В поисках минувших столетий

Глава I. ЧТО МОЖЕТ И ЧЕГО НЕ МОЖЕТ ЛОПАТА АРХЕОЛОГА

Когда бы я писал повесть о каком-нибудь великом человеке далекого прошлого, я бы, наверное, начал с рассказа о том, как он родился. Будь он сыном византийского императора, я рассказал бы о Большом дворце в Константинополе, где он появился на свет в особой комнате, в Порфирном покое, отчего его всегда с почтением называли Порфирородным; будь он сыном бедняка, я рассказал бы, как трудно пришлось его матери, когда незадолго до наступления родов хозяин дома выгнал ее из убогой лачуги. Такое начало было бы вполне разумным, ибо жизнь человека начинается с его рождения. Но я начну эту главу совсем с другого конца — с гробницы, ибо глава эта не о человеке, а об археологии.

Археология – родная сестра истории: и археолог и историк изучают прошлое человека. Разница между ними лишь та, что историк, исследующий письменные памятники, восстанавливает прошлое по следам живой человеческой деятельности: по насмешливым памфлетам, которые были написаны в пылу политической борьбы, по горьким письмам обиженных людей, по сухим счетным книгам, по спискам крестьян и повинностей. Напротив, археолог изучает людей, вышедших из жизненной борьбы, и вещи, переставшие служить живым, — его манят погребения и разрушенные мертвые города.

Погребения — но что они могут рассказать о их владельце, о их современниках?

В давние времена люди верили, что человек после смерти продолжает жить: ходить, есть, охотиться, воевать. Ему — так тогда считали — нужно иметь дом, одежду, пищу. Если он был богат и могуществен, вместе с ним погребали драгоценные украшения, коней и собак, колесницы, мебель черного дерева, а иногда — даже рабов и рабынь.

В древнем городе Ур, в Южной Месопотамии, раскопаны гробницы царей, живших почти пять тысяч лет назад. Каждая гробница — дом, на дне глубокой шахты построенный из кирпича, дерева и известняковых плит. По длинному подземному коридору царя привозили сюда на запряженной быками колеснице или в санях. Цари и царицы Ура были облачены в роскошные одежды: на одной из цариц оказался головной убор из золота, подражавший ее прическе, украшенный золотыми кольцами, золотыми листьями, цветами и золотым гребнем, инкрустированным ляпис-лазурью. В гробницах царей Ура обнаружили кости людей, сопровождавших пять тысяч лет назад пышное погребальное шествие: служанки в изящных шапочках и воины, которые только перед смертью выпустили из рук копья; возничий продолжал сидеть на передке своей колесницы, а арфистка умерла, возложив руки на струны. Только в одной из урских гробниц были найдены останки пятидесяти девяти человек!

Вход в погребальную камеру в гробнице Тутанхамона

Изображение фараона на крышке гроба

С еще большей роскошью похоронили египетского фараона Тутанхамона, жившего тридцать три столетия назад. Тутанхамону было восемнадцать лет, когда он умер; за свое недолгое правление он ничего примечательного не совершил — и тем не менее он был весь, с головы до ног, усыпан драгоценными камнями и золотом: на пальцы рук и ног надели ему золотые наконечники, все тело покрыли магическими амулетами, золотой гроб, в котором лежал Тутанхамон, украшало скульптурное изображение юного фараона. Этот гроб вставили в другой, а тот, в свою очередь, в третий; на крышках позолоченных гробов был изваян фараон со знаками царского достоинства в руках — с жезлом и опахалом. Гробы помещались внутри саркофага, высеченного из желтого кварцита, а тот — внутри другого саркофага, из желтого песчаника. А далее следовали один за другим три дубовых ящика, обитых листовым золотом и украшенных инкрустациями.

Драгоценные вещи из гробницы Тутанхамона.

Запечатанный вход в погребальную камеру, где лежал упакованный в трех гробах и пяти саркофагах Тутанхамон, охраняли две статуи самого фараона, вооруженного булавой и копьем. На лбу у царственных стражников поднимались грозные фигурки священных змей.

К погребальной камере примыкали помещения, набитые драгоценными предметами. Здесь теснились колесницы, распиленные на несколько частей, чтобы их можно было поместить внутри гробницы; тронное кресло, украшенное золотыми пластинками и драгоценными камнями, на спинке которого был изображен Тутанхамон с женой; бесценные ларцы и чаши, царские ложа, украшенные головами священных животных, одежда, оружие, статуэтки, браслеты. Здесь был даже букет цветов, принесенный в день похорон и простоявший более трех тысячелетий.

Не только царей, но и вождей могущественных племен хоронили в великолепных гробницах. В долине Пазырык, на Горном Алтае, нашими археологами были найдены курганы, сложенные из камня; под каменной насыпью открылись могилы, похожие на настоящие дома — с двойными бревенчатыми стенами, с двойным бревенчатым потолком. Пазырык лежит высоко в горах, зимой здесь холодно, а каменная насыпь кургана не давала могильной яме прогреться за короткое лето; вот почему внутри бревенчатого сруба образовался настоящий холодильник, где долгие столетия сохранялись огромные деревянные колоды, служившие саркофагами для похороненных здесь вождей горноалтайских племен.

Колесница из Пазырыкских курганов.

Уцелели кожаные изображения петухов и оленей, украшавшие саркофаги-колоды, сохранились войлочные ковры и выделанные из войлока фигурки лебедей, одежда и обувь, кожаная посуда, даже сыр. В пазырыкских могилах лежали верховые скакуны с седлами и полным набором упряжи; они прекрасно сохранились, как и трупы их хозяев: можно было видеть татуировку на людях и тавро на конях.

Войлочные фигурки лебедей из Пазырыкских курганов

В одном из Пазырыкских курганов уцелела парадная колесница из березового дерева на четырех огромных колесах в рост человека. Вместе с колесницей покоилась четверка лошадей, которые, скорее всего, сопровождали своего хозяина в последний путь.

Вещи из погребений — вот что в первую очередь интересует археолога, вещи, которые были изготовлены сотни и тысячи лет назад. Орудия труда, одежда, утварь, украшения — когда-то они были положены в могилу, теперь археологи извлекают их из-под земли, фотографируют, восстанавливают, изучают. Впрочем, древние вещи сохраняются не только в могилах.

Археологи извлекают из-под земли не только древние погребения, но и остатки существовавших некогда городов. Как же случается, что целые города скрываются под землей?

В начале октября 331 года до н. э. войска Александра Македонского (ему было тогда всего 25 лет) встретились с полчищами персов у местечка Гавгамела; это было третье большое сражение между персами и отрядами Александра, и в третий раз македоняне одержали победу. Персы, гордившиеся численностью своих войск, щеголявшие перед началом битвы в украшенных серебром и золотом одеяниях, теперь торопливо бежали, перепачканные кровью и грязью; они искали спасения за Тигром.

Там, где Александр одержал победу, открывшую ему путь к столицам Персидского царства, он не увидел ничего, кроме маленькой и грязной деревеньки. Он не заметил, что место, где он выиграл сражение, еще недавно было Ниневией, «логовищем львов», как называли ее трепещущие враги, столицей могущественного Ассирийского царства. Не прошло и трехсот лет с тех пор, как Ассирия перестала существовать, а дворцы Ниневии, казалось, исчезли с лица земли, и Александр мог пройти мимо них, ничего не увидев. Но вот в середине прошлого столетия, на месте древней Ниневии начались раскопки, и сразу же были обнаружены кирпичные стены и ворота, а затем раскопали внутренние покои дворца ассирийского царя Синахериба; в двух помещениях, пристроенных несколько позднее к дворцу Синахериба, нашли большую библиотеку, состоявшую из тридцати тысяч глиняных табличек. В Ниневии открыли огромные статуи и великолепные рельефы, изображавшие царскую охоту на львов: царь на колеснице натягивает лук, его приближенные дружно вонзают копья в стремительно прыгнувшего льва, а раненая львица бессильно волочит задние лапы и гневно оскаливает пасть, прежде чем умереть. Куда же за триста лет могли исчезнуть эти рельефы, эта библиотека, этот дворец?

Ниневия, как и многие другие города древности, была разрушена врагами. Город горел, победители уводили пленных, увозили все, что могли увезти: драгоценности, скот, рабов. Город опустел, никто не решался поселиться на пепелище, и только ветер гулял по некогда шумным улицам. Ветер расшатывал остатки городских стен, выламывал уцелевшие двери домов, приносил из степи песок. Понемногу, постепенно городские руины уходили под землю, только какая-нибудь башня еще продолжала торчать на краю холма, пока время и ветер не довершили своих усилий, — то, что было городом, стало бесформенной грудой земли.

Не все города древности испытали судьбу Ниневии; Рим, Константинополь, Новгород видели большие пожары, они открывали свои ворота неприятелю, но все же в них жизнь текла, не прерываясь, до наших дней. Но ясно, что эти города теперь не те, какими они были сотни лет назад. Сами жители сносили старые дома, выбрасывали, как хлам, старую утварь, уносили колонны старых храмов, чтобы сделать из них подпорки в церквах, и в приступе благочестия ломали древние статуи. Но живая жизнь тоже не может уничтожить всех остатков прошлого: под фундаментами новых домов сохраняются фундаменты старых; когда заново мостят улицу, под новым бревенчатым настилом остается старый; старый хлам, перемешанный с землей, годами валяется на дворе, пока его не засыплют сверху какими-то другими, никому не нужными вещами. Город живет и постепенно поднимается, подминая под себя старые уровни.

Остатки пищи, одежды, строительный мусор — все это, накапливаясь десятилетиями, образует то, что археологи называют «культурным слоем». Всюду, где существует поселение, остается культурный слой, хотя и разный в разных местах: на окраинах Москвы, например, культурный слой всего 10 сантиметров, тогда как в центре его толщина доходит до 8 метров. Но и это далеко не предел: в городах Месопотамии, возникших много тысячелетий назад, встречается двадцатиметровый культурный слой, а в некоторых поселениях Средней Азии известен культурный слой толщиной в 34 метра.

От каждого поселения остается свой след, свой культурный слой. И этот след, как правило, тем отчетливей, чем внезапней была гибель города: город, который был разрушен врагами, город, который погиб от пожара или извержения вулкана, гораздо щедрее раскрывает перед археологом свои богатства, чем города, уцелевшие до наших дней.

Это было почти девятнадцать веков назад. 24 августа 79 года н. э. над Везувием, давно уже умолкшим вулканом в Южной Италии, поднялось облако горячего пара, своей формой напоминавшее раскидистое дерево. В ночь на 25-е началось землетрясение. Из жерла вулкана посыпались мелкие кусочки пемзы, полетел пепел.

Маленький город Помпеи, лежавший у подножия Везувия, был охвачен паникой. Солнце затмилось, и люди в ужасе кричали, что богов больше нет, что настала последняя ночь, которая будет длиться вечно. Жители Помпей искали спасения в бегстве, кое-кто рассчитывал пересидеть опасность, спрятавшись в погребе или под лестницей. Но выдержать оказалось невозможно: дождь пепла становился все сильнее, дышать стало нечем. Смерть настигала отчаявшихся людей повсюду: на улицах, куда они выбегали в страхе, а ноги вязли в мелких камешках, и пепел все сыпал, и шел горячий и грязный дождь; в домах, откуда нельзя было выбраться, потому что каменный град засыпал двери; люди погибали в гостиной, где они столько раз пировали, в винном погребе, в гладиаторской казарме.

Когда извержение прекратилось, когда сквозь тучи снова засияло солнце, города уже не существовало: Помпеи были засыпаны пеплом, и только кое-где торчали крыши зданий. Римский поэт Стаций, современник событий, писал, подавленный безмерностью катастрофы: «Поверят ли грядущие поколения, когда эта пустыня вновь зазеленеет, что под ней скрываются города и люди?»

Раскопки Помпей начались в середине XVIII века. Первые сто лет копали варварски: искали и вывозили бронзовые и мраморные статуи, мозаичные полы, стены же домов оставляли разрушаться под дождем и ветрами; копали без всякого плана, то в одном месте, то в другом; мусор не убирали, и на месте раскопок рядом с глубокими ямами вырастали горы камней и обломков. Но постепенно от кладоискательства перешли к систематическим раскопкам: дома научились консервировать, так чтобы вторые этажи не рушились; убрав мусор, восстановили целые кварталы в их первоначальном облике; обратили внимание на пустоты в затвердевшем вулканическом пепле, которые возникли на месте истлевших вещей и погибших людей и животных; если эти пустоты залить гипсом, можно получить первоклассные слепки — настоящие портреты тех, кто жил здесь в I веке н. э. и погиб в день извержения Везувия.

План возрожденных Помпей.

Под ним — мозаичный пол из так называемого «дома поэта» с латинской надписью: «Берегись собаки!» Внизу — изображение на степе одного из помпейских домов: торговля горячей пищей.

Теперь мы можем пройти по узким улицам римских Помпей, заглянуть в дома, крытые черепицей, где полы выложены мозаикой, то изображающей огромного цепного пса (тут же надпись: «Берегись собаки!»), то подражающей по расцветке коврику. Мы можем заглянуть внутрь дома, во дворик, окруженный колоннадой, где когда-то цвели розы и постоянно журчала вода, извергаемая фонтанами и стекавшая по ступенькам искусственных водопадов. Мы вступаем в маленькие комнатки, служившие столовыми, спальнями, кухнями, видим круглые столы и ложа, где за едой возлежали мужчины, видим изящные светильники, дававшие, впрочем, совсем тусклый свет. Мы можем побывать на рынках Помпей, в пекарнях и мастерских сукновалов, в карцерах для рабов и в общественных банях. Мы видим портреты людей, которые жили в Помпеях: бюст Цецилия Юкунда, банкира, пожилого человека, с усталыми морщинками у уголков глаз, с недоброй усмешкой; написанный на стене дома Терентия Неона портрет его отца — грубоватое лицо здоровенного простолюдина, а в сильной руке зажата книга-свиток как знак того, что ее владелец — свой человек в образованных кругах помпейского общества.

С улиц Помпей веет дыхание жизни маленького городка, умершего почти две тысячи лет назад.

Никакие рассказы современников, самые яркие и образные, не могут заменить ученым того, что дает археология. Действительно, ведь археолог добывает подлинные вещи, вещи, которые служили людям в давно прошедшие времена: утварь, орудия труда, оружие.

Правда, не все изделия человеческих рук одинаково хорошо сохраняются в земле: ведь орудия и утварь создавались из разных материалов — то из более, то из менее прочных. Какие же материалы более стойки?

Когда-то Пушкин писал о России, изведавшей удары судьбы, но окрепшей после кровавых уроков:

Стекло представлялось ему символом хрупкости, железо — символом прочности. Но в земле хрупкий стеклянный бокал оказывается куда более стойким, нежели булатный меч: стекло и глиняная посуда лишь в незначительной степени поддаются действию подземных вод и солей, и хотя они доходят до нас иногда поломанными, изменившими цвет, покрытыми налетом, они все-таки не исчезают; напротив, железо сильно ржавеет, и от булатного меча может остаться одна только рукоять. Самые древние дошедшие до наших дней изделия человеческих рук — из камня: каменные (да и костяные) вещи переживают десятки тысячелетий, но дерево, ткань и кожу археологи находят лишь в редких случаях, при особо благоприятных условиях.

И тут мы опять сталкиваемся с неожиданностью: дерево, ткань, кожа и прочие нестойкие вещи хорошо сохраняются не только там, где очень холодно (вспомним Пазырыкские курганы), не только там, где очень жарко и сухо (например, в Египте, где уцелели и челноки, и мебель, и папирус, служивший египтянам писчим материалом), но также в болотистой почве или на дне водоемов. Когда-то многие племена устраивали свои поселки на сваях, забитых в озерное дно; здесь они возводили хижины и даже держали скот, добираясь до берега на плотах или челноках, выдолбленных из целого ствола. Сколько раз при этом падали на дно деревянные орудия и всевозможная утварь, куски одежды и зерна, а потом прошли века, озера исчезли, и из илистой почвы археологи извлекали сваи, деревянные настилы, лодки, ткацкие станки и многие предметы, принадлежавшие обитателям свайных поселений. В сырой почве Новгорода, одного из наиболее значительных русских городов средневековья, уцелели деревянные трубы для отвода грунтовых вод, деревянные мостовые, деревянные срубы изб, остатки тканей и обуви.

Самое название этой маленькой главки не может не вызвать недоумения. Мы ведь знаем, что археолог работает в земле, добывая с помощью лопаты следы, оставленные древними городами и древними погребениями. Но что он станет делать со своей лопатой в воде и тем более в воздухе?

...Это было примерно две тысячи лет назад. Римский полководец Сулла вторгся в Грецию. Богатые города, поместья и храмы открывали ворота перед надменным победителем. Он приказывал вырубать рощи, где когда-то бродили, беседуя, великие философы Эллады, — Сулле нужен был лес. Он приказывал грузить на корабли золотую утварь из храмовых кладовых, бронзовые статуи. Он разбирал на части и увозил мраморные колонны.

Один из многих кораблей, отправленных Суллой в Рим, попал в непогоду, сбился с пути и был отнесен к берегам Северной Африки. Судно стало здесь на якорь, но внезапно налетела буря, и тяжело груженный корабль медленно пошел ко дну.

Там он и остался — казалось бы, навсегда. Море наносило ил, рыбы проворно шныряли среди снастей, губки оседали по бортам. Проходило время, поверхность дна постепенно сглаживалась, заметались следы корабля, который две тысячи лет назад гордо плавал по морю.

Но беспокойные люди снова рвались ступить на палубу затонувшего корабля.

Все началось с поисков губок. Какой-то ловкий тунисский ныряльщик, собиравший губки на морском дне, внезапно заметил занесенные илом массивные предметы, лежавшие один подле другого. Выбравшись на поверхность, он заявил, что на дне моря пушки’

Водолазы погрузились в море и насчитали шестьдесят три орудия. Но, когда одно из них удалось вытащить на берег, когда с него соскребли остатки моллюсков, ил, водоросли, — пушка оказалась мраморной колонной, одной из тех, что по приказу Суллы были вывезены из ограбленной Греции.

За первой колонной последовала вторая, третья, четвертая... Были извлечены бронзовые и мраморные статуи, резные садовые вазы. Пять лет продолжалась расчистка корабля, и за эти годы водолазы извлекли столько предметов, что заполнили ими пять залов Тунисского музея. Но в 1913 году раскопки на дне моря прекратились — были исчерпаны средства.

Поиски возобновились лишь тридцать пять лет спустя, но теперь в морскую бездну погружались не водолазы в неповоротливых костюмах со скафандрами, а юркие аквалангисты. Тщательно был разработан график пребывания под водой, чтобы предохранить подводного археолога от глубинных заболеваний. Расчистка пошла много быстрее. Помимо новых колонн, удалось найти остатки якорей, палубу, покрытую листовым свинцом, корабельные части из ливанского кедра, бронзовые и железные гвозди, жернова для размола зерна и глиняные сосуды, в которых это зерно хранилось. А работали аквалангисты всего шесть дней...

Одно за другим стали обнаруживать древние суда на дне морском. Самому старому из них более трех тысяч лет: оно плавало еще тогда, когда Гомер не написал историю Одиссея, скитавшегося по бескрайней хляби. Это был маленький кораблик, длина которого не превышала девяти метров, а грузоподъемность — одной тонны. Он шел из Кипра, груженный медными слитками и различными глиняными сосудами. Чтобы груз не бился о борта, все судно изнутри было обложено хворостом. Корабль пошел ко дну у берегов Малой Азии.

Археологи-аквалангисты имеют дело не только с древними судами, затонувшими тысячи лет тому назад, — они исследуют и древние города. Города под водой, сказочные грады Китежи, — как оказались они на дне морском?

Линия морских берегов не остается неизменной. Море то отступает, то наступает. Бывает, что прежний морской порт постепенно оказывается далеко от воды; бывает и наоборот — море, наступая, поглощает прибрежные кварталы, скрывает портовые сооружения, уничтожает их, чтобы сохранить для потомства.

Древний Севастополь лежал совсем не там, где расположен нынешний город-герой, — Севастополем назывался город на Кавказском побережье, близ Сухуми. В первые века нашей эры тут кипела бурная жизнь, сюда приезжали греческие купцы и римские легионеры, приходили стройные горбоносые горцы, на пестрых базарах стоял многоязычный гомон. А потом улицы Севастополя ушли под воду, и безмолвные рыбы скользят ныне мимо занесенных илом жилищ, общественных бань и храмов.

Итак, археологу есть что копать на дне моря. Под защитой соленой воды хорошо сохраняются не только мрамор и глина, но и хрупкий булат, и деревянные предметы, и содержимое горшков. Увлекательна подводная охота на рыб. Но не менее интересных находок можно ждать и историку, вооруженному аквалангом.

Но в воздухе — какие неведомые клады, какие удивительные замки могут сохраниться в воздухе?

Археолог, садясь в самолет, не берет с собой ни лопаты, ни кисточек для расчистки: в воздухе у него другое оружие — фотоаппарат. Пролетая над пустынными районами, археолог-разведчик делает снимок за снимком, и аэрофотосъемка раскрывает ему направление древних каналов, засыпанных песком или скрытых растительностью, расположение когда-то неприступных крепостей, сплетавшихся в систему оборонительных рубежей, остатки курганов, почти не возвышающихся над уровнем почвы, границы древних полей. Аэрофотосъемка — лишь начало работы археолога. Она дает ученому план, указание, где надо искать, она позволяет увидеть следы прошлого сверху, с большой высоты, сразу охватить глазом то, чего вблизи не рассмотришь.

Аэрофотосъемка — верный помощник археолога, хотя она обогащает науку не золотом, не мраморными плитами, а фотографическими снимками и планами.

Итак, мы заглянули в старинные гробницы, прошлись по улицам исчезнувших городов, мы почти коснулись вещей, добытых археологами.

Как загадочен и романтичен труд археологов, разыскивающих под землей следы исчезнувшей культуры! Понятен и простителен тот воистину суеверный трепет, который охватывает ученого, когда он видит, наконец, золотое изображение Тутанхамона с жезлом и опахалом в руках; когда он в Пазырыке достает из-под каменной насыпи великолепно сохранившихся лошадей, убитых более двух тысяч лет назад; когда он получает гипсовый слепок красавицы в одежде из тончайшей ткани — женщины, которая погибла под горячим пеплом в Помпеях. А сколько надо труда и терпения, чтобы, не повредив, извлечь из-под земли драгоценные находки, чтобы восстановить раздавленные землей вазы и разрушенные дома, чтобы определить назначение десятков предметов, которые на первый взгляд кажутся непонятными!

Но вот мы смотрим на статуи, орудия, жилища, обнаруженные и восстановленные археологами. Первое романтическое восхищение понемногу рассеивается, и мы задаем себе трезвый вопрос: что же прибавляют найденные археологами вещи к нашим знаниям о прошлом человечества? Неужели это только иллюстрация к уже известным фактам, известным нам и без археологии? Нет, конечно.

В середине прошлого столетия, когда археология стала превращаться из кладоискательства в науку, историю человечества начинали только с первого тысячелетия до нашей эры. У греческих писателей находили какие-то смутные предания о древнейших событиях, но на более или менее твердой почве исследователь оказывался лишь тогда, когда обращался ко временам слепого певца Гомера, к жизни греческих племен IX—VIII веков до н. э.

А ныне? Археологи раскопали города, возникшие в долинах Нила, Евфрата и Инда примерно пять тысяч лет назад; недавно они нашли еще более древние города, построенные людьми, которые не умели лепить горшки из глины, но уже делали великолепные чаши из мягких пород камня. Археологи обнаружили поселения людей, живших в ту пору, когда ледник еще нависал над Европой, когда в долинах Днепра и Дона бродили мамонты и когда наши предки делали из мамонтовых бивней опоры для своих шалашей. Археологи нашли кремневые орудия, созданные еще до великого оледенения — несколько сот тысяч лет назад. Вот насколько раздвинула археология хронологические рамки истории человечества!

В середине прошлого столетия история древнего мира ограничивалась, по существу, историей Греции и Рима. Об истории Египта и Вавилонии тогда почти ничего не знали, кроме нескольких имен, которые сохранил в искаженном виде греческий историк Геродот и некоторые другие древние писатели. Древнюю историю Индии восстанавливали по песням и молитвам, собранным в древнеиндийских книгах — «Ведах», да еще по рассказам греков, которые стали проникать в Индию после того, как Александр Македонский со своим оборванным, усталым войском перешел Инд и впервые увидел воинов, сражавшихся на слонах. Древняя история Западной, Центральной и Восточной Европы была сплошным белым пятном.

А ныне? Благодаря археологам мы познакомились с памятниками народов Египта и Месопотамии, Малой Азии и Кавказа, Средней Азии и Индии, Китая и Сибири. Мы знаем, как трудились и жили народы, о существовании которых недавно еще никто не подозревал. Археология, таким образом, неизмеримо расширила и географические рамки древней истории.

Археология убедительно решила вопросы, которые занимали ученых в середине прошлого столетия и на которые тогда нельзя было дать ответа. Один из таких вопросов — вопрос о возникновении земледелия и скотоводства. Так как люди приручили скот и начали возделывать землю задолго до того, как научились писать, то письменные источники, естественно, ничего не могли рассказать ни о времени, ни о месте зарождения земледелия и скотоводства. Одно было только ясно, что современники Гомера обладали большими стадами скота и пахали землю плугом, возделывая пшеницу, оливки и виноград.

И вот ученые прошлого столетия строили сложные и путаные умозаключения и приходили к выводу, что скотоводство возникло раньше земледелия и возникло оно в травянистых долинах больших рек, как Евфрат, Аму-Дарья или Инд. Теперь же благодаря раскопкам мы знаем, что эти умозаключения ошибочны: археологи раскопали поселения древнейших земледельцев и скотоводов, которые жили примерно за пять тысяч лет до нашей эры. Оказалось, что наши предки научились возделывать землю даже раньше, чем приручили овец и коров. Это произошло не в долинах больших рек, а в примыкавших к ним предгорьях. Археология позволила решить вопрос, который без нее так и остался бы нерешенным.

То же самое можно сказать и об истории раннего средневековья: и в этой области археология совершила переворот и позволила по-новому оценить большие исторические периоды.

Кем были обитатели долины Днепра тысячу лет тому назад? Долгое время историки утверждали, что в ту пору на Днепре жили полукочевые охотники и собиратели пчелиного меда и не знали они не только никаких ремесел, но и земледелия. Их князья были грабителями, разъезжавшими по стране и собиравшими дань, которую затем выменивали в Константинополе на греческие вина и шелковые одежды. Такую картину рисовали историки, доверяя рассказам арабских и византийских писателей, никогда не бывавших на Руси и писавших по слухам. «Нет у русских скота, — писал, например, в X столетии византийский император Константин Порфирородный, — и покупают они его у печенегов».

Но вот в спор вступили археологи. Они нашли сошники и мотыги, серпы и косы, кости всевозможных домашних животных, которых разводили обитатели Поднепровья еще до возникновения Киевского государства; они раскопали древнерусские города и извлекли из-под земли остатки мастерских, где когда-то работали кузнецы, гончары, стекловары, ювелиры. Легенда о дикой и полукочевой Киевской Руси рассеялась как дым.

Много, бесконечно много сделано археологами для восстановления истории далекого прошлого. Немые вещи из могил и мертвых городов оказываются красноречивыми: именно благодаря им мы восстанавливаем историю производства, историю быта и жилища, благодаря им мы знакомимся с прошлым народов, о которых прежде ничего не знали, проникаем в тысячелетия, о которых молчат письменные источники.

Но могут ли нам рассказать эти вещи обо всех сторонах жизни далеких столетий?

Мой дорогой читатель, я хочу пригласить тебя в театр. Этот театр находится очень далеко от Москвы, там, где когда-то был греческий город Эпидавр. Театр Эпидавра не похож на знакомые тебе театры: он устроен под открытым небом, его пятьдесят пять рядов лежат на склоне холма, а последний ряд каменных скамей незаметно переходит — наверное, так было и в древности — в оливковую рощу. Как и в древности, в эпидаврском театре прекрасная акустика: брось монетку на каменной актерской площадке у подножия холма, и ее звон отчетливо будет слышен в самых последних рядах. Театр в Эпидавре, как и многие театры в других городах Греции, долгое время бездействовал, его скамьи были засыпаны землей. Только археологи сумели восстановить его в прежнем облике. Ныне в эпидаврском театре время от времени даются представления.

Но вот мы сядем на одну из скамей этого огромного театра. Мы увидим внизу, у подножия холма, площадку, на которой играли актеры, и невысокую каменную ограду, из- за которой они выходили. И вот тут-то окажется, что есть один вопрос, на который археолог не может нам ответить: а что же, собственно, играли на этом театре, какие проблемы волновали зрителей? Да, археолог может сказать нам, как была устроена актерская площадка в свободных греческих городах и как ее перестраивали при римском владычестве, сколько было рядов и сколько проходов в театре. Но камни молчат, когда ты хочешь узнать о пьесах, о драматургах, об актерах, о зрителях. Лишь из письменных источников мы знаем имена великих греческих драматургов: Софокла, Еврипида, Аристофана; больше того — мы можем прочитать их пьесы, мы даже знаем, какие из этих пьес особенно нравились зрителям и в каких местах они особенно громко смеялись. Мы знаем, какие политические намеки скрыты в этих пьесах и какие идеи отстаивали драматурги.

Театр в Эпидавре. Маски древнегреческих актеров.

А если бы не было памятников письменности? Что знали бы мы тогда о греческом театре, кроме числа рядов и количества мест?

В Пиренеях, в горных пещерах, удавалось не один раз обнаружить рисунки, сделанные на скалах первобытными людьми, — этим рисункам несколько десятков тысяч лет. В темных подземных залах тянутся изображения оленей, кабанов, бизонов — бегущих, стоящих, лежащих; рядом с ними какие-то фантастические существа — полулюди-полуживотные. Тут же можно видеть слепленные из глины фигуры зверей.

Интересно? Бесспорно. Как должен быть поражен исследователь, когда, подняв голову, он видит высоко над собой едва освещенные лучом электрического фонарика расписанные желтой, красной, коричневой краской фигуры, созданные художниками за много тысяч лет до того, как появились первые государства в долине Нила и Евфрата! Но если мы спросим его, почему первобытный художник скрывался в труднодоступных гротах и при тусклом свете фитиля, горевшего в каменной плошке, рисовал на стенах фигуры зверей, ответить будет непросто. Ведь сама по себе наскальная роспись не скажет нам, был ли неизвестный мастер, имени которого мы никогда не узнаем, поклонником прекрасного, желавшим оставить потомству изображения животных, какими он их увидел: то спокойными, то ревущими, то несущимися в бешеном галопе, — или, может быть, эти животные были его богами, и, рисуя их, художник надеялся приобрести покровительство могучих и непонятных ему сил.

Ну, а песни, которые напевал этот неизвестный художник, разрисовывая стены пещер? Легенды и предания, которые он рассказывал своим внукам у костра, терпеливо ожидая, пока обжарится бок недавно убитого оленя? Все это забыто и потеряно. Земля не сохраняет следов песен и легенд.

Значит, есть такие вопросы, на которые археология бессильна ответить.

Бизоны и кабаны из пиренейских пещер.

Один из самых важных вопросов, которые стоят перед историком, — это вопрос об отношениях между людьми. Когда мы изучаем историю любого народа в древности, нам прежде всего хочется знать, господствовало ли там равенство или одни люди эксплуатировали других, правили ли страной могущественные цари или сами земледельцы и воины решали свои судьбы. Что могут предложить археологи для решения такого вопроса?

Мы возвратимся на некоторое время к уже знакомым нам гробницам древнего Ура, к могилам, где рядом с царями в роскошных облачениях лежали убитые при погребении люди. И в других местах археологи раскопали гробницы могущественных владык, которых сопровождали на тот свет их подданные. В Китае, неподалеку от города Аньяна, была найдена гробница царя, жившего примерно три тысячи лет назад. Для сооружения гробницы вырыли яму глубиной в восемь метров; в ней устроили погребальную камеру, пол, стены и потолок которой были сложены из бревен, — здесь покоился царь. Над погребальной камерой помещался большой зал с полом, устланным досками, выкрашенными в красный цвет. И повсюду археологи находили останки людей, убитых во время похорон царя: под полом погребальной камеры лежал воин с бронзовым копьем в руках, по стенам большого зала погребли больше сорока человек, а кроме них — обезьянку и собаку. У двух входов, которые вели в зал — один с севера, другой с юга, лежали трупы людей, лошадей и собак, а в земле, которой был засыпан зал, нашли тридцать четыре отрезанные во время похорон человеческие головы.

Даже если бы мы ничего больше не знали о древнем Аньяне, кроме этой страшной могилы, мы могли бы сказать, что к тому времени (к концу II тысячелетия до н. э.) в Китае уже родилось неравенство, уже появились могущественные цари и бесправные подданные, которых десятками убивали на царских похоронах.

Но, если мы захотим пойти дальше и спросить: «А кто же были эти убитые — рабы или свободные слуги?» — земля не даст нам ответа. И тем более не расскажут нам погребения о тех, кто создавал богатства облаченных в золото царей, о жизни этих тружеников. Не узнаем мы ничего из раскопок и о том, царь, жрецы или совет знати управляли страной.

«Остров есть Крит посреди виноцветного моря», — писал когда-то Гомер. Множество греческих мифов связано с Критом. Греки рассказывали, что царь богов Зевс похитил дочь сидонского царя Европу и, приняв образ быка, переплыл с красавицей Средиземное море, доставив ее на Крит; здесь, на Крите, правил потомок Зевса могущественный царь Минос, который держал в Лабиринте, огромном здании с запутанными коридорами, чудовище с бычьей головой, Минотавра, пожиравшего людей. Но до конца прошлого века о древней истории Крита почти ничего не было известно.

И вдруг на Крите нашли остатки огромного здания с множеством комнат, кладовых, с банями, канализацией и вентиляцией, с великолепной росписью на стенах. Конечно, именно это огромное здание породило в фантазии греков рассказы о Лабиринте.

Дворец на Крите. Наверху — критская: красавица, изображенная в одной из зал этого дворца. Критская глиняная ваза с многоцветной росписью.

Жители критского Лабиринта почитали быка священным животным и изображали его на стенах, и эти изображения напоминают легенды греков о Зевсе в образе быка и о Минотавре.

Ученые смогли узнать, что критский Лабиринт существовал, время от времени перестраиваемый, долгие столетия. Они смогли восстановить по стенной росписи моды критских женщин и вычислить общую емкость огромных глиняных сосудов для оливкового масла, хранившихся в кладовых Лабиринта. Но вот встал вопрос: существовало ли уже в ту пору государство на Крите? Одни ученые утверждали, что Критом управляли могущественные цари, и ссылались на то, что в Лабиринте был обнаружен зал для торжественных приемов, украшенный изображением царственных животных — львов; другие, напротив, полагали, что на Крите еще сохранялись первобытные отношения, ибо, по их мнению, критский Лабиринт напоминал постройки индейцев Мексики, еще не знавших классового общества. Что же касается львов, то эти ученые находили на их мордах благодушное выражение, которое — так они утверждали — не могло быть свойственно львам, символизирующим царскую власть. Вот к каким забавным аргументам приходилось прибегать ученым, пока в их распоряжении были только археологические памятники!

И, только когда удалось расшифровать критскую письменность и прочитать сохранившиеся документы критского архива, вопрос об общественных порядках на древнем Крите был решен. Напрасно улыбались критские львы — древнекритское общество оказалось классовым.

На окраине Еревана высится холм Кармир-блур (Красный холм). Теперь известно, что этот холм возник на месте крепости Тейшебаини, построенной одним из урартских царей, но когда ученые начинали раскапывать Кармир-блур, они не знали, что именно там найдут, ибо об этой крепости не упоминалось ни в одном из древних памятников письменности.

Начало раскопок ознаменовалось редкой удачей. Пошел ливень, а когда он кончился, можно было видеть, что земля просыхает неравномерно. Стены древнего здания, сложенные из необожженного кирпича, гораздо медленнее пропускали дождевую влагу, нежели земля, заполнившая пространство внутри стен, и благодаря этому на Красном холме на какое-то время стал виден план древнего сооружения. Прежде чем земля высохла, археологи поспешили зарисовать план крепости, которым в дальнейшем руководствовались при раскопках.

Находки на Кармир-блуре были обильными: кладовые и мастерские, оружие и сосуды, остатки деревянных предметов и тканей. Теперь можно было представить себе, как жили обитатели Тейшебаини, крепости, служившей до начала VI века до н. э. оплотом власти урартов на северной границе их государства, (Самое название Тейшебаини было засвидетельствовано в надписи на бронзовом дверном запоре, найденном при раскопках.)

Но раскопки Кармир-блура позволили установить не только это. В результате раскопок выяснились обстоятельства гибели Тейшебаини, о которых раньше ничего не знали. Ученые смогли нарисовать теперь детальную картину падения урартской цитадели.

У наружных стен крепости удалось собрать большое количество бронзовых наконечников стрел, принадлежавших тем, кто осаждал Тейшебаини: подчас стрелы обломаны от удара о камень, а один наконечник так и найден был вонзившимся в глиняную обмазку каменной стены. По форме стрел археологи установили, что осаждали Тейшебаини скифы.

Осада города продолжалась недолго. К такому выводу ученые пришли, обследовав состояние кладовых Тейшебаини, которые в момент падения крепости были еще полны зерна: значит, не голод вынудил урартов сложить оружие.

Крепость была взята в первой половине августа. Как определили археологи такую точную дату, притом что год падения Тейшебаини остается неизвестным? Исследуя кладовые крепости, ученые заметили, что к началу осады хлеб уже был убран, а к уборке винограда еще не приступили: только в одном месте они натолкнулись на несколько виноградных косточек, да и то от незрелых ягод.

Штурм произошел ночью и явился для защитников города полной неожиданностью: охваченные паникой, они поспешно покидали свои жилища, побросав оружие и украшения. Скифы подожгли город. Животные, находившиеся на плоской крыше цитадели, метались там в страхе; потом начали обваливаться подгоревшие перекрытия кровли, и вместе с ними рухнули вниз лошади и коровы, разбиваясь при падении. Их изуродованные костяки не раз удавалось найти во время раскопок.

Вот какие детали обнаружила тщательная работа археологов: редко когда древние писатели более подробно могли рассказать об осаде и падении городов. Значит, археология в состоянии сообщить кое-что и о политической истории древних государств.

Но не нужно преувеличивать ее возможности. Во-первых, лишь очень редко раскопки позволяют с такой полнотой восстановить определенный момент политической истории, как это было сделано при работах на Красном холме. Во-вторых, установленная археологами картина падения Тейшебаини оказывается лишь маленьким звеном в цепи событий конца VII — начала VI века до н. э., когда скифы, перейдя Кавказ, вторглись в области Ближнего Востока, а об этом вторжении мы узнаем преимущественно по письменным источникам. В-третьих, анализ найденных на Кармир-блуре вещей не дает возможности определить ряд очень важных моментов: мы не знаем, в каком году пала Тейшебаини, да и самое название крепости было установлено, разумеется, из письменного памятника.

Итак, археология сравнительно немного может предложить исследователю, изучающему политическую историю — историю народных движений или войн. И это вполне естественно, ибо археология изучает орудия труда и утварь, жилища и захоронения. Но как на этих предметах могли бы отразиться политические программы, условия мирных переговоров или судьбы народных вождей?

Женские украшения! Сколько было вылито яду и желчи, сколько добродушных насмешек было брошено в адрес ожерелий, серег и браслетов! Их не обошло и гордое внимание законодателей: в средневековом Любеке городские власти издали специальный закон, запретив женщине надевать на себя драгоценности, стоимость которых превышала бы десятую долю стоимости имущества ее мужа.

Археологи любят женские украшения, пожалуй, не меньше, чем любили их когда-то их безвестные хозяйки. Археологи ценят в них не только красоту, не только тонкость работы (точную копию некоторых золотых украшений бессильны воспроизвести современные ювелиры), — женские украшения, оказывается, приоткрывают такую сторону истории прошлого, о которой обычно молчат другие древние вещи.

Дело в том, что основные орудия труда, оружие, даже жилища и утварь нередко бывали одинаковыми у самых различных племен, если они жили примерно в одинаковых условиях. Зато форма и орнамент украшений (особенно женских украшений) у разных племен были разными. Скажем, на Руси в XI —XIV веках глиняные горшки делали повсюду примерно одинаковой формы, но височные кольца из серебра или бронзы, которые русские крестьянки вплетали в волосы, были необычайно разнообразными: в одной местности находят височные кольца в виде спирали, в других — напоминающие большие проволочные браслеты, в третьих — похожие на семь расходящихся лопастей. И вот когда археологи составили карту распространения типов височных колец и сопоставили ее с известиями летописей о расселении древнерусских племен, то оказалось, что археологические данные и данные письменного памятника очень хорошо согласуются: скажем, там, где, по летописи, жило племя кривичей, были распространены браслетообразные кольца, а в земле вятичей (на этой территории возникла Москва) — семилопастные. Естественно, что в летописи границы того или иного племени указывались весьма приблизительно, тогда как археологи могут установить их с большой точностью. Если, например, при раскопках в районе Звенигорода находят женские погребения то с браслетообразными, то с семилопастными височными кольцами, не ясно ли, что граница между кривичами и вятичами проходила как раз в районе Звенигорода?

Конечно, в XI—XIV веках, когда древнерусские мастера делали височные кольца, Русь делилась не на племена, а на княжества, однако деревенские модницы сберегли старые племенные обычаи. Это счастливое обстоятельство позволило ученым уточнить границы между древнерусскими племенами.

Надо, однако, помнить, что без помощи летописи археологи никогда бы не смогли установить, какому племени принадлежали те или иные височные кольца. Без помощи письменных источников средневековые модницы не заговорили бы.

Височные кольца разных племен Восточной Европы: 1 — семилучевые (радимичские), 2, 3 — трехбусинные (киевские), 4 — 8-образные (общеславянские), 5 — браслетовидные (кривичские), б — волжских болгар, 7 — ромбощитковые (новгородских словен), 8 — спиралевидные (северян), 9 — семилопастные (вятичские).

Я уже рассказывал о бронзовых стрелах, которые были найдены у стен осажденной Тейшебаини. Без письменных источников мы никогда не установили бы, что эти стрелы принадлежали скифам. Но подобные стрелы постоянно встречаются в Северном Причерноморье, которое, как мы знаем по письменным памятникам, было населено скифами. Они встречаются в погребениях и остатках поселений, принадлежащих к скифскому времени. Поэтому археологи могли безошибочно сказать: «Это стрелы скифов». Короче говоря, только объединяя данные археологических памятников со свидетельствами произведений древней письменности, мы можем определить, каким народом, каким племенем были созданы те или иные стрелы и украшения, жилища и орудия.

Спора нет, археология сделала очень много для выяснения прошлого человечества и особенно для истории древнейших времен. Повсюду, где некогда жили люди, уцелели — то более богатые, то более скудные — остатки их деятельности. Немало тайн еще скрывается под землей, и каждый год приносит археологам новые и новые неожиданные находки. Наконец, нельзя забывать и о том, что многие памятники письменности сами были обнаружены при археологических раскопках.

И все же мы восстанавливаем прошлое не только и не столько по найденным археологами вещам. Археология рассказывает преимущественно о том, как люди добывали себе пропитание, но обычно она не в силах поведать, о чем думали люди, как относились к своим соплеменникам, как воевали с иноземцами, как боролись за свободу.

Давайте-ка поищем следы, которые позволят узнать и это.