В чужих не стрелять

34

Все же, прежде чем приступить к последним решительным действиям, Пластов решил, пусть наспех, обдумать сначала их последовательность. Как он считал, у него было сейчас достаточно оснований, чтобы наконец-то всерьез поговорить с Защипиным. Но сейчас, прежде чем начать действовать, он должен был посидеть где-то. В каком-то месте за чашкой кофе.

Недолго думая, он зашел в ближайшее к стоянке «Андрея Первозванного» подходящее место, кафе «Троянский конь». Заняв свободный столик у окна, заказал кофе, но приступить к размышлениям не успел — над самым ухом раздался знакомый голос:

— Господи, какие люди!

Четин. Лицо с запавшими глазами и длинными бакенбардами возникло наверху, чтобы через секунду оказаться перед адвокатом. Репортер уселся на стул напротив, не спрашивая разрешения.

— Арсюша, не выгоняй меня! Доставь удовольствие!

Ничего не попишешь, судьба, подумал Пластов.

— Позволь разделить с тобой компанию! — добавил Четин. — Очень уж я тебя люблю! Читал сегодняшнее «Новое время»?

— Читал. Спасибо за услугу.

— Не за что. Я сделал все, что мог.

— Еще раз спасибо.

— Рад служить.

Ладно, подумал Пластов, может, появление Четина и к лучшему. Не исключено, что присутствие репортера за столиком не только не помешает раздумьям, но, наоборот, поможет ему собраться с мыслями.

В дополнение к кофе Четин заказал еще и графинчик коньяка. Затем, после того как оба обменялись общими в таких случаях замечаниями о погоде, политике и различных мелочах жизни, Пластов неожиданно спросил:

— Илья, кстати, ты ведь отлично знаешь Петербург?

— Петербург? — допив рюмку, Чегин жестом фокусника снова наполнил ее до краев. — Допустим, знаю. А что?

— Я выяснил вдруг для себя одну вещь. Оказывается, все электромеханические предприятия нашего города принадлежат иностранным компаниям. Если не считать сгоревший завод Глебова.

— Электромеханические предприятия? — секунду помешкав, Четин пожал плечами: — В общем, ты прав. Ну и что?

— Это ничего не говорит твоему патриотическому чувству? Ты ведь, если можно гак выразиться, нововременец?

— Нововременец! — Четин захохотал. — Чушь! Какая чушь! Ну и что? Пусть электромеханические предприятия принадлежат кому угодно!

— Как что? Ведь «Новое время» — газета с ярко выраженной патриотической направленностью! А электромеханика — дело будущего. Сделай выводы.

— О господи… — Четин положил на стол пачку «Герцеговины флор». — Арсений, я недолюбливаю немцев, есть за мной такой грешок, но насчет того, что в нашем городе полно иностранных компаний, имею, уж извини, свое собственное мнение.

— Какое же?

— Сейчас. — Четин взял папиросу. — Позволишь?

— Ради бога. Тут и так хоть топор вешай.

Прикурив и затянувшись, Четин спросил:

— Ты знаешь, между прочим, что Петербург переживает сейчас потрясающий расцвет? И вообще это в нашем веке лучший город мира?

— Браво. Я патриот, но до такого еще не дошел. Неужто лучший?

— Не иронизируй. Именно лучший. Понимаю, у тебя вертится на языке: кроме Петербурга, есть еще Лондон, Париж, Рим, прочие знаменитые города. Но заметь: каждый из них знаменит чем-то одним. Париж славен искусством, Рим потрясает памятниками зодчества, Лондон славится наукой и торговлей. Однако Петербург… Петербург вобрал в себя все. Все, понимаешь?

— Неужели? Никогда об этом не думал.

— А ты подумай. По расцвету науки Петербург не уступает Лондону. По зодчеству ничуть не уступит Риму. Что же касается искусства — Париж вынужден преклониться перед нами.

— Ну да, дягилевские вечера…

— Не только дягилевские вечера. Запомни, петербургские живопись, музыка, театр скоро загремят на весь мир. Так, как гремят сейчас дягилевские вечера.

— Тем не менее город действительно заполонен иностранными фирмами.

— Это не так плохо.

— Не так плохо? Уж не хочешь ли ты сказать, что расцветом нашего города мы обязаны засилью иностранных компаний?

— Не так грубо, Арсений, не так грубо. Все гораздо тоньше. Кстати, на этот счет у меня есть своя теория.

— Интересно. Что же это за теория?

— Сейчас попробую объяснить. Четин царственным жестом разогнал дым. — Видишь ли, на мой взгляд, иностранцы в Петербурге таскают для нас рояль.

— Таскают рояль?

— Именно. Ты не думал о том, что все люди делятся на тех, кто таскает рояль, и тех, кто на нем играет?

— Ну… Я как-то не подходил к событиям с этой точки зрения. Но в общем… В какой-то мере это так. И что же?

— Не в какой-то, а это неумолимый закон жизни. Но если копнуть поглубже, нации ведь тоже состоят из людей. Так вот, моя теория состоит в том, что нормальная, гармоничная нация — это та, в которой есть достаточное количество людей, умеющих и любящих таскать рояль, и людей, умеющих и любящих на нем играть. Согласись, чтобы хорошо таскать рояль или хорошо играть на нем, надо прежде всего любить это дело. То или другое. Не так ли?

— Ну… допустим, так.

— Так вот, есть нации, которые абсолютно не любят и не умеют играть на рояле. А любят и прекрасно умеют его таскать. Таскать и только. Это трудолюбивейшие, достойные всяческого уважения нации. Я склоняю перед ними голову. Но увы, как только речь заходит об игре на рояле, они пасуют. Как говорится, ни тиру ни ну. То есть, если приспичит, как говорится, из-под палки, они могут немного поиграть на этом прекрасном инструменте. Но именно из-под палки. Не любят они этого.

— Интересная теория. Назови хотя бы одну такую нацию.

— Не нужно далеко ходить за примером. Чухонцы. Финны. Наши соседи. Трудолюбивы до ужаса. Можно сказать, чемпионы мира по трудолюбию. Но вот что касается игры, понимаешь, игры, воспарения, полета — у них, согласись, полное отсутствие этого элемента. Только, ради бога, не подумай, что я корю их за это. Видимо, в этом их призвание — таскать рояль. Они прекрасно это делают. И пусть делают. Но есть нации с другого вида однобокостью. Нации, в которых все, буквально все, от первого до последнего человека, терпеть не могут таскать рояль. Они любят только одно: играть на рояле. И нация, которая наиболее ярко проявляет себя в этом качестве, — мы, русские.

— Мы, русские? — Пластов покачал головой. — А как же крепостные крестьяне? Или демидовские рабочие? Наконец, те же самые бурлаки? Много они играли на, как ты выражаешься, рояле?

— Арсений… Я не говорю, что мы, русские, не таскали рояль. Таскали. Таскали всю жизнь. И сейчас таскаем. И будем таскать. Но понимаешь, нету у нас, русских, любви. Любви к этому самому занятию. Нету ее у нас в помине, никогда не было. Но зато я знаю, точно знаю: любой, самый последний русский мужичонка с самого рождения носил, носит и будет носить в душе любовь к игре на рояле. К воспарению. К творчеству. Что же до таскания рояля если у финна любовь к этому занятию всосана, можно сказать, с молоком матери, то у русского нелюбовь к тому же самому вбита, образно выражаясь, батогами. И с этим ничего уже не поделаешь. Это определенное достоинство народа, но это же и его недостаток, скажу больше — беда, огромная беда. Так вот, иностранные компании, которые, как мы установили, наводнили Петербург, эту беду исправили.

— Исправили?

— Ну да. Они занялись своего рода черновой работой. Тасканием рояля. Тем, чем мы, русские, из-за естественной скуки этого дела, заниматься не любим, а значит, и не умеем. Может, когда и научимся. Дай бог.

— Что же ты называешь тасканием рояля в данном случае? Конкретно?

— Черновую работу. Установку станков, механизмов, отладку, доводку, возведение всяких там приспособлений нового века и так далее. И вот тут, по моей теории, русский дух, освобожденный от нелюбимого дела, взыграл. Воспарил. Воспарил так, что дал миру потрясающих художников, музыкантов, поэтов, изобретателей, ученых. Я когда-то вел колонку искусств и знаю: музыке наших молодых композиторов, таких, например, как Стравинский, принадлежит будущее. А художники? Посмотри, какое разнообразие, одни названия групп вызывают целую бурю чувств: «Голубая роза», «Бубновый валет», «Мир искусства», не говорю уже о Репине и Серове… Что же касается науки… Да возьмем хотя бы ту, в которую ты, как я понял, влез с головой… военную науку… Назову только три имени: Сикорский, Лавочкин, Попов. А?

— Д-да… — процедил Пластов, добавив про себя: «И Вологдин».

— Узнай о них стратеги любой, самой мощной военной державы — придут в трепет… а собственно, что я тебе все это объясняю? Ты ведь все знаешь и так.

Интересно, подумал Пластов. Теория Четина парадоксальна и забавна, да в чем-то, пожалуй, и верна… Рассматривать иностранцев как «таскателей рояля», то есть своего рода «негров»… Остроумно, ничего не скажешь. Но какие разные мнения ему, Пластову, пришлось выслушать сегодня! Тот же лейтенант Берг, он ведь смотрит на мир с совершенно другой точки зрения… Берг изначально видит в иностранцах потенциальных врагов… И он, Пластов, вынужден признать: по-своему Берг прав. Так же, как по-своему прав Четин. Ладно, не стоит сейчас ломать голову над этими тонкостями, ему не до них. Четин в самом деле помог ему своим присутствием, и он ясно понимает, как должен действовать.

Изучающий его Четин спросил, небрежно стряхнув пепел:

— Ты со мной не согласен?

— Согласен, почему же. — Пластов встал. — Единственное, о чем ты не подумал: что, если иностранцы, таская для нас, русских, рояль, одновременно с этим и списывают наши ноты?

— Списывают наши ноты? — Четин засмеялся. — Браво. Сказано неплохо. Я над этим подумаю. Ты куда сейчас?

— Если прибегать к твоей образности — иду таскать рояль.

— Таскать рояль? Для кого же?

— Для одного талантливого петербуржца. Который, думаю, со временем прекрасно на этом рояле сыграет.