В чужих не стрелять

22

К концу дня Пластов шел по набережной Фонтанки, возвращаясь домой. Разглядывая пустынную мостовую, гладь реки, редких рыболовов у парапета, изредка проезжающие экипажи, усмехнулся: кажется, Субботин прав — изобретение Вологдина было достаточно важным, теперь он почти не сомневается: пожар и дело о страховке для того, чтобы скрыть похищение генератора. Заметил про себя: ему, как юристу, доказать ценность пропавшего устройства будет трудно, если не сказать невозможно: это никем не опробованное изобретение. Вспомнил слова Субботина: полигон мысли. Похоже, генератор был нужен, но завод подожгли не только из-за этого: тем, кто выкрал новый агрегат, сильно мешал и сам завод. Глебов обречен, скандал вокруг его имени необходим как прикрытие после него всем, кроме самого Глебова, обеспечена спокойная жизнь. Ермилов — Трояновский — Коршакеев, до чего же умная и точная игра. С мыслью об этом он повернул на Моховую и увидел Тиргина.

Помощник присяжного поверенного стоял на углу в квартале от его дома, делая вид, что разглядывает афиши. Кажется, он. кого-то ждал; увидев Тиргина, Пластов понял, что тот ждал именно его. Приблизившись, бывший сокурсник поднял брови, сказал вполголоса:

— Арсений… Я так и думал, что ты подойдешь с этой стороны.

— Что-нибудь случилось?

— Ничего, пойдем рядом. — Они двинулись в сторону Литейного. — Если кто-то увидит нас, он должен подумать, что мы встретились случайно.

— Да в чем дело, ты можешь объяснить?

Тиргин, пытаясь что-то перебороть в себе, отвернулся.

— Сейчас поймешь… Арсений, мы оба юристы. Я надеюсь, тебе не нужно ничего объяснять… Я гебе назову только шесть цифр.

— Шесть цифр?

Да, шесть цифр. Запомни: восемьсот восемь, девятьсот один. Запомнил?

— Восемьсот восемь, девятьсот один. Ну и что?

— Ничего. Я вообще тебе ничего не говорил.

— Понимаю, но что это?

— Неважно, потом поймешь. Учти: я делаю это только ради Лизы Глебовой. Только ради нее.

— Ты хочешь сообщить мне только эти цифры и больше ничего?

— Но эти цифры — и так очень много. Да, Арсений.

Кажется, кандидат в женихи решился ему помочь. Интересно. Только вот что могут дать ему эти, цифры? Прежде всего, что они означают? Скорее всего номер банковского счета, в счете обычно шесть цифр. Но что это может дать ему, Пластову? Практически ничего, ни один банк в Петербурге не пойдет на то, чтобы нарушить тайну вклада. Он повернулся, разглядывая шагающего рядом Тиргина. Наверняка эти цифры связаны с Трояновским, но что они значат?

— Что это? Банковский счет?

— Арсений, я больше ничего не могу сказать… Клянусь.

Нет, этих цифр ему недостаточно, надо вытягивать из Тиргина остальное. Вытягивать всеми возможными средствами. Ведь практически во всем деле Глебова он до сих пор не может обнаружить ничего материального, только догадки, предположения, слухи. Пройдя еще немного, Пластов остановился.

— Вот что, Тиргин, то, что ты мне сейчас сказал, — воздушный пузырь.

— То есть как воздушный пузырь?

Пластов подул в воздух:

Вот так, видишь? Что мне эти твои шесть цифр? Что?

— Знаешь, Арсений, я и так пошел на многое.

— Ценю твое желание помочь, но ты правильно выразился: мы с тобой юристы. Допустим, я понял, что означают эти шесть цифр. Это банковский счет, больше того, банковский счет, открытый в некоем банке на имя Трояновского…

— Ради бога, Арсений!

— Да не трусь ты, черт тебя возьми! Не трусь, пойми — ты уже все выдал! Ты где-то увидел эти шесть цифр, так вот — где? На каком-то документе, письме, в записной книжке? Да не молчи ты! Где ты их увидел?

— Арсений, я этого не могу…

— Будь мужественней, неужели тебя так запугал Трояновский?

Тиргин сглотнул слюну.

— Пойдем, на нас смотрят.

Они двинулись по тротуару.

— Хорошо тебе говорить, ты ни от кого не зависишь… Да тебе и вообще нечего терять… Ладно, бог с тобой, все ради Лизы… Эти шесть цифр я увидел в письме.

— В каком письме?

— В конфиденциальном письме на имя Трояновского. В нем сообщалось, что на имя Трояновского в банке Мюллера открыт счет, номер которого я тебе назвал. — Тиргин остановился, его бледно-голубые глаза растерянно моргали.

Да, подумал Пластов, для своего характера его бывший сокурсник решился на многое, но даже этого мало, если он, Пластов, хочет иметь хоть какие-то шансы на успех. Нужен документ, материальное доказательство, иначе все опять уйдет в песок.

— Владимир, один вопрос: ты мог бы достать это письмо?

— Шутишь?

— Не шучу. Раз ты видел это письмо, значит, знаешь, где оно хранится…

— Арсений, ты сошел с ума.

— Я не сошел с ума. Нужно даже не само письмо — копия. Нотариально заверенная копия, о существовании которой, уверяю тебя, никто не узнает. Никто, кроме двух-трех человек. Взять письмо на полчаса для тебя ничего не стоит.

— Нет, Арсений, решительное нет. И еще раз: я тебе ничего не говорил, ты ничего не слышал.

— Тут и слышать нечего. Что мне эти твои цифры? Вот когда ты дашь копию письма — это действительно будет помощь.

Тиргин молча покачал головой, и Пластов, резко повернувшись, пошел к Литейному. Нужно дать понять Тиргину, что сообщенные им шесть цифр ничего не значат. Он шел медленно, втайне надеясь, что бывший сокурсник его догонит, но нет, когда он обернулся, Тиргина уже не было. Дойдя до дома и поднявшись по лестнице, Пластов повернул ключ, но войти не успел — открылась соседняя дверь. Обернулся, Амалия Петровна вышла на площадку, радостно улыбнулась:

— Арсений Дмитриевич, я вам приготовила рыбу по-польски, но дело не в этом. Приходил ваш родственник, Евгений, целый час сидел у меня, ждал вас. Ушел недавно.

Пластов медлил. Родственников с таким именем у него не было.

— Евгений?

— Евгений, ваш троюродный брат со стороны матери, ну что вы? Я его чаем напоила, знаете, оч-чень милый молодой человек, очень. Обаятельный, просто душка! — Покачав головой, Амалия Петровна поправила букли. — Как жаль, ну часа нет, как ушел, просто жалость.

— Он… передавал, зачем приходил?..

— Нет, знаете, сказал, что просто пришел повидать вас. Как он мне объяснил, вы с ним давно не виделись.

— Точно, не виделись. Может быть, он оставил записку?

— Нет, записки не оставил, просто просил передать привет. Знаете, сначала у меня мелькнула мысль дать ему ключ, пусть подождет у вас, но я подумала, вы же мне ничего не говорили… Ведь правильно?

— Да, в какой-то степени…

— Ну вот. Поэтому я пригласила его к себе. А поговорив, просто влюбилась, форменным образом влюбилась. Оказывается, он юрист, как и вы.

Пластов улыбнулся:

— Юрист. Скажите, он хоть подрос? Я действительно его давно не видел.

— Бог с вами, ему все-таки под тридцать, куда ж расти? И так вымахал, как колокольня…

— А выглядит как?

— Прекрасно. Простите, я вас заболтала?

— Ничего, ничего.

— Мы с ним очень мило поговорили о житье-бытье. Несмотря на молодость, у него очень здравые суждения, очень… Впрочем, идите. Думаю, обед еще не остыл, я его накрыла.

Войдя в квартиру и машинально принявшись за обед, Пластов с досадой поморщился: этому Евгению было что-то от него очень нужно, но что? Попытался соединить впечатления от встречи на Съезженской и объяснений видевшего двух вечерних визитеров Хржановича до только что услышанного рассказа о «троюродном брате». Получалось, за ним следит, а сейчас просто-напросто охотится один и тот же человек: высокий, около тридцати лет, опытный, хорошо владеющий собой, имеющий, как минимум, одного сообщника. Похоже, этого человека наняли те же, кто убрал Ермилова. Непонятно только, что ему нужно: расправиться с ним? Но он давно уже мог бы это сделать…

Пластов еще не закончил обед, как пришел Хржанович. Возбужденный, принялся ходить по кухне, потирая руки. Остановился:

— Я был в «Петербургском вестнике». Там секретарь крикнул: «Эй, Коршакеев делает для нас что-нибудь? Нет? Точно?» Из соседней комнаты крикнули: «Точно!» Секретарь развел руками, буркнул: «Вы что-то ошиблись». Но как я накрыл «Биржевые ведомости»! Как накрыл! Меня как будто осенило, вдохновение нашло. Я вхожу и тихим таким голосом: «Я от Коршакеева… Он просил передать, что материал о Глебове задерживается…» Секретарь сразу бросил писать, оглянулся: «От Коршакеева?» — «Да, от Коршакеева». Смотрит в упор: «А что случилось?» Я: «Не знаю, просто Коршакеев просил передать, что материал задерживается». Помедлил, стал грызть ручку, бросил: «Подождите, не уходите без меня». Ушел, не был минут пять, наконец вернулся: «Скажите, шеф просил Константина Петровича сегодня же позвонить обязательно! Поняли? Обязательно!» Хорошо, говорю, скажу — и ушел.

— Молодец… Значит, этот мерзавец связан с «Биржевыми»… Ешь, я уже пообедал.

— С «Биржевыми»… — Хржанович принялся за суп, кивнул: — А знаете, кто финансирует «Биржевые»?

— Насколько мне не изменяет память, несколько банков.

— Да, но главным образом мюллеровский банк, а это дочернее отделение банка Штюрмера. То есть, вы понимаете, это газета Распутина, а? И иже с ним.

Это тоже никого не удивившая новость, подумал Пластов. Ясно, никакая разведка не пошла бы на столь развернутую акцию без надлежащей и достаточно надежной поддержки в верхах. Конечной же точкой такой поддержки здесь, в России, мог быть только один человек — Распутин. Мюллеровский банк. Деньги переведены Трояновскому за отказ от защиты именно этим банком. Может быть, отсюда же черпал и Коршакеев, может быть, и кто-то еще. Но без официального документа он ничего не добьется, одних цифр мало.