В чужих не стрелять

11

Утром, проводив с напутствиями Хржановича, Пластов, прежде чем выйти из дому, позвонил в контору Глебову. Трубку снял делопроизводитель; адвокат попросил передать главе фирмы, что пока помощь ему не нужна, все идет так, как и должно идти. Перед тем как повесить трубку, поинтересовался: будет ли сегодня инженер Вологдин, ему нужно с ним встретиться. Услышал, что его просьбу обязательно передадут Вологдину. Условившись с делопроизводителем, что они свяжутся днем, Пластов уже без десяти одиннадцать был в «Коломбине».

Раньше в этом кафе он бывал разве что в годы студенчества. «Коломбина» считалась одним из самых модных заведений, местом вечерних встреч золотой молодежи и артистов. Сейчас здесь было пусто; рассеянно помешивая ложечкой кофе со сливками, Пластов изучал оживающий за окном утренний Петербург, проезжающие мимо трамваи и пролетки, неторопливых летних прохожих. Вдруг понял: он ждет Лизу с нетерпением, — и без всякой радости усмехнулся. Подумал: он достаточно опытен, чтобы не тешить себя иллюзиями, у Лизы есть не только официальный жених, но и тот, кто ей нравится. Он же здесь лишний, жаль, но такова жизнь.

Войдя в кафе без пяти одиннадцать, Лиза сразу же увидела его, улыбнулась; придерживая шляпку С кружевами, стала пробираться между столиками. Одета она была по современной моде — идти мешала узкая, не доходящая до щиколоток юбка, троттер. Пластов отодвинул стул, помог сесть; присев, девушка нахмурилась. Кажется, еще не решила, как себя с ним вести. По-детски покачала головой:

— Вы не сердитесь?

— Почему я должен сердиться?

— Вытащила вас утром, наверняка у вас много дел. А вчера разбудила ночью.

— И правильно сделали. Я адвокат, взявшись за какое-то дело, я уже не принадлежу себе.

— Но… Может быть, то, из-за чего я вам позвонила, и не относится к делу?

— Сейчас увидим. Вы узнали фамилию журналиста?

— Представляете, эту визитную карточку отец выкинул утром в мусорную корзину. Пришлось копаться… Но вы не волнуйтесь, она чистая… Там была только бумага.

Взял из рук Лизы визитную карточку. «Петр Константинович Коршакеев. Журналист». Домашний адрес и телефон, без указания места работы. В какой-то определенной редакции не служит, свободное перо. Лиза наивна, но она не из тех, кто отступает. Хорошо, он откроет ей все.

— Буду говорить, предполагая самое худшее, так что делайте на это скидку. Даже бесстрастные сообщения вызвали вокруг фамилии вашего отца ажиотаж, теперь же представьте: завтра или послезавтра в одной из газет появится фельетон с намеком — ваш отец поджег завод умышленно. С целью получить страховку. Представляете?

— Но… как же может появиться такой фельетон? Ведь папа… Разве папа в чем-то виноват?

— Не виноват. Но тот, кто хочет очернить вашего отца, бьет на другое. Сила печатного слова такова, что после фельетона никого уже не будет интересовать, кто виноват в действительности. Это будет сенсация, публика же очень любит сенсации.

— Но ведь можно дать опровержение? Даже привлечь к суду, по-моему?

— Даже если вы добьетесь публикации опровержения, что сомнительно, оно не поможет. Что же насчет суда… Если в фельетоне будет только намек без прямых обвинений, в юридическом смысле для автора это почти безопасно. Появятся ссылки на авторскую фантазию, свободу слова, и у нас не будет даже повода возбудить иск.

— Но… папу ведь все знают?

— Знают десятки людей, очень ограниченный круг. Деловой мир, родственники, знакомые. После же фельетона уже не десятки, а тысячи людей будут повторять одну фразу: а, это тот Глебов, который поджег завод? — Увидев, как Лиза побледнела, поднял руку: — Уверен, ваш отец ни в чем не виноват. Но вы не знаете, какая это страшная вещь — пресса.

Лиза вдруг сморщилась, стукнула кулаком по столу:

— И что… Все это хотел он? Этот мерзавец?

— Лиза, успокойтесь. Я же сказал, все это случится лишь в одном случае — если мы будем предполагать самое худшее. Главное сейчас узнать, что хотел от отца этот Коршакеев. Вообще — на чем вы с ним расстались?

— Он сказал, что позвонит, чтобы условиться о встрече.

— Как только Коршакеев вам позвонит, сделайте вид, что не подозреваете его ни в чем дурном. Думаю, он будет настаивать на встрече. Что ж, скажете, что в принципе вы можете с ним встретиться. Когда мы придем вдвоем и вы представите меня как кузена, это будет выглядеть естественно. Девушка вашего круга не может прийти на первое свидание одна. Ну а когда мы останемся втроем, я уже буду кое-что про него знать и он обязательно себя выдаст. Как план?

— Замечательный… — Лиза тронула шляпку. Мы ему покажем!

— Лиза, запомните: это совсем другой мир, безжалостный и жестокий. В этом вы еще убедитесь. С Коршакеевым вы должны выглядеть этакой тихоней, скромницей. Может быть, даже увлеченной им.

— Увлеченной у меня не получится. Но если, как вы говорите, он хотел опорочить отца, как он мог искать встречи со мной?

— Почему бы и нет? Ваш отец ему отказал, тут как раз подвернулись вы… Во-первых, он рассчитывал незаметно выудить из вас нужные детали, во-вторых, вы прекрасная дополнительная мишень. Этические же проблемы в своем фельетоне он решил бы одной фразой. Скажем: «Многое мне сообщила и единственная дочь господина Глебова, кстати, согласившаяся разделить со мной досуг в одном из увеселительных заведений».

Лиза побледнела:

— Этого не может быть… Это было бы… Простите, это было бы самым настоящим свинством! Недостойным человека!

— Ну вот. Теперь я жалею, что сказал вам все это. Лиза, запомните, это всего лишь мои предположения. Вообще же будем готовы ко всему… Может быть, наоборот, нам предстоит радоваться, если предположения не подтвердятся. Хорошо?

— Хорошо. — Потерла кулаком лоб. — И все-гаки какая мерзость. Простите.

— Ничего. Значит, как только Коршакеев позвонит — назначьте ему встречу и тут же сообщите мне. Если по телефону меня не окажется дома, тогда… тогда вам придется подъехать к моей квартире и бросить в щель записку.

— Хорошо, я так и сделаю.

Расставшись с Лизой, он позвонил в контору Глебова и услышал, что Валентин Петрович Вологдин будет весь день у себя. Если господину Пластову удобно, он просил бы навестить его по адресу: Съезжинская, дом девятнадцать, квартира двадцать восемь.