В Олдерсонской тюрьме. Записки политзаключенной

Олдерсон при Мэри Гаррис

Однажды, перебирая фонды библиотеки, я обнаружила изданную в 1936 году книгу под названием «Я познакомилась с ними в тюрьме». Ее написала д-р Мэри Б. Гаррис, первая начальница Олдерсонской тюрьмы, именовавшейся тогда «Федеральным промышленным заведением для женщин». Очень любопытно читать такую книгу через двадцать лет после ее издания, да еще будучи заключенной. Мэри Гаррис описывает начальный период существования этого заведения — первой в США федеральной тюрьмы для женщин, открытой в 1928 году. В прежние времена осужденных женщин направляли в тюрьмы штатов, в работные дома и другие исправительные заведения. И вдруг появляется тюрьма, не обнесенная стенами, почти без решеток, и всем кажется: какой огромный шаг вперед, какая реформа пенитенциарной системы! Поначалу сюда привозили только «первосрочниц», а рецидивисток и нарушительниц режима досрочного освобождения изолировали в других местах. Считалось, что так можно скорее добиться исправления и перевоспитания «начинающих» преступниц.

Город Олдерсон, основанный еще до Американской революции, подарил тюрьме 200 акров земли. К ним прибавились еще 300, приобретенные правительством. Участок расположен на высоте 1600 футов над уровнем моря. Климат умеренный, если не считать нескольких холодных дней в зимнее время. Воду для нужд тюрьмы забирают в реке, очищают и фильтруют. Дома, построенные в характерном колониальном стиле, располагаются в виде двух прямоугольников, называемых «городками». Есть канализация, центральное отопление, своя электростанция, хорошие дороги и тротуары. Тюрьма была задумана как небольшая самостоятельная община с собственной фермой, молочным хозяйством, теплицами, школой, часовней, библиотекой, зрительным залом, швейной мастерской, прачечной, пекарней и кухнями. Во время сооружения тюрьмы д-р Мэри Гаррис настояла на сохранении множества прекрасных деревьев — американского ореха, берез, дубов, каштанов, кленов, тополей и хвойных пород. Строительство тюрьмы и вспомогательных служб обошлось в два с половиной миллиона долларов.

Первоначально она была рассчитана на 500 заключенных. При мне там находилось свыше 600 человек. 26-й и 27-й коттеджи предназначались для карантина и для душевнобольных, поэтому окна в них были зарешечены. Остальные коттеджи имели обычные окна. Каждому было присвоено имя одной из женщин — инициаторов тюремной реформы. Везде были собственные кухни и столовые. Дортуаров тогда не знали — все арестантки жили в отдельных комнатах. Ночью в коттеджах дежурили надзирательницы. Видимо, в тогдашнем Олдерсоне преобладала более «домашняя» или во всяком случае менее казенная атмосфера.

В своей книге Мэри Гаррис называет двадцать одну организацию, которые в 1923 году собрались в Вашингтоне на совещание, посвященное созданию этого исправительного заведения. Практически там были представлены все существовавшие тогда женские организации США. Это совещание собралось через три года после того, как американские женщины добились права голоса и участия в общественно-политической жизни страны. Многие из этих организаций послали своих представительниц и на официальное открытие тюрьмы. Было бы хорошо, если бы они полюбопытствовали, как непохож стал нынешний Олдерсон на первоначальный проект Мэри Гаррис! Фактически от всех ее методов и замыслов не осталось ничего. С заключенными уже не обращаются, как со взрослыми людьми. Когда-то в каждом коттедже работали женские комитеты, существовал совет представительниц, регулярно встречавшихся с Мэри Гаррис. При введении новых правил она всегда прислушивалась к мнению совета. Незначительные нарушения рассматривались на заседаниях комитетов коттеджей и не влекли за собой наказания карцером. Да и вообще тогда было куда меньше дисциплинарных взысканий, чем теперь, не было мелочных придирок. Правда, некоторые американские судьи резко критиковали за это Олдерсон, говоря, что там-де не занимаются подлинным «исправлением» преступниц. Но в своей книге Мэри Гаррис как раз подчеркивает, что число попыток к бегству в ту пору резко сократилось, женщины ценили человечное отношение к ним, а чтобы попасть в одиночку, нужно было особенно «отличиться» — подраться или отказаться выйти на работу.

Не в пример духу тупой и жестокой казенщины пятидесятых годов при Мэри Гаррис широко поощрялась полезная трудовая и общественная деятельность. На территории резервации были лошади, коровы, свиньи, кошки и собаки. Были клубы друзей птиц и деревьев. В погожие дни, на заре, когда вся округа наполнялась птичьим гомоном, женщин выводили на прогулки; ежегодно устраивались тюремные ярмарки и рождественские базары; работали танцевальные, хоровые и театральные кружки; желающих обучали музыке, уходу за детьми; часто проводились полезные дискуссии. Короче, делалось все, чтобы заполнить жизнь заключенных чем-то значительным и отвлечь их от дурных помыслов. Мэри Гаррис называла все это «предохранительным клапаном». Одна старая заключенная говорила: «Да здесь все прямо ходуном ходило!»

Д-р Гаррис верила, что можно предупреждать душевные кризисы у заключенных, она общалась с каждой из них, старалась помогать им в личных делах, поднимать их настроение. Приговоренные к пожизненному заключению по сей день клянутся ее именем, а старейшие надзирательницы грустят о «добрых старых временах». Благодаря ее методам никого не приходилось пересылать в тюрьмы со строгим режимом, кроме заболевших психически, тогда как во время моего пребывания в этой тюрьме отсюда стали переводить так называемых «неисправимых». Тогда никого не наказывали постоянным одиночным заключением, что делалось при нас. При д-ре Гаррис существовала «клиника исправления характеров», которой руководила мисс Хайронимэс, имевшая юридическое образование, ведавшая в тюрьме делопроизводством и потом сменившая д-ра Гаррис на посту начальницы тюрьмы. Эту клинику характеризовали как разумное начинание в деле перевоспитания заключенных. Эта женщина также пользовалась большой любовью среди «старожилов» тюрьмы, как заключенных, так и служащих. Когда мы сидели в Олдерсоне, она однажды без официального приглашения приехала к нам навестить свою старую знакомую. В ее честь был устроен прием на квартире одной из служащих. Это был тот редкий случай, когда я услышала, как надзирательницы откровенно критиковали мелочность в поведении начальницы тюрьмы.

Что же из всего этого застали мы? Только музыкальные вечера (теперь, как я слышала, и они отменены), циклы лекций о «правильной жизни», которые читала ныне ушедшая в отставку библиотекарша Айкен, и беседы о «текущих событиях», которые проводила Боумэн, впоследствии ставшая начальницей тюрьмы Терминэл-айленд. Вот тема одной из этих бесед: «О жизни Елизаветы, нынешней королевы Англии». Вот уж действительно «волнующая» проблема международной жизни! Мы с Бетти не стали ходить на эти беседы. Впрочем, сама Боумэн сказала нам: «Вам тут делать нечего».

В своей книге д-р Гаррис ничего не пишет об агитационной работе, которую развернули женщины-политзаключенные во время первой мировой войны. Социалистки вроде Кэйт Ричардс О'Хэйр или анархистки вроде Эммы Голдмэн разоблачали невыносимые условия содержания федеральных заключенных, настаивали на необходимости срочной реформы американской пенитенциарной системы. Особенно активно работала Кэйт Ричардс О'Хэйр, одна из первых жертв закона о шпионаже 1917 года, приговоренная к пяти годам заключения в центральной тюрьме штата Миссури. Там к ней присоединились Эмма Голдмэн, Молли Стайнер и другие «политические». Приговор по делу О'Хэйр отменил сам президент Вильсон: церковная федерация города Чикаго неопровержимо доказала, что ее арест в штате Северная Дакота, где она выступала на собраниях, был решительно ничем не обоснован, а судебный процесс инсценирован от начала до конца. Выйдя на свободу, она развернула кампанию за амнистию сотен других «политических», невинно осужденных по законам военного времени. В 1922 году она организовала небывалый и, как оказалось, победоносный детский поход за амнистию в Вашингтон. Она сама назвала его «живой петицией, которую правительство не сможет выбросить в корзину, как ненужную бумажку». Под давлением ребят президент Гардинг освободил их отцов — издольщиков из Арканзаса и Миссури, осужденных за антимилитаристские настроения.

После освобождения политзаключенных Кэйт О'Хэйр продолжала борьбу за тюремную реформу. По поручению так называемой Лиги защиты фабричных марок при Американской федерации труда она развернула кампанию за запрещение открытой продажи тюремных изделий, конкурирующих с изделиями, изготовленными членами профсоюзов. И тут она добилась своего: вышло распоряжение — всю продукцию «тюремной промышленности» использовать для нужд тюрем и федеральных учреждений. Женщина деятельная и неутомимая, Кэйт Ричардс О'Хэйр, несомненно, во многом помогла созданию Олдерсонской тюрьмы. Именно она, выступая в многочисленных женских организациях с рассказами о собственном горьком опыте политзаключенной, побудила их активно поддержать идею организации этого нового и необычного исправительного дома.