В мышеловке

Глава 9

Всю дорогу до аэропорта Джик ворчал, придумывая разные причины. Во-первых, он пропустит крикет. Во-вторых, я не позволил ему заехать в отель за красками. В-третьих, в Элайс-Спрингс ему будет жарко в костюме, в котором он поехал на ипподром. В-четвертых, он не намерен пропускать Мельбурнский Кубок из-за какого-то сутенера в галстуке бабочкой.

Но ни один из щедро орнаментированных упреков не коснулся того факта, что Джик оплатил своей кредитной карточкой все наши путевые расходы, потому что я оставил аккредитивы в отеле.

Это была Сарина идея не возвращаться в «Хилтон».

- Если мы хотим исчезнуть, давайте исчезнем сразу, - предложила она. - Во время пожара люди гибнут, потому что возвращаются за вещами.

- Но вам не обязательно ехать со мной, - бросил я очередной пробный камень.

- Придется ехать. Вы представляете, во что превратится моя жизнь, если я помешаю Джику помочь вам, а вы попадете в беду?

- Вы никогда не простите мне этого.

- Вы чертовски правы, - печально улыбнулась она.

Насколько я мог судить, никто за нами не следил, когда мы уходили с ипподрома, и, совершенно определенно, в аэропорт мы приехали без «хвоста». Ни Зеленн с двумя «н», ни мальчик-нехудожник не встретили нас у трапа, и мы долетели в полупустом самолете до Аделаиды, где сделали посадку, а потом в еще более пустом - до Элайс-Спрингс.

Мы летели на север, и земля под нами из свеже-зеленой постепенно превращалась в зелено-серую, а потом в буйно-кирпично-красную.

- ВАЗП, - сказал Джик, показывая вниз.

- Что?

- ВАЗП. ВАЗП. Великий Австралийский Заповедник Подонков.

Я засмеялся. Земля внизу была безжизненной, пустынной и древней, как время. Но тут и там ее пересекали дороги, по ним бежали грузовики и машины, изредка виднелись невероятно оторванные от мира фермы. Я зачарованно смотрел вниз, пока совсем не стемнело и пурпурные тени, точно волны, не зарябили по земле. Мы повернули к Центральной пустыне.

Ночной воздух в Элайс-Спрингс обдавал таким жаром, словно кто-то забыл выключить духовку. Удача, которая началась с того, что в мельбурнском аэропорту рейс в Элайс-Спрингс будто специально ждал нас, улыбнулась и здесь. Молчаливый таксист отвез в новенький на вид мотель, где нашлись свободные комнаты.

- Сезон кончился, - проворчал водитель, когда мы благодарили его. - Скоро здесь будет слишком жарко для туристов.

Но в наших комнатах работали кондиционеры. Сара и Джик разместились на первом этаже, их дверь открывалась прямо на тенистую дорожку, которая кончалась в маленьком садике с бассейном. Мне отвели комнату в соседнем крыле, через стоянку для машин, на высоком третьем этаже, куда вела наружная лестница, затененная от солнца деревьями. Дверь моей комнаты выходила на длинный незастекленный балкон.

Мотель выглядел зеленым, мирным, ярко сияли фонари, спрятанные среди пальм и эвкалиптов.

Ресторан мотеля закрывался в восемь вечера, и мы пошли по главной улице поискать другой. Мостовую покрывал гудрон, но на обочинах он кончался, края дороги, отведенные для пешеходов, вообще были не замощены, тротуаров в нашем понимании здесь не делали. Мы шли по мелкому песку и при свете фар проезжавших машин сквозь облака пыли видели, что песок красный.

- Бычья пыль! - воскликнула Сара. - Я никогда не видела ее раньше. Тетя клялась, что нашла ее в запертом сундуке, когда они с дядей проезжали мимо Арз-Рока.

- Что такое Арз-Рок? - спросил я

- Невежественный англичанин, - хмыкнула Сара. - Арз-Рок - это монолит двух миль длиной, а третью милю закрыл какой-то беззаботный ледник в ледниковый период.

- В самой глубине пустыни, - добавил Джик. - Место древних магических ритуалов, которое постоянно оскверняется нашим синтетическим обществом.

- Ты его видел? - сухо спросил я.

- Не-а, - ухмыльнулся Джик.

- Какое это имеет значение? - удивилась Сара.

- Для него имеет, - засмеялся Джик. - Наш глубокомысленный друг хочет сказать, что нельзя судить, не убедившись самому.

- Не обязательно попасть в брюхо акулы, чтобы судить о ее острых зубах, - назидательно проговорила Сара. - Можно верить и тому, что видели другие.

- Все зависит от того, с какой точки они смотрели.

- Факты - это не суждения, а суждения - это не факты. Параграф из заключительной главы Закона Тодда, - хмыкнул Джик.

- Вам не хочется вылить ему на голову воду со льдом? - взглянула на меня Сара.

- Цитирую дальше, - продолжал Джик. - Эмоции - гнилой фундамент в политике. Зависть - корень всех зол. Что я пропустил?

- Самую опасную ложь говорит человек, который верит, что говорит правду.

- В этом весь ты. Как жаль, что ты не умеешь рисовать.

- Весьма благодарен за сочувствие.

Мы нашли ресторан и съели такой отличный обед, что можно только удивляться, как удалось так прекрасно организовать дело: ведь в Элайс-Спрингс (городе с тринадцатью с половиной тысячами жителей, затерянном в центре пустыни) все, что надо для жизни, привозное - от луковицы до носков.

- Первые жители появились здесь сто лет назад, - объяснила Сара, - когда построили промежуточную станцию для передачи телеграмм через всю Австралию. А теперь они получают послания из космоса.

- Держу пари, что содержание посланий недостойно такой сложной техники, - вмешался Джик. - Представь: «Увидимся в пятницу. Этель». Загружать такой информацией вечные сферы…

В ресторане нам объяснили, как вернуться в мотель другим путем, чтобы пройти мимо галереи изящных искусств «Ярра-Ривер» в местном варианте.

Она размещалась в длинном пассаже, закрытом для машин, рядом с небольшими, но шикарными, судя по витринам, модными магазинами. Окна галереи и витрины магазинов были не освещены, и при тусклом свете единственного уличного фонаря мы разглядели, что товар в окне галереи состоял из двух ярко-оранжевых видов уголков пустыни.

- Кричаще, - оценил их Джик, чьи собственные краски не отличались пастельной нежностью. - Город наводнен местными копиями Альберта Наматжиры. Туристы покупают их тоннами.

Впервые после моего приезда мы возвращались в мотель, весело болтая и не чувствуя натянутости. Может быть, расстояния пустыни расставили все по своим местам. Во всяком случае, пожелав спокойной ночи, я поцеловал Сару в щечку с искренним чувством, а не как утром в знак подписания пакта о перемирии.

- Вы не поверите, - сообщила она за завтраком. - Главная улица здесь называется Тодд-стрит. А река - Тодд-Ривер.

- Вот что значит слава, - скромно вздохнул я.

- И в городе одиннадцать художественных галерей.

- Она все утро читала туристский проспект, - объяснил Джик.

- А еще есть китайский ресторан.

- Только вообрази, - Джик комически вытаращил глаза, - в центре Сахары такие забавы для дураков.

Днем жара стояла невыносимая. По радио жизнерадостно сообщили, что температура воздуха тридцать девять градусов, то есть сто два градуса по старой шкале Фаренгейта. Первый шаг из прохладной комнаты на прожаренный солнцем балкон даже доставил удовольствие, но прогулка к галерее «Ярра-Ривер», на расстояние меньше полумили, оказалась на удивление мучительной.

- Наверно, человек привыкает к этому пеклу, если живет здесь, - заметил Джик. - Слава богу, Сара взяла шляпу.

Мы прятались в тени деревьев, а местные жители бодро маршировали с непокрытыми головами, будто расплавленное железо с неба капало мимо них. Галерея «Ярра-Ривер» встретила нас тишиной и прохладой кондиционированного воздуха, возле входа стояли стулья для шелушившихся от загара, словно слоеное тесто, посетителей.

Как и предсказывал Джик, все видимое пространство по колено глубиной закрывали акварели, типичные для учеников Наматжиры. Симпатичные картинки для тех, кто любит такой жанр, но мне они не нравятся. Я предпочитаю легкие туманные контуры, уходящие вдаль тени, толчок воображению, мгновенное впечатление. Наматжира заслужил поклонение как первый великий художник-абориген, и видение у него было острое, как алмаз. Смутно помню прочитанное где-то, что он нарисовал более двух тысяч акварелей, и его влияние на город, где он родился, конечно, поразительно. Одиннадцать художественных галерей. Мекка художников. Туристы покупают картины тоннами. Табличка на стене галереи гласила, что Наматжира умер в больнице Элайс-Спрингс 8 августа 1959 года.

Мы уже добрых пять минут толклись в зале галереи, когда появился некто, видимо смотритель. Штора из синтетических пластинок у дальней стены отделяла первое помещение от других, а вся галерея уходила в глубь здания.

- Вы ищете что-то конкретное, любимое? - спросил он. В голосе апатичного маленького человека с бледным лицом звучали непреодолимая скука (видно, туристы надоели ему до смерти) и такое же сильное желание, чтобы мы поскорее заплатили за выбранную картину и ушли. Длинные волосы спускались до плеч, и тяжелые веки закрывали усталые темные глаза. Он был примерно того же возраста, что и мы с Джиком, но не выглядел таким крепким.

- У вас есть другие полотна? - спросил я.

Он изучающе оглядел нас: брюки и рубашки, в каких мы поехали на скачки, ни галстуков, ни пиджаков. Но для потенциальных покупателей картин это более подходящий вид, чем костюм из дешевой ткани. Без особого энтузиазма он немного отодвинул пластинки шторы и жестом пригласил нас пройти.

- Здесь, - коротко объяснил он.

В этой комнате сквозь стеклянную крышу ярко сияло солнце, и десятки картин, висевших рама к раме, почти полностью закрывали стены. Мы вытаращили глаза. На первый взгляд показалось, что нас окружают старые голландские мастера, французские импрессионисты и портреты Гейнсборо. Но, приглядевшись, мы поняли, что хотя это оригиналы, но второго ряда, о них обычно говорят «школа Гейнсборо» или кого-то еще, потому что художник не стал утруждать себя, подписывая такое полотно.

- Все европейцы здесь, - показал рукой смотритель галереи. В голосе все еще слышалась скука. Он не австралиец, решил я, и не англичанин, может, американец. Трудно сказать.

- А есть какие-нибудь картины с лошадьми? - спросил я.

Он долго и пристально смотрел на меня и наконец ответил:

- Да, у нас есть, но в этом месяце мы в основном экспонируем картины коренных австралийцев и меньше европейцев. - Смотритель галереи чуть-чуть шепелявил. - Если вы хотите картины с лошадьми, они там, на стеллажах. - Он показал на другую штору из синтетических пластинок, висевшую напротив первой. - Вы ищете что-то конкретное?

Я пробормотал фамилии некоторых австралийцев, чьи работы видел в Мельбурне. В глазах, лишенных блеска, мелькнула крохотная искра.

- Да, у нас есть работы этих художников.

Он провел нас через вторую штору в следующую комнату, с нашей точки зрения самую интересную и многообещающую. Половину ее занимали два ряда тес ю заполненных стеллажей. В другой половине был офис и рабочий уголок, где картины вставляли в рамы и упаковывали. Эта комната тоже освещалась через стеклянную крышу, и возле стеклянной двери, ведущей в пыльный и засохший сад, стоял мольберт с маленьким холстом, повернутым к нам обратной стороной. По разным несомненным деталям мы поняли, что за мольбертом кто-то недавно работал и только что отошел.

- Это ваше? - спросил Джик, обходя мольберт и разглядывая полотно.

Бледный смотритель галереи чуть взмахнул рукой, словно хотел остановить Джика, но понял, что это бесполезно. А во взгляде Джика что-то точно магнитом притянуло меня.

Три четверти полотна, натянутого на мольберт, занимала гнедая лошадь, она насторожила свою элегантную голову и к чему-то прислушивалась. На заднем плане дом благородных очертаний. Оставшаяся часть холста - гармоничная композиция деревьев и лужайки. Работа, насколько я мог судить, была более-менее закончена.

- Великолепно! - с энтузиазмом воскликнул я. - Это для продажи? Я бы хотел купить.

- Простите, она уже продана, - после краткого колебания ответил он.

- Какая жалость! А не могли бы вы продать мне эту и нарисовать другую?

- Боюсь, что нет. - Он ответил с явным сожалением и чуть улыбнулся.

- Скажите мне вашу фамилию, - с жаром продолжал я.

- Харли Ренбо. - Маленький смотритель был очень польщен.

- Здесь есть еще ваши работы?

- Одна или две. - Он показал на стеллажи. - Полотна с лошадьми в нижнем ряду напротив стены.

Мы все трое одну за другой стали вытаскивать картины, делая замечания, выдававшие в нас профанов в живописи.

- Как мило! - воскликнула Сара, разглядывая маленькую картину с толстым серым пони и двумя деревенскими мальчиками в старомодной одежде. - Вам нравится? - Она показала ее Джику и мне.

- Очень мило, - доброжелательно согласился я. Джик отвернулся, ничего не сказав. Харли Ренбо словно окаменел.

- Как хочешь, - пожала плечами Сара. - Но, по-моему, это выглядит симпатично. - Она положила картину на стеллаж и вытащила другую. - А эта кобыла с жеребенком? По-моему, очень красиво.

- Сентиментальная чушь, - не выдержал Джик.

- Может быть, это и не искусство, - обиженно возразила Сара, - но мне нравится.

Мы нашли картину с четкой подписью Харли Ренбо. Большое полотно, уже в раме и покрытое лаком.

- Ах, - восторженно воскликнул я, - ваша!

Он наклонил голову, Сара и Джик и я разглядывали его собственную картину.

Вторичная, подражательная работа. Удлиненные лошади на фоне коричневого пейзажа. Композиция никудышная, анатомия слабая, исполнение хорошее, оригинальность нулевая.

- Великолепно! - продолжал восхищаться я. - Где вы ее рисовали?

- О-о… здесь.

- По памяти? - удивилась Сара. - Вы такой способный.

Харли Ренбо смягчился от нашего восхищения и принес еще две работы, обе не лучше первой, зато одна гораздо меньше по размеру.

- Сколько вы за нее хотите? - спросил я.

Джик сердито взглянул на меня, но промолчал. Харли Ренбо назвал сумму, которая потрясла меня.

- Ужасно сожалею, - промямлил я, - мне нравится ваша работа, но…

Мы довольно долго и вежливо торговались, пока не пришли к обычному результату: больше, чем хотел покупатель, и меньше, чем надеялся получить художник. Джик нехотя ссудил мне кредитную карточку, и мы унесли свой трофей.

- Господи! - взорвался Джик, когда нас уже нельзя было подслушать. - Ты мог нарисовать лучше, еще когда плакал в колыбели. Зачем ты купил это дерьмо?

- Потому что, - удовлетворенно объяснил я, - Харли Ренбо копиист.

- Но это, - Джик показал на сверток у меня под мышкой, - его собственная дрянная работа, а не копия.

- Вроде отпечатков пальцев, - догадалась Сара. - Вы можете определить другие картины, сравнивая с этой?

- У моей жены есть мозги, - согласился Джик. - Но это барахло ему бы никогда не продать, она не похожа ни на одного Маннингса из всех, каких я видел.

- Но без большой нужды ты никогда и не смотрел на картины с лошадьми.

- Этой твоей сентиментальной дряни я видел больше, чем мне бы хотелось.

- А что ты скажешь насчет Рауля Милла, которого копировал этот тип?

- Господи!

Мы шли по раскаленной солнцем улице, почти не замечая жары.

- Вы как хотите, - сказала Сара, - а я сейчас пойду куплю купальник и весь день проведу в бассейне.

Мы купили ей купальник, а нам плавки, переоделись, Целую вечность просидели в воде, а потом, расстелив полотенца, лениво лежали на берегу. В маленьком саду веяло прохладой и покоем. Кроме нас, в мотеле не было клиентов.

- Помните картину - пони и два мальчика, которая вам понравилась? - спросил я у Сары.

- Да, понравилась, - заняла оборону Сара. - Очень милая.

- Это Маннингс.

Она резко села на полотенце:

- А почему вы там не сказали?

- Ждал, пока скажет наш друг Ренбо, но он не сказал.

- Подлинный? - спросила Сара. - Или копия?

- Подлинный, - проворчал Джик, лежа с закрытыми глазами, солнце бросало яркие блики сквозь листья пальмы.

- Я тоже думаю, что подлинный, - лениво проговорил я. - Одна из старых картин. У Маннингса в молодости был этот пони, и он рисовал его десятки раз. Его же вы видели в Сиднее на картине «Перед грозой».

- Вы оба так много знаете, - вздохнула Сара и снова легла.

- Инженеры знают все о болтах и гайках, - заметил Джик. - Завтракать мы будем здесь?

- Пойду спрошу. - Я посмотрел на часы, стрелки показывали два часа.

Надев рубашку и брюки на высушенные солнцем плавки, я перешел из жары сада в прохладу холла. Ленча не будет, сообщил управляющий мотелем, который сам дежурил возле телефона. Можно купить ленч в китайском ресторане, он недалеко, сказал управляющий, и съесть его в саду. А что-нибудь выпить? То же самое. Купить в соседней лавке. Прямо возле дверей, ведущих к бассейну, стоит машина, делающая мороженое, и там же пластмассовые стаканчики.

- Спасибо, - поблагодарил я.

- Нетруда, - проговорил он австралийское сокращение, которое я уже не расшифровывал.

Возле машины для мороженого темнела аккуратная надпись: «Мы не плаваем в вашем туалете. Пожалуйста, не писайте в нашем бассейне». Я засмеялся и снова вышел в пекло сада, чтобы рассказать Джику и Саре, какие у нас перспективы на ленч.

- Сейчас схожу куплю. Чего вы хотите? - спросил я.

Все равно, чего-нибудь, ответили они.

- Что будем пить?

- Чинзано, - сказала Сара. И Джик добавил, что белое сухое.

- Договорились.

Нащупав в траве ключ от комнаты, я решил подняться наверх, чтобы взять мелкие деньги для покупок. По затененной аллее дошел до внешней лестницы, поднялся на три этажа и вышел на раскаленный солнцем открытый балкон.

Навстречу мне шел человек, примерно моего роста, веса и возраста. Потом я услышал, как кто-то поднимается по лестнице.

Ничего особенного, наверно, клиенты мотеля, такие же, как и мы.

Я совершенно не ожидал, что они оба кинутся на меня, да еще с такой яростью.