцем направляются дальше к горе Арафат, чтобы исповедаться в грехах, и после совершения всех ритуальных обрядов возвращаются обратно в Мекку. В 13-й день 12-го месяца по мусульманскому календарю верующие снова собираются в Большой мечети. После того как по приказу короля Фейсала здесь были построены своеобразные амфитеатры, что обошлось в 50 миллионов риалов, в мечети после захода солнца могут одновременно молиться 300 тысяч паломников.

По вечерам на улицах вспыхивают неоновые вывески отелей, рекламы кока-колы и бензоколонок «Эссо», и Мекка превращается в туристский центр. В период сезона владельцы отелей взвинчивают цены в четыре-пять раз. Намного повышают плату за услуги автобусные компании, проводники, торговцы реликвиями и сувенирами, продавцы питьевой воды. Даже кочевники-бедуины, которые приезжают в Мекку на большой байрам, праздник жертвоприношения, требуют за своих истощенных, умирающих от жажды коз спекулятивную цену — 500 риалов и больше.

Радость паломников по поводу отпущения грехов проявляется не слишком бурно: об этом заботятся местные власти. Господствующий в Саудовской Аравии ваххабизм, самое пуританское и в то же время консервативное течение ислама, не терпит никакого алкоголя, никаких ночных баров, никаких азартных игр, а также кино. На экране телевизора здесь никогда не показывают женщин без чадры.