4

Сэм сидела на диване в приемной Уркварта Симеона Макферсона, придерживая рядом с собой рекламную ширму «Отверженного» и наблюдая, как Кен неугомонно расхаживает туда-сюда, глубоко засунув руки в карманы поношенного кожаного пальто, надетого поверх пиджака из грубой простой материи и голубых джинсов, из-под которых сверкали щегольские черные ботиночки. Это была его обычная униформа. Одет небрежно, но вот ботинки всегда безупречны.

Прошли две болтающие девушки, кивнули секретарше в приемной и поплыли по коридору. Вразвалочку вошел какой-то разносчик почты в шлеме с надписью на нем «Рэнд Райдерз». Он сунул через стойку какой-то пакет и стоял, дожидаясь, пока за него распишутся. Кривоногий, весь упакованный в кожу, он походил на причудливое насекомое из космоса.

Кен присел рядом на валик дивана, чуть возвышаясь над Сэм.

– Как ты, в порядке?

– Все прекрасно, – сказала она.

– Ты выглядишь немного озабоченной.

– Со мной все в порядке, – повторила она. – Когда ждешь, то всегда чувствуешь себя так, словно опять попала в школу. И боишься встречи с учителем.

Кен вытащил пачку «Мальборо» из кармана своего пиджака и вытряхнул одну сигарету. Потом щелкнул своей обшарпанной зажигалкой «Зиппо», глубоко затянулся, после чего провел рукой по волосам.

– Уж эти производственные встречи, – мрачно сказал он.

Сэм улыбнулась:

– Я знаю, что ты их не любишь.

– Этот сочинитель текстов к плакатам… Джейк, как там его… от него у меня мурашки по телу ползут.

– Да он ничего, – сказала Сэм.

– А у тебя-то от него разве мурашки не ползут?

– Нет.

– Но ведь отчего-то они у тебя ползут.

Он лукаво посмотрел на нее. Она почувствовала, что краснеет, и отвернулась.

– Возможно, я немножко устала. Рано проснулась.

– А что ты делаешь в эти выходные?

– У Ники в воскресенье день рождения, будут гости.

– Шесть лет?

Она кивнула.

– А народу много будет?

– Девятнадцать человек. Посмотрим фильмы Чаплина и еще «Панч и Джуди».

– Придут все его высокопоставленные маленькие приятели? – Он откинул назад голову и, глядя на кончик своего носа, заговорил, утрируя аристократическое произношение: – Руперт… Джулиан… Генриетта. Доминик, Хэмиш, Иниго и Шарлотта, да?

– И даже сама достопочтенная Сара Гамильтон-Дили.

– Ах, как же, как же! Достопочтенная Сара Гамильтон-Дили. Судя по всему, будет потрясающая забава. – Он перестал изображать аристократа и потер свой подбородок. – Надеюсь, ты вспомнишь обо мне в каком-нибудь продуктовом магазинчике, когда будешь опустошать его ради толпы своих гостей.

Сэм улыбнулась, заметив печальное лицо Кена, в очередной раз задумалась, нравится ли ему его независимость, или же он хотел бы снова жениться и завести детей. Она отдавала себе отчет в том, как мало знает о Кене Шепперде, его частной жизни. Здесь, в этом окружении, неотъемлемой частью которого он был, Кен чувствовал себя уютно, и все же казалось, что одновременно он желал бы находиться где-нибудь в ином месте, заниматься совсем другим, не имеющим ничего общего с этой дерьмовой помпезностью, – словом, как любой мужчина, находящийся в плену своих ошибок и своих успехов.

– Я принесу тебе фруктового желе, – сказала она.

– С желатиновым ребеночком в нем?

– Ну разумеется.

Он посмотрел на потолок и стены:

– Ну что за отвратная комната. А ты знаешь, какие у них доходы за прошлый год?

– Восемьдесят два миллиона.

– И они не могут даже завести приличную приемную.

Сэм внимательно огляделась вокруг: посмотрела стол, заваленный журналами и газетами. «Кампэйн». «Маркетинг». «Медиа уик». «Таймс». «Индепендент». «Файнэншиал таймс»… На ковре, вытканном по специальному заказу, фирменный знак агентства, изображающий концентрические квадраты, каждый предыдущий квадрат обрамлялся следующим размером побольше, и так до бесконечности, что-то вроде картинки на телеэкране, одна внутри другой… Этот же знак гигантских размеров царил на задней стене посреди рекламных объявлений в рамочках, груды оберточной бумаги, коробок и плакатов. Автомобиль «феррари» отражался в миниатюре на лакированной туфельке аппетитной красотки. Мужчина, жизнерадостно и ослепительно улыбаясь, демонстрировал зубную щетку. А рядом красовалась консервная банка в несколько футов высотой, с непопулярным уже рисовым пудингом.

– А по-моему, вполне современный интерьер, – возразила она.

– Извините, что задержал вас. – В комнату вошел Чарли Эдмундс, высокий, даже долговязый, с небрежно зачесанной копной пышных волос.

В модной рубашке с Джермин-стрит он походил на школьника-переростка. Господи, подумала Сэм, как странно: если люди выглядят молодо, то они очень стараются казаться старше. Молодые все такие важные и серьезные, вроде Чарли, и ведут себя как сорокалетние. А сорокалетним отчаянно хочется стать двадцатилетними.

– Сэм, мне очень приятно видеть вас. Кен, вы прекрасно выглядите.

Они поднялись следом за ним по лестнице, прошли по коридору и оказались в комнате без окон, обитой голубой материей. В центре стоял длинный голубой стол из скандинавской древесины и такие же стулья. На столе рядом с открытой машинкой для факсов лежали несколько цветных рисунков и фотографий, а посередине стопка плиток шоколада «Отверженный» в серебряной обертке из фольги, с отпечатанным на ней текстом синего цвета. В комнате пахло свежей древесиной, тихо и монотонно гудели отопительные трубы.

– Остальные будут вот-вот, – сказал Чарли. – Извините, что вытащил вас сюда так скоропалительно, но это сообщение мы оцениваем чрезвычайно высоко, и поэтому решено ускорить выпуск именно этого конкретно продукта, так что у нас не слишком много времени.

И, как бы желая подчеркнуть это, он посмотрел на свою элегантную «омегу».

Сэм тоже быстро взглянула на часы, а потом подняла взгляд на картину в абстрактном духе, висевшую на стене. Несомненно глубокая и полная смысла, как и любая вещь в офисе Уркварта Симеона Макферсона, созданная для воплощения какой-то идеи, но непосредственного значения картины Сэм не могла постичь. Гамма красок смутно напомнила ей о спальной комнате в гостинице «Холидэй». Дверь открылась, и вошли двое мужчин. Один, лет двадцати пяти, невысокий, воинственного вида и тощий как щепка. На нем были черный, не совсем здесь уместный пиджак, черная рубашка без воротничка и поблескивающие, тоже черные зауженные брюки. Темные волосы коротко острижены спереди, а сзади свисают длинными прядями. Лицо продолговатое и худое, точно его прищемило дверями лифта. Нос, тоже продолговатый и худой, казалось, держится на лице с помощью слишком близко посаженных глаз. Другой мужчина, постарше, был одет в мешковатый белый костюм, волосы по бокам пострижены коротким ежиком, но на макушке топорщилась густая шевелюра. Круглые старушечьи очки придавали ему довольно умиротворенный и доброжелательный вид.

Сэм встречалась с ними несколько раз. Они всегда напоминали ей парочку пока непризнанных поэтов-гениев.

– Джейк и Зурбрик, Сэм и Кена вы знаете, – представил их Чарли.

Они кивнули друг другу. Зурбрик, заведующий художественной частью, поправил очки и упрятал руки в карманы, а Джейк, сочинитель текстов к рекламным плакатам, только кивнул разок, прямо-таки излучая серьезность и слабый налет превосходства.

Они уселись, и Сэм положила на стол рекламный буклет-ширму, открыла свой чемоданчик, вытащив оттуда электронную записную книжку и папку-скоросшиватель с бюджетными документами.

– Ну хорошо, – начал Чарли. – Вы… ну… вы видели этот рекламный буклет… – Он наклонился за плиткой шоколада «Отверженный». – И вот он… ну… этот продукт.

Он, казалось, нервничал в компании этих двоих мужчин. Сэм взяла карандаш, лежавший на столе перед ней, и слегка постучала им по блокноту для заметок с монограммой Уркварта Симеона Макферсона, тоже лежавшему наготове.

– Сэм, а как там выглядит бюджет?

– Небольшой перерасход. – Она вытащила нужный лист из папки и передала Чарли. Он пробежал по нему взглядом, добрался до итогового результата.

– Так, вроде все нормально, можно уложиться. Будет одна судебная тяжба… придется ее включить в бюджет, по первому классу… ну и на разведку тоже.

– А кто затеял тяжбу? – поинтересовался Кен.

– Управляющий по сбыту от «Грэнд спэй фудс». С ним все о'кей, – заторопился он. – Это не причинит вам никаких хлопот.

– Любые тяжбы причиняют хлопоты.

– Я думаю, он немного сбрендил, – улыбнулся Чарли. – Вы его особенно и не увидите.

Кен в ответ уклончиво промычал. Сэм увидела, что коротышка Джейк сидит, положив руки на стол, как бы дожидаясь, что его накормят, и свысока разглядывает Кена. Она понимала, что он думал приблизительно так: «АХ ТЫ, СТАРЫЙ ПЕРДУН. НАМ БЫ СЛЕДОВАЛО ЗАВЕСТИ УПРАВЛЯЮЩЕГО ПОМОЛОЖЕ».

– Вы уже фотографировали на Сейшелах и раньше, Кен, так ведь? – спросил Чарли.

Кен кивнул. Чарли предупреждал ее, что Джейк был против Кена и предпочитал ему двадцатичетырехлетнего Тома Лэнда, одаренного и быстро растущего управляющего.

– Ну и что там?

Кен пристально посмотрел на Джейка:

– Ядовитые пауки. Змеи. Огромные земляные крабы. Враждебно настроенные аборигены.

Джейк побледнел от страха, и его лицо задергалось от нервного тика. Чарли усмехнулся.

– И очаровательные женщины, – проговорил Зурбрик со своим бирмингемским акцентом.

– Нам надо будет устроить через парочку недель презентацию, в штаб-квартире клиента. Они просят, чтобы присутствовали управляющий и производитель. – Чарли посмотрел на Кена.

Тот кивнул и спросил:

– А где они помещаются?

– Прямо рядом с Лидсом.

ПОГОДА В СОФИИ ХОЛОДНАЯ – ПЛЮС ОДИН ГРАДУС ПО ЦЕЛЬСИЮ. ИДЕТ СНЕГ, МЫ НАДЕЕМСЯ, ЧТО ВАМ ПОНРАВИЛСЯ ПОЛЕТ ВМЕСТЕ С НАМИ И ЧТО ВЫ ПРИЯТНО ПРОВЕДЕТЕ ВРЕМЯ В БОЛГАРИИ.

– С вами все в порядке, Сэм?

Голос Чарли доносился как бы издалека. Сэм, вздрогнув, подняла глаза.

– С вами все в порядке, Сэм?

– Простите?

Все они смотрели на нее как-то странно.

– Что случилось? Лидс? Презентация?

– Все отлично, – сказала она. – Да-да, никаких проблем.

Она выпрямилась на своем стуле и улыбнулась Чарли, Зурбрику, потом и Джейку, тот зыркнул на нее в ответ взглядом милой птички, которой помешали склевывать мясо с какой-нибудь падали.

– Ваши текст и буклет, конечно, еще сыроваты, – произнес Зурбрик, – но это станет отправной точкой для всей кампании. Мы рассчитываем добиться сочетания художественного вкуса с сильным воздействием на потребителя.

Сэм внимательно изучала пейзажи на рекламном буклете.

– Важная отличительная черта этого продукта… уникальный момент с точки зрения сбыта… это здоровье. Его должны воспринимать не просто как очередное лакомство, нет, он будет преподнесен как Система Личного Питания.

– Как ЧТО? – спросил Кен.

– Как Система Личного Питания.

– Я припоминаю, что, когда был молодым, мы называли их шоколадными плитками, – сказал Кен.

Джейк пристально посмотрел на Кена, словно на музейный экспонат.

– Шоколадные плитки, – отчеканил он, – ушли в прошлое вместе с Ноевым ковчегом. Мы здесь говорим об идеях, о важном открытии. – Он прямо-таки подпрыгивал на стуле, потом поставил локти на стол и решительно наклонился вперед. – Лет через десять и эту кампанию будут описывать в учебниках.

– Это другое, Кен, совсем другое, – сказал Зурбрик. – В «Отверженном» будет все, что вам нужно. Клиент поверит, что это главное лакомство, которое само по себе является полноценной диетой. В нем весь набор необходимых на день витаминов. Протеин. Глюкоза. Натуральное кокосовое молоко. А в кокосе высоко содержание питательных веществ. Грубые наполнители. Они спасут вас от морщин, одряхления и солнечных ожогов. Дадут вам энергию. Единственное, что необходимо добавить к нашему продукту, – это вода.

– Только вода?

Зурбрик кивнул.

– И этим одним можно обойтись? – уточнил Кен.

– Абсолютно.

Кен покачал головой. Сэм бросила в его сторону предостерегающий взгляд.

– Грандиозность плитки «Отверженный» заключается в том, – объяснил Зурбрик, – что бисквитная часть сверху. Это замечательно. И даже в жару шоколад у вас не тает, не превращается в липкую массу. Его съедаешь с чувством благодарности. Обертка герметичная, водонепроницаемая. Это действительно пища для выживания. Не просто обычная шоколадная плитка… а высокотехнологичная пища конца XX века. Не только пища, но и произведение искусства.

Кен посмотрел на Зурбрика как на сумасшедшего.

– Здесь два аспекта, Кен. Первый – само содержание, и оно изумительно. Второе – его имидж. «Отверженный» для людей успеха.

– Мы говорим об энергии. Об энергии и молодости. О доверии улицы, – подхватил Джейк, внимательно и многозначительно глядя на Кена. – Мы не желаем, чтобы он напоминал рекламу треклятого «Баунти» шестидесятых годов, не нужен нам необитаемый остров Робинзона Крузо. Мы-то говорим о XXI веке, понимаете? «Отверженный» сам по себе необитаемый остров XXI века. Да нет, нам не надо, чтобы он вообще ассоциировался с надоевшим необитаемым островом, мы хотим, чтобы он выглядел как космический продукт. Это пища для молодых, очень честолюбивых людей. Пища, которой доверяет улица. Мы предлагаем ее тем людям, у кого нет времени перекусить. С помощью такой пищи мы намерены изменить общество. Помните Гордона Джекко? А Майкла Дугласа? Когда он говорил: «Ленч – это для слабаков», а? «Отверженный» – это ленч. Это НОВЫЙ ленч. – Он ткнул пальцем перед собой, и его глаза дрогнули, словно собирались выкатиться из орбит. – Вот что мы предлагаем. Вот что должно содержаться в рекламе. Именно так я это и описал.

Сэм мельком посмотрела в свой блокнот для заметок. И нарисовала в нем самолетик.


– Съедаешь с чувством благодарности. Вот дерьмо. Полная чепуха. А что, интересно, бывает, когда ешь что-то с чувством враждебности? Еда кусает тебя в ответ? – Кен покачал головой. – Они верят в это, Сэм, ты понимаешь? Они по-настоящему верят в это!

Он включил стеклоочистители. Сэм внимательно наблюдала за тем, как эти два обрубка резко и неуклюже дергаются. Подумала, что они больше, чем что-либо другое, дискредитировали эпоху «бентли»[1].

– Система Личного Питания, – продолжал Кен. – Сам посыл ошибочен, вот что меня беспокоит. Люди должны есть вместе, им необходимо сидеть вокруг стола. К чему же мы придем? К обществу изолированных кретинов, блуждающих туда-сюда со своими радионаушниками и жрущих свою Систему Личного Питания?

Сэм улыбнулась:

– Мне казалось, что на вкус он совсем неплохой.

– На вкус что-то вроде «Баунти» с бисквитом.

Стрелка «дворника» перед ее глазами размазывала воду, но не стирала ее. Наблюдать за дорогой впереди было все равно что смотреть через замороженное стекло, сквозь которое рябили проезжающие машины, полоски тормозных огней, светофоры, искаженные фигуры пешеходов, похожие на огромных, движущихся вертикально рыб.

РАСПРОДАЖА. РАСПРОДАЖА. РАСПРОДАЖА. Вывески отбрасывали яркий свет из витрин на улице Кенсингтон-Хай. Кен наклонился и вытащил из бардачка пачку жевательной резинки.

– Хочешь?

– Нет, спасибо.

– Дорога плохая. Нам бы пора уже быть на Кромвел-роуд.

Он развернул брусочек жвачки «джуси фрут» и положил его в рот. На мгновение и она ощутила сладковатый запах, потом он исчез. Она внимательно посмотрела вниз, на длинный темно-синий капот. Огни тормозов, огни магазинов, огни уличного движения… Темно-серое небо. Ну и тоска! В магазинах последние дешевые распродажи, а потом, через неделю-другую, модели оденут в летние наряды, и негнущиеся лупоглазые манекены станут красоваться в ярких бикини и летних платьях. Это в феврале-то! Идиотизм.

Странно сидеть вот так высоко, на глубоком и широком сиденье, как в кресле. Ступни утопали в мягком ковре из овечьей шерсти, и она ощущала сильный запах новой кожаной обивки. У ее дяди была машина на высоких колесах, и пахло там кожей. «Ровер». Она всегда сидела на заднем сиденье, а ее дядя с тетей молча сидели впереди. Ах эти воскресенья. Ритуальные поездки за город из их тоскливого дома в Кройдоне. Обидно таращиться вот так из машины на поля, где она когда-то привольно бегала и играла. Где-то, когда-то… Но только давным-давно, и воспоминание это забылось.

Кожа. Запах кожаной перчатки из того сна. Такой отчетливый. И черный капюшон с щелками-прорезями. Дрожь прокатилась по ней. Отвратительное видение все еще жило там, в прошлом, грубое, наглое. Нипочем тебе не забыть его по-настоящему, как не заклеить газетой трещину в стене…

Когда ее родители умерли, тетя и дядя приняли Сэм как бы по наследству, без особой благосклонности и энтузиазма. Она им была не нужна. Она вторглась в их жизнь, в однообразное, спокойное существование бездетной пары.

Ее дядя был угрюмым мужчиной с обвисшими книзу усами, раздражавшийся от всего: от шума, от невыключенного света, от утренних новостей… Без конца шаркал туда-сюда по этому мрачному дому, постукивая по барометру и бормоча что-то по поводу погоды, хотя никогда не делал ничего такого, на что погода могла бы как-то повлиять. Он только сидел в своем кресле и перебирал пинцетом коллекцию марок, то и дело поднимая взгляд. «Остров Ванкувер, 10 центов, голубая. Интересно». А потом он снова замолкал.

Тетя, холодная, лишенная чувства юмора женщина, постоянно винила Бога за свой жизненный удел, но каждое воскресенье отправлялась в церковь поблагодарить Его за то же самое. Она с опаской пробиралась по жизни, накапливая благодеяния в надежде, что это ей зачтется. Первое заключалось в том, что она вышла замуж за своего мужа. Второе – что взяла к себе Сэм. Третье – приглашала на чай приходского священника и его жену. А еще то, что она вступила в общину самаритян – одному Богу ведомо, кто ей это посоветовал. А однажды она отнесла в полицию найденный на улице кошелек. В ее записной книжке, которую как-то раз обнаружила Сэм, числилось более трехсот благодеяний. Двадцатилетней давности. Сколько же еще тетя добавила туда с тех пор?

С прошлым происходило что-то странное. Время меняло образы и воспоминания. Пыталось исказить в своих рвущихся черно-белых кинопленках, обманывало выцветшими фотографиями, морщинами и ржавчиной, этими допотопными стеклоочистителями. Старалось внушить, что прошлое всегда выглядело именно таким. И уже забывалось, что все когда-то было новехоньким и что все, окружающее ее сейчас, на этой улице, в витринах магазинов, тоже в один прекрасный день станет старым.

Дождь на мгновение припустил еще сильнее, а потом притих, словно озорной мальчишка швырнул в машину пригоршню гальки. Она повернулась и глянула через боковое стекло. Черные печатные буквы с рекламного щита торговца газетами промелькнули и исчезли, словно кадр фильма.

– Стоп, Кен!

– Стоп? В смысле?..

– Машину останови, бога ради, машину! Останови же машину! – закричала Сэм. И едва он, углядев свободное место перед каким-то такси, подрулил к бордюру, она нащупала ручку дверцы, дернула и распахнула ее наружу.

Раздался возмущенный крик и трезвон велосипедного звонка – какой-то велосипедист, процарапав колесом по бордюру, резко свернул в сторону. Сэм вывалилась из машины, споткнулась о мостовую и кинулась обратно, к торговцу газетами. «Стандард», – выдохнула она, вцепляясь в газету и вытаскивая из сумочки кошелек. Судорожно раскрыла его, и монетки, дребезжа, посыпались на землю. Потом она остановилась, не обращая внимания на холодные дождевые струи, и внимательно посмотрела на большой заголовок первой полосы.

163 ЧЕЛОВЕКА ПОГИБЛИ В АВИАКАТАСТРОФЕ В БОЛГАРИИ.

На фотографии темный силуэт хвостовой секции самолета, лежащий на снегу, верхняя часть хвостового стабилизатора, изогнутая под прямым углом, кусок эмблемы «Чартэйра» – вздыбившийся тигр – и четко различимые буквы: Г, 3, Т, А и Е.

«„Чартэйр“, 624», – мысленно сказала она себе самой, вглядываясь в газетную бумагу, потемневшую от дождя.

«Болгария подтвердила, что „Боинг-727“, принадлежавший компании „Чартэйр“, разбился сегодня утром. Погибли все 155 пассажиров и 8 членов экипажа. Все детали пока уточняются, однако, как полагают, самолет врезался в гору, пытаясь приземлиться при плохой видимости».

Дальше можно было не читать. Она повернулась и медленно побрела обратно, к машине. Сэм знала точно, что там произошло.

– Что случилось? – донесся до нее голос Кена. – Сэм?.. Эй?.. Ты в порядке?

Она закрыла дверцу «бентли» и снова уставилась на заголовок и на эту фотографию.

– Что это такое, Сэм? Что случилось? Кто-то из твоих знакомых летел этим самолетом?

Она тупо смотрела перед собой, потом вытащила из сумочки носовой платок и вытерла мокрое лицо. Новые струйки потекли по ее щекам, она вытерла их, но слезы немедленно полились снова. Сэм сильно зажмурила веки и почувствовала, как рыдание стискивает ее грудь. Она шмыгала носом, задерживала дыхание, пытаясь прекратить плакать, но так и не смогла.

Кен нежно и легко коснулся рукой ее запястья.

– Кто там был? – спросил он. – Кто был на этом самолете?

Она довольно долго молчала, прислушиваясь сквозь дождь к шуму уличного движения.

– Я, – сказала она. – Я была на этом самолете.

Загрузка...