В поисках агента. Записки офицера КГБ

Глава IV Измена

После моего возвращения в 1970 году домой я был повышен в должности — результат положительной оценки моей работы в Бейруте. В мои служебные обязанности как начальника направления в управлении «К» входило руководство контрразведывательной работой резидентур на Ближнем Востоке. Регион становился одной из горячих точек мира. Особую озабоченность вызывали ухудшение политической обстановки в Ливане и противостояние враждующих сил на границах Израиля, Иордании, Сирии и Египта. Все это требовало тщательного отслеживания ситуации и постоянных командировок в эти страны.

Новая должность также означала, что я и моя семья можем позволить себе такую для Москвы роскошь, как улучшение жилищных условий, переехать из нашей небольшой двухкомнатной квартиры в печально знаменитой хрущевской пятиэтажке, в которой мы вместе с тещей жили в течение десяти лет между моими зарубежными командировками. Через год после возвращения из Бейрута начальник управления «К» Григорий Григоренко опять направил меня за рубеж. На этот раз я выезжал в Индию в качестве руководителя линии «КР».

В местной советской школе дети обучались только шесть лет. Мой сын Алеша, который как раз перешел в седьмой класс, должен был остаться в Москве. Мои семейные проблемы не изменили решение Григоренко. Такую же позицию занял и Яков Медяник, наш резидент в Индии, попросивший Григоренко направить меня в резидентуру в Нью-Дели. Как я ни возражал и ни противился тому, чтобы оставлять сына в Москве, я вынужден был подавить мои эмоции и подчиниться приказу. Для Елены это был удар, и она целыми днями плакала.

Индия нас одновременно поразила и удивила. Столица страны Дели, с ее скопищем машин и велосипедов, проталкивающихся сквозь толпы пешеходов, идущих во всех направлениях, напоминала колонию муравьев. Собаки и коровы бродили по всему городу. Я был поражен особой энергией этого города и древней культурой страны. Нельзя было не восхищаться красотами висячих садов Агры, великолепием Тадж-Махала, этого памятника неувядающей любви, или молчаливым величием заброшенного города Фатехпур Сикри, построенного императором Акбаром из песчаника.

Хотя советская разведка располагала в Индии сетью своих контактов и связей, дружественные отношения и экономические связи между Москвой и Дели не позволяли нам агрессивно вести в стране вербовочную работу. Акцентируя недавно приобретенный статус независимого государства, индийцы частенько выдворяли из страны как советских дипломатов, так и сотрудников разведки. Когда автомашина одного работника линии «КР» рези-дентуры в движении случайно задела припаркованный лимузин премьер-министра Индии Индиры Ганди, его немедленно отправили домой. Тем не менее, хотя индийские власти время от времени делали публичные заявления о шпионаже русских, периодические высылки из страны не приводили к серьезным осложнениям отношений между странами.

Комплекс зданий советского посольства расположен на одной из основных магистралей города, частично заслоняя собой море убогих хибарок местного населения. Наш резидент «трудоголик» Яков Медяник был до этого одним из заместителей начальника ПГУ, а после возвращения из Индии стал советником Крючкова. Как когда-то Рем Красильников, требовательный, но справедливый, Медяник оказался отличным наставником.

Заместителем резидента, курирующим политическую разведку (линия «ПР»), был Леонид Шебаршин. Я не сразу нашел общий язык с несколько сдержанным и суховатым Шебаршиным, у которого были хорошие отношения с Медяником. До того как прийти в разведку, он после окончания МГИМО некоторое время работал в МИД. Немногословный и собранный, он производил впечатление человека, знающего, чего он хочет. Позже, когда я узнал его ближе, я понял, что в действительности это поведение четкого и целеустремленного человека, не склонного тратить время на пустые любезности. Часто казалось, что он не мог или не хотел позволить себе отвлечься и отдохнуть. Шебаршин вскоре стал моим близким другом. Через некоторое время он заменил Медя-ника в качестве резидента, а потом продолжал успешно продвигаться по службе, в итоге став начальником Первого главного управления КГБ. Гораздо позднее его трезвый и здравый ум позволил сохранить разведку в тревожные дни августа 1991 года — заговора ГКЧП против Михаила Горбачева.

К 1972 году Брежнев и президент США Ричард Никсон в определенной степени «созрели» для разрядки напряженности между двумя странами. Не желая каким-то образом нарушить атмосферу намечающегося улучшения международных отношений и будучи заинтересованным в расширении торгово-экономических и политических связей с Дели, ЦК КПСС приказал Центру снизить активность разведывательных операций в Индии. Как заместитель резидента по контрразведке я отвечал за безопасность в советской колонии. В дополнение к моим основным обязанностям — проведение контрразведывательной работы против ЦРУ — я должен был контролировать ситуацию вокруг дипломатического персонала посольства, обращая особое внимание на выявление изменнических настроений или попыток вербовок советских дипломатов со стороны их иностранных контактов. Я также не должен был оставлять без внимания колонию из более чем 4500 советских специалистов и членов их семей, работающих в стране в рамках программ советско-индийского экономического сотрудничества.

Честно говоря, я не испытывал необходимости совать свой нос в личные дела моих соотечественников и рапортовать Центру об имевших место случаях пьянства или разврата. Это я перекладывал на своих подчиненных, предпочитая концентрировать свои усилия на работе против ЦРУ. А она оставляла желать много лучшего. У находящихся в разных частях страны сотрудников линии «КР» на связи и в разработке находилось множество различных агентов и источников информации. Прежде всего, с одобрения Медяника и Шебаршина нужно было их всех «прошерстить» и сократить хотя бы наполовину.

Незадолго до моего прибытия в Индию резидентура предприняла попытку завербовать молодого и очень амбициозного сотрудника ЦРУ, который пытался установить контакты с рядом местных граждан. Некоторые из них были политическими деятелями или военнослужащими, от которых американец хотел получать информацию разведывательного характера. Олег Калугин, возглавлявший в то время управление «К» ПГУ, прилетел в Дели, чтобы на месте руководить намеченной операцией, интрига которой заключалась в угрозе информировать правительство Индии о незаконной деятельности американца, если он не примет наше предложение. Тот, к сожалению, не пошел на вербовку, сообщив о попытке его вербовки американскому послу Кеннету Китингу, который заявил протест МИД Индии по поводу провокационной деятельности КГБ.

Не надо доказывать, что протест Китинга относился к разряду «на воре шапка горит». В обоюдной игре, которую мы вели, американцы проявляли не меньше активности по вербовке советских граждан. Так, однажды в посольство приехал один наш инженер, работавший на сооружаемом СССР для Индии сталелитейном заводе в городе Бокаро, на севере страны. Он написал заявление о попытке его вербовки ЦРУ. В ходе беседы со мной Сергей (так звали инженера) рассказал, что с ним произошло. В его служебные обязанности входили обучение и контроль за работающими на стройке индийскими рабочими и техническими специалистами. Помощь в этом ему оказывал индиец-переводчик по имени Радж. Со временем они подружились и вечера после работы иногда проводили вместе.

Сергей не скрывал от своего знакомого, что приехал в Индию, чтобы заработать немного денег. Не было секретом, что многие советские граждане стремились выехать в подобные зарубежные командировки, дающие им, помимо других благ, возможность купить дефицитные (как в то время говорили) товары, которые они потом в СССР выгодно перепродавали. Мечта Сергея скопить денег и купить дома автомашину не ускользнула от внимания Раджа. Он предложил Сергею подрабатывать по вечерам после работы у его знакомого американца, занимающегося в Дели торговым бизнесом.

Сергею все это показалось подозрительным, мне тоже. Хотя, как правило, индийцы редко помогали вербовкам американцами советских граждан, у меня были сведения о том, что на заводе в Бокаро у них есть своя агентура из числа местных жителей. Сергей мог бы быть нам полезен. Он производил впечатление честного человека и, не имея доступа к какой-либо секретной информации, не представлял угрозы для нашей безопасности. Он, таким образом, был идеальным кандидатом на роль агента-двойника. «Почему бы, — подумал я, — не использовать его для разоблачения планов ЦРУ по его вербовке, если таковые имеются?»

Подготовка агентов-двойников обычно требует значительных и длительных усилий. В ряде исключительных случаев, как с Сергеем, все решает возникшая ситуация. Обычная же практика заключается в разработке тщательного плана мероприятий, который включает создание «железного» прикрытия для кандидата, а главное — подготовку для передачи противнику абсолютно правдоподобной (на случай, если она будет проверяться) информации, которая в то же время не должна наносить ущерба безопасности СССР. Чтобы сделать «двойников» более привлекательными, мы часто корректировали их послужной список, усиливали (или ослабляли — в зависимости от конкретного случая) некоторые особенности их характера, а также регулировали степень доступа к информации, которую они собирались передавать. То есть весь процесс был и дорогостоящим, и требовал долгого времени.

В этой игре есть одно важное правило: чем меньше фальсификации при подготовке — тем лучше результат. Я проинструктировал Сергея быть как можно более правдивым и искренним с американцами, которые будут с ним работать. «Вы не должны что-нибудь скрывать относительно вашей работы — там нет никаких секретов. Ведите себя естественно. Отвечайте на все задаваемые вопросы и передавайте любую информацию, к которой Вы имеете доступ в рамках своих служебных обязанностей».

Я порекомендовал Сергею несколько усилить для окружения его желание заработать лишние деньги и, уж если дело дойдет до этого, нещадно торговаться по суммам, которые ему будут предлагать. Сообразительный инженер заставил меня еще раз повторить эту часть моих инструкций.

— Я хочу быть абсолютно уверен, что я Вас правильно понял, — недоверчиво сказал он. — Вы хотите, чтобы я установил контакт с ЦРУ? Вы хотите, чтобы я стал их агентом, так?

— Этим Вы очень поможете Советскому Союзу, — ответил я. — Мы будем Вам за это очень признательны.

— Хорошо, я согласен.

Спустя два месяца Сергей вернулся в Дели, чтобы встретиться с человеком, которого ему рекомендовал его индийский приятель-переводчик.

После нескольких проведенных с Сергеем встреч американец признался ему, что является сотрудником ЦРУ, и хотел бы, чтобы Сергей работал на Соединенные Штаты и после своего возвращения в СССР. Сергей дал свое согласие и вскоре стал работать как агент-двойник. Через него мы передавали американцам внешне правдоподобную, но ложную информацию, надеясь, что в конечном итоге они без какой-либо пользы для себя потратят много времени на ее перепроверку. В этом была суть данной операции.

Использование агентов-двойников часто предоставляет исключительную возможность заглянуть «на кухню» противника, чтобы узнать рецепты его методов по сбору разведывательной информации и механизм принятия решений. Я тщательно анализировал получаемые от Сергея отчеты, чтобы понять, как с ним работают американцы. Так я смог собрать установочные данные на сотрудника ЦРУ, который с ним работал, а также получил представление о характере сведений, которые интересовали Управление.

Советская разведка достаточно широко использовала в своей работе агентов-двойников, то же самое делали и американцы.

Вообще-то такая практика нередко приводила ко всякого рода осложнениям, поскольку в результате «чистая» структура разведорганов «засорялась» агентами-двойниками и даже тройниками. Но это было в определенном смысле неизбежно, ибо вербовка и работа с агентурой является сутью и основной целью разведчика-профессионала. Заставить противника верить, что агент, с которым он работает, — «bona fide» (настоящий), а дезинформация, которую он от этого агента получает, соответствует действительности, приносит настоящее удовлетворение. Тем не менее, «двойники» — это, как говорится, «палка о двух концах», и понимание этого всегда довлеет при принятии решения о вербовке агента, который считается настоящим.

Необходимость получения разведывательной информации заставляла идти на риск, и, когда годами позже Эймс и Хансен вышли в Вашингтоне с предложением о сотрудничестве, вначале мы их подозревали как агентов-двойников, а в итоге они оказались самыми ценными источниками информации советской разведки. Боязнь «двойников» заставляла как КГБ, так и ЦРУ отказываться от предложений «инициативщиков» и «добровольцев». Адольф Толкачев, бывший крупный советский ученый, который в 80-х годах был одним из самых ценных агентов США, предпринял более шести неудачных попыток подхода к американцам в Москве, прежде чем они пошли на контакт с ним. Даже после того, как противник завербовал нашего агента-двойника, всегда остается вероятность, что он раскроет ведущуюся с ним оперативную игру и его снова перевербуют, используя уже против нас в качестве агента-«тройника».

Царившая в ЦРУ паранойя относительно агентов-двойников достигла своего апогея в 50-60-е годы в бытность Дж. Энглтона, шефа контрразведки Управления, который был убежден, что ЦРУ просто напичкано советскими шпионами. Запустив в Управлении операцию под кодовым названием «Honetal» по поиску внедренных «кротов», он свел почти на нет усилия ЦРУ по вербовке и работе с агентами. Его природная подозрительность переросла в маниакальную, когда изменник, бывший сотрудник КГБ Анатолий Голицин, в 1961 году рассказал Эиглтону, что все перебежчики, которые последуют за ним, на самом деле будут подставами КГБ. Это утверждение предатель сделал для придания своей персоне большей значимости, поскольку он рассказал американцам все, что знал, и понимал, что он после этого им не нужен. Тем не менее, Энглтон проглотил и это.

Когда три года спустя сбежал Юрий Носенко (что было причиной моего отзыва из Австралии), Энглтон уже не сомневался, что тот является агентом-двойником. Ирония судьбы заключалась в том, что Носенко был настоящим, а не фальшивым изменником Родины, который уже успел рассказать ЦРУ, что Советский Союз не имел никакого отношения ни к убийству президента Дж. Кеннеди, ни к его предполагаемому убийце Ли Освальду. И тем не менее, по настоянию Энглтона Носенко без предъявления ему каких-либо обвинений около трех лет содержался в строгих тюремных условиях, где его кормили разбавленным водой супом, кашей и теплой жидкостью, похожей на чай. Затем он был переведен в крошечную камеру на «Ферме» — учебном центре ЦРУ около Вильямсбурга, в штате Вирджиния. Носенко сидел в полной изоляции, лишенный каких-либо новостей из внешнего мира. В камере все время горел свет, не позволявший ему ориентироваться во времени суток. Помимо этого, его накачивали психотропными препаратами. Носенко периодически подвергался жестким допросам с использованием «детектора лжи»; однажды он просидел привязанный к креслу в течение семи часов при включенной технике.

Деятельность Энглтона разрушила в Управлении многие карьеры и почти полностью парализовала вербовочную работу ЦРУ, поскольку его параноидный страх «двойников» делал вербовочные операции — которые и в обычных условиях были рискованным занятием — практически невозможными. Фактически ЦРУ прекратило охоту за потенциальными советскими агентами и отказывалось от услуг многих добровольцев даже тогда, когда у американцев почти не было сомнений в их искренности, в частности и потому, что советская разведка в эти годы весьма неохотно шла на использование своих сотрудников в качестве агентов-двойников. (В 80-х годах Второй главк все же успешно воспользовался этой тенденцией нашего противника для защиты Эймса, подставив американцам в качестве «двойника» своего сотрудника, и они долгое время не знали, что же делать с получаемыми от него сведениями.) Предпринимавшиеся в Управлении попытки противодействия Энглтону жестко подавлялись.

ЦРУ совершало множество ошибок. Когда бывший сотрудник американского отдела ВГУ передал в 1963 году в посольство США в Москве пачку секретных документов, там сделали с них копии, а оригиналы вернули в наш МИД. Американцы подозревали, что Александр Черепанов, добровольный кандидат в шпионы, был агентом-двойником, пытавшимся «всучить им дезу». Это было не так: Черепанов был арестован, а затем казнен.

Подозрительность в отношении агентов-двойников приводила ко многим ошибкам также и в КГБ. В 1976 году Эдвин Мур, бывший сотрудник ЦРУ, несколько раз передавал записки, адресованные вашингтонскому резиденту Дмитрию Якушкину, которые были проигнорированы. После этого американец перебросил пакет с секретными документами через изгородь жилого комплекса советского посольства. Подозревая, что готовится провокация, офицер безопасности посольства Виталий Юрченко после консультаций с Якушкиным передал подозрительный пакет полиции, предполагая, что в нем может находиться взрывное устройство. Мур был арестован и приговорен к 15 годам тюрьмы. В Центре этот случай квалифицировали как вопиющий пример непрофессионализма и ухода от ответственности. Как Юрченко, так и Якушкин совершили серьезную ошибку, не информировав Центр об имевшем место событии и не получив из Москвы соответствующих указаний. (Через девять лет Юрченко опять будет в центре внимания ЦРУ, когда останется в США, а потом опять сменит место жительства и снова вернется в Москву.)

Нужно признать, что даже наиболее ценные агенты-двойники часто не оправдывают интенсивных усилий, необходимых для подготовки и работы с ними. Налогоплательщики по обеим сторонам Тихого океана за большие расходы получают немного. Очень часто «двойники» являются не более чем пешками или подсобным материалом в играх разведывательных служб. Наиболее известные разведывательные операции времен холодной войны были по сути играми «шпион против шпиона» и не имели прямого отношения к вопросам национальной безопасности государств. Арест Олдрича Эймса вызвал большой резонанс в США в значительной степени потому, что передаваемая им информация повлекла за собой смерть десяти агентов американской разведки. Однако, за несколькими исключениями, большинство из казненных являлись разведчиками-профессионалами, которые работали над узким кругом не очень серьезных задач, не имея доступа к важной информации в рамках КГБ, не говоря уже в масштабах страны. По сути, основная масса передаваемых Эймсом сведений касалась секретных операций ЦРУ против КГБ. Эта тема относится к случаю «вор украл у вора», что опять заставляет думать и сомневаться, а стоит ли все это десятилетий сложной и часто опасной работы и потраченных сотен миллионов долларов. Любая операция, как бы хорошо она ни была спланирована и защищена, в один момент может рухнуть, когда один человек — будь то Хансен или Пеньковский — примет решение подойти к представителю другой стороны.

«Как КГБ, так и ЦРУ использовали практически те же самые методы, играли на тех же самых человеческих слабостях и стремились достичь тех же самых целей. Конечно, сотрудники разведок обеих сторон воспитывались в разных системах. Средний американец и средний русский в тех же условиях ведут себя по-разному — это тем более характерно для разведчиков-профессионалов. Американцы имеют привычку широко улыбаться. Они очень громко смеются, часто неестественно. Мы не называем людей, которых только что узнали, “Майком” или “Биллом”. Мы обращаемся к человеку по имени и отчеству».

Леонид Шебаршин, бывший начальник ПГУ КГБ, работал в Индии и Пакистане в 1964–1977 гг.

«Позиция и роль ЦРУ и всего разведывательного сообщества США принципиально отличаются от “щита и меча” партии, которая управляет страной».

Джек Платт, бывший сотрудник ЦРУ

Уже много писалось об антагонизме и нелюбви друг к другу КГБ и ГРУ. Сам я не видел между ними большого соперничества. Относительно редкие интриги между двумя службами в период 50-60-х годов обычно ограничивались Москвой. На «театре оперативных действий» каждая из них занималась своим делом и обычно не мешала другой. КГБ просто не занимался военной разведкой. Поскольку их обособленность друг от друга иногда приводила к конфликтам при проведении операций и как итог — к противоречивой информации, сообщаемой в Москву, обе организации поощрялись к обмену оперативными сведениями.

В Индии ГРУ играло большую и важную роль. Советский Союз продавал стране много военной техники, и у Москвы были хорошо налаженные контакты с министерством обороны страны. Высшие офицеры аппарата военного атташе считались высокопоставленными сотрудниками советского посольства. Хотя резидентура КГБ обычно не знала, чем именно занимаются сотрудники ГРУ и с кем они встречаются, по ряду общих вопросов мы регулярно обменивались с нашими военными «соседями» информацией. Офицеры обеих резидентур с семьями часто встречались на общих мероприятиях посольства или бывали в гостях друг у друга, вместе участвовали в спортивных встречах.

Резидентом ГРУ в Индии был полковник (вскоре ставший генералом) Дмитрий Поляков, который на фоне остальных выделялся, а если точнее — сторонился контактов с сотрудниками КГБ, да и с другим персоналом, хотя жил в посольском комплексе. Всегда сосредоточенный, Поляков был обычно молчалив и спокоен. Только однажды мне удалось его увидеть возбужденным, громко ругавшим своего подчиненного.

Поляков подозревал своего заместителя в дружбе с Медяником и Шебаршиным и предупреждал его не быть с ними излишне откровенным. Я считал такое поведение резидента ГРУ одной из особенностей его характера. Если бы я знал в то время, что у него были веские причины быть осторожным. Когда я впервые увидел Полякова в 1972 году, он уже более десяти лет был агентом ЦРУ с оперативным псевдонимом «Bourbon», а также агентом ФБР («Tophat»).

Полякова завербовали в 1961 году во время его командировки в Нью-Йорке. Он имел доступ к совершенно секретным сведениям, включая проводимые ГРУ операции на территории США. Американцам Поляков передавал информацию по вопросам военного планирования, ядерной стратегии СССР, НИОКР в области создания химического и бактериологического оружия. Он также снабжал противника документами по вооружению Советской армии, в частности по противотанковым ракетным комплексам, информировал о военном положении вьетнамской Народно-освободительной армии в период вьетнамской войны, передал американцам более 100 копий секретных выпусков журнала Советской армии «Военная мысль», который публиковался для советского руководства и где обсуждались состояние, планы и стратегия Вооруженных сил СССР.

Информация Полякова о серьезных проблемах в отношениях между СССР и Китаем помогла Никсону в 1972 году совершить свой знаменитый визит в Пекин, что явилось крупной победой американской дипломатии и привело к серьезным изменениям на международной арене. Поляков также выдал противнику много наших агентов.

Переданная им информация привела к аресту шести американских и одного английского офицеров, являвшихся нашими агентами. Он выдал англичанина, сумев сфотографировать сделанные агентом снимки американских документов по управляемым ракетам. Используя полученные от Полякова фотографии, ЦРУ сумело отследить английского офицера, работающего в Министерстве авиации Великобритании. Мне не известно, пыталось ли ГРУ провести расследование причин провала столь большого числа своих агентов. Ясно одно — в ГРУ так и не смогли установить источник утечки разведывательной информации.

Сын бухгалтера, Поляков родился на Украине в 1921 году и, подобно Пеньковскому, отмечен боевыми наградами за участие в Великой Отечественной войне, сражаясь в артиллерийских частях. В 50-х годах работал в Генштабе Советской армии, после чего был отправлен в командировку в Нью-Йорк под прикрытием сотрудника ООН. Его командировка была оценена как успешная, и в конце 50-х годов он вернулся в США, на этот раз в качестве заместителя резидента ГРУ. После того как он начал работать на американцев, он побывал в Бирме, затем в Индии, в 1974 году ему присвоили звание генерала.

Поляков работал на американцев в течение 18 лет, пока в 1978 году он не попал под подозрение. В тот год сведения о его шпионской деятельности, а также о другом американском агенте под оперативным псевдонимом «Федора», были умышленно «слиты» в средства массовой информации США Энглтоном, который считал, что эти два агента были подставами советской разведки. Вскоре после этого случая американский журналист Эдвард Эпштейн опубликовал книгу о Ли Освальде. В ней подтверждалась информация Энглтона, полученная журналистом от его источников в ЦРУ и ФБР. Скрывавшийся под псевдонимом «Федора» советский разведчик Алексей Кулак к тому времени уже умер, но книга Эпштейна помогла его разоблачить. (Известный по документам ЦРУ как «Scotch», Кулак был офицером советской научно-технической разведки (НТР), которому за доблестные операции в Великой Отечественной войне было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.)

Подозрения относительно Полякова нашли подтверждение в 1979 году, когда сотрудник нью-йоркского отделения ФБР передал через Амторг (советская торговая организация, должности в которой активно использовались в качестве прикрытий как КГБ, так и ГРУ) секретный список советских дипломатов, которых американцы подозревали в шпионской деятельности против США. Американец также передал информацию, согласно которой агентом ФБР под псевдонимом «Tophat» был Поляков. Этим американцем был молодой сотрудник ФБР по имени Роберт Хансен.

Было невозможно проигнорировать сведения, полученные от Хансена. В 1980 году ГРУ отозвало генерала из затянувшейся командировки в Дели и перевело на работу в своей штаб-квартире на Хорошевском шоссе. Он не был арестован. Хотя к этому времени различные источники указывали, что Поляков является американским агентом, руководство ГРУ отказывалось верить, что один из самых заслуженных генералов военной разведки — предатель. Хотя ГРУ положительно оценивало полученные от Хансена сведения, оно подозревало, что Хансен являлся агентом-двойником американских спецслужб. Сведения на Полякова носили косвенный характер, и у части руководства ГРУ, выступавшего за проведение в отношении генерала тщательного расследования, не было конкретных доказательств его преступления, чтобы убедить сомневающихся. Защитники генерала утверждали, что налицо попытка американцев бросить тень на ГРУ и дискредитировать его сотрудников. Более правдоподобной причиной было нежелание руководства ГРУ выносить сор из избы, если признать факт измены Полякова. По этой же причине ни о чем не было проинформировано и КГБ.

Поляков через свои контакты и связи в ГРУ узнал, что он находится под подозрением. Опасаясь, что ведущееся расследование может закончиться его арестом, он после возвращения в Москву из командировки вышел в отставку, а вскоре ГРУ закрыло его дело. План сработал: ГРУ его больше не беспокоило, а генерал-пенсионер спокойно жил на даче в Подмосковье. Так он прожил до новой волны разоблачений в 1986 году, когда на сцене появился Олдрич Эймс.

4 июля того года Поляков находился на даче, когда получил из ГРУ приглашение на следующий день присутствовать на торжественном собрании в честь выходящих в отставку офицеров — сотрудников Управления. У него были определенные основания ожидать своего ареста — поблизости от его дома были запаркованы две машины «скорой помощи» — явный признак, что генерал находится под наблюдением. Утром в понедельник он появился у штаб-квартиры ГРУ в полной парадной форме со всеми своими наградами на груди. Перед входом в здание он был схвачен, обыскан, с него были сняты все награды, а сам он был привезен в лефортовскую тюрьму КГБ, где обычно сидели подозреваемые в шпионаже. Генерал вскоре был расстрелян. Один из его сыновей, также являвшийся офицером ГРУ, позже кончил жизнь самоубийством.

Поляков был одним из многих американских агентов, которые были раскрыты и осуждены после вербовки нами Эймса и Хансена в «год шпиона» — в 1985 году. Однако его место особое в этом трагическом и страшном списке, поскольку никто другой из остальных не занимал столь высокого положения в иерархии советского разведывательного сообщества и никому так долго и так эффективно не удавалось шпионить в пользу нашего противника.

Случай с Поляковым был уникален, поскольку ему удалось, сотрудничая с ФБР, избежать ареста в течение долгих двадцати пяти лет. Это к вопросу о профессионализме работавших с ним сотрудников спецслужб США и неэффективности советских органов безопасности.

Подобно Пеньковскому, Поляков на Западе подается как «настоящий патриот» России, который считал, что власть в стране узурпировала Коммунистическая партия. Как и Пеньковский, он якобы пересмотрел свои идеологические позиции, когда работа в ГРУ и за рубежом открыла ему глаза на истинную сущность системы, которую он защищал во время войны. Такой точки зрения он придерживался, сотрудничая с ЦРУ и ФБР, и принципиально отказывался от предлагаемых ему денег, только иногда принимая подарки в виде охотничьего или рыболовного снаряжения.

Есть и другая схожесть в делах Полякова и Пеньковского. Мотивы их предательства сознательно упрощались в политических целях. В документах следствия по делу Полякова замалчивался один важный факт — судьба его сына. Поляков потерял веру в ГРУ и Советский Союз во время его второй командировки в США. Тогда младший из трех его сыновей тяжело заболел. Поляков попросил разрешения у резидента положить сына в одну из нью-йоркских больниц на операцию. Ему было в этом отказано. Поляков был в отчаянии, но ничего не смог больше сделать. Его сын умер. Вскоре после этого Поляков подошел с предложением о сотрудничестве к одному из своих официальных знакомых — высокопоставленному офицеру американской армии, а тот помог ему установить в контакт с ФБР.

Брент Скоукрофт, бывший советник по вопросам национальной безопасности при президенте Дж. Буше-старшем, во время конференции в 1997 году в США, в которой я принимал участие, спросил меня, почему, по моему мнению, Эймс предал свою страну и можно ли вообще предотвращать подобные случаи. Я ответил, что единственный абсолютно надежный способ добиться такого положения — это убрать из разведки всех разведчиков. Для полной гарантии безопасности разведывательной работы в этой системе необходимо исключить человеческий фактор, передав функции сбора разведывательной информации техническим средствам — спутникам, компьютерам и т. п. Однако это невозможно, поскольку этот самый «человеческий фактор» и есть наиболее важный (и пока незаменимый) компонент добычи разведывательной информации. И пока в этом процессе участвует живой человек со всеми его достоинствами и недостатками, нельзя полностью исключить угрозу безопасности разведывательных мероприятий.

Разведслужбы мира делают все, что в их силах, для предотвращения измен и предательств — сфера деятельности, которой я занимался в течение почти всего срока моей службы в разведке. Они начинают эту работу с тщательного и сложного процесса отбора кандидатов в разведку. В КГБ требования к кандидатам включали патриотизм, верность службе, преданность семье, друзьям и коллегам по работе. Маловероятно, что люди, прошедшие такую тщательную проверку на благонадежность, по ходу своей работы разочаруются в политике или идеологии своей страны просто так, по настроению или какой-то прихоти. (Правда, такого исключать тоже нельзя, но это маловероятно.) Это прежде всего относится к советскому офицерскому корпусу, который всегда рассматривали — и который себя считает — элитой советского общества. Как следствие, утверждение какой-либо разведслужбы, что ее сотрудники совершают предательство в силу идеологических причин, на деле только подкрепляет ее дезинформационную стратегию. Таким объяснением обычно стараются прикрыть мощные и широкие пропагандистские усилия, чтобы оправдать более низменные и непорядочные действия, склоняющие человека предать свою Родину. Это просто попытка показать ему, что политическая система страны, которую он выбирает, лучше той, которой он изменяет.

На практике преданность и верность меняются по гораздо менее возвышенным причинам, чем идеология, патриотизм или любовь к своей Родине. Часто это просто жизненные обстоятельства, исправить которые не в состоянии ни резиденты, ни руководители в Центре. Например, соперничество, которое процветает среди коллег по работе, либо несправедливое распределение наград или других поощрений. Тот же Поляков остался один на один со своей бедой, когда его начальство не разрешило ему положить сына на операцию в американскую больницу. Этот бессердечный поступок в итоге побудил генерала отомстить своей стране.

Как правило, шпионы, концентрируя внимание на своих личных делах, ставят их во главу угла, а не политические проблемы. Большинство из них искренне не хотят предавать свою страну и даже не считают себя изменниками. Они просто хотят быстро решить возникшую перед ними проблему или удовлетворить жгущую их изнутри очередную амбицию, а шпионаж представляется им лучшим способом этого добиться. Один из стимулов выбора такого способа решения — деньги. Другой мотив — желание доказать себе собственную значимость, как это было в случае с Пеньковским, а спустя двадцать лет — с Олдричем Эймсом и Робертом Хансеном.

Ход мыслей потенциального агента примерно таков: «Я хороший офицер разведки и занимаюсь нужным и полезным делом. Но мой начальник — скотина и не ценит мою работу. Он любит, когда ему люкут одно место, а я ему не нравлюсь, потому что я честный человек». Вполне вероятно, что начальник и взаправду порядочная свинья. Но возможно, что у этой свиньи есть вполне объективные причины недолюбливать своего подчиненного. Может быть, недовольный сотрудник — лентяй или злоупотребляет алкоголем. Факты таковы, что потенциальные предатели, верно это или нет, часто чувствуют себя несправедливо обиженными.

Измена и предательство существовали со времен зарождения цивилизации. Знаменитый китайский философ Сан Цу, живший за 400 лет до нашей эры, посвятил шпионажу отдельную главу в своем исследовании «Искусство войны». Позже, когда шпионаж как инструмент вошел в практику международных отношений, было разработано и получило распространение и его идеологическое обеспечение. Очевидно, что предательство и измена останутся столь же значимой угрозой для разведслужб мира, как это было во времена холодной войны, пока общество не избавится от иллюзии, будто их причины кроются в идеологической сфере, — другими словами, пока люди не перестанут верить басням, которыми их пичкают, в том числе сами разведслужбы. До тех пор, пока наказание за шпионаж остается не слишком суровым — тюремное заключение на несколько лет (правда, в СССР дело обычно кончалось смертной казнью), у шпионов значительно больше мотивов продолжать шпионить, а не остановиться и признаться в содеянном, пока дело не зашло чересчур далеко. Побуждая Эймса на выдачу еще большего числа агентов ЦРУ, работающих на территории СССР, я периодически напоминал ему о риске, которому он подвергался, сотрудничая с КГБ, и давал ему время, чтобы он осознал разницу в возможных для него последствиях между тем, что он делает сейчас, и тем, что делал раньше. Фактически, оказавшись в безвыходном положении, он предпочел защитить себя, пойдя дальше и тем глубже увязнув в сетях шпионажа, а не ища путей и возможностей выхода из игры.