В мышеловке

Глава 6

Эту ночь я спал в перестроенном лодочном сарае. Кроме ниши, в которой стояла кровать, ванной, на вид недавно построенной, и крохотной кухни, все пространство сарая Джик использовал под мастерскую.

В центре стоял огромный старый мольберт, по обе стороны от него два стола с выстроенными в боевом порядке красками и кистями, ножами и банками со скипидаром, льняным маслом, растворителями и моющими жидкостями - обычные принадлежности художника.

Но никакой начатой работы. Все чистое и аккуратно сложенное. Камышовый матрац, лежавший перед мольбертом, как и его двойник в Англии, запачкан масляными пятнами, свидетельство неизменной привычки Джика, меняя краски, бросать плохо вымытые кисти на матрац. Тюбики краски сдавлены в типичной для Джика манере, ему никогда не хватало терпения выжимать краски со дна. Палитра маленькая, ему не нужна большая, он не смешивает краски, а рисует прямо из тюбика, добиваясь цветовых эффектов, накладывая один слой краски на другой. Под правым столом стояла огромная коробка с тряпками, чтобы вытирать не только лишнее с картины, но и ножи, пальцы, ладони, ногти, запястья - все, что вздумается. Я мысленно улыбнулся: студия Джика очень походила на его картины.

Возле одной стены на двуногой деревянной подставке были грудой навалены холсты. Я развернул их один за другим. Темные, сильные, драматические цвета били в глаза. Все то же тревожное видение, будто он рисовал рок, нависший над миром. Разложение и страдание, мрачные, пугающие ландшафты, поникшие цветы, умирающие рыбы. Но что именно изображено на картине, можно только догадываться - все неопределенно, без деталей.

Джик терпеть не мог продавать свои работы и редко продавал их. По-моему, это очень хорошо. Они так подавляли зрителя, что могли бы вызвать депрессию и у жаворонка. Но в них была сила, этого отрицать нельзя. Увидев его картины, человек уже не мог забыть их, и, вероятно, эти воспоминания как-то меняли его отношение к жизни. Джик был большим художником, каким я никогда не стану, и легкую популярность воспринял бы как провал и падение.

Утром я поднялся на борт и нашел в каюте только Сару.

- Джик ушел за молоком и газетами, - сообщила она. - Сейчас я приготовлю вам завтрак.

- Я пришел попрощаться.

- Уже все испорчено. - Она спокойно окинула меня взглядом.

- Не испорчено, если я уеду.

- В Англию?

Я покачал головой.

- Я так и думала. - В глазах мелькнула непонятная улыбка. - Вчера вечером Джик рассказал мне, что из всех, кого он знает, вы единственный человек с такой холодной головой, что способны рассчитать местонахождение корабля после того, как шторм в десять баллов всю ночь швырял вас по волнам, в корпусе уже четыре часа пробоина, а насос отказал. И сделать расчет правильно.

- Но он заштопал пробоину и починил насос, - усмехнулся я. - И когда рассвело, мы отпраздновали начало весны.

- Оба были дураками.

- Сидеть дома в безопасности лучше? - спросил я.

- Мужчины, - она повернулась ко мне спиной, - неразумные создания, они не могут быть счастливы, если не рискуют сломать себе шею.

В некотором смысле Сара права, подумал я. Небольшая здоровая опасность - совсем неплохое чувство, особенно когда она осталась позади. Хорошая нервная встряска избавляет от повторения глупостей и помогает жить дальше.

- Некоторые женщины тоже любят риск, - заметил я.

- Но не я.

- Я не возьму Джика с собой.

- Вы не получите его, - пробормотала она, стоя ко мне спиной.

Ничто не могло выглядеть безопаснее, чем маленькая пригородная галерея, где Мэйзи купила картину. Она была просто закрыта. В окно пустой витрины виднелись голые стены, а под стеклом темнело ненужное объяснение - «Закрыто».

Владельцы маленьких лавочек на противоположной стороне улицы пожали плечами:

- Она была открыта не больше месяца. Мы почти не видели там покупателей. Неудивительно, что галерея закрылась.

Я спросил, не знают ли они; какой агент по торговле недвижимостью продал или сдал в аренду помещение галереи. Они не знали.

- Вот и конец следствию, - сказал Джик.

- Давай попытаемся узнать у местных агентов, - предложил я.

Мы разделились и бесплодно провели час. В этом пригороде ни одна фирма, ни одно бюро по продаже недвижимости не нашли галерею в своих списках. Мы снова встретились у двери с надписью «Закрыто».

- Куда теперь? - спросил Джик.

- В художественную галерею.

- Значит, едем в Дэумейн, - сказал Джик.

Дэумейн оказался частью парка в центре города. Художественную галерею я узнал по впечатляющему фасаду с шестью колоннами. Зал Маннингса размещался на первом этаже.

В нем, кроме нас, никого не было. Никто не подошел к нам, не начал разговор и не посоветовал дешево купить Маннингса в маленькой пригородной галерее.

Мы стояли в зале одни, и я восхищался абсолютным мастерством, с каким были нарисованы два серых пони, опустивших голову к темной траве, на фоне предгрозового неба. Джик ворчливо признал, что парень умел накладывать краски.

До ленча ничего не произошло, и мы на спортивном автомобиле тридцатых годов вернулись на яхту.

- Что теперь? - спросил Джик.

- Нудная работа с телефоном, если ты разрешишь воспользоваться тем, что в студии.

Всю вторую половину дня я звонил по телефону, уставившись в алфавитный справочник. Наконец я добрался до агентства «Холлоуэй и сын». Там сказали, что помещение сдавалось на короткий срок галерее изящных искусств Северного Сиднея.

Что значит на короткий срок?

На три месяца, начиная с первого сентября.

Нет, «Холлоуэй и сын» не знают, что галерея сейчас закрыта. Они не могут пересдать помещение до первого декабря, потому что галерея изящных искусств Северного Сиднея заплатила арендную плату вперед. И они не думают, что могут дать имя клиента, обратившегося к ним. Мне пришлось пойти на легкий обман, притворившись, что я тоже торговый агент и мой клиент хочет снять именно это пустующее помещение. Тогда «Холлоуэй и сын» упомянули мистера Серина и номер его абонентского ящика для почтовых извещений. Я поблагодарил их. Немножко оттаяв, они сообщили, что мистер Серин говорил, мол, помещение ему нужно на короткое время для персональной выставки, и они не удивляются, что она уже закрылась.

Как я узнаю мистера Серина, если встречусь с ним? Они ничем не могут помочь, все переговоры шли по телефону и по почте. Мне придется написать мистеру Серину, если мой клиент хочет получить помещение раньше первого декабря.

Спасибо и на этом, подумал я.

Во всяком случае, если напишу, вреда не будет. Я нашел подходящий лист бумаги и черными чернилами, старомодным почерком с завитушками сообщил мистеру Серину, что его имя и номер почтового абонентского ящика мне дали «Холлоуэй и сын» и что я прошу его продать мне последние две недели его аренды помещения, где я хотел бы поместить выставку очень значительных акварелей своего друга. Пусть он назовет свою цену, спора не возникнет. Искренне ваш, Пиреграйн Смит, закончил я письмо.

Поднявшись на яхту, я спросил, не будут ли Сара и Джик возражать, если в качестве обратного адреса я назову номер их почтового ящика.

- Он не ответит, - решила Сара, прочитав письмо. - Если он мошенник. Я бы на его месте не ответила.

- Первое правило рыбалки - закинуть удочку с наживкой, - заметил Джик.

- Такая наживка не привлечет кровожадную пиранью, - настаивала Сара.

Несмотря на ее недовольное ворчанье, я все же отправил письмо, хотя никто из нас не ожидал получить ответа.

Работа Джика с телефоном оказалась более плодотворной. Мельбурн был забит по самые крыши зрителями богатейших скачек года, но Джику предложили номер, от которого в последнюю минуту отказался клиент. Это же настоящая удача, заявил он с лукавым видом.

- Где? - подозревая неладное, спросил я.

- В «Хилтоне», - улыбнулся он.

Хилтон был мне явно не по карману, но мы все же отправились в Мельбурн. В студенческие годы Джик жил на небольшие, но регулярные поступления от семейных ценных бумаг, и похоже, что источник еще не иссяк. Яхта, студия - лодочный сарай, машина, жена существовали отнюдь не на деньги от живописи.

На следующее утро мы вылетели на юг в Мельбурн, всю дорогу под нами в иллюминаторе виднелись Снежные горы, и каждый погрузился в свои зябкие мысли. Сара сидела сзади, и я спиной чувствовал ее досаду, она наотрез отказалась остаться в Сиднее. Любовь вроде бы обуздала природную склонность и страсть Джика к рискованным приключениям, хотя его реакцию на опасность несложно было предвидеть. Но для этого мне предстояло найти для него какую-нибудь опасность.

В Сиднее мы прошли по остывшим, мертвым следам. Вероятно, и в Мельбурне все закончится прогулкой по пустому залу Маннингса и поиском исчезнувшей частной галереи. И что тогда? Для Дональда такая перспектива даже мрачнее, чем тревожная неизвестность.

Если бы я сумел привезти домой недвусмысленные доказательства, что нити от налета на его дом ведут к покупке картины в Австралии, это освободило бы его от подозрений полиции, позволило бы похоронить Реджину и вернуло бы к жизни.

Если.

И мне надо действовать быстро, иначе будет поздно. Дональд в пустом доме… час за часом смотрит на портрет… Дональд на краю… могилы.

Мельбурн встретил нас дождем и холодным штормовым ветром. Мы с благодарностью укрылись от него в теплых плюшевых объятиях «Хилтона». Едва переступив порог, чувствуешь, как оттаивает душа. Глаз радуют красные, золотые и синие тона мебели и штор, все сверкает - латунь, позолота и стекло. Персонал улыбается. Лифты работают. «Хилтон» испытал деликатный шок, когда я сам пронес чемодан. Такой длинный путь - от стойки портье до своего номера. Ужас.

Я распаковал свой багаж, если можно его так назвать, а точнее, повесил единственный костюм, изрядно помявшийся в сумке, и сел за телефон.

В мельбурнском офисе «Монга Вайнъярдс Проприэтери Лимитед» бодрым тоном мне сообщили, что с мистером Дональдом Стюартом из Англии сделку заключал директор-распорядитель мистер Хадсон Тейлор и его сейчас можно найти в офисе, который находится прямо в виноградниках к северу от Аделаиды. Хочу ли я получить номер его телефона?

Спасибо, да.

- Нетруда, - сказали мне, и я догадался, что так звучит австралийское сокращение фразы «Это не составляет труда, рады услужить вам».

Развернув карту, которую изучал, еще когда летел из Англии, я нашел Мельбурн, главный город штата Виктория, расположенный в юго-восточном углу, и Аделаиду, главный город штата Южная Австралия, расположенный примерно в четырехстах пятидесяти милях юго-западнее. Правильнее сказать, в семистах тридцати километрах, потому что Австралия перешла на метрическую систему мер, что вызвало страшную неразбериху в моих мозгах.

Хадсона Тейлора в офисе не оказалось. Такой же бодрый голос сообщил, что он уехал в Мельбурн на скачки. Его лошадь участвует в соревнованиях за Кубок, объяснил бодрый голос, и он должен присутствовать.

Могу ли я поговорить с ним в Мельбурне?

Конечно, он остановился у друзей, вот номер. Позвоните в девять часов.

Немного повздыхав, я спустился вниз и нашел Сару и Джика, с блаженными лицами осматривавших номер.

- У нас есть билеты на скачки на завтра и на вторник, - торжественно объявил Джик. - И мы взяли напрокат машину. И «Вест-Индия» в воскресенье прямо напротив отеля играет в крикет с «Викторией», и у нас тоже есть билеты.

- Предупредительность «Хилтона» фантастическая, - сказала Сара, от такой программы в перспективе выглядевшая гораздо счастливее. - Весь багаж мы нашли в заказанном номере.

- Куда ты хочешь, чтобы мы сейчас поехали? - возбужденно закончил Джик свой отчет.

- Вы сможете выдержать Центр искусств?

Как выяснилось, они могли. Даже Сара поехала, не предсказывая абсолютную бесполезность визита в Центр искусств. Неудачи моих поисков взбодрили ее. Мы взяли такси, чтобы не размокли ее завитые волосы.

Центр искусств штата Виктория - огромное современное здание, построенное с изобретательностью и выдумкой. Его бесконечная крыша - самый большой в мире витраж. Джик набрал побольше воздуха, будто вбирая в легкие животворный дух этого места, и во всю силу голоса продекламировал, что Австралия - это великая, самая великая страна, единственная в коррумпированном, разложившемся, милитаризованном, жадном, ненавидящем свободу, застойном, безмозглом, застегнутом на все пуговицы мире, где еще есть место приключениям.

Посетители музея с веселым изумлением вытаращили на него глаза, но Сара не выказала никаких признаков удивления.

Мы нашли зал Маннингса на первом этаже, глубоко в лабиринте галерей. Там сияла замечательным светом, будто озаряя все помещение, картина «Отъезд сборщиков хмеля» с поразительно широким небом, величественными цыганами, их детьми и караваном пони.

Немного в стороне за мольбертом сидел молодой человек, почти мальчик, и усердно копировал картину. На столе рядом с ним стояла большая банка с льняным маслом, другая - со скипидаром и кувшин с растворителем для чистки кистей. Под рукой - внушительная коробка с красками. Два-три человека наблюдали за его работой, притворяясь, как это делают посетители во всех музеях мира, что рассматривают картину.

Джик и я обошли зал и приблизились, чтобы бросить взгляд на копию. Молодой человек взглянул Джику в лицо, но ничего в нем не увидел, кроме равнодушия и вскинутых бровей. Мы наблюдали, как он выдавливает из тюбиков белую и желтую кадмиевую краски и смешивает их на палитре кистью с грубым ворсом.

На мольберте работа была едва начата, набросаны контуры и сделано несколько голубых мазков там, где должно быть небо.

Джик и я с интересом смотрели, как он кладет желтый тон на рубашку ближайшей к зрителю фигуры.

- Эй! - вдруг громко сказал Джик, хлопая его по плечу, и гул голосов в галерее затих, перейдя в любопытствующее внимание. - Вы - обманщик. Если вы художник, то я - газовщик.

Нельзя сказать, чтобы вежливо, но и не вызывающе. Лица наблюдавших выражали интерес, но не возмущение.

Но молодого человека будто током ударило. Он вскочил на ноги, перевернул мольберт и вытаращил на Джика глаза. Джик с огромным удовольствием закрутил шайбу:

- То, что вы делаете, - это преступление. Вы - преступник.

Молодой человек отреагировал на его слова со змеиной скоростью, он схватил банку со скипидаром и швырнул Джику в глаза. Я схватил его за левую руку, правой он размахивал палитрой с разведенными красками и целил мне в лицо. Я инстинктивно отклонился, палитра пролетела мимо меня и ударила Джика, который держался рукой за глаза и очень громко стонал.

Сара в ужасе ринулась к нему, чуть не сбив меня с ног, и я ослабил хватку. Молодой человек вырвал руку и бросился к выходу, с силой толкнув в мою сторону двух зрителей средних лет, стоявших, открыв рот от удивления. К тому моменту, когда я освободился от них, парня уже и след простыл. Я обежал несколько залов и коридоров, но его нигде не было. Он знал дорогу, а я не знал, и когда я наконец бросил искать его и решил вернуться к Джику, то не сразу вышел к нужному залу.

Толпа средних размеров окружала Джика, и Сара в гневе, вызванном страхом, рыдала на весь огромный зал. Увидев меня, она выплеснула и страх и злость на подходящую жертву.

- Сделайте что-нибудь, - стонала она. - Сделайте что-нибудь, он слепнет… Он слепнет… Я знала, что нам не надо вас слушать…

В состоянии, близком к истерике, она кинулась царапать мне лицо в отместку за Джика. Мне пришлось схватить ее за запястья. Она оказалась не на шутку сильной.

- Сара, - твердо сказал я, - Джик не ослепнет.

- Он ослеп, он ослеп! - кричала она, пиная меня ногами.

- Это вы хотите, чтобы он ослеп! - рассердился я.

У нее от ярости перехватило дыхание. Мои слова оказались таким же лекарством от истерики, как и пощечина. Вдруг, будто на нее плеснули холодной водой, Сара пришла в себя, маниакальная сила исчезла, и осталось упорство, нормальное для девушки ее сложения.

- Скипидар совершенно безвреден, - уже спокойно объяснил я. - От него щипет глаза, вот и все. Он не повлияет на зрение Джика.

Она взглянула на меня, вырвала свои руки и повернулась к Джику, который в агонии метался по залу и тер пальцами глаза. И конечно, иначе это был бы не Джик, упражнял свой язык:

- Вонючий маленький мерзавец… Попадись мне только… О господи, всемогущий боже, проклятие, я ничего не вижу… Сара, где этот проклятый Тодд?.. Я задушу его… Вызови «Скорую помощь»… У меня горят глаза… Проклятие, этот чертов жулик…

- Ничего с твоими глазами не случилось, - громко ему в ухо сказал я.

- Черт возьми, это мои глаза, и если я говорю, что они горят, значит, они горят.

- Ты прекрасно знаешь, что не ослепнешь, и перестань кричать.

- Это не твои глаза, негодяй.

- Ты пугаешь Сару.

Эта информация сразу дошла до него. Он опустил руки и перестал метаться по залу.

При виде его лица гул веселого ужаса прокатился среди ошеломленных зрителей. Кляксы краски с палитры молодого человека окрасили подбородок в желтый и голубой цвет, из покрасневших и правда очень болезненно выглядевших глаз струйками стекали слезы.

- Господи, Сара, - бормотал он, - прости меня. Этот подонок прав. От скипидара еще никто не ослеп.

- Это ненадолго, - объяснил я, потому что сейчас из-за слез он, наверно, и впрямь ничего не видел.

Но враждебность Сары ко мне была несокрушима.

- Вызовите «Скорую помощь», - приказала она.

- Все, что ему нужно, это вода и время, - покачал я головой.

- Тупая бессердечная свинья, - Сара явно усвоила лексику Джика, - ему нужен врач и больничное лечение.

Джик, доиграв роль в приключении, предложенном жизнью, достал из кармана платок и принялся осторожно вытирать слезы.

- Он прав, любовь моя. Как можно больше воды, как он и сказал. Надо промыть глаза. Отведи меня в туалет.

Сара не поверила, но подчинилась, и, поддерживаемый с одной стороны Сарой, а с другой - сочувствующим зрителем мужского пола, Джик торжественно двинулся к дверям, будто ослепленный Далилой Самсон в любительском спектакле. Хор, не очень большой, потому что зрителей в зале было немного, с упреком уставился на меня и ждал следующего акта.

- Полагаю, - медленно начал я, - никто не разговаривал с молодым человеком, прежде чем это случилось?

- Мы разговаривали с ним, - возразила женщина, удивленная вопросом.

- И мы тоже, - поддержала ее другая.

- О чем?

- О Маннингсе, - в один голос ответили обе женщины, глядя на картину с цыганами и пони.

- Но не о его собственной работе? - Я наклонился и поднял мольберт, желтая полоса пересекала аккуратно намеченные контуры, результат хлопка Джика по плечу.

Обе леди и сопровождавшие их мужья сообщили, что они говорили с молодым человеком только о Маннингсе, о том, как приятно было бы, вернувшись домой, повесить его картины на стенах собственной гостиной.

- Полагаю, - медленно улыбнулся я, - он не знал, где можно купить картины Маннингса?

- Гм-м, понимаете, - ответили они, - такое совпадение, он случайно знал.

- Где?

- Послушайте, молодой человек… - Старший из мужей, американец лет семидесяти с несомненной печатью богатства на манерах и поведении, начал шушукаться с остальными, подчеркивая свои слова взмахом правой руки. Не сомневаюсь, он говорил, дескать, нельзя допускать утечки информации, это может привести к убыткам. - Вы задаете слишком много вопросов. - Американец осуждающе разглядывал меня.

- Могу объяснить почему. Не выпить ли нам кофе?

Они посмотрели на часы и не очень уверенно согласились.

- Внизу в холле есть маленькая кофейная. Я видел ее, когда пытался догнать молодого человека… и спросить у него, почему он швырнул банку со скипидаром в глаза моему другу.

От любопытства у них порозовели щеки. Они схватили наживку.

Остальные зрители постепенно разошлись, я попросил моих собеседников минутку подождать, а сам пошел посмотреть вещи молодого человека. Ни на одной из них не было имени владельца. Все необходимое для работы из художественных магазинов, не самодельное, снаряжение не студента, а профессионала, дорогое и высокого качества. Все не новое, но и не старое. Сама картина была стандартного размера, приготовленный для коммерческих целей твердый холст, а не дешевое полотно. Я сложил все вместе, поднял пустые банки из-под льняного масла и скипидара и вытер руки тряпкой.

- Так и есть, - сказал я. - Идем?

Мои собеседники - все американцы, все богатые, все отошедшие от дел и любящие скачки. Мистер и миссис Говард К. Петрович из Риджевилля в штате Нью-Джерси и мистер и миссис Уайтт Л. Минтчлесс из города Картера в штате Иллинойс.

Уайтт Минтчлесс, тот, кто не хотел делиться информацией, взял руководство нашим маленьким собранием в свои руки и заказал четыре кофе с мороженым и один черный для себя. Это был седой мужчина в очках с темной оправой, бледным лицом и спесивым видом.

- Итак, молодой человек, мы хотим услышать все сначала.

- М-м-м. - Хотел бы я знать, где начало этой истории. - Юноша-художник напал на моего друга Джика, потому что тот назвал его преступником.

- Угу, - подтвердил мистер Петрович, - я слышал, потому что как раз выходил из зала. За что ваш друг назвал его преступником?

- Копировать хорошие картины совсем не преступление, - демонстрируя знание дела, вмешалась миссис Минтчлесс. - В Лувре, в Париже, во Франции, невозможно подойти к Моне Лизе из-за вездесущих студентов.

Миссис Минтчлесс, пожилая дама с пышно взбитыми голубыми волосами, в мятом костюме зеленовато-синих тонов, носила на себе столько бриллиантов, что они привлекли бы и вора самого высокого ранга. Глубокие складки постоянного недовольства шли от уголков рта к подбородку. Худое тело и заплывшие жиром мозги.

- Все зависит от того, для чего делается копия, - пояснил я. - Если для того, чтобы продать ее за оригинал, то это определенно мошенничество.

- Вы думаете, молодой человек хотел подделать… - начала миссис Петрович, но Уайтт Минтчлесс громким голосом и решительным жестом правой руки прервал ее.

- Вы хотите сказать, что этот юноша-художник рисовал Маннингса, а потом собирался продать свою подделку как оригинал?

- М-м-м, - протянул я.

- Вы хотите сказать, что мы могли бы купить Маннингса, о котором он говорил нам, а это оказалась бы подделка? - продолжал Уайтт Минтчлесс.

Остальные смотрели на него с ужасом от перспективы купить подделку и с восторгом от его проницательности.

- Не знаю, - ответил я, - это только предположение, поэтому я хотел бы поехать и посмотреть картину.

- Но вы не хотите сами купить картину? Вы не действуете как агент, представляющий чьи-то интересы? - Вопросы Уайтта звучали так, будто он вел следствие.

- Конечно, нет.

- Хорошо. - Уайтт обвел глазами остальных, словно собирая у них молчаливое одобрение. - Парень сказал Рути и мне, что в маленькой галерее недалеко отсюда есть очень хорошая картина Маннингса, лошади на скачках, за вполне приемлемую цену. - Уайтт всунул указательный и большой пальцы во внешний карман на груди пиджака и выудил оттуда картонный квадратик. - Да, здесь. Галерея изящных искусств «Ярра-Ривер». Третий поворот по улице Свенстон и там еще ярдов двадцать.

- Он и нам дал этот адрес, - возмущенно проговорили мистер и миссис Петрович.

- Мальчик показался мне таким приятным, - печально вздохнула миссис Петрович. - Интересовался нашим путешествием. Спрашивал, на кого мы собираемся поставить на скачках за Кубок.

- Парень спросил, куда мы поедем после Мельбурна, и, когда узнал, что в Аделаиду и в Элайс-Спрингс, то сказал, что Элайс-Спрингс - это Мекка художников и что там мы тоже можем посетить галерею «Ярра-Ривер». Та же самая фирма, сказал он. Всегда есть хорошие картины.

Мистер Петрович наверняка бы не понял, если бы я перегнулся через стол и обнял его. Поэтому я обратил свой восторг на кофе, усердно помешивая его и стараясь скрыть возбуждение.

- А мы собираемся в Сидней, - объявил Уайтт, - и в Сиднее он ничего нам не посоветовал.

Высокие бокалы кофе с мороженым были почти допиты. Уайтт посмотрел на часы и сделал последний глоток своего черного кофе.

- Но вы не объяснили нам, - мистер Петрович явно недоумевал, - почему ваш друг назвал молодого человека преступником. То есть я имею в виду… Если молодой человек действительно преступник, то можно понять, почему он напал на вашего друга и убежал, но как ваш друг догадался, что он преступник?

- Я только что хотел об этом спросить. - Уайтт важно кивнул головой.

«Напыщенный лгун», - подумал я.

- Мой друг Джик, - начал я, - сам художник, невысоко оценил работу молодого человека. Он назвал его преступником, но с таким же успехом мог назвать негодяем или подонком.

- Это все?.. - разочарованно протянул мистер Петрович.

- Понимаете, молодой человек рисовал красками, которые фактически не смешиваются. Страсть Джика - совершенство. Он просто не мог вынести такого бесполезного использования красок.

- Что вы имеете в виду, когда говорите, что краски фактически не смешиваются?

- Краски - химические вещества, - извиняющимся тоном принялся я объяснять, - большинство из них не воздействует друг на друга, но все же надо соблюдать осторожность.

- Что будет, если не соблюдать осторожность? - недовольно спросила Рути Минтчлесс.

- М-м-м, они не взорвутся, - улыбнулся я. - Только если смешать снежно-белую, в которой свинец, с желто-кадмиевой, которая содержит серу, как сделал молодой человек, то вначале получится приятный бледный цвет, но потом два минерала вступят друг с другом в реакцию, со временем потемнеют, и цветовая гамма картины изменится.

- И ваш друг назвал это преступлением? - недоверчиво спросил Уайтт. - Вряд ли в картине от такой реакции произойдут важные изменения.

- М-м-м… - Я не знал, стоит ли продолжать разговор. - Ван Гог, рисуя подсолнухи, использовал легкую, яркую, свежую желтую краску, сделанную из хрома. Тогда желтую кадмиевую еще не изобрели. Но, как выяснилось, желтая хромовая краска со временем разлагается и превращается в зеленовато-черную. Подсолнухи уже сейчас приобрели странный цвет, а что с ними будет через сто-двести лет… И похоже, что никто не знает, как остановить этот процесс.

- Но молодой человек не рисовал для будущих столетий, - раздраженно вставила свое слово Рути. - И поскольку он не второй Ван Гог, абсолютно неважно, как он смешивает краски.

Вряд ли им интересно, что Джик надеется на признание в XXI веке. Устойчивость цвета - его навязчивая идея, и в свое время он затащил меня на лекции по химическим свойствам красок.

- Все это очень интересно. - Уайтт удовлетворенно улыбнулся. - Теперь я точно знаю, что деньги лучше поместить в ценные бумаги.