В мышеловке

Глава 4

В понедельник ярко светило солнце, дул свежий ветер и приносил эхо летнего тепла. До Уортинга я доехал поездом, а до дома Мэйзи добрался на такси. Вызвав любопытство соседей, я поставил мольберт там, где раньше стояли ворота. Пожарники их сняли с петель и положили на землю. Теперь ворота лежали на лужайке. И на одной из створок еще виднелась печально-ироническая аккуратная надпись: «Остров сокровищ».

Бедный Арчи. Бедная Мэйзи.

Я загрунтовал холст умброй в мягких ненавязчивых кофейных тонах, потом, чтобы слой стал тоньше, протер его скипидаром и закрепил льняным маслом, после чего на сырой еще холст положил кистью тени того же цвета, наметив очертания дома, горизонтальную линию кустов, прибрежную гальку, море и небо. На этой стадии легко смыть тряпкой ошибки композиции и попытаться снова найти правильные пропорции и перспективу, уравновесить основные детали.

Закончив подготовительную работу и оставив холст сушиться, я пошел погулять по саду, разглядывая развалины со всех сторон. Темная линия кустов тамариска служила границей между травой и галькой. В это солнечное утро море искрилось и сверкало, а почти прозрачные кучевые облака группами пробегали по небу, отбрасывая темные грифельно-серые тени. Пустынная дорожка к морю темнела сажей, волны вдали бурлили белыми барашками, а у берега промывали и плиссировали закопченный песок.

От морского ветра у меня замерзли уши, я повернулся и пошел назад к мольберту. В этот момент из большого автобуса вышли двое мужчин в плащах. Их явно интересовало то, что осталось от «Острова сокровищ». Они остановились возле мольберта, оценивающе разглядывая мою заготовку. Один грузный, лет пятидесяти, другой худой, лет двадцати с небольшим. У обоих жесткое, самоуверенное выражение и деловой вид.

Когда я подошел, старший взглянул на меня:

- У вас есть разрешение находиться здесь? - Просто вопрос, а не объявление войны.

- Владелица хочет, чтобы я нарисовал ее дом, - покорно ответил я.

- Понимаю. - Губы чуть-чуть скривились в улыбке.

- А кто вы? - спросил я.

- Страховая компания. - Он вскинул брови, удивляясь, что кто-то даже может задать такой вопрос.

- Та же компания, от какой приезжал мистер Зеленн? - в свою очередь, удивился я.

- Мистер…

- Зеленн с двумя «н».

- Не знаю, кого вы имеете в виду. Мы договорились с миссис Мэтьюз, что изучим ущерб, нанесенный ее дому, застрахованному у нас. - Он огорченно, но не очень, поглядел на то, что назвал ущербом, и долго не отводил глаз, будто ожидая, что Мэйзи, словно Феникс, явится из пепла собственной персоной.

- И никаких Зеленнов? - повторил я вопрос.

- Ни с одним, ни с двумя «н».

Мне он понравился, пол-унции юмора, по-моему, приносят лучшие результаты, чем наставительно грозящий палец.

- М-м-м… Миссис Мэтьюз не ждет вас, потому что упомянутый мистер Зеленн сказал, что он представитель страховой компании и что она, когда захочет, может вызвать бригаду рабочих для расчистки развалин.

Старший из двух страховых агентов тотчас же насторожился:

- Вы серьезно?

- Я был здесь вместе с миссис Мэтьюз, видел его и слышал его слова.

- Он дал вам визитную карточку?

- Нет… - Я помолчал. - Но ведь вы тоже…

Со скоростью фокусника он извлек из внутреннего кармана твердый квадрат картона. Несомненно, для него доставать из кармана визитку стало рефлексом.

- Разве законно страховать одну и ту же собственность в двух компаниях? - Я лениво читал текст на визитной карточке: «Фонд «Жизнь и Гарантия» Д. Ф. Лагленд, управляющий».

- Это мошенничество, - кивнул он.

- Хотя, разумеется, мистер Зеленн с двумя «н» не имеет ничего общего со страхованием, - добавил я.

- Очень похоже, - согласился он.

Грубошерстные свитеры не приспособлены для деловых обменов визитками, и я засунул его карточку в карман брюк. Он задумчиво разглядывал меня. Д. Ф. Лагленд был человеком такого же типа, как мой отец, средних лет, средней карьеры, специалист в выбранном деле, совсем непохожий на поджигателя. В особенности на поджигателя «Острова сокровищ».

- Гарри, - обратился он к молодому коллеге, - найдите телефон и позвоните в «Бич-отель». Скажите миссис Мэтьюз, что мы здесь.

- Будет сделано, - ответил Гарри. Он принадлежал к тому же типу людей.

Гарри ушел выполнять задание, а Д.Ф. Лагленд занялся развалинами. Я вышагивал рядом, он вроде бы не возражал.

- Что вы ищете? - спросил я.

- Доказательства поджога. - Он искоса стрельнул в меня взглядом. - Доказательства, что здесь присутствовало имущество, которое объявлено уничтоженным.

- Не ожидал, что вы будете так откровенны.

- Иногда я это позволяю себе.

- Миссис Мэтьюз производит впечатление очень прямого человека, - заметил я.

- Никогда не встречал эту леди.

Я мысленно улыбнулся: сейчас ему предстоит это удовольствие.

- Разве пожарники не искали признаков поджога? - продолжал я свои расспросы.

- И пожарники, и полиция. Мы просили у них заключения.

- И какое же заключение они вынесли?

- Как мне кажется, это не ваше дело.

- Даже для деревянного дома странно, что все сгорело дотла, - заметил я.

- Вы эксперт? - иронически улыбнулся он.

- В свое время я устроил немало фейерверков. - Он обернулся ко мне. - Они горят гораздо лучше, если их пропитать парафином. Особенно на концах.

- Вы еще не родились, когда я начал заниматься расследованием пожаров, - спокойно проговорил он. - Почему бы вам не вернуться к мольберту и не приступить к рисованию?

- Обязательно вернусь, когда холст высохнет.

- Если хотите остаться, то молчите.

Я не обиделся и замолчал. Он делал то, что можно бы назвать предварительным осмотром: поднимал с земли маленькие, не рассыпавшиеся в пепел угольки, внимательно разглядывал их и осторожно клал на место. Ни один из тех обгорелых предметов, которые он выбирал, не казался мне с расстояния шести шагов чем-то примечательным, и ни один из них, насколько я мог судить, не заставил его вздрогнуть.

- Разрешите сказать?

- Хорошо.

- Мистер Зеленн делал то же самое, что и вы, только по ту сторону трубы.

Он положил на место очередной почерневший обломок и выпрямился:

- Он что-нибудь взял?

- Пока мы смотрели, а это продолжалось совсем недолго, ничего. Но он не сообщил, сколько времени провел на развалинах.

- Вы не подумали, - после паузы спросил Д. Ф. Лагленд, - что это случайный прохожий, который роется в пепле из любопытства?

- Он не был похож на случайного прохожего.

- Тогда чего же он хотел? - Д. Ф. нахмурился.

Риторический вопрос.

Вернулся Гарри, а немного спустя появилась и сама Мэйзи. В «Ягуаре». В ярко-красном пальто. Сердитая.

- Что это значит? - спросила она, наступая на Д. Ф., глаза сверкали фортиссимо. - Разве вопрос о поджоге еще не решен? Не говорите мне, что вы пытаетесь увильнуть от немедленной выплаты страховой премии. Еще в субботу ваш человек сказал, что все в порядке и я могу расчистить место и приступить к восстановлению дома. И даже если это был поджог, то вы обязаны выписать мне чек, потому что поджог тоже входил в условия страховки.

Д. Ф. раз семь открыл и закрыл рот, прежде чем голос вернулся к нему.

- Разве наш мистер Робинсон не сообщил, что человек, бывший здесь в субботу, к нам никакого отношения не имеет?

«Наш мистер Робинсон», принявший вид Гарри, энергично закивал головой.

- Этот… мистер Зеленн… определенно сказал, что он из страховой компании, - настаивала Мэйзи.

- М-м-м… Как он выглядел?

- Вкрадчивый, - без колебаний ответила Мэйзи. - Не такой молодой, как Чарльз, - Мэйзи жестом показала на меня, - но и не такой старый, как вы. - Она подумала и пожала плечами. - Он выглядел как представитель страховой компании, вот и все.

Д. Ф. мужественно проглотил подразумеваемое оскорбление.

- Примерно пяти футов ростом, - добавил я. - Загорелая кожа желтоватого оттенка, серые глаза с запавшими верхними веками, широкий нос, тонкие губы под густыми темными обвисшими усами, прямые темные волосы зачесаны назад, на висках залысины, обыкновенные брови, зеленовато-коричневая шляпа из блестящего фетра, рубашка, галстук, желтовато-коричневый расстегнутый плащ, на мизинце правой руки золотое кольцо с печаткой, загорелые руки.

Мысленно я видел его так ясно, будто он все еще стоял среди пепла, поднимая шляпу и называя Мэйзи «мадам».

- Боже милостивый, - пробормотал Д. Ф.

- Глаз художника, - восхищенно объяснила Мэйзи, - я бы никогда так не смогла.

Д. Ф. заверил, что в их отделе, рассматривающем заявления о понесенном ущербе, нет никого, соответствовавшего моему описанию. И Гарри поддержал его.

- Ну, - буркнула Мэйзи, раздражение опять вернулось к ней, - полагаю, это значит, что вы все еще ищете доказательства поджога, хотя мне никогда не понять, почему вы думаете, что какой-то человек, будучи в здравом уме, решил поджечь мой прекрасный дом и все мои любимые сокровища.

Уверен, что Мэйзи, искушенная в жизни Мэйзи, не могла быть такой наивной. Я заметил в глубине взгляда, которым она окинула меня, проблеск острого практического ума, и я знал, что она мудрая, опытная женщина. Но Д.Ф. этого не знал, поэтому он издал какой-то звук вместо объяснения и беспомощно махнул рукой. Я опять с трудом подавил желание расхохотаться, и мои усилия не прошли мимо внимания Мэйзи.

- Вы хотите, чтобы на картине был солнечный день, как сегодня, или облачный и печальный? - спросил я.

Она посмотрела на ясное небо.

- Когда солнце, картина драматичнее, дорогой, - вздохнула Мэйзи.

Весь день Д.Ф. и Гарри дюйм за дюймом осматривали руины, а я пытался придать руинам готическую романтичность. Точно в пять часов мы все закончили работу.

- Гарантированный профсоюзом рабочий день? - иронически заметил Д.Ф., наблюдая, как я складываю кисти.

- Вечером все становится желтым, - объяснил я.

- Завтра придете? Я кивнул.

- А вы?

- Может быть.

Я дошел пешком до автобуса, поехал в «Бич-отель», вымыл кисти, немного подумал и в семь часов, как договорились, встретил Мэйзи.

- Ну, дорогой, - начала она, когда первая порция джина с тоником благополучно разместилась в желудке, - они нашли что-нибудь?

- По-моему, ничего.

- Ну и хорошо, дорогой.

Я потихоньку потягивал свою пинту бочкового пива, потом осторожно поставил бокал на стол.

- Не совсем хорошо, Мэйзи.

- Почему?

- Что собой представляли сокровища, которые сгорели?

- Должна вам сказать, что вы, конечно, можете подумать, мол, это не бог весть что, но мы так радовались, когда покупали их, и, когда Арчи ушел, они остались у меня, и, дорогой, понимаете, это такие вещи, как, например, копья, коллекция древних копий, раньше принадлежавшая старому лорду Стекерсу, я когда-то нянчила его племянника, и целая стена красивых бабочек, профессора приезжали к нам посмотреть на них, и кованые двери из старого дома леди Тит, которые отделяли холл от гостиной, и шесть сковородок из древнего замка в Ирландии, и две высокие вазы с орлами на крышках, нарисованными Анжеликой Кауфман, которые когда-то принадлежали кузине Мата Хари, не улыбайтесь, дорогой, они правда ей принадлежали, медный экран для камина с серебряными шишечками, их чертовски трудно было чистить, и мраморный стол из Греции, и серебряная чайная полоскательница, которой однажды пользовалась королева Виктория, и, понимаете, дорогой, это только несколько вещей, я могла бы перечислять всю ночь.

- В страховой компании есть полный список?

- Конечно, дорогой, а почему вы спрашиваете?

- Потому что, - огорченно ответил я, - многих из этих вещей, по-моему, не было в доме, когда он загорелся.

- ЧТО? - Насколько я мог судить, Мэйзи искренне не поверила моим словам. - Они должны были быть там.

- Д.Ф. оказался таким любезным, что сказал мне, мол, мы ищем остатки вещей, и, по-моему, они ничего не нашли.

- Д.Ф.?

- Мистер Лагленд. Тот, который старше.

В Мэйзи боролись гнев и недоверие к моим словам, это заставило ее выпить еще две двойные порции джина. Недоверие, очевидно, победило.

- Вы неправильно его поняли, дорогой.

- Хорошо бы.

- Конечно, это неопытность молодости.

- Может быть.

- Конечно, все было на своих местах, дорогой, когда я в прошлую пятницу осталась у Бетти, а я поехала к Бетти, потому что давно ее не видела, я надолго уезжала, хотя, вы, наверно, опять будете смеяться, в этом есть большая ирония, но не может же человек безвылазно сидеть в своей берлоге, ожидая пожара, чтобы спасти вещи, разве вы, дорогой, никогда не уезжаете из дома, а если уезжаете, то поймете меня, если бы я сидела дома, то пропустила бы путешествие в Австралию.

Она замолчала, чтобы перевести дух. Какое совпадение, подумал я.

- Должна вам сказать, дорогой, просто чудо, что большую часть драгоценностей я взяла с собой к Бетти, потому что я не всегда беру их с собой, хотя Арчи всегда говорил, конечно, безопаснее, когда они с тобой, он всегда был такой предусмотрительный, заботливый и нежный.

- В Австралию? - повторил я.

- Ну да, дорогой. Разве это не замечательно? Я поехала туда, чтобы навестить сестру Арчи, то есть золовку, которая живет там бог знает сколько лет и чувствует себя одинокой, потому что она овдовела, бедняжка, и я поехала, чтобы немножко развлечь ее, потому что, дорогой, конечно, прежде я ее никогда не видала, конечно, мы обменивались открытками к праздникам, и я шесть недель провела с ней. Она хотела, чтобы я осталась еще, и мы с ней вместе говорили о том, что дом может сгореть… Ох, дорогой, конечно, я не имела в виду пожара, даже не думала о нем, просто хотела вернуться в свой маленький дом на берегу моря и немного подумать о жизни, и, конечно, в это путешествие я тоже, дорогой, взяла с собой драгоценности.

- Не думаю, чтобы вы там купили Маннингса? - небрежно бросил я, не знаю почему. Просто подумал, что Дональд тоже был в Австралии, и я совершенно не ожидал ее реакции.

Она смотрела на меня так, будто получила смертельный удар. Прежде она не поверила моим словам и рассердилась. Теперь она не поверила и испугалась.

Она поставила бокал с джином, сползла с высокой табуретки возле стойки бара, на которой сидела, и закрыла рот четырьмя пальцами с ярко накрашенными ногтями. Ничего не понимая, я смотрел на нее.

- Не купили? - повторил я.

- Откуда вы знаете?

- Я не…

- Вы из таможни или из налогового управления?

- Конечно, нет.

- Ох, дорогой, ох, дорогой… - Ее трясло, и она была почти так же потрясена, как Дональд.

Я взял ее за руку и подвел к креслу возле маленького столика рядом со стойкой бара.

- Садитесь и расскажите, в чем дело.

На это потребовалось десять минут и еще одна двойная порция джина.

- Да, дорогой, я не специалист в искусстве, как вы, вероятно, догадываетесь, но там я увидела картину сэра Альфреда Маннингса, подписанную и все как надо, и, правда, сделка была такой выгодной, дорогой, что я подумала, как порадовался бы Арчи - повесить на стену настоящего Маннингса, - а мы оба так любим скачки, ну и, конечно, сестра Арчи еще меня подзадорила, и я чувствовала себя… по-моему, можно сказать, на седьмом небе, я купила, дорогой, эту картину.

Она замолчала.

- Продолжайте.

- Ну, дорогой, теперь вы, конечно, догадались.

- Вы привезли ее сюда и не заявили в таможенной декларации?

- Да, дорогой. - Она вздохнула. - Не заявила. Конечно, это глупость с моей стороны, но, когда я покупала картину, у меня и мысли не было о пошлине. Только за неделю до того, как мне вернуться домой, золовка спросила, собираюсь ли я платить пошлину, понимаете, дорогой, мне противна даже мысль, что надо платить пошлину за радующие Арчи вещи, которые я купила, а вам не противна? Короче говоря, я решила, что сначала узнаю, какую берут пошлину, и выяснилось, что это вовсе не пошлина в обычном смысле, понимаете, дорогой, это не пошлина на второсортные картины, привезенные из Австралии, но - вы можете поверить? - они сказали, что мне надо заплатить добавочный налог на особо ценные вещи, понимаете, дорогой, мне пришлось бы заплатить восемь процентов от той суммы, которую стоила картина. Ну, я спрашиваю вас! Я просто пришла в бешенство, дорогой, не могу передать вам, как я разозлилась! Тогда золовка говорит, что я могу оставить картину у нее, и, когда вернусь в Австралию, мне ничего не придется платить, но я не была уверена, что вернусь в Австралию, и, кроме того, хотела видеть сэра Альфреда Маннингса на стене, где картина так бы радовала Арчи, и вот, дорогой, я так симпатично завернула ее в коричневую бумагу, замаскировала, положила среди своего лучшего белья и спрятала в чемодан, а потом, когда мы приземлились в Хитроу, прошла через выход, который для тех, кому нечего показывать таможенникам, и никто меня не остановил.

- Сколько вам пришлось бы заплатить? - спросил я.

- Ну, дорогой, если быть точной, больше семисот фунтов. И хотя я знаю, что это не состояние, но, дорогой, меня эта мысль просто доводила до бешенства, ну почему я должна платить налог, если купила что-то симпатичное в Австралии.

- Значит, картина досталась вам примерно за девять тысяч, - быстро подсчитал я в уме.

- Правильно, дорогой, девять тысяч. - Мэйзи встревоженно посмотрела на меня. - Вы думаете, я сделала глупость? Вернувшись, я спрашивала у разных людей, и они сказали, что большинство Маннингсов стоит пятнадцать тысяч и больше.

- Да, так они и стоят, - рассеянно подтвердил я и подумал, что некоторые картины Маннингса можно купить за пятнадцать тысяч, а другие, почти уверен, и гораздо дешевле.

- Понимаете, дорогой, только когда я занялась страховкой, меня осенило, а что будет, если это откроется, потому что - можете поверить? - в страховой компании сказали, что им нужна таможенная квитанция или что-то в этом роде, без чего они не могут подписать контракт, и, конечно, тогда я подумала, как же быть, потому что, если я поеду опять в Австралию и возьму с собой картину, то, конечно, никакого вреда не будет.

- Неловкое положение, - согласился я.

- И сейчас она сгорела, и, должна вам сказать, это для меня хороший урок, потому что девять тысяч превратились в дым, и никто не вернет мне и пенни.

Она допила свой джин, и я купил ей еще двойную порцию.

- Конечно, Мэйзи, это не мое дело, но откуда у вас в Австралии оказались наличными девять тысяч фунтов стерлингов? Разве нет правил, ограничивающих вывоз наличных денег?

- Ох, дорогой, - она хихикнула, - ведь вы плохо знаете жизнь, правда? Но у меня все получилось по высшему классу. Я всего лишь прогулялась вместе с сестрой Арчи к ювелиру и продала ему брошь, знаете, дорогой, такую отвратительную старинную уродину с огромным выпирающим бриллиантом посередине, по-моему, она имела какое-то отношение к Шекспиру, но точно я никогда не знала, впрочем, я никогда и не носила ее, такая она безобразная, но, конечно, взяла с собой, потому что брошь очень ценная, и я продала ее за девять тысяч пятьсот, но, конечно, уже австралийских долларов, так что с деньгами проблем не было, понимаете?

Мэйзи не сомневалась, что я буду обедать с ней, и мы вместе направились в ресторан. Аппетит у нее был здоровый, но настроение пасмурное.

- Вы никому не скажете, дорогой, о картине?

- Ну конечно, нет, Мэйзи.

- У меня, дорогой, могут быть большие неприятности.

- Знаю.

- Ну и хорошо, дорогой, - немного успокоилась она. - Ведь это такая мелочь, дорогой. Но люди иногда просто чудовищно относятся к совсем невинной контрабанде.

- Никто не узнает, если вы будете молчать. - Тут меня тоже осенило: - А вы никому не рассказывали, что купили картину?

- Нет, дорогой, никому, потому что подумала, лучше сделаю вид, будто купила ее много лет назад, и, конечно, даже не повесила на стену, потому что одно кольцо на раме потерялось, и я подумала, если она упадет, то поцарапается, и не знала, кого попросить прибить кольцо. - Мэйзи замолчала, потому что набрала полный рот коктейля с креветками. - Конечно, дорогой, вы подумаете, что я дура, но, по-моему, я испытывала какую-то неловкость, вдруг меня раскроют, но не подумайте, не вину, потому что я не понимаю, почему мы должны платить такой возмутительный налог, но, короче говоря, картину я не повесила, а спрятала.

- Спрятали? Завернутую в коричневую бумагу?

- Да, дорогой. Более или менее завернутую. Конечно, вернувшись домой, я развернула ее и тогда-то обнаружила, что одно кольцо потерялось вместе со шнуром, продернутым в него, поэтому я ее снова завернула, мол, пусть полежит, пока решу, что делать.

Очаровательная женщина.

- И где же вы ее спрятали?

- Нигде, дорогой. - Она засмеялась. - То есть, я хочу сказать, она просто не лежала на виду, чтобы гости не спрашивали, что это за картина, я засунула ее за радиатор в холле, не смотрите на меня с таким ужасом, центральное отопление было выключено.

Во вторник я весь день рисовал дом, но ни Д.Ф., ни кто-то другой не появлялись.

В перерывах я осмотрел все вокруг, решив поискать сокровища Мэйзи. И нашел очень много узнаваемых обломков, таких прочных, как, к примеру, рама металлической кровати, корпус кухонной плиты, радиаторы, все искореженное и смятое не просто огнем, но и весом самого строения, когда рухнули балки и стены. Почерневшие обломки стропил покрывал толстый слой пепла, и все, что могло сгореть, превратилось в прах.

Из вещей, какие перечислила, и десятков других, которые не стала перечислять Мэйзи, я нашел только покоробленные остатки кованых дверей из старого дома леди Тит, которые отделяли холл от гостиной. Леди Тит ни за что бы не узнала их.

Ни сковородок из Ирландии, которым вроде бы полагалось выдерживать сильный жар. Ни медного каминного экрана. Ни мраморного столика. Ни древних копий.

И, естественно, никакого Маннингса.

Когда в пять часов со своей переносной студией я вошел в «Бич-отель», в холле меня ждала Мэйзи. Не добродушная, в общем-то жизнерадостная Мэйзи, какую я знал, но агрессивное создание, готовое вот-вот лопнуть от ярости.

- Я жду вас. - Глаза метали молнии.

Мое воображение молчало: я и представить не мог, чем обидел ее.

- Что случилось? - спросил я.

- Бар закрыт, - буркнула она. - Пойдемте наверх ко мне в номер. Возьмите эти вещи с собой. - Она показала на чемодан. - Я так взбешена, что сейчас просто взорвусь.

Когда мы вошли в лифт, опасность взрыва стала буквальной. На бледной коже Мэйзи то и дело вспыхивали ярко-красные пятна, и создавалось впечатление, будто щеки пылают. Светлые завитые волосы, обычно уложенные в аккуратную прическу, сейчас проволокой стояли дыбом, и первый раз, с тех пор как я встретил ее, рот не сверкал помадой.

Мэйзи рывком открыла дверь номера и вошла. Я последовал за ней, закрыв дверь.

- Вы просто не поверите, - она обернулась ко мне, лицо фурии, и весь выпитый джин кипит в глазах, - первую половину дня я провела в полиции, а вторую - эти типы из страховой компании сидели здесь, и вы знаете, что они говорят?

- Ох, Мэйзи! - невольно вздохнул я. Случилось неизбежное.

- Я спрашиваю у них, за кого вы меня принимаете? - почти выкрикнула она. - Я пришла в такое бешенство. У них хватило совести предположить, будто я продала все свои сокровища, застраховала сверх стоимости дом и хотела взять страховую компанию на пушку. Я повторяла им сто раз и снова повторяла, что, когда уезжала к Бетти, все стояло на своих местах, и дом застрахован сверх стоимости из-за инфляции, их же агент посоветовал мне застраховать его на довольно большую сумму, и я очень рада, что послушалась его совета, а этот мистер Лагленд заявляет, что компания не заплатит ни пенни, пока они не расследуют случившееся до конца, и он еще фыркал и вовсе не сочувствовал мне, что я все потеряла. Они вели себя абсолютно чудовищно, ненавижу их.

Мэйзи замолчала, заново переживая разговор с мистером Лаглендом, и заметно вздрагивала от переполнявшего ее возмущения.

- От их слов мне показалось, что я такая грязная, и я, наверно, кричала на них, потому что просто пришла в бешенство, а они сделали вид, что не замечают грубости, и дали мне понять, мол, я в некотором роде преступница, а они имеют право только посоветовать мне держать себя в руках, представляете, когда именно они со своими идиотскими предположениями заставили меня изо всех сил кричать.

Должно быть, подумал я, их разговор походил на настоящую схватку. Интересно, в каком состоянии мистер Лагленд и полиция покинули поле боя.

- Они утверждают совершенно определенно, что это поджог, а я говорю, почему они стали так думать только сейчас, а вначале ума не хватило сообразить, все дело закрутилось из-за того, что мистер Лагленд не сумел найти среди пепла ни одного из моих сокровищ и вообще никаких следов их, а они заявляют, мол, даже если я не продала все до поджога, то сама подстроила, чтобы, когда поеду к Бетти, их украли, а дом сгорел дотла, они без конца спрашивали, кому я заплатила, чтобы подожгли дом, и я так разозлилась, что если бы мне что-то попалось под руку, то ударила бы их, я и вправду могла их ударить.

- Но сейчас вам нужно сделать глоток джина, - воспользовался я паузой, когда она переводила дыхание.

- Я говорю им, вы бы лучше искали тех, кто устроил поджог, а не травили такую беспомощную женщину, как я, и чем больше я думаю о том, что кто-то вошел в мой дом, украл мои сокровища, а потом бессердечно все поджег, тем больше прихожу в бешенство, и что совсем доводит меня до сумасшествия, так это тупость полиции, которая не способна видеть дальше своего тупого носа.

После дюжины таких же филиппик до меня вдруг дошло, что, хотя гнев Мэйзи был, несомненно, искренен, всякий раз, когда возмущение достигало опасного накала, она снижала его до нормального уровня. По какой-то причине ей хотелось занимать позицию праведного грешника.

Мне стало интересно, почему у нее возникло такое желание, и в секундный перерыв между извержениями раскаленной лавы я спросил:

- Надеюсь, вы не сказали им о Маннингсе?

Красные пятна на щеках вдруг вспыхнули ярче.

- Я не сумасшедшая, - с горечью проговорила она. - Если они узнают об этом, мне уже никогда не убедить их, что во всем остальном я говорю правду.

- Я слышал, - бросил я пробный камень, - будто ничего так не бесит преступников, как если им приписывают дело, в котором они не участвовали.

На секунду мне показалось, что я подставил себя в качестве нового объекта ненависти, но в тот момент, когда она, сверкнув глазами, уже открыла рот, чувство юмора вернулось в ее распаленное сознание, глаза смягчились, горькие складки возле губ разгладились, и через секунду или две Мэйзи печально улыбнулась.

- Должна вам сказать, дорогой, вы правы. Стоит мне только подумать об этом… - Улыбка медленно перешла в хихиканье. - Еще джина?

Небольшие извержения продолжались весь вечер, и за джином, и за обедом, но раскаченный докрасна кратер постепенно остывал до обычной температуры.

- Вас вроде бы не удивили, дорогой, мои слова, что полиция думает, будто я сама устроила поджог. - Она искоса смотрела на меня поверх чашки с кофе, глаза сердитые, испытующие.

- Не удивило. - Я помолчал. - Понимаете, почти то же самое случилось с моим кузеном. Слишком много общего в ваших бедах. Мне бы очень хотелось, чтобы вы встретились с ним, если вы поедете, а он согласится нас принять.

- Но почему, дорогой?

Я рассказал ей, что произошло с Дональдом, и обида, которую она чувствовала за себя, вспыхнула с новой силой за Дональда.

- Как ужасно, вы, наверно, считаете меня страшной эгоисткой после всех страданий, которые перенес этот бедный человек.

- Я вовсе не думаю, что вы эгоистка. По правде сказать, я думаю, что вы великолепный компаньон.

Она казалась очень довольной, в ней даже появилось сходство с котенком, и я живо представил, какой она бывала с Арчи.

- Понимаете, дорогой, есть еще одно, - смущенно проговорила она, - после всех сегодняшних разговоров и всего, что было сказано, не думаю, что мне бы хотелось иметь картину, которую вы делаете. Не хочу вспоминать, как выглядит дом сейчас, буду помнить его таким, каким он был. Если я вам дам только пятьдесят фунтов, вы не будете возражать?