В поисках агента. Записки офицера КГБ

Глава VII Вашингтонская резидентура: самый опасный шпион

В середине 1985 года английский журналист, с которым на доверительных отношениях работала советская разведка, передал мне тревожную информацию: полковник Олег Гордиевский, который ожидает назначения резидентом КГБ в Лондоне, является агентом СИС — английской разведки. Англичанин не подтвердил этого какими-либо документами или другими доказательствами, однако важность сведений и относительная надежность источника оказались достаточными, чтобы об этом сразу поставили в известность Крючкова. В вашингтонскую резидентуру из Центра пришла шифротелеграмма, предписывающая мне срочно вылететь в Москву и подробно доложить о происшествии лично начальнику ПГУ, хотя кроме указанного заявления я ничем больше не располагал. Гордиевский тем временем оставался в Лондоне, готовясь вступить в новую должность.

Ближайшим рейсом Аэрофлота я вылетел в Москву. Прибыв в Ясенево, я рассказал Крючкову все, что знал о Гордиевском. Сведения получались довольно убедительными, но у нас по-прежнему не было твердых доказательств его предательства. Тем не менее, 17 мая 1985 года Гордиевского отозвали в Москву якобы для того, чтобы должным образом оформить его новое назначение. Это не могло его не насторожить, и к тому же он заметил, что в его московской квартире был обыск. Несколькими днями позже Гордиевского отвезли на конспиративную дачу КГБ, где после допроса ему объявили, что его назначение резидентом в Англию не состоится. Во время допроса полковник ни в чем не признался, руководство главка все еще не располагало неопровержимыми доказательствами его вины, и в итоге вместо того, чтобы его арестовать, Гордиевскому предоставили месячный отпуск. Будучи освобожденным, он оставался под круглосуточным наблюдением. Подобная задача обычно решается с привлечением специального подразделения Второго главного управления КГБ. Однако, чтобы «не выносить сор из избы», Крючков сделал одного из своих заместителей — Виктора Грушко — ответственным за обеспечение безопасности в отношении Гордиевского.

В конце месяца я вернулся в Вашингтон. От Эймса мы получили дополнительную информацию о сотрудничестве Гордиевского с британской MI-6. Агент раскрыл англичанам ряд операций разведки, выдал нескольких наших разведчиков-нелегалов. Кроме того, английская разведка в итоге узнала о курируемой самим Андроповым операции RIAN — разработанной в ПГУ и реализуемой во всех наших резидентурах системе обнаружения признаков подготовки Соединенными Штатами операции по нанесению внезапного ядерного удара по СССР. Несколько позже англичане довольно остроумно, хотя и вероломно, расчистили Гордиевскому путь к должности руководителя лондонской резидентуры, высылая из страны одного за другим сотрудников, стоящих выше Гордиевского по должности или воинскому званию.

Любопытно, но является фактом, что СИС не раскрыла своим американским коллегам из ЦРУ установочных данных на Гордиевского. Тем не менее, в Лэнгли были осведомлены, что англичане получают от какого-то источника информацию об операциях советской разведки. Начальник советского отдела ЦРУ Гербер поручил Эймсу, в то время руководителю контрразведывательных операций в отделе, заняться этим делом. Эймсу удалось «вычислить» Гордиевского в марте 1985 года, за месяц до того, как сам Эймс стал с нами сотрудничать.

Через несколько недель после отзыва Гордиевского в Москву произошло одно из самых невероятных в оперативной истории КГБ происшествий. Следуя приказу Крючкова, Грушко усилил наблюдение за английским агентом, который это почувствовал. Опасаясь, что его в любое время могут арестовать, Гордиевский смог сообщить об этом английской резидентуре в Москве и потребовал вывезти его из страны. Первая попытка такой операции имела место 18 июня 1985 года на Кутузовском проспекте, но она не удалась из-за опоздания Гордиевского на несколько минут к назначенному месту встречи с осуществлявшими операцию сотрудниками СИС. Гордиевскому удалось самому добраться до финской границы, где он встретился с англичанами, которые его тайно вывезли из страны. Границу он пересек в багажнике автомобиля, завернутый в специальное термоодеяло, чтобы пограничные контрольные технические средства не зафиксировали температуру человеческого тела.

Это было для меня шокирующей новостью. Я подозревал, что Центр, помимо моих сведений, располагал дополнительной информацией в отношении предательства Гордиевского. И тем не менее, я не понимал, почему после возвращения из Лондона он не был арестован. Даже если не было достаточно веских оснований сразу взять его под стражу, было недопустимой оплошностью, что он не был взят под жесткое наблюдение, которое не позволило бы ему скрыться.

Помимо этого ПГУ совершило другую, потенциально более опасную ошибку. Пока Эймс не стал передавать нам информацию о Гордиевском, все его материалы направлялись (там же и анализировались) в 1-й (американский) отдел управления «К» ПГУ, которое курировало мою работу в Вашингтоне. Когда агент сообщил нам о Гордиевском, заместитель Крючкова Вадим Кирпиченко приказал передать оперативные дела на Гордиевского в 5-й отдел управления, занимающийся вопросами внутренней безопасности. Но вместо того, чтоб отдать материалы, касающиеся только Гордиевского, в этот отдел перевели все оперативное дело на Эймса.

Это было вопиющим проявлением непрофессионализма. Обеспокоенное возникшей ситуацией и боясь лишиться возможности контролировать работу с ценным агентом, руководство 1-го отдела предприняло демарши по возвращению материалов на Эймса обратно в отдел. Это удалось сделать, но не сразу, так что сотрудники 5-го отдела имели возможность видеть эти материалы. До этого только ограниченная группа офицеров знала о существовании такого агента в советской разведке. Однако спустя месяцы сотрудники 5-го отдела стали привлекаться к операциям по арестам американских шпионов — офицеров КГБ, которых разоблачил Эймс. Они могли довольно элементарно «вычислить», кем на самом деле является этот ценный агент разведки, просто сравнивая структуру и ряд особенностей проводимых ими арестов с категориями и типами разведывательной информации, получаемой Центром из Вашингтона.

Тем временем в Вашингтоне никто не догадывался относительно истинных причин моей командировки в Москву. Позднее высказывалось мнение, что меня вызвали в Центр, чтобы обсудить работу с Эймсом. Хотя главной в беседе с Крючковым была тема о Гордиевском, мы также обсуждали и вопросы, касающиеся Эймса. В июне, менее чем через месяц после моего возвращения из Москвы, с Эймсом была проведена памятная встреча в ресторане «Чадвикс», когда он на листке бумаги написал список агентов ЦРУ в СССР и стал полноценным, одним из самых важных агентов советской разведки.

«Считалось, что Эймс был малопрофессиональным сотрудником разведки. Однако, если бы это соответствовало действительности, я нахожу странным, что в ЦРУ выбрали, а в ФБР поддержали его кандидатуру как руководителя контрразведывательной операции по разоблачению самого серьезного проникновения советской разведки в Организацию Объединенных Наций — так называемое “дело Шевченко”. Все это как-то не вяжется с представлением, что он был никудышным оперработником. Я также не нахожу, что он привлекательная личность или отличается какими-то другими выдающимися качествами. Но это чертово ЦРУ по определению должно иметь дело с разными людьми. Я сам неоднократно был свидетелем, как передергиваются факты и переписываются события. Вдруг кто-то сразу становится “плохим парнем”, когда выясняется, что он изменник. Аркадий Шевченко был очень полезным человеком для правительства США в целом и ЦРУ в частности. Эймс заслуживает уважения за то, что ему удалось сделать».

Джек Платт, бывший сотрудник ЦРУ

Перед моим внезапным отъездом в Москву в мае 1985 года произошло событие, которое подтолкнуло Эймса принять столь важное для нас решение начать сотрудничество с советской разведкой. 19 мая, четыре дня спустя после моей первой встречи с Эймсом в советском посольстве, ФБР арестовало Джона Уокера-младшего после того, как он оставил пакет с секретными документами ВМС США на обочине автомобильной дороги в штате Мэриленд, недалеко от Вашингтона. В это время за ним вели наблюдение десятки сотрудников ФБР и даже с небольшого самолета в небе.

Уокер-старший — бывший моряк подводного флота США и специалист в области связи — был главой «шпионской семьи», которая работала на советскую разведку в течение восемнадцати лет. Сначала он был на связи у Олега Калугина, который в то время работал в Вашингтоне под прикрытием пресс-секретаря советского посольства. Группа Уокера состояла из его брата Артура, сына Майкла — матроса с авианосца «Нимитц», материалы которого нашли в пакете при аресте старшего Уокера, а также его старого друга по флотской службе Джерри Витворта, тоже специалиста по связи.

Группа Уокера снабжала советскую разведку секретными материалами в области передачи и зашифровки информации, что позволяло нам читать важные сообщения между различными подразделениями ВМС США. В дополнение к дешифровальным ключам, дающим нам доступ к системам связи ВМС, сам Уокер-старший передавал нам материалы по операциям американских подводных лодок, технологиям понижения уровня их шумов и различные эксплуатационные инструкции и руководства.

Проведенные аресты членов группы Уокера стали самой крупной операцией контрразведки США по выявлению агентов КГБ после знаменитого дела Юлия и Этель Розенбергов о ядерном шпионаже в середине 50-х годов. Для американцев новости об аресте Уокеров явились началом так называемого «года шпиона». Эймс занервничал, считая, что тот, кто «сдал» Уокеров, выдаст также и его. По версии ФБР, Уокера выдала его бывшая жена. Но, пока данное утверждение ФБР не было предано гласности, Эймс подозревал в этом Валерия Мартынова, сотрудника линии «X» вашингтонской резидентуры. Невероятно, но агент оказался прав: в результате совершенно неправдоподобного стечения обстоятельств Мартынов случайно подслушал разговор о Уокере, находясь в Ясенево во время отпуска в Москве и, вернувшись в Вашингтон, сообщил об этом сотрудникам ФБР, у которых был на связи. Большинство опубликованных в американской печати статей об аресте Уокера поддерживали версию ФБР. И все же, не исключая, что его бывшая жена в чем-то помогла усилить подозрения ФБР, ключевую роль в выдаче Уокера сыграл Мартынов, что было подтверждено и материалами суда над ним.

В средствах массовой информации США Эймса после его ареста подавали публике как алкоголика и несостоявшегося разведчика, который стал предателем, чтобы чем-то компенсировать свои личные и профессиональные недостатки. В этом же духе высказался и Милтон Бирден, бывший начальник Эймса. Однако другие сотрудники ЦРУ, также знавшие Эймса, с этим мнением не согласны.

Олдрич Хейзен Эймс родился в 1941 году в сельскохозяйственном штате Висконсин и был сыном сотрудника ЦРУ, отбывавшего службу в Бирме в начале 50-х годов. Молодой Эймс бросил учебу в Чикагском университете и стал сильно выпивать. Его несколько раз задерживала полиция за вождение машины в пьяном состоянии, после чего у него отобрали водительские права. Тем не менее, Эймс подал заявление и был принят на работу в ЦРУ. После первой командировки в Турцию он начал изучать русский язык и был замечен Хэвилендом Смитом, в то время начальником латиноамериканского направления советского отдела ЦРУ, и привлечен к работе с агентом ЦРУ, дипломатом Александром Огородником, который был завербован ЦРУ в Колумбии на компромате его любовной связи с местной жительницей. В 1974 году Огородник вернулся в Москву, откуда он снабжал американцев копиями многочисленных телеграмм и внутренних документов различных советских ведомств, проходящих через его руки.

Арестованный в 1977 году «Тригон» (оперативный псевдоним Огородника) кончил жизнь самоубийством, проглотив полученную от американцев на случай опасности пилюлю цианистого калия, спрятанную в авторучке. Его якобы разоблачила семейная пара чехословацких агентов-нелегалов — Карл и Нина Кохер, — проживавшая в Вашингтоне.

«Нелегалы», в отличие от «легальных» разведчиков, вроде меня и моих коллег, «прикрытых» официальными постами в советских учреждениях за рубежом, являются глубоко законспирированными сотрудниками секретных служб, приехавшими и обосновавшимися в иностранных государствах, например, под видом иммигрантов. Чтобы внедриться и естественно «раствориться» в чужой стране, требуется сложная и тщательная работа (подготовка «легенды»), на что иногда уходят годы. Часто они долгое время умышленно остаются невостребованными (по разведывательной терминологии — «спят»), чтобы закрепить созданную легенду и стать респектабельными гражданами соответствующего государства, в котором им предстоит заниматься разведывательной деятельностью. Как правило, они предоставлены самим себе и работают одни.

Карл Кохер был переводчиком в отделе СССР и стран Восточной Европы ЦРУ. Он и его жена пользовались «зловещей» репутацией плейбоев и дебоширов за слишком вольный стиль жизни и регулярные пьянки, устраиваемыми в Вашингтоне и Нью-Йорке, в которых иногда принимали участие и коллеги Кохера по ЦРУ. В 1984 году они были арестованы, но затем освобождены в обмен на советского диссидента Анатолия Щаранского.

В 1972 году Смит поручил Эймсу работу с другим агентом. Им был Сергей Федоренко (оперативный псевдоним «Pyrrhic»), молодой и агрессивно-энергичный советский дипломат, работавший в ООН, специалист в области стратегических вооружений. Смит завербовал Федоренко после того, как тот обратился к своему американскому коллеге по работе с просьбой связать его с ЦРУ. Вскоре Федоренко стал работать на американцев, снабжая их информацией о деятельности нашей нью-йоркской резидентуры и военной промышленности СССР. Он выдал американцам своего коллегу по ООН Владика Энгера — сотрудника резидентуры, который пытался привлечь его к сотрудничеству по сбору установочных данных на связи и контакты Федоренко в США. (Энгер и другой оперработник резидентуры Рудольф Черняев, работавший в Секретариате ООН, позже были арестованы по обвинению в шпионаже против США.)

Эймс и Федоренко стали друзьями. Хотя он вскоре допустил оплошность — заснул в вагоне метро и на время потерял портфель с фотокопиями материалов о КГБ, переданных ему Федоренко, Эймс вскоре был повышен в должности и переведен на постоянную работу в отделение ЦРУ в Нью-Йорке. Манхэттен того периода кишел разведчиками и агентами со всего мира. В Организации Объединенных Наций Советский Союз имел квоту на почти семьсот должностей в различных структурах ее штаб-квартиры, которые широко использовались советской разведкой в качестве прикрытий для своих сотрудников и агентов. В контрразведывательном обеспечении их деятельности было занято несколько сотен офицеров ФБР. В ряде операций ФБР участвовали и сотрудники нью-йоркского отделения ЦРУ.

Вскоре Эймсу передали на связь другого важного агента — Аркадия Шевченко, занимавшего должность заместителя Генерального секретаря ООН. Когда в 1975 году Шевченко вступил в контакт с ЦРУ, чтобы остаться в Соединенных Штатах, там его убедили продолжать работать в штаб-квартире организации, но уже как их агенту. В этом качестве под оперативным псевдонимом «Dynamite» он находился в ООН еще три года, передавая важную политическую информацию, в частности по проблемам советско-американских отношений. В апреле 1978 года с помощью Эймса Шевченко сбежал к американцам.

После переезда Эймса в Нью-Йорк Джек Платт передал ему на связь еще одного агента. Они встретились на Центральном железнодорожном вокзале города, в известном всем американцам баре «Oyster Ваг», чтобы обсудить детали предстоящей Эймсу работы. Не будучи в близких дружеских отношениях с Эймсом, которого он считал раздражительным и несколько неуравновешенным человеком, Платт опасался, что передача агента на связь новому оперработнику не пройдет гладко, что часто случается в таких случаях. Он был позже приятно удивлен тем, что этого не произошло. Эймс принял к сведению все рекомендации своего начальника, продемонстрировав этим, что понимает и знает свое дело.

После Нью-Йорка Эймс на короткое время был переведен в Мехико, а затем в 1983 году вернулся в Вашингтон уже в качестве руководителя контрразведывательных операций отдела СССР и стран Восточной Европы (отдел SE) ЦРУ. Эта должность обеспечивала ему доступ практически ко всем оперативным делам Управления, имеющим отношение к СССР. Принимая во внимание его успешную работу с ценными агентами ЦРУ в Нью-Йорке, Эймс мог рассчитывать на получение более высокой должности в Управлении. Но он не так преуспел в вербовке новых агентов, иногда небрежно относился к своим служебным обязанностям. Кроме того, он много пил, а его коллеги часто жаловались, что Эймс неаккуратен в одежде и не обращает должного внимания на личную гигиену и свой внешний вид.

У него также возникли финансовые проблемы, и его долг кредиторам достиг 40 000 долларов. Нана, его жена, подала на развод, поскольку, среди прочего, он увлекся молодой женщиной из Колумбии — Марией дель Росарио Касас Дупэй, которая себя называла просто Росарио. Они познакомились во время командировки Эймса в Мехико, где она работала атташе по культуре в посольстве Колумбии. В августе 1985 года они поженились.

С какого-то времени у Эймса стали появляться мысли о шпионаже как одном из способов решения своих финансовых проблем. От своих коллег ему было известно, что какой-то русский источник ЦРУ предупредил американцев о нескольких «двойниках» КГБ, которые предложили американцам свои услуги в качестве агентов ЦРУ. Обдумывая оптимальные варианты установления контактов с советской разведкой, он пришел к выводу, что самый лучший способ сделать это — рассказать КГБ об этих агентах-двойниках. За их выдачу он потребует вознаграждение, но не нанесет ущерба ни ЦРУ, ни агентам Управления. 50 000 долларов, в которые он оценил свою услугу, помогут ему решить первоочередные финансовые проблемы, а в дальнейшем у него будет достаточно средств, чтобы кардинально улучшить свой скромный образ жизни.

Члены специального подразделения, образованного из сотрудников ЦРУ и ФБР для выявления и ареста «крота», позже заявляли, что Эймс выдал себя расходами, не соответствовавшими его заработку, а также проявленной небрежностью, не скрывая дополнительный источник своих денег. Однако общепринятая версия — будто именно нестыковка его расходов и доходов привела к его аресту — не соответствует действительности. На самом деле Эймс был гораздо хитрее и умнее, чем считали люди, которые его не знали близко.

В 1985 году его тревожили также и другие проблемы, о которых он упомянул во время наших встреч в посольстве и в ресторане «Чадвикс». Он был страшно зол на паранойю бывшего шефа службы контрразведки ЦРУ Джеймса Энглтона, кто, считал Эймс, предал американскую разведку, раскрыв ценных американских шпионов, которых тот считал агентами-двойниками, работавшими на советскую разведку. К ним Эймс относил агентов «Tophat» и «Fedora», о которых американская общественность узнала в 1978 году из утечек в прессу. Эймс также критиковал ЦРУ за обман Конгресса и народа США. Управление преувеличивало степень советской угрозы, чтобы повысить свой авторитет, а также с целью увеличения бюджетных ассигнований на его деятельность. Понимая, что в этом отношении он ничего не может сделать, Эймс становился все более раздражительным и злым.

Вскоре после возвращения Юрченко в Союз Платт случайно встретил Эймса в Лэнгли и сообщил тому некоторые сведения о перебежчике, о которых ему рассказал сотрудник ЦРУ, видевший Юрченко в Москве. Было бы естественно ожидать, что Эймс передаст эту информацию нам, но он этого не сделал. Более того, он даже не поинтересовался, кто был этот сотрудник. Платт наверняка дал бы Эймсу исчерпывающий ответ. Эймс просто не опускался до такой мелочевки либо он был достаточно осторожен, чтобы не казаться слишком любопытным в вопросах, которые могут его выдать.

В 1985 году Эймс обычно встречался с Чувахиным раз в месяц. В мае он сообщил нам номер, который ФБР использовало для идентификации своего источника в вашингтонской резидентуре, — агент № 1285. Эймс сказал, что Бюро использует этого «крота» для дезинформации советской разведки.

Полученные от агента сведения в итоге привели нас к Валерию Мартынову, сотруднику линии «X» резидентуры. Эймс также помог разоблачить нашего бывшего коллегу Сергея Моторина, который представлял меньшую опасность, поскольку после запланированного окончания командировки вернулся в Москву. Раскрытие в советском посольстве двух агентов ЦРУ сразу повысило статус Эймса как ценного источника с исключительными разведывательными возможностями. Хотя выдачей этих двух агентов он ограничил возможности ЦРУ по получению информации о работе резидентуры и тем самым уменьшил опасность своего возможного разоблачения, его желание передавать нам подобные сведения выросло, когда он убедился, что мы самое серьезное внимание уделяем обеспечению его безопасности. Арест Джона Уокера заставил Эймса серьезнее относиться к вопросам своей защиты, в частности путем выдачи нам агентов ЦРУ, которые могли представлять для него угрозу. Почувствовав это, мы стремились на этом активно играть.

Особое беспокойство у Эймса вызывали рутинные проверки на «детекторе лжи» (полиграфе). Мы систематически занимались подготовкой агента к этому, что не могло не укрепить уверенность Эймса в нашей способности обеспечить его защиту. В частности, с помощью Центра для него была подготовлена специальная инструкция, где были перечислены вопросы, которые ему могут быть заданы, и рекомендации, как на них отвечать. Инструкция была составлена специальной лабораторией КГБ в Москве, созданной в 70-е годы после того, как у сотрудников советской разведки и нашей агентуры стали возникать осложнения с прохождением подобных проверок. В то время как используемые для этого в двух странах технические средства были фактически идентичными, методики проверок отличались друг от друга. В Советском Союзе вместе с испытуемым находился только специалист-психиатр, проводивший проверку, в то время как остальные участники теста были в другом помещении. В США все присутствовали в одной комнате, что, естественно, повышало нервное напряжение человека, подвергавшегося проверке.

Полиграф измеряет несколько параметров человеческого тела, включая частоту дыхания и сердцебиения, потливость, изменения силы и тембра голоса и пр. Рекомендации лаборатории касались советов, как контролировать свои физические реакции на внешние раздражители. В частности, некоторые упражнения по системе «йога» укрепляли психическую стабильность и реакцию человека, который проходил испытание на полиграфе. Некоторые медицинские препараты и лекарства также помогают контролировать психическую и физиологическую реакцию, как, впрочем, и общеизвестные способы, подобно умышленному «непониманию» задаваемых вопросов и уклончивым ответам, «ускользающим» от тематики испытания.

Однако подобные советы были слишком общими рекомендациями и носили универсальный характер.

Самую большую опасность для Эймса представляли ответы на стандартные вопросы, подготовленные для выявления иностранных агентов, например: «Вы недавно встречались с офицером КГБ?» Если проверяемый психологически не подготовлен, чтобы лгать, в этом случае необходимо создать условия, которые могли бы объяснить неправильный или подозрительный ответ. Именно по этой причине в один из майских дней я вместе с тремя моими коллегами из резидентуры встретился с Эймсом в небольшом кафе в центре города. Мы не сомневались, что ФБР это зафиксирует. Хотя Эймс заранее знал, что во время его беседы с Чувахиным будет кто-то еще, он подыграл нам, изобразив удивление, когда я подошел к ним. Чувахин представил меня Эймсу. Мы обменялись визитными карточками, минут десять поговорили на нейтральные темы. Затем, попрощавшись, я вернулся к своему столу, а Эймс и Чувахин продолжили свой разговор. Теперь наш агент мог правдиво отвечать, что, да, он встречался с офицером КГБ. Его подвергли проверке на полиграфе весной 1986 года перед тем, как он выехал в командировку в Рим. Используя факт нашей «случайной» встречи в кафе, он ее успешно прошел.

Работать с Эймсом оказалось относительно несложным делом. Мы подготовили места для закладки тайников и разработали систему сигналов опасности или выходов на встречи. Однако в первый год работы с агентом резидентура не использовала эти традиционно шпионские способы связи с агентом. У нас был идеальный метод поддержания отношений с Эймсом — через Чувахина, абсолютно легитимного объекта встреч и последующих бесед с Эймсом. Для начала «легенды» они разговаривали на якобы обоюдно интересные темы — проблемы разоружения, дебаты в Конгрессе США, последние политические новости и сплетни и пр. Затем Эймс передавал советскому дипломату последние официальные пресс-релизы Госдепартамента и других правительственных ведомств США, а также подготовленные для нас документы. Чувахин, в свою очередь, отдавал агенту пакет от нас. После первой выплаты в 50 000 долларов он регулярно получал от нас от 20 до 50 тыс. долларов наличными. Эймсу было также сказано, что в советском банке ему положены деньги в сумме 2 млн долларов.

Оставаясь в неведении, что его использует КГБ для поддержания связи со своим агентом, Чувахин верил, что он является неофициальным дипломатическим каналом связи между Вашингтоном и Москвой. Его истинная роль стала известна только после ареста Эймса в 1994 году. К великому сожалению, постсоветские власти новой России не оценили его вклада во славу Родины. Он был уволен из МИД Андреем Козыревым, полностью ориентированным на Запад министром иностранных дел РФ. Будучи до этого момента не осведомлен, в чем он на самом деле участвовал, Чувахин был в ярости. Он обвинил меня в том, что я его «подставил», и отказался со мной встречаться.

Список агентов ЦРУ, который передал Эймс в ресторане «Чадвикс», подействовал на меня угнетающе. Крючков был этим также ошеломлен, хотя он умел контролировать свои эмоции. Наличие такого количества агентов в самом центре советской разведки негативно отражалось на авторитете и репутации Крючкова. Ситуация усугублялась чрезвычайным происшествием в разведке — побегом Юрченко к американцам в августе, что могло стоить Крючкову поста начальника Первого главного управления КГБ.

Вместо того чтобы сообщить своим коллегам по Политбюро ЦК КПСС, что агент советской разведки в ЦРУ раскрыл одиннадцать американских шпионов в ПГУ, руководитель советской разведки сообщил косвенные доказательства предательства ряда других офицеров КГБ и информировал о нескольких крупных операциях американцев по установке техники прослушивания в местах военно-стратегического значения на территории СССР. Крючков представил дело так, будто все эти достижения были результатом долгой и напряженной работы Первого главного управления КГБ под его руководством.

Чтобы такая версия событий выглядела правдоподобной, Крючкову нужно было арестовать как можно больше выявленных предателей и как можно быстрее. Для достижения своих целей он не проинформировал об истинном источнике полученных сведений даже Рема Красильникова — генерала Второго главного управления КГБ, подразделению которого поручили осуществление этих арестов. Замысел Крючкова сработал, вскоре он стал председателем КГБ СССР, а затем и членом Политбюро. Позже Крючков пытался тормозить реформы Михаила Горбачева, а затем свергнуть его как лидера СССР.

Одним из первых арестованных в 1985 году предателей был майор ПГУ Сергей Моторин — один из двух «кротов», внедренных американцами в советское посольство. Моторин, сын высокопоставленного функционера КПСС, был молодым человеком атлетического роста и телосложения, любящим повеселиться и поухаживать за красивыми женщинами. Он не работал с агентами и не имел доступа к каким-либо важным секретам. В 1980 году упрямый сотрудник бригады наружного наблюдения проследовал за ним в магазин бытовой электроники в Чеви-Чейзе, пригороде Вашингтона, в штате Мэриленд. Там Моторин пытался купить в кредит дорогие телевизор и музыкальную стереосистему. Ему было отказано в силу того, что подобные услуги по закону штата не распространялись на иностранцев, имеющих дипломатические статус и иммунитет. Однако когда Моторин покинул магазин, сотрудник ФБР убедил хозяина магазина помочь ему «подцепить на крючок» советского дипломата, согласившись, чтобы тот оплатил часть стоимости покупки ящиками водки, которую советские дипломаты с большими скидками могли покупать в магазине посольства. Когда Моторин вернулся в магазин с водкой, вся сделка была зафиксирована видеокамерами ФБР. Перед лицом неоспоримых фактов Моторику в случае их обнародования грозила перспектива либо быть уволенным с работы, либо, что еще хуже, быть обвиненным в спекуляции — по советским законам уголовно наказуемом деянии. Инцидент закончился его вербовкой, новому агенту ФБР дали псевдоним «Gauze».

Позже мне удалось точно установить дату проведенной американцами этой вербовочной операции из-за необычно долгих и оживленных радиопереговоров между бригадами наружного наблюдения ФБР. Они велись из нескольких машин, стоявших у здания, где располагался офис Агентства «Новости», под прикрытием сотрудника которого работал Моторин. Когда тот вышел и уехал на автомашине, вся кавалькада машин «наружки» тронулась за ним. Мы не могли понять, чем так заинтересовал противника наш сотрудник, и, когда Моторин приехал в резидентуру, Дмитрий Якушкин спросил его об этом. Моторин ответил, что он сам не понимает, в чем дело. Резидент посоветовал ему проявлять особую осторожность и немедленно информировать обо всех подозрительных моментах в обстановке вокруг оперработника.

Тот факт, что у Моторина не хватило мужества признаться в вербовочном подходе к нему, имел трагические последствия. ЦРУ и ФБР начали его использовать для дезинформации резидентуры. Его шпионская деятельность продолжалась до 1984 года, когда окончился запланированный срок его командировки и он вернулся в Москву, где был переведен на работу в управление «А» ПГУ, занимающееся разработкой и осуществлением так называемых «активных» (пропагандистских) мероприятий против Запада. Чтобы скрыть его арест от американцев, его заставили позвонить в Вашингтон одной женщине, с которой у Моторина была любовная связь, и в разговоре сказать ей, что у него в Москве все в порядке. Уловке поверили ЦРУ и ФБР, где уже стали проявлять обеспокоенность в связи с исчезновением Моторина. К подобным приемам, используемым с целью рассеять подозрение и успокоить противника, мы прибегали каждый раз при аресте очередного американского агента.

Полковник Леонид Полищук, другой американский агент, стал действующим лицом довольно оригинальной истории, придуманной и реализованной Вторым главным управлением КГБ. Находясь в служебной командировке в Катманду (Непал), Полищук в 1974 году посетил казино и проиграл все казенные деньги, принадлежащие КГБ. О проигрыше стало известно «тихим американцам» из ЦРУ, которые предложили ему временный заем для покрытия непредвиденных расходов, прежде чем о них узнает его начальство. Полищук с благодарностью принял деньги взамен на согласие поработать у американцев шпионом. Перед возвращением в Москву новоиспеченный агент с оперативным псевдонимом «Weigh» прошел подготовку и был надлежащим образом экипирован для разведывательной работы в СССР. Больше ЦРУ о нем ничего не слышало, пока Полищук в феврале 1985 года не появился в Лагосе (Нигерия) в качестве сотрудника линии «КР» резидентуры. ЦРУ снова напомнило ему о себе, он стал сотрудничать с американцами, пока не был арестован.

Долгое время Полищук хотел купить в Москве квартиру рядом с его родителями, и ВГУ удалось подыскать подходящее жилище. ЦРУ заложило ему в тайник 20 000 рублей, в которых Полищук нуждался, в качестве первого взноса. Контейнером служил полый камень, заложенный около станции «Северянин» Ярославской железной дороги. Полищука арестовали, как только он вернулся в Москву.

Но тут история только начинается. Через некоторое время в КГБ стали циркулировать слухи и сплетни, которые очень постарались довести до сведения ЦРУ и ФБР, что сотрудники Второго и Седьмого управлений Комитета наткнулись на кучу денег, осуществляя слежку за американским дипломатом — офицером ЦРУ. Было зафиксировано, что он заложил контейнер в тайник, который оказался полым камнем. Около тайника была устроена засада. Когда через некоторое время к тайнику подошел какой-то человек и изъял контейнер, он был схвачен. Этим человеком, естественно, оказался Полищук. Чтобы приукрасить ситуацию, Полищук якобы был в стельку пьян. Вся эта информация в итоге попала в ФБР от Мартынова, позже утверждавшего, что он подслушал эту историю, когда ее рассказывал Андросов, только что вернувшийся из Москвы.

Центру не удалось арестовать всех американских агентов, информация о которых была получена от Эймса. Полковник ГРУ Сергей Бохан работал на американцев в течение десяти лет. Он, в частности, раскрыл им по крайней мере две разведывательные операции по приобретению военной технологии и вооружений США. Первый случай произошел в Греции в 1970 году, где находящийся там в командировке Бохан (оперативный псевдоним «Blizzard») выдал сотрудника ЦРУ Уильяма Кампайлиса, который пришел в советское посольство с предложением продать нам техническую документацию по одному из американских спутников-шпионов. Второй имел место в 1984 году, когда оперработник сообщил ЦРУ, что наш греческий агент продал ГРУ техническую документацию по американской ракете «Стингер».

У нас уже были подозрения в отношении Бохана в связи с информацией, полученной от одного советского агента, о котором я расскажу далее. Они потом были подкреплены сведениями, переданными нам Эймсом. 21 мая 1985 года Бохан получил из ГРУ приказ вылететь в Москву в связи, как ему было объяснено, с проблемами, возникшими у его 18-летнего сына — курсанта военного училища в Киеве. Полковник не поверил этому и с помощью ЦРУ был перевезен из Греции в США.

Другие предатели не были столь удачливы. К ним относятся Владимир Пигузов (оперативный псевдоним «Jogger»), который был завербован в 70-х годах в Индонезии, и Владимир Поташев («Median») — сотрудник ПГУ, работавший в Москве под прикрытием престижного Института США и Канады АН СССР. Поташев начал свою шпионскую карьеру после контактов с американцами во время визита в Москву в 1981 году военного министра США Гарольда Брауна. Он был арестован и приговорен к смертной казни вместе с десятью другими предателями. Пигузов был позднее помилован президентом Ельциным.

«Рик Эймс наглядно продемонстрировал прозрачность и уязвимость Соединенных Штатов. Вы не найдете 20 шпионов внутри ЦРУ, ФБР или АНБ (Агентство национальной безопасности США), хотя там вполне могут находиться один-два агента. Тем не менее, русские с таким объемом получаемой разведывательной информации знали о нас практически все. Нужно, правда, сказать, что, хотя агенты России были во многих американских организациях, им не удалось туда глубоко проникнуть».

Дэвид Мейджор, специальный агент ФБР в отставке, бывший руководитель контрразведывательных операций в Совете национальной безопасности США при президенте США

Если выявленное число американских агентов в системе КГБ вызывало сильную озабоченность, то информация об объеме проводимых противником на территории Советского Союза операций с использованием техники прослушивания была просто ошеломляющей. В 1985 году ЦРУ осуществляло несколько таких операций с применением высокотехнологичных и изощренных систем и аппаратуры. Одна из них началась в 1979 году, когда при анализе очередных снимков, полученных с разведывательных спутников, аналитики ЦРУ обнаружили признаки строительства какого-то нового объекта недалеко от Москвы, в районе Ясенево. После получения дополнительных снимков и уточнений американцы пришли к правильному выводу, что русские монтируют сверхсекретную линию связи, идущую в военный НИИ, занимающийся проблемами ядерного оружия, который располагался в Красной Пахре, около города Троицка, в 40 километрах к юго-западу от Москвы. Там прокладывали подземные кабели, чтобы избежать прослушивания противником наших радиолиний связи. ЦРУ долгие годы пыталось «подобраться» к этому институту.

Вместе со специалистами Агентства национальной безопасности ЦРУ предприняло усилия по нахождению оптимального способа доступа к кабелю и в итоге разработало операцию, аналогичную «Ivy Bells», когда американцы подключились к подводной линии связи ВМС СССР у берегов Камчатки. Новая операция была названа «Taw» — по названию 23-й буквы азбуки иврита. Она предусматривала секретное подключение к кабелю в ходе его прокладки. Была, однако, одна серьезная проблема: в отличие от операции «Ivy Bells», где имелся свободный доступ к проложенному по морскому дну кабелю, после завершения строительства проекта «Taw» доступ к линии связи с Троицком должен был быть закрыт. Специальные бункеры, построенные для проведения периодического эксплуатационного обслуживания, были оборудованы стальными дверями и системами сигнализации. В дополнение вся линия связи охранялась солдатами 16-го управления КГБ.

Эту проблему технические специалисты ЦРУ планировали решить путем отвода от сделанной «врезки» своего кабеля к спрятанному рядом записывающему устройству. С этой целью в США был сооружен макет строительства и проведены тренировки по осуществлению предстоящей операции, в которой предусматривалась периодическая замена магнитофонных лент записывающего устройства. После всего этого операция была успешно осуществлена и продолжалась в течение последующих пяти лет.

Невероятно, но ЦРУ также удалось установить регистрирующую аппаратуру недалеко от самого НИИ, замаскировав ее под ветки деревьев. Через спутники связи эти «ветки» передавали снимаемую ими информацию прямо в Лэнгли.

Но пределом нашего изумления были сведения о разведывательной операции США под кодовым названием «Absorb». К началу 80-х годов американцы в основном располагали всей информацией, касающейся мест нахождения стратегических ядерных ракет постоянного базирования. Но их очень интересовали данные о мощности ядерных зарядов, особенно на ракетных комплексах MIRV — пакеты до 10 боеголовок с индивидуальным наведением.

В то время как в 50-х годах в США по всей стране активно строились скоростные автодороги, руководствуясь, помимо прочего, и интересами национальной безопасности, Советский Союз с этой же целью расширял и модернизировал свои железнодорожные магистрали. ЦРУ было хорошо осведомлено о том, что большинство советских стратегических ракетных комплексов разрабатывались и производились на западе страны, а затем по Транссибирской железнодорожной магистрали перевозились на восток, где устанавливались и нацеливались на территорию США. ЦРУ разработало план, предусматривающий установку в товарный железнодорожный вагон счетчика Гейгера. Проезжая мимо железнодорожных платформ с погруженными на них и замаскированными ракетами, устройство позволяло определить их число, регистрируя небольшую радиацию, неизбежно излучаемую каждой ядерной боеголовкой. К 1983 году Управление потратило на этот проект уже около 50 млн долларов. Затем оно провело пробные испытания, спрятав специально разработанную фотокамеру в контейнере с фальшивой стенкой, который был загружен одной японской фирмой во Владивостоке для отправки по железной дороге клиенту в Восточную Европу. Камерой были успешно сделаны фотоснимки проезжавших мимо товарных железнодорожных составов, многие из которых везли технику военного назначения.

Теперь американцы были готовы повторить этот эксперимент со счетчиком Гейгера. В Японии был отгружен специально сделанный контейнер с находящимися внутри керамическими вазами для потребителя в Гамбурге, среди которых было смонтировано данное устройство. Впоследствии в КГБ «Absorb» получила название «фарфоровой операции».

Однако к этому времени Эймсу уже было известно о замысле ЦРУ. Хотя ему не удалось узнать точную дату отправки контейнера, к моменту его прибытия в дальневосточный порт Находка в феврале 1986 года сотрудники Красильникова из ВГУ и местные органы КГБ взяли под контроль все морские порты и железнодорожные станции. Американцы планировали погрузить контейнер в товарный вагон с пунктом назначения Ленинград. Однако сотрудникам КГБ удалось его обнаружить, прежде чем он покинул Находку. Внутри они нашли сверхчувствительные фотокамеры, датчики и электронно-вычислительную технику. С помощью этой аппаратуры можно было регистрировать уровень радиации, определять местоположение сделанных записей и «привязывать» их к фотоснимкам, сделанным скрытыми фотокамерами через вентиляционные отверстия в стенках контейнера. Внутри также находились радиолокационные датчики обнаружения, предназначенные для сбора информации о советской противовоздушной обороне. Нужно отдать должное — мы были поражены этой операцией ЦРУ как с точки зрения смелости, если не сказать наглости, американцев, нужной для ее осуществления, так и ее технической сложности.

Красильников настаивал на раскрытии перед широкой общественностью успешной операции против ЦРУ как составной части ведущейся против США пропагандистской кампании. Совсем недавно мы использовали в этих целях возвращение Юрченко, и разоблачение проекта «Absorb» было бы только на пользу. Однако руководство Комитета не поддержало это предложение, чтобы не подвергать риску защиту нашего ценного агента, информация которого свела на нет долгие годы НИОКР, обошедшихся американским налогоплательщикам в миллионы долларов.

А тем временем «год шпиона» подтверждал свое название новыми делами и разоблачениями. Летом 1985 год группа сотрудников ЦРУ пришла к выводу, что в их организации творится что-то неладное. Одним из них был Пол Редмонд, независимый и язвительный выпускник Гарвардского университета из Бостона, который в отделе SE отвечал за проведение тайных операций.

После появления Юрченко у американцев в августе 1985 года он, казалось, нашел объяснение причин провала нескольких американских агентов — Эдвард Ли Говард. В эти трудные для ЦРУ времена заместитель начальника отдела SE Бирден подверг сомнению позицию директора ЦРУ Кейси относительно складывающейся в Управлении ситуации. В начале августа во время совещания в кабинете Кейси Бирден отметил, что ЦРУ поступило неразумно, уволив Говарда.

— Мы получили по заслугам, — сказал он. — Мы выкинули его из ЦРУ и этим его разозлили.

— Как мы могли заслужить это? — зло возразил начальник отдела Гербер, которому не нравилось особое расположение Кейси к Бирдену, тем более что многие считали Кейси случайным человеком в разведке. Гербер имел репутацию бюрократа и трудоголика, но вместе с тем глубокого аналитика, способного принимать верные решения.

Оставаясь для многих сотрудников загадкой, Кейси, казалось, несколько легкомысленно относился к предательству Говарда, утверждая, что в разведке неизбежны ошибки. «Поболит немного, а потом перестанет», — часто говорил он.

Тем не менее, в сентябре Редмонд и его коллеги начали подозревать, что советская разведка имеет в ЦРУ еще одного источника. Были раскрыты и затем арестованы американские агенты в СССР, о которых не было известно Говарду. Однако события развивались темпами, опережающими эти опасения. Пока не понимая, в чем же причина нарастающих бед Управления, сотрудники советского отдела ЦРУ еле успевали наспех «латать оперативные пробоины», стараясь не захлебнуться в потоке нарастающих проблем.

В октябре агент ЦРУ «Million» не вышел на обусловленную встречу. Им был Геннадий Сметанин, подполковник ГРУ, работавший в Португалии. Присваиваемый разведкой оперативный псевдоним агента часто точно отражает какую-нибудь черту его личности или характера. У Сметанина он появился после того, как тот посетил в 1983 году офис военного атташе США в Лиссабоне и за свои услуги запросил 1 млн долларов. По его утверждению, такую сумму он похитил в резидентуре ГРУ и должен был эти деньги вернуть. Проверка Сметанина на полиграфе показала, что он лжет, тем не менее американцы зачислили его в свою агентурную сеть.

Сотрудничество со Сметаниным наглядно продемонстрировало стиль работы ЦРУ. Не являясь офицером ГРУ с высоким званием или должностью, он имел ограниченный доступ к секретной информации и как источник не представлял для американцев большого интереса. Однако ЦРУ не теряло надежды, что со временем он продвинется по службе и будет более полезен. По этой причине, а также потому, что с ним, очевидно, работал опытный сотрудник разведки, ЦРУ отработало и поддерживало четкие условия связи с ним. Это доказывало, что американцы извлекли надлежащие уроки из провала Пеньковского. Все встречи с агентом проводились скрытно, на конспиративных квартирах. Помещения перед этим тщательно проверялись на возможное наличие в них прослушивающей техники, при этом на непредвиденный случай предусматривались запасные места встреч. Сметанину и его жене, которую также привлекли к сотрудничеству с ЦРУ, были изменены фамилии, составлены новые легенды и выданы американские паспорта.

Однако даже высокий уровень профессиональной работы с агентами не гарантирует их защиту от агентов — «кротов» противника. ГРУ в августе отозвало Сметанина в Москву, мотивируя это изменением графика отпусков сотрудников резидентуры. На железнодорожном вокзале, куда Сметанин с женой прибыли поездом, они были арестованы.

Эймс помог установить и таинственного «сердитого полковника», о котором нам рассказывал Говард. Им был полковник ГРУ Владимир Васильев, который в Будапеште добровольно согласился сотрудничать с американцами и работал с ними под псевдонимом «Accord».

В ноябре ЦРУ потеряло след еще одного своего агента. Подполковник КГБ Геннадий Варенник работал в Бонне под прикрытием корреспондента ТАСС. В апреле 1985 года он в Вене вышел на сотрудника ЦРУ, заявив, что нуждается в деньгах. Он был завербован и стал работать под псевдонимом «Fitness». По данным ЦРУ, Варенник предупредил американцев, будто бы КГБ вынашивает планы спровоцировать ухудшение отношений между США и ФРГ, организовав взрыв бомбы среди американских военнослужащих в Германии, якобы подложенной местными террористическими группировками вроде «Баадер-Майнхофф» или «Фракция Красной армии».

Говорили, что президент Рейган проявлял личный интерес ко всяким слухам об операциях КГБ в области саботажа, о которых тогда много говорилось в коридорах Белого дома. Бирден пишет, «что директор ЦРУ Кейси принимал за чистую монету самые невероятные истории о коварстве советской разведки. Попытки убедить его в обратном часто были равносильны краху карьеры соответствующего сотрудника ЦРУ».

Если разговоры в Карлсхорсте о том, чтобы устроить взрывы в Бонне, на самом деле имели место, то они велись вовсе не на высоком уровне, как утверждал Варенник, а, напротив, среди молодых сотрудников КГБ, вроде самого Варенника. Амбициозные молодые офицеры очень часто выступали с инициативой проведения смелых и обычно безрассудных операций, я сам этим грешил в молодости. Но руководство КГБ не считало допустимым прибегать к терроризму. Хотя общеизвестно, что Советский Союз поддерживал, в том числе материально и финансово, национально-освободительные движения, а также ряд псевдореволюционных группировок, часто в политических целях использующих террор, нельзя не признать, что советская разведка в своей работе избегала насилия.

Другое дело, когда речь шла о мобилизации и начале военных действий. На этот случай в КГБ были разработаны специальные планы и мероприятия, предусматривающие саботаж и другие подрывные операции. Комитет располагал специальными воинскими подразделениями для проведения отвлекающих боевых операций, а также, как упоминалось ранее, имел наготове в ряде европейских стран склады и тайники с оружием и боеприпасами. Ежегодно проводились военные сборы сотрудников и общесоюзные совещания для обсуждения и корректировки мобилизационных планов на случай начала военных действий. Но руководство Комитета несомненно отвергло бы планы проведения в мирное время операций, на которые ссылался Варенник, даже если бы они на каком-либо уровне и обсуждались. И еще: если бы на самом деле где-то шел разговор о проведении террористического акта, то, учитывая крайне чувствительный характер темы, он имел бы совершенно секретный характер и высокий служебный уровень участников. То есть такого рода обсуждения проводились бы в Москве, а не в Берлине и на них не присутствовали бы низшие офицеры, вроде Варенника.

Эймс не передал точной информации относительно установочных данных на Варенника, и Центру пришлось провести дополнительный и сложный анализ, чтобы его «вычислить». Так случалось довольно часто. Сведения агента подчас носили общий характер и либо только подтверждали то, что нам уже было известно, либо были стимулом для новых усилий по уже «положенному на полку» делу по поиску агентов противника. После установки Варенника он был арестован. Несколькими днями позже его жена и дети были отозваны в Москву по вымышленной причине, будто Варенник получил серьезную травму, поскользнувшись на льду, и попал в больницу.

Эймс помог нам также выйти на майора Сергея Воронцова, офицера контрразведки в Московском управлении КГБ. Это был «уличный» оперработник, не очень воспитанный и образованный. Он вышел на ЦРУ в феврале 1984 года, бросив письмо в окно автомашины посольства США. Проходящий в ЦРУ как «Cowl», он раскрыл американцам методы слежки московской контрразведки за сотрудниками и агентами ЦРУ, в частности с помощью специально разработанных в спецлабораториях КГБ химических веществ. В ЦРУ их называли «шпионским порошком».

В состав этого порошка входил нитрофенил пентадиеи (NPPD), который можно было использовать в небольших дозах. Контрразведчики обычно обрабатывали порошком места, которых будет касаться объект слежки. Потом следы этого вещества останутся на всех предметах, с которыми этот человек вступал в контакт. Например, если мы хотели получить подтверждение, встречался ли подозреваемый нами офицер КГБ с сотрудником ЦРУ, пассажирское сиденье в автомобиле офицера обрабатывалось этим порошком. Если позднее мы устанавливали наличие следов порошка в местах, посещаемых американцем, мы знали, что нашли нашего клиента. У ЦРУ долгое время были подозрения о таком методе слежки после обнаружения на одном из их сотрудников остатков этого вещества. Но Управление не имело убедительных доказательств, пока Воронцов не передал американцам его образец. В апреле 1985 года ЦРУ приняло решение информировать сотрудников американского посольства в Москве о новой уловке московских чекистов. В американской прессе поднялась большая волна протестов из-за опасений, что NPPD может оказаться канцерогенным веществом. Эти опасения были отчасти обоснованными.

Воронцов также рассказал американцам о Романе Потемкине — офицере КГБ, использующем прикрытие служащего Русской патриархии. Потемкин пытался установить доверительные отношения с американским журналистом Николасом Данилофф — московским корреспондентом журнала «U.S. News and World Report», утверждая, что он подвергается преследованиям властей за свои религиозные убеждения. Когда позже журналист показал сотрудникам ЦРУ письмо с вложенными техническими материалами, которое было послано ему и адресовано ЦРУ, Управление установило с Потемкиным контакт, полагая, что он является автором письма. На этом все и закончилось, но сам Данилофф позже оказался в центре международного скандала. Будучи скомпрометирован своим советским знакомым, передавшим ему снимки боевых действий советских войск в Афганистане, он был арестован и посажен в тюрьму. Это была ответная акция Москвы на задержание в Нью-Йорке агентами ФБР советского сотрудника ООН — физика по специальности — по подозрению в шпионской деятельности.

Госсекретарь США Джордж Шульц был вынужден встретиться с министром иностранных дел СССР Эдуардом Шеварднадзе, чтобы обсудить арест американского журналиста. В результате неформального зондирования со стороны ЦРУ эта тема была предметом беседы в Вене между начальником советского отдела ЦРУ Гербером и руководителем контрразведывательной службы ПГУ Анатолием Киреевым.

Воронцов через некоторое время был арестован. Затем его использовали, чтобы заманить в ловушку сотрудника ЦРУ, с кем он работал. В назначенное время тот позвонил ему на работу, чтобы договориться об очередной встрече. Воронцов был на рабочем месте. Когда американец появился на месте встречи с агентом, он был схвачен, а затем выдворен из страны.

К началу 1986 года Редмонд отражал мнение уже не только небольшой группы сотрудников ЦРУ, считавших, что в Управлении работает «крот» противника. В январе руководитель контрразведывательных операций отдела SE Гэс Хэтавей, бывший резидент ЦРУ в Москве, и начальник отдела Гербер решили привлечь опытного сотрудника отдела Сэнди Граймса разобраться в причинах провалов агентов ЦРУ за минувший год. Граймс в прошлом руководил операциями отдела в Африке, а также работал с одним из исчезнувших агентов — Леонидом Полищуком. Пытаясь оградить от всяких неприятностей имеющуюся в отделе агентуру, Гербер передал на связь Граймсу двух новых агентов, завербованных в Восточной Европе. В тот же месяц Хэтавей, Гербер, Бирден и Клэр Джордж, начальник отдела тайных операций ЦРУ, доложили Кейси об агентурных потерях отдела.

По их мнению, основной причиной исчезновения агентов являлось прослушивание русскими линий связи ЦРУ. Чтобы зафиксировать предполагаемую утечку информации, по резиденту-рам были разосланы шифротелеграммы о некоем, на самом деле вымышленном, агенте ЦРУ в Москве, а затем проконтролированы все линии связи Управления, чтобы установить, являются ли и где телеграммы источником утечки информации, получаемой советской разведкой. Затем из Лэнгли была послана серия шифротелеграмм в резидентуру в Москве, содержавших дезинформацию о том, что резидент КГБ в Лагосе (Нигерия), который в действительности не пользовался особым доверием Центра, замешан в какой-то странной сделке с американцами. В штаб-квартире ЦРУ затаились, ожидая, отзовут ли нигерийского резидента КГБ в Москву. Не отозвали.

Через некоторое время в Москву был откомандирован заместитель руководителя всей контрразведывательной службы ЦРУ для встречи с резидентом. Беседа состоялась в секторе безопасности на верхнем этаже американского посольства в специально оборудованном помещении. Прозванное местными остряками «желтой подводной лодкой» («Yellow submarine» — очевидно, в честь знаменитого хита «Битлз»), помещение представляло собой тесный контейнер, загерметизированный внутри металлического ящика и «плавающий» на воздушной подушке. Внутри было автономное электропитание. (В контейнер не разрешалось вносить каких-либо электронных устройств или механических пишущих машинок. Такой приказ был издан в 1984 году, когда оперативно-технические сотрудники ЦРУ случайно обнаружили, что КГБ сумел перехватить 13 электрических пишущих машинок, направляемых в посольство, и установить в них миниатюрные радиопередатчики. Находясь в секторе безопасности посольства, который, правда, не использовался сотрудниками резидентуры, пишущие машинки передавали каждое напечатанное на них слово на расположенный неподалеку пост контроля радиоэфира КГБ.) Проверяя возможность их прослушивания, два высокопоставленных сотрудника ЦРУ обсудили еще одну фиктивную операцию против КГБ. Результат опять был негативным.

В начале 1986 года Кейси приказал Джону Стейну, высокопоставленному сотруднику Управления, проанализировать оперативные дела отдела SE и выявить оперативные недоработки в ЦРУ. После завершения своей работы Стейн пришел к выводу, что — да, в Управлении имеет место утечка секретной информации, но, возможно, это не вызвано нахождением внутри ЦРУ внедренного советского агента. Тем временем Кейси продолжал игнорировать настоятельные советы Пола Редмонда и его коллег начать в ЦРУ настоящую охоту за «кротом».

Что касается Эймса, то в это время он проходил испытание на полиграфе перед своей командировкой в Рим. Оно было назначено на 2 мая — это была первая после 1976 года проверка, и агент очень ее опасался. Когда ему был задан вопрос, было ли ему сделано вербовочное предложение иностранной разведкой, в его негативном ответе полиграф зарегистрировал колебания. Оператор стал более настойчивым, пытаясь понять, почему ответы Эймса не кажутся искренними. Отвечая на его вопросы, агент объяснил, что характер его работы подразумевает, что он вовлечен в вербовочную работу с русскими. Он также заявил, что опасается вербовочных подходов к нему в Риме. После окончания теста оператор снова попросил Эймса объяснить его сомнительный негативный ответ. Эймс ответил, что от заданного вопроса он занервничал, поскольку понимает, что КГБ всегда стремится вербовать сотрудников ЦРУ. «Мы всегда знаем, что эти ребята где-то рядом, и это нас беспокоит», — сказал он.

На этом все закончилось. Оператор принял объяснение агента о причине его подозрительной реакции на заданный вопрос и поверил, что Эймс говорит правду. Тем не менее, согласно существующим правилам, он повторил проверку и снова задал вопросы о вербовочных подходах к агенту. На этот раз Эймс реагировал ровно и спокойно, и машина не зарегистрировала никаких признаков лжи. Путь в Рим был открыт, и Эймс был в состоянии эйфории от того, что смог обмануть полиграф и тем самым избежать неизбежного ареста.

Тем временем в ЦРУ были пересмотрены все инструкции и процедуры по вопросам безопасности, ужесточены правила пользования всеми видами электронной и проводной связи, значительно уменьшен объем передаваемой средствами связи информации, а также была сокращена номенклатура заводимых на новых агентов оперативных дел, к которым мог иметь доступ предполагаемый «крот». В мае 1986 года Хэтавей попросил Джину Вертефейл, резидента ЦРУ в Габоне, возглавить специальную рабочую группу по расследованию причин провалов американских агентов в период 1985–1986 годов. Но скандал, связанный с секретной операцией ЦРУ «Иран-контрас», не позволил руководству Управления осуществить эти планы. Сведения об операции появились в средствах массовой информации, когда никарагуанские вооруженные силы сбили военно-транспортный самолет США, доставлявший мятежникам оружие для свержения сандинистского правительства. В прессе подчеркивалось, что ЦРУ и, в частности, его директор Уильям Кейси нарушили принятый Конгрессом США закон, запрещающий оказание военной помощи США повстанцам.

В декабре 1986 года Кейси, будучи в своем кабинете, потерял сознание и был госпитализирован, последовавший диагноз — раковая опухоль мозга. Его преемник Роберт Гейтс позже скажет, что ему никогда не говорили об оперативной важности агентурных потерь ЦРУ в 1985 году. Управление не смогло собрать воедино все имеющиеся факты, связанные с арестом или исчезновением своих агентов, и должным образом их проанализировать. Такое положение дел существовало до момента разоблачения и ареста Эймса.

Из агентов и разведывательных операций ЦРУ, сведения о которых так или иначе связаны с Эймсом, я могу говорить лишь о той информации, которой я располагал в период моей работы в вашингтонской резидентуре. Как я уже говорил, Эймс часто давал сведения об американских агентах, носящие косвенный характер, без установочных данных на агентов, поскольку либо он их не знал, либо не был готов передавать нам подобную информацию. Он часто информировал нас также об агентах, которые уже были выданы другими. После моего отъезда из Вашингтона в 1986 году Эймс был на связи у других сотрудников резидентуры, и я не могу сказать, скольких американских агентов ему удалось разоблачить.

В начале октября 1985 года руководство ЦРУ освободило Эймса от работы с Юрченко, с тем чтобы он начал подготовку к долгосрочной командировке в 1986 году в Рим, где он планировался в качестве руководителя советского направления в резидентуре посольства США.

В конце 1985 года Центр планировал провести с агентом встречу за пределами Соединенных Штатов. Эймс предложил Боготу, где они с женой собирались провести Рождество. Прибыв туда, Эймс в советском посольстве встретился с сотрудником КГБ, назвавшим себя Владом. Агенту было сообщено, что у нас он проходит под оперативным псевдонимом «Lyudmila», и попросили впредь сбои донесения подписывать именем «Kolokol» — название либерального журнала, издававшегося за границей в XIX веке Александром Герценом.

В июле 1986 года после успешного теста на полиграфе Эймс прибыл в Рим и приступил к своим обязанностям в резидентуре. Теперь он и его жена Росарио могли начать свободно тратить полученные от КГБ деньги, хотя сейчас оба утверждают, что в то время она не знала об источнике их происхождения. Влад прилетел в Рим, чтобы познакомить агента с сотрудником римской резидентуры, у которого он будет на связи. Им оказался Алексей Хренков, работавший под прикрытием дипломата советского посольства. В этот период Эймс выдал нам двух американских агентов: Сергея Федоренко и советского ученого под псевдонимом «Byplay», который у него недолго находился на связи в США в 1978 году.

В конце 70-х годов Федоренко после окончания своей командировки в Нью-Йорк, где с ним работал Эймс, вернулся в Москву. Он прервал контакты с ЦРУ в 1977 году после ареста нами американского агента «Тригон», который также находился на связи у Эймса. Тем не менее, Федоренко не был арестован после его выдачи Эймсом. Контрразведчикам КГБ не удалось найти каких-либо доказательств его шпионажа в пользу американцев, несмотря на обыск его московской квартиры и плотную слежку за ним. В 1989 году Федоренко был опять командирован в Штаты после того, как он поработал в одной из правительственных комиссий, разрабатывавшей какие-то рекомендации для Михаила Горбачева. Эймс встретил его в Вашингтоне, о чем сообщил поддерживающему с ним связь сотруднику нашей резидентуры, но агент ЦРУ ушел к американцам быстрее, чем мы смогли предпринять против него какие-либо действия. Он начал читать лекции в Военно-морском колледже в Ньюарке, штат Род-Айленд, где ФБР купило его семье дом.

Что касается второго агента, то в декабре 1986 года сотрудники Второго главка КГБ арестовали еще одного сотрудника КГБ. Это был подполковник Борис Южин, по образованию ученый-ядерщик, посланный в 1975 году для научной стажировки в Калифорнийский университет (г. Беркли) в рамках программы научных обменов между двумя странами. Его оперативными задачами являлись вербовка агентуры в университетской среде США и сбор научно-технической информации, представляющей разведывательный интерес. Вместо этого он был завербован сам под псевдонимом ФБР «Twine». Южин сообщал Бюро сведения о методах вербовочной работы советской разведки, а также о том, какого рода информацией мы интересуемся на западном побережье США. В 1978 году, спустя три года после своей стажировки в университете, Южин был снова направлен в командировку в Калифорнию, на этот раз под прикрытием журналиста.

Однажды уборщица (советская гражданка) нашла на полу нашего консульства в Сан-Франциско зажигалку. При ее осмотре в ней была обнаружена миниатюрная фотокамера. Зажигалка принадлежала Южину, который ее случайно обронил. Естественно, предположив, что американцам удалось завербовать одного из сотрудников нашей сан-францисской резидентуры, разведка начала тщательное расследование происшествия. В круг подозреваемых попали Южин и другой наш оперработник, которые отдельно, в рамках выработанных легенд, в 1982 году были отправлены домой. Южин был откомандирован на работу в одно московское НИИ, но за ним не прекращалось наблюдение. И только после того, как факт его предательства был подтвержден Эймсом, Южин был арестован и предан суду, который приговорил его к 15 годам строгого тюремного заключения. Он не был расстрелян, поскольку сразу признался и в полную силу сотрудничал со следствием, а может быть, потому, что на этот раз Крючков был великодушен. В 1992 году Южин был амнистирован Б. Ельциным и уехал в США на постоянное местожительство.

Среди других американских агентов, в раскрытии которых, как считают, принимал участие Эймс в период, когда меня уже не было в Вашингтоне, был советский специалист в области радиолокационной техники под псевдонимом ЦРУ «Eastbound». Он пошел на сотрудничество с органами следствия КГБ за обещание амнистировать его и помог заманить в ловушку работающего с ним сотрудника ЦРУ Эрика Сайтса, которого арестовали в Москве в мае 1986 года. В 1989 году советской разведке по тем же каналам стало известно об агенте ЦРУ — гражданине Болгарии «Motorboat», которого Эймс завербовал, когда тот пришел к американцам в посольство США в Риме с предложением своих услуг.

В общей сложности действия Эймса «оцениваются» в двадцать пять агентов ЦРУ — цифра, которую невозможно подтвердить. Некоторые из этих агентов были агентами-двойниками — то есть сотрудниками КГБ, сумевшими внушить к себе доверие ЦРУ и ФБР. Наиболее выдающимся из них был Александр Жомов, сотрудник Второго главка, который сумел в конце 80-х годов реализовать изящную операцию по защите Эймса. В ЦРУ Жомов известен под псевдонимом «Prologue».

Для того чтобы продемонстрировать американской общественности, что ЦРУ решает свои задачи, а также в максимальной степени оправдать допущенные ошибки, Управление обвинило Эймса в выдаче агентов, о которых тот просто не знал. Другие агенты, ошибочно или намеренно связанные в прессе с именем Эймса, были просто придуманы ЦРУ и ФБР, с тем чтобы скрыть истинный размер своего агентурного аппарата и эффективнее контролировать публикуемую об агенте информацию.

Подобная тактика не уникальна. И ЦРУ, и Служба внешней разведки России (СВР) продолжают участвовать в сложной пропагандистской игре, пытаясь перекрыть или максимально затруднить доступ к информации о выданных Эймсом агентах — даже для людей, участвовавших в работе с ним. Тем не менее, на основе того, что мне известно, я, пожалуй, соглашусь с опубликованными в печати сведениями о том, что Эймс имел отношение к разоблачению одиннадцати американских агентов. Вот их имена: Леонид Полищук, Геннадий Сметанин, Геннадий Варенник, Сергей Воронцов, Валерий Мартынов, Сергей Моторин, Владимир Поташев, Борис Южин, Владимир Пигузов, Дмитрий Поляков и Владимир Васильев.

Как я упоминал раньше, некоторые из этих предателей были уже нам известны. Другие были установлены только после того, как Центру удалось их «выявить» на основе анализа косвенных данных, полученных от Эймса. Например, контрразведка КГБ уже подозревала Геннадия Варенника, когда агент передал нам дополнительную информацию, позволившую логично «привязать» ее к имеющимся на того данным. Иными словами, Эймс сообщал нам некоторые сведения на людей, которые уже были в поле нашего внимания. В частности, нам было уже известно, что Гордиевский является английским агентом, когда Эймс дал нам на него наводку (он это сделал, когда мы попросили его собрать дополнительную информацию по Гордиевскому, подозреваемому в сотрудничестве с английской СИС).

В последний раз я беседовал с Эймсом 13 июня и продолжал вести в резидентуре его оперативное дело, пока осенью 1986 года не вернулся домой. Во время встречи в Риме с «Владом» Эймс выразил свое беспокойство по поводу волны арестов в Москве, последовавшей после передачи мне в ресторане «Чадвикс» «знаменитого» списка американских агентов. Он был рассержен, справедливо опасаясь, что эти аресты представляют угрозу для его безопасности, но все же прекрасно понимал, что мы не могли допустить, чтобы в системе КГБ продолжали работать американские агенты.

Чтобы как-то его успокоить, Эймсу было сказано, что аресты были проведены по прямому указанию Политбюро ЦК КПСС, на которое не могло повлиять КГБ. Хотя с чисто технической точки зрения объяснение звучало вполне правдоподобным, я не видел какого-либо документа, подтверждающего это заявление. Я также сомневаюсь, что инициатива по этим делам исходила из Политбюро. Если бы Крючков рапортовал своим партийным боссам, что в действительности имело место, а именно: агент советской разведки в Вашингтоне выдал нам одиннадцать американских шпионов, передававших в ЦРУ большой объем различной разведывательной информации о Советском Союзе, все руководство ПГУ, вероятно, сразу же было бы уволено, да еще без права на генеральскую пенсию.

Однако, не говоря о том, что они остались при своих должностях, руководители разведки были еще и награждены. Это разительно отличалось от перетряски, которой подверглось ЦРУ после разоблачения Эймса в 1994 году. В ПГУ же никто не был наказан, поскольку, как уже было сказано, Крючков не доложил Политбюро, что все эти победы были одержаны благодаря одному нашему агенту. Вместо этого он доложил, что благодаря эффективной работе советской разведки в системе органов государственной безопасности были разоблачены и арестованы агенты ЦРУ и ФБР США, что, естественно, произвело более благоприятное впечатление на высокое начальство. Вообще-то, следуя нормальной логике, гордиться тут нечем, ибо ПГУ был буквально «напичкан» агентами противника, хотя по крайней мере офицеры-контрразведчики пытались этому противодействовать. Крючкову, озабоченному многими неприятностями, удалось невозможное — превратить неудачи и ошибки в победы. Информация Эймса могла разрушить карьеру начальника ПГУ, но благодаря своим манипуляциям Крючков ее спас. Естественно, дезинформированное Политбюро одобрило предложение об аресте агентов-предателей.

Следует, однако, признать, что, несмотря на личную заинтересованность Крючкова подать описанные события в более выгодном для себя свете, проведение арестов в ПГУ и других подразделениях КГБ было все же оправданным. Начальник разведки должен был как-то отреагировать на полученную от Эймса информацию — он не мог позволить, чтобы они оставались на свободе и продолжали снабжать важными сведениями своих хозяев в Вашингтоне. Само собой разумеется, что арест их агентов заставил американцев напрячься. В ЦРУ и ФБР были созданы специальные комиссии, чтобы разобраться в причине массовых провалов агентуры, и это не могло нас не беспокоить. И тем не менее, если бы мы не тронули американских агентов и они продолжали делать свое черное дело, какой был бы смысл всей нашей контрразведывательной работы?

Некоторые аресты удалось «прикрыть» соответствующим легендированием. О ряде других мы не сообщали, пока не предприняли некоторые шаги по усилению безопасности Эймса. В итоге принятые меры были оправданными и оказались успешными. После проведенного расследования руководство в Лэнгли сделало вывод, что в ЦРУ нет внедренного агента противника, несмотря на факты, доказывающие прямо противоположное. Учитывая все же определенные недоработки и ошибки, допущенные нами в работе с нашими агентами, ни Эймс, ни в дальнейшем Хансен не были разоблачены в результате проведенных в ЦРУ и ФБР расследований и продолжали сотрудничать с нами, пока не были выданы агентами ЦРУ в СВР.

Если бы Политбюро отреагировало по-другому, то есть поинтересовалось, почему в 1985 году в ПГУ было так много американских агентов, оно бы пришло к правильному заключению, что в советской разведке накопилось много серьезных проблем, и в первую очередь — в сфере работы с кадрами. Общеизвестно, что в любой организации, включая разведывательную, существуют элементы патронажа. Но в КГБ в целом и в ПГУ в частности именно из-за специфики их работы эта проблема принимала критический характер. В разведке работало много порядочных и честных офицеров, но созданная в ПГУ система прикрывала сотрудников, имеющих особые отношения с начальством, и позволяла им избегать заслуженных наказаний и неприятностей. Почему не были приняты меры по прекращению рискованных операций, которые в итоге подвергли опасности не только одного агента, но и всю разведку?

Об аресте многих агентов, выданных Эймсом, я узнал в 1986 году, когда я еще находился в Вашингтоне. Меня не могло это не встревожить, поскольку ликвидация почти всей московской агентурной сети ЦРУ могла легко привести американскую контрразведку к Эймсу. Я не полностью одобрял и не полностью одобряю сейчас способы, использованные при аресте этих агентов. Этот вид деятельности разведки не входил в круг моих служебных обязанностей или компетенции, аресты были произведены другим подразделением КГБ, специализирующимся на операциях подобного рода. В разведке, как и в других сферах профессиональной деятельности, существуют свои правила. Только Центр решал, как поступить с информацией, которую передавали нам агенты разведки. Меня никогда не спрашивали об этом, а я никогда добровольно не пытался давать какие-либо советы. Критикой я стал заниматься гораздо позднее.

И чтобы закончить эту тему: хотя было бы глупо позволить агентам ЦРУ продолжать функционировать в штаб-квартире советской разведки, не всех их следовало арестовывать. Некоторых из них можно было бы перевербовать с целью проведения дезинформационных операций. Других надо было бы просто уволить либо понизить в должности или звании и перевести на работу, не связанную с доступом к секретной информации. Конечно, еще одна перевербовка и превращение агентов-двойников в «тройников» требовали чрезвычайно больших усилий и могли быть осуществлены только в нескольких конкретных случаях. Так что, несмотря на личную заинтересованность Крючкова, с оперативной точки зрения он не сделал серьезной ошибки, санкционировав аресты.

Другой вопрос — что с ними должно было случиться после ареста? Возможно, следует еще раз повторить мое мнение, что вынесение в отношении этих агентов судебного решения о смертном приговоре и приведение его в исполнение не диктовалось необходимостью и было неправильным. Мартынов, к примеру, причинил разведке большой ущерб, выдав американцам Уокера. Ну а что серьезного сделали другие, например его коллега по вашингтонской резидентуре Моторин, который также был. расстрелян? Он не мог сообщить ФБР ничего существенного, поскольку практически ничего не знал. Да, он мог рассказать американцам, что я являюсь офицером внешней контрразведки, а Станислав Андросов — резидентом вашингтонской «точки», но ЦРУ и ФБР это было хорошо известно. Я глубоко убежден, что некоторых раскрытых Эймсом американских шпионов следовало бы просто уволить, лишив их воинских пенсий.

А тем временем командировка Эймса в Рим закончилась, и в 1989 году он вернулся в Вашингтон, где был назначен руководителем западного направления в отделе СССР и стран Восточной Европы (SE) ЦРУ. В октябре 1990 года он стал аналитиком Центра контрразведки (CIC) ЦРУ. После развала в 1991 году Советского Союза он продолжал сотрудничать со Службой внешней разведки России, пока 21 февраля 1994 года не был арестован.