В стране кенгуру и эму

В ПУСТЫНЯХ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АВСТРАЛИИ

Утром меня встретил мистер Вальтер. Его сопровождал высокий молодой человек. Мистер Вальтер назвал его Джери Педж и отрекомендовал как представителя Отдела животноводства департамента сельского хозяйства. Он должен был приехать еще вчера, но почти на сутки опоздал. Я сказал ему, что о нарушении графика вынужден буду доложить его начальству. Он извинился, но я почувствовал, что мое замечание ему не понравилось. С новым провожатым мне предстоит путешествовать двое суток и проехать почти тысячу километров. По дороге я смогу посетить несколько хозяйств.

Сразу же за городом начались леса. Осадков здесь выпадает много, и поэтому леса довольно густые. Чем ближе к полудню, тем становится жарче. Высунешь руку из окна машины — и кажется, что где-то рядом полыхает пожар. Багровое солнце жжет немилосердно и слепит глаза. Когда машина мчится со скоростью 120–150 километров в час, в ней еще можно сидеть, но стоит ей остановиться, как кузов превращается буквально в душегубку.

Постепенно лес редеет. Во многих местах видны большие пространства, покрытые высокой высохшей травой. Это австралийские прерии — травяная страна, как ее называют. Здесь растет кенгуровая трава с колосками, напоминающими овес, лесное сорго, буйволовая трава и другие злаки. В зеленом виде это прекрасный корм для скота, но во время засухи травы становятся почти несъедобными.

Изредка над деревьями возвышаются ветряки. Возле колодцев обычно располагаются огромные стаи птиц, особенно много розовых какаду. Величиной они немного меньше голубя, с очень красивым серо-розовым оперением и смешным хохолком на голове. Часто, перелетая огромными стаями через дорогу, эти птицы разбиваются о мчащиеся автомобили. Австралийцы считают какаду глупой птицей и о некоторых людях говорят, что ум у них, как у какаду.

В полдень подъехали к загонам, забитым скотом. Возле дома-сарая, построенного из гофрированного железа, стоит потрепанный полугрузовик со скарбом. Пять-шесть пастухов-аборигенов, босых, грязных и оборванных, загоняют волов в цементированный ров, наполненный вонючим раствором. Волов перегоняют в другой район, где лучше корма, и перед этим их подвергают профилактической купке, чтобы не заводились клещи. Операция сопровождается дикими возгласами и криками пастухов.

В тени домика молодой симпатичный парень, отрекомендовавшийся Джонни, на куске фанеры месит тесто для лепешек. Он, как белый, здесь за старшего. В его функции входит варить пищу и водить автомашину. Джонни охотно рассказал мне, что уже четвертый год работает старшим скотником и получает 20 фунтов в неделю. Ему опостылела такая жизнь, но 20 фунтов не так просто заработать, а дома у отца-водопроводчика еще много детей. Он очень хотел учиться, но для этого нужно иметь не меньше тысячи фунтов в год, а разве отец может ему их предоставить? Рассказываю, что в Советском Союзе способные студенты в высших школах не только ничего не платят, но еще и получают стипендию. «Да, я об этом знаю. Как бы я хотел родиться, жить и учиться в вашей стране!» — говорит Джонни.

Разговаривая со мной, он не забывал класть лепешки в походную печь.

Подходят пастухи-аборигены. Каждый получает по лепешке, намазывает ее тушонкой и ест. Джонни предлагает и мне отведать лепешек. Чтобы не обидеть его, охотно соглашаюсь.

Возле загонов лежат два вола. Они не могут пройти процедуру и, как видно, не способны следовать дальше. Джери вынимает из машины «винчестер», целится и посылает по пуле каждому волу в лоб. В поведении моего молодого шефа чувствуется желание порисоваться. Несколько похвал его удали — и наши отношения как будто начинают налаживаться.

Подписав свидетельства о том, что скот прошел профилактику и может следовать дальше, Джери приглашает меня в машину. Прощаемся с Джонни и снова едем на юг.

Теперь Джери более разговорчив, чем раньше. Он рассказывает мне, что большая часть скотоводческих районов Северной Территории, Квинсленда и частично Западной Австралии уже четвертый год охвачена засухой. Травы уродились плохо. За время дождей скот не отъелся, и теперь много животных погибло.

И, действительно, по дороге то и дело попадаются трупы и скелеты павших волов.

Картину огромного бедствия в связи с засухой образно описала газета «Санди Телеграф» от 12 ноября 1961 года:

Даже оптимистически настроенное Управление животноводства Северной Территории описало зону, подвергнувшуюся засухе, как огромную «чашу пыли».

Мистер Джери рассказывает мне, что скот, который мы только что видели, принадлежит мистеру Нести. В связи с засухой владелец перегоняет его на восток — ближе к побережью, где корма якобы лучше. Через каждые 50 миль скот подвергается купке.

Мистер Джери толково и со знанием дела все мне объясняет. Спрашиваю его, какое он получил образование. Оказывается, он закончил лишь шестимесячные курсы. Заметив некоторое мое разочарование, он тут же добавляет, что высшее образование имеет лишь один работник департамента в Алис-Спрингсе. Мало кто соглашается работать в таких тяжелых условиях.

Перегон мясного скота

Невольно сравниваю условия жизни и работы животноводов в полупустынях и пустынях Казахстана и Средней Азии со здешними. У нас профессия животновода уважаема и почетна. Труд животноводов высоко оплачивается. А здесь это, пожалуй, презренная работа, на которую идут только бедняки, в первую очередь аборигены и лишь немногие белые.

Сколько ни едем, вокруг не видно ни одного живого существа. Повсюду простирается мертвая, безжизненная пустыня. Постепенно красные супесчаные почвы сменяются каменистыми, а взору представляется все более однообразная пустыня. Местами она напоминает наши среднеазиатские или казахстанские пустыни. Даже форма кустарников похожа на саксаульники или тамарискники. Много голых засоленных мест — тоже совсем как наши такыры или солончаки.

Кое-где попадаются кусты малый и другие незнакомые мне кустарники. Эти кустарники здесь называют скребами. На многие километры простираются сизо-зеленые скребовые пустыни, и лишь желтые или синие бессмертники иногда скрашивают безжизненный пейзаж. Сколько раз я подходил к лужайкам, покрытым этими цветами, тщетно надеясь, что они живые! Увы, они тоже давно засохли и только не потеряли своего цвета. А листья кустарников повсюду здесь либо превратились в тонкие прутики, либо стали очень узкими, жесткими и повернулись ребром к солнцу.

Позже, будучи в Западной Австралии, я очень удивился, узнав, что скребовые пустыни успешно используются как пастбища для овец. Оказывается, мальга дает обильные урожаи семян, которые овцы ловко подбирают. Охотно поедают они и молодые ветки кустарников.

Еще южнее голые каменистые пространства стали перемежаться зарослями серых приземистых шаровидных кустов. Это знаменитый австралийский спинифекс, который растет в самых безводных и безжизненных местах, даже там, где осадков выпадает всего 25–50 миллиметров в год. Мистер Джери пояснил мне, что различают два основных вида этого злака — мягкий с острыми колючими листочками и твердый спинифекс. Растения первого вида, хотя и не очень хорошо, все же поедаются скотом, второго — совсем непригодны для этой цели.

В Канберре ботаники мне рассказывали, что до переселения европейцев в Австралии не было ни одного растения, которому суждено было бы сыграть сколько-нибудь значительную роль в земледелии, садоводстве или овощеводстве. Переселенцы очень изменили естественную растительность континента. Они завезли хлебные злаки, дубы, тополи, фруктовые деревья и другие растения. Но завезли они и такие растения, которые потом причинили немало хлопот. Например, кактусу (опунции) так понравились условия в Квинсленде и Новом Южном Уэльсе, что он засорил и иссушил (т. е. полностью вывел из сельскохозяйственного пользования) 20 миллионов гектаров плодородных земель.

Долгое время не могли найти способов борьбы с кактусом, пока наконец в 1925 году на заросли кактусов не выпустили свыше трех миллиардов гусениц южноамериканской бабочки Кастобластус. За 15 лет маленькие гусеницы почти полностью справились с кактусами.

К вечеру мы подъехали к одинокому, стоящему у края дороги мотелю. Он состоит из заправочной станции с эмблемой нефтяной компании Шелл, небольшой столовой и магазина, в котором можно найти многое, необходимое путнику. Ну и, конечно, есть сколько угодно холодного пива и других напитков.

Здесь мне предстояло переночевать, а утром за мной должен приехать инспектор района Теннант Крик. Прощаемся с лихим ковбоем, и он, с места рванув машину, уезжает.

В мотеле, кроме меня, пока никого нет. Хозяйка приглашает ужинать, подает на стол консервированную ветчину с подливкой, сладкий пудинг и чай.

После ужина я решил побродить по окрестности. Невдалеке увидел ветряк и по еле заметной дороге направился к нему. На ровной площадке оборудован водопой для скота. Мерно вращаются крылья ветряка, высасывая воду из глубин земли. По трубе вода стекает в огороженный проволокой круглый насыпной водоем, где хранится некоторый запас ее на случай безветрия. Из водоема по трубам вода поступает в корыта.

Спустя немного времени к водоему подъехал пикап. В кузове сидели два мальчика лет десяти-одиннадцати и две собаки. Едва машина остановилась, собаки, завидев чужого, ринулись ко мне. Но из машины тут же вышел старик и без особого усилия вернул собак в кузов. Я спросил старика, можно ли осмотреть колодец. Он охотно разрешил. И, должно быть, сразу определив во мне иностранца, спросил, откуда я. Мой ответ, что я русский и приехал ознакомиться с методами разведения и содержания скота в Австралии, очень его удивил, а его внуков в особенности. Старик открыл вентиль трубы, дождался, пока корыта заполнятся водой и, пожелав мне счастливого путешествия, вместе со своими спутниками уехал.

Возле колодца, как и в других местах, валялось несколько полуистлевших трупов и скелетов скота. Да, засуха стоит немало коровьих жизней! А ведь высокие травы, которые я видел во многих местах, можно было бы скосить на сено или засилосовать и тогда, возможно, такого бедствия не произошло бы. Но для этого нужны деньги и рабочая сила.

Когда я возвратился в мотель, возле него уже стояло несколько грузовых и легковых машин, а у прилавков около десятка человек потягивали пиво. Это «драйверы» — водители грузовых машин, доставляющих грузы в горняцкий поселок Теннант Крик, известный своими богатыми рудами цветных металлов и особенно золота.

Багровое солнце спустилось за абрис, предвещая назавтра такую же жару. Душно, хотя и дует довольно сильный восточный ветер. В моей комнате на подоконниках, на кровати — везде ветром нанесло много песка и пыли.

Разговор возле моих окон становится все громче. То и дело пьяные голоса затягивают что-то вроде песни. Было уже около часу ночи, но здесь, в пустыне, нравы более свободные, чем в городах. Хозяйка мотеля несколько раз пыталась угомонить гуляк, говоря им, что в комнате ночует «представитель Организации Объединенных Наций» (так отрекомендовал меня мистер Джери) и он может обо всем написать в газетах и на весь мир ославить доброе имя таверны. Но они продолжали веселиться почти до утра.

В 7 часов я встал и пошел немного побродить. Кругом виднелся мелкий лес да редкие высохшие травы. Через час я возвратился в мотель. Хозяйка встретила меня на пороге моей комнаты, любезно поздоровалась и выразила уверенность, что я хорошо отдыхал. Поблагодарив, я сказал, что, конечно, спал хорошо.

После завтрака привожу в порядок свои записи и невольно вспоминаю молодого ковбоя Джонни, перегонявшего вместе с пастухами-аборигенами волов. Вижу перед собой его энергичное, умное, красивое лицо, высокую, хорошо сложенную фигуру, вижу его босые, все в грязи ноги. С каким старанием он лез по трубе, чтобы по моей просьбе достать воды непосредственно из скважины! Вряд ли он счастлив и доволен своей жизнью. А как вы считаете, мистер Вальтер?

В 9 часов подъехала машина. Из нее вышел небольшого роста коренастый джентльмен лет тридцати пяти. Я догадался, что он приехал за мной, а он сразу же определил, что я и есть тот русский, которого ему приказали сопровождать. Он отрекомендовался Редом Диксоном — инспектором по животноводству района Теннант Крик.

Мистер Диксон охотно рассказал мне об экономике района. Здесь, преимущественно к востоку от главной шоссейной дороги, где расположены лучшие пастбища, находится около 100 скотоводческих станций. Каждая из них занимает примерно 5 тысяч квадратных километров пастбищ, на которых и выпасается скот. На станции содержится 10–15 тысяч голов крупного рогатого скота. Раньше животноводство в этом районе было единственным занятием населения, но не так давно недалеко от Теннант Крика были открыты богатые залежи рудного золота, меди, вольфрама. Теперь здесь животноводство отступило на второй план. Очень мне хотелось посмотреть, как добывают золото, но это не входило в мою программу.

Мистер Диксон рассказал, что восточнее шоссе простирается каменистая пустыня, почти лишенная растительности. Только изредка от шоссе отходят дороги на фермы. У каждой такой дороги на столбиках лежит железная бочка, на которой написано название фермы. Эти бочки выполняют и функции почтовых ящиков. Изредка по шоссе проносятся огромные автомашины с прицепами, перевозящие скот и различные грузы для рудников и ферм.

Вот уже несколько дней дует сильный восточный ветер. В воздухе стоят тучи мелкой пыли. Отличная, насыпанная из мелкого щебня и залитая битумом дорога позволяет вести машину с бешеной скоростью, которая здесь считается нормальной. Нередко по обочинам дорог можно видеть разбитые остовы грузовых и легковых машин. Ближе к Теннант Крику равнинная местность сменяется невысокими голыми рыжими холмами. Во многих из них залегают различные полезные ископаемые, в том числе и золото. Но пока австралийцы (а вернее, капиталисты Америки, Англии и Австралии) разрабатывают те из них, которые дают двойной, а то и тройной доход.

Теннант Крик — небольшой городок с пятью тысячами жителей, хотя и считается центром скотоводческого и горнометаллургического района.

В своем служебном помещении мистер Диксон познакомил меня с картой района, расположением ферм, картой растительности, залеганием грунтовых и артезианских вод, а также скотопрогонными дорогами. На книжных полках разложено много различных брошюр, большинство из них посвящено результатам работ опытных станций. Обильно снабдив меня этой литературой, мистер Диксон предложил поехать по окрестностям.

И снова потянулась бескрайняя, с небольшими рыжими холмами пустыня. Только у дороги, где сохраняется немного влаги, скапливающейся во время дождей, мальга образует как бы живую изгородь.

От Теннант Крика до Алис-Спрингса почти 500 километров. Вначале взору представляется поросшая мелким кустарником, а во многих местах голая пустыня красного цвета. Красный цвет почвы свидетельствует о большом количестве железа. И действительно, во многих местах Австралии были открыты крупные месторождения железа. И, должно быть, в этих пустынях, ревностно оберегаемых природой, таится еще много различных полезных ископаемых.

Мой новый сопровождающий спрашивает меня, как используются такие земли у нас в Туркестане. Рассказываю ему об огромных оросительных работах, выполненных при Советской власти, которые позволили выращивать ежегодно около 4,5 миллиона тонн хлопка и много других сельскохозяйственных культур. В самых знойных пустынях Кызылкумах и Каракумах обнаружены крупные запасы природного газа и нефти, которые подаются по трубопроводам в промышленные районы страны. Рассказал я также о проекте переброски вод великих сибирских рек в безводные районы Средней Азии.

Мистер Диксон сообщил мне, что в этих местах, до Алис-Спрингса, находятся пять резерваций аборигенов, из которых окружающие скотоводческие фермы получают почти бесплатную рабочую силу. Но большинство аборигенов в резервациях ведут первобытный образ жизни. Однако, если раньше они могли свободно передвигаться в поисках мест с большим количеством дичи, то сейчас они лишены такой возможности. Охота в этих местах плохая, кенгуру и эму ушли в лучшие места. Имеющиеся при резервациях благотворительные миссии не удовлетворяют даже минимальные потребности этих несчастных, вечно голодных людей. Выходить же за пределы резерваций им не разрешено. Многие из них умирают от голода и болезней, не достигнув преклонного возраста.

На резервации, расположенные возле Алис-Спрингса и в других местах, где бывают туристы, корреспонденты или представители каких-либо организаций, правительство отпускает некоторые суммы денег. В этих резервациях имеются школы для детей, жителям оказывается кое-какая медицинская помощь, построены жилища, хотя и весьма примитивные. Но таких относительно благоустроенных резерваций немного.

Горный ландшафт в районе города Алис-Спрингс

К часу дня мы подъехали к небольшой придорожной гостинице. Подходим к стойке. Мой шеф пьет холодное пиво, я предпочитаю лимонный сок. Обычно его подают со льдом, и мне кажется, что он лучше утоляет жажду, чем пиво. Обед для нас заранее заказан. Меню состоит из протертого овощного супа, холодной консервированной говядины и сладкого.

Поблагодарив хозяев за обед и расплатившись, мы снова продолжаем путь.

Вскоре дорога начинает петлять, дорожные знаки показывают то спуск, то подъем. Довольно крутые холмы состоят из красного песчаника. Холмы, и особенно долины пересохших рек, покрыты различными деревьями, чаще всего крупными белесыми эвкалиптами. В период дождей здесь некоторое время держится вода, часть которой впитывается в землю.

В районе Алис-Спрингса выпадает 200–250 миллиметров осадков в год, но при огромном испарении и высокой температуре этого количества недостаточно. Небольшой горный хребет создает здесь более благоприятные условия для растительности. Во многих местах растут кенгуровая трава, лесное сорго, буйволовая трава и др. Кое-где можно видеть рощи, состоящие из огромных, толщиной в несколько обхватов, корявых эвкалиптов. Вокруг Алис-Спрингса расположено 120 скотоводческих ферм. А в целом район представляет собой как бы оазис среди двух огромных пустынь: Симпсоновой на юго-востоке и Гипсовой на северо-западе и западе.

Холмы из красного песчаника и долины пересохших рек.

На переднем плане — эвкалипты

Много туристов посещают Алис-Спрингс — этот экзотический центр материка, окруженный пустынями. От Алис-Спрингса до Аделаиды проложена железная дорога. По ней скот отправляется на доращивание и откорм в штаты Южная Австралия и Виктория. Другие грузы почти не перевозятся. Туристы и местные жители, как правило, ездят на автомашинах.

По дороге мистер Диксон рассказывал мне о фермах, которые нам приходилось проезжать. Среди десятка английских фамилий два раза встретились украинские. Эти два фермера поселились здесь более тридцати лет назад. Фермы у них небольшие, и владельцы живут скромно. В период засухи мелким фермерам приходится очень тяжело, и многие из них в результате падежа скота разоряются.

Но вот из-за поворота выглянули домики, длинные сараи и открылся вид на Алис-Спрингс, расположенный в небольшой котловине горного массива. Через нее протекает река Тод Ривер (что значит «мертвая река»). Она действительно почти мертвая. Только пять-шесть дней после сильных дождей по этому песчаному руслу течет довольно много воды. Но под слоем песка, на глубине 15–20 метров, находятся обильные и хорошие грунтовые воды, обеспечивающие потребности города, а также окружающих ферм.

Вдоль русла реки тянется роща, состоящая из огромных эвкалиптов. Во дворах и палисадниках растут различные пальмы. Для городка, расположенного в центре пустыни, здесь много зелени. На восточной окраине города, на высоком крутом холме, выделяются огромные резервуары, в которые вода подается из скважин.

В Алис-Спрингсе пока нет никаких промышленных предприятий, но невдалеке от города недавно найдено довольно богатое месторождение рудного золота.

Меня поместили в лучшей и очень дорогой гостинице — «Бридж Отель». Вечером за одним столиком со мной ужинали три молодых американца, скорее всего студенты. Они обменивались впечатлениями о поездке от Аделаиды до Алис-Спрингса и не раз «прокатывались» по адресу австралийцев за их косность и нежелание делать деньги (имея в виду неиспользованные природные богатства страны).

После ужина, как обычно, я пошел немного побродить. Город небольшой, и можно легко выйти за его пределы. На гору, где установлены огромные резервуары для воды, вьется узкая асфальтированная дорожка, по которой можно даже проехать на автомобиле. По ней я и поднимаюсь. Взору открывается оригинальная панорама. В котловине, как в гигантском гнезде, звездочками рассыпаны огоньки. Крутые склоны горного массива в одном месте разорваны рекой, а на юге котловина теряется в дымке. В разных направлениях бегают маленькие светлячки-автомашины с парой светящихся глаз. В провинциальных городах люди обычно рано ложатся спать. И этот маленький, заброшенный за тысячи километров городок в 10–11 часов уже засыпает.

Возвращаюсь в отель. Вереницы машин окружают его со всех сторон. У некоторых из них сзади прицеплены походные домики. Здесь на дорогах часто можно видеть мчащиеся машины с такими прицепами-домиками. Несмотря на ночь, очень душно. В номере включаю огромный ветряк на потолке и залезаю под полог.

Утром горничная с каким-то маленьким музыкальным инструментом ходит по коридорам и будит заспавшихся. Второй такой сигнал означает, что пора завтракать.

В столовой уже много народу. Большинство мужчин в белых сорочках с галстуками, а многие даже в пиджаках. Позже, после завтрака, редко кто носит галстук, но появиться к завтраку без него считается неприличным. В то же время даже в учреждениях нередко можно видеть служащих в шортах и рубахах с открытым воротом и короткими рукавами. Вообще многие обычаи и традиции англичан в Австралии соблюдаются, пожалуй, более строго, чем в самой Англии.

Каждый занимает свое место. Я пока не очень хорошо изучил названия австралийских блюд и поэтому обычно выбираю стэйк — кусок говяжьего мяса, поджаренный на листе.

После завтрака мой новый сопровождающий мистер Эриот, ветеринарный врач, сообщил уточненную программу. Мне предстояло ознакомиться с работой, проводимой на опытной станции и в лабораториях КСИРО, посетить экспериментальную станцию, расположенную в пустыне. С особой торжественностью он сообщил мне, что меня приглашает на завтрак старший государственный чиновник — представитель центрального правительства, осуществляющий административную власть в районе. Я поблагодарил мистера Эриота, и мы отправились осматривать опытную станцию.

Здесь на орошаемых землях выращивают люцерну, сорго и многие другие культуры. Без орошения даже местные, казалось бы, акклиматизировавшиеся травы растут плохо.

К полям опытной станции примыкает редкая акациевая роща. Я обратил внимание сопровождающего меня научного сотрудника на то, что старые деревья постепенно отмирают, а молодых что-то не видно, и это может привести к изменению природных условий. Он согласился с тем, что эта проблема заслуживает внимания.

Лаборатории КСИРО хорошо оборудованы, научные сотрудники производят впечатление высококвалифицированных специалистов. Они охотно и обстоятельно рассказывали мне о своих работах.

Мистер Эриот все время меня поторапливал, напоминая, что к часу дня мы приглашены на завтрак. Наконец он решительно заявил, что пора ехать. Благодарю руководителей станции за то, что они показали мне интересные опыты и материалы и за дружеское ко мне расположение.

Подъезжаем к одноэтажному приземистому дому, огороженному густой живой изгородью. У калитки нас встречает высокий мужчина лет пятидесяти с живыми глазами. Господин Коунри приветствует нас и приглашает в дом. Я поблагодарил его за то, что в районе меня хорошо встретили и показали много интересного. Он заверил, что и впредь я могу рассчитывать на его помощь. Господин Коунри знакомит меня со своей женой. В гостиной он спрашивает меня, что бы я хотел выпить перед обедом, и добавляет, что, к сожалению, не может предложить мне русской водки. Этому напитку, как он слышал, русские отдают предпочтение перед всеми другими. Я ответил, что многим англичанам водка нравится не меньше, чем русским. А сейчас я предпочитаю выпить бокал холодного пива. Во время обеда разговор шел о природных условиях, богатствах района и перспективах его развития. Я высказал мысль относительно того, что на западной окраине города есть очень хороший створ для постройки плотины. Господин Коунри сказал, что этот вопрос поднимался уже не раз, но пока правительство не отпускает денег. Кроме того, некоторые фермеры считают, что, если не пустить воду, в низовьях этой мертвой реки понизятся грунтовые воды, питающие колодцы на пастбищах.

После обеда мне предстояло поехать на юго-запад — в горный район, где находится что-то вроде заповедника. Вначале дорога шла по ровной местности, заросшей мальгой, а километров через двадцать показалась типичная для Центральной Австралии пустыня. Голые, без всякой растительности, каменистые пространства сменялись очагами серого твердого спинифекса.

Примерно километров через шестьдесят местность изменилась. Появились невысокие гранитные горы, долины, поросшие эвкалиптами. Еще дальше стали встречаться стройные хвойные деревья, должно быть, какой-то вид сосны. В долинах теперь кое-где можно было видеть невысокие барханы из красного песка.

Подъехали к небольшому ущелью. В одном месте обрыв с нависшими гранитными глыбами образовал большой грот. На дне его виднелось маленькое озеро. Вода здесь сохранилась с периода дождей. Наше приближение заставило убежать от озера около десятка крупных кенгуру. Вблизи озера расположилось несколько групп черных эму. Завидев нас, эти огромные птицы на сильных длинных ногах бросились в прилегающие заросли. Мистер Эриот сказал, что ударом ноги такой страус может убить большую собаку или сломать ногу человеку.

От озера поднялись тысячи серо-розовых какаду, черных попугаев, коршунов и других птиц. Возле самого озера мы заметили множество следов различных животных. Мое внимание привлекли следы лошадей или других похожих на них животных и собачьи следы. Мистер Эриот пояснил, что это следы динго и одичавших лошадей.

Немного в стороне от озера мы увидели несколько шалашей, сделанных из веток. Вокруг них валялись обглоданные кости кенгуру и эму, были следы костров, но мы не обнаружили никаких следов так называемых предметов цивилизации, обычно остающихся после пребывания путешественников. Мистер Эриот предположил, что здесь жили аборигены, убежавшие из резервации. Пробыв здесь, очевидно, дней десять, они ушли куда-то в другое место. Я спросил мистера Эриота, можно ли мне побывать в одной из резерваций. Он сказал, что для этого нужно получить специальное разрешение у правительственного чиновника, ведающего делами аборигенов, и обещал на следующий день этим заняться.

Когда мы немного отъехали, за выступом открылась широкая ровная лощина. Метрах в двухстах от нас, высоко подняв головы и навострив уши, стояли и смотрели на нас четыре хорошо упитанные красивые рослые лошади. На задних лапах стояли огромные, почти в рост человека, кенгуру. Они очень любопытны, и этой их особенностью обычно пользуются охотники. Я вышел из машины, чтобы сфотографировать лошадей, но жеребец тут же умчался, увлекая за собой своих подруг. Это и были одичавшие лошади, следы которых мы видели у озера. Мистер Эриот рассказал мне, что в более пустынных местах живут одичавшие верблюды, ослы, козы.

Той же дорогой возвращаемся назад. То и дело попадаются кенгуру. Они свободно перепрыгивают проволочные изгороди свыше полутора метров высотой. Вдоль дороги гнездами растут арбузы. Здесь они маленькие, величиной с дыню «колхозницу», но в районе Катерин я видел и крупные, внешне ничем не отличающиеся от арбузов, растущих у нас на бахчах. Это дикие арбузы. Их особенно много в песчаных местах у дорог, возле колодцев. Есть их нельзя, они очень горькие и ядовитые. Позже, в штате Виктория, директор опытной станции рассказал мне, что дикие арбузы — это злостные сорняки и бороться с ними нелегко.

Доезжаем до города. Мистер Эриот приглашает меня вечером посетить его дом. Хотя я и устал, но соглашаюсь. Благодарю его за очень интересную поездку, и мы уславливаемся встретиться в 8 часов вечера.

Точно в назначенный час мистер Эриот постучался и спросил, готов ли я.

До его дома мы доехали за пять-семь минут. Но это уже была окраина города. Мистер Эриот сказал мне, что дом обошелся ему в 4 тысячи фунтов стерлингов. Дом состоит из трех комнат и кухни. Такие дома сооружает строительная компания и потом продает за наличные деньги или же в рассрочку на два-три года, но в таком случае взимает около 7–8 % годовых.

Семья мистера Эриота состоит из жены и троих детей. Невысокого роста моложавая женщина с приятным лицом встретила меня приветливо. Обратившись ко мне, она сказала, что я, должно быть, очень голоден, муж, наверное, замучил меня долгим путешествием по пустыням и поэтому прежде всего нужно поужинать.

Едва мы закончили ужин, стали приходить знакомые моих хозяев. Собралось около пятнадцати человек. Как рассказал мне потом мистер Эриот, им очень хотелось повидать русского, узнать о России, об этой, как он выразился, гигантской стране, задающей тон всему миру. Началась оживленная беседа. Я сказал, что целый день обо всем расспрашивал мистера Эриота, а теперь готов сам отвечать на любые вопросы. Меня расспрашивали о школах, высшем образовании, медицинском обслуживании населения в Советском Союзе, о ценах на продукты, одежду, о заработной плате рабочих и служащих. Можно ли купить и пользоваться автомобилем, о размерах квартплаты, о театpax, кино, печати. Особенно много вопросов было задано об отношении к религии в нашей стране, о частной собственности, о пенсиях, о системе управления, о выборах.

Наша беседа затянулась далеко за полночь. Расстались мы очень дружелюбно и условились с мистером Эриотом утром поехать смотреть резервацию аборигенов.

Утром мистер Эриот сообщил мне, что хотя сегодня и воскресенье, но чиновник по делам аборигенов любезно согласился сопровождать нас в одну из ближайших резерваций и показать все, что меня заинтересует. По дороге мы должны заехать за ним. Возле одного из домиков у калитки стоял среднего роста плотный человек лет тридцати пяти-сорока. Это и был мистер Гарнет, районный чиновник по делам аборигенов. Он сообщил, что удобнее всего нам поехать посмотреть ближайшую резервацию, расположенную в 15 километрах от Алис-Спрингса.

В резервации, как сообщил мистер Гарнет, живет около 350 аборигенов. Некоторые из них работают на фермах, но большинство никаких определенных занятий не имеют. Их содержит государство.

Резервация расположена в широкой долине, заросшей редкими развесистыми деревьями малый и эвкалиптов. Среди них виднеются небольшие домики из гофрированного железа и несколько длинных бараков со сферической крышей. В них помещаются школа, больница, столовая. В стороне, в домиках-коттеджах, живут белые служащие резервации. Вся территория резервации огорожена плотным и высоким проволочным забором. Однако, как поясняет мистер Гарнет, несмотря на запрет, аборигены ухитряются проносить в резервацию спирт и другие крепкие напитки.

Возле кухни, прямо на земле, сидят взлохмаченные, грязные молодые женщины-аборигенки. Не обращая на нас внимания, они камнями разбивают миндальные орехи и едят зерна. Очевидно, они привыкли к таким посещениям. Мы зашли в довольно длинный сарай из гофрированного железа, в одной части которого была оборудована кухня. Толстый, небольшого роста повар-абориген открыл кастрюлю и показал большой кусок мяса, как бы подчеркивая этим, что питаются они хорошо.

Мистер Гарнет почему-то не повел нас в школу и больницу, хотя они были рядом, а предпочел увести на огород — небольшой участок, занимающий около четверти гектара. Здесь выращиваются капуста, свекла, морковь, горох и другие овощи, которые используются для кухни резервации. Невдалеке находится молодой апельсиновый сад. Мистер Гарнет объяснил, что огород и сад обрабатывают сами аборигены. Здесь им стараются привить трудовые навыки, но они занимаются этим не очень охотно.

Возле домиков и на дороге, прямо на пыльной земле, сидели и лежали грязные, взлохмаченные мужчины, женщины с детьми, старики. Все маленькие дети были голые, с невероятно грязными носами. Мистер Гарнет объяснил, что дети аборигенов почему-то болеют хроническим насморком и что процент детской смертности очень высок.

Я пытался поговорить с аборигенами, но они меня не понимали, так как не знали английского языка. И только жалко, заискивающе улыбались тусклыми гноящимися глазами.

Спрашиваю своего сопровождающего, так ли аборигены живут в других резервациях. Он говорит, что примерно так же, но там значительно меньшую помощь оказывает правительство, да и природные условия хуже, чем здесь.

Возвратившись в город, вежливо прощаемся с чиновником по делам аборигенов. Сегодня еще предстоит поездка на экспериментальную базу, расположенную в глубине пустыни.

Снова дорога, вдоль которой тянется низкорослый негустой кустарник мальга и эвкалипты. Скоро между зарослями показались большие плешины голой земли, очень похожей на наши такыры Кызылкумов или Каракумов. Такие же мелкие кустарники, редкая травянистая растительность, твердая, с мелкими камнями почва, такое же злое, раскаленное солнце, сжигающее все, что попадает под его лучи, если нет воды. Пока мы ехали, несколько раз поднимались огромные пыльные смерчи. Мистер Эриот сказал, что их называют вили-вили. Они могут поднять в воздух скот, машины, разрушить дома. По краям дороги валяются скелеты и трупы кенгуру. Почти каждый проезжающий здесь имеет при себе «винчестер» и считает своим долгом пустить пулю в перебегающего дорогу кенгуру. Многие фермеры убитыми кенгуру кормят свиней.

Экспериментальная база — это довольно просторный и удобный жилой дом, сделанный из прессованных соломенных плит. Возле дома возвышается ветряк, накачивающий воду в железобетонные баки, а рядом стоят бочки, из которых в корыта одновременно с водой поступает раствор фосфорных солей и некоторых микроэлементов. Установить, какие именно микроэлементы, мне не удалось. Несмотря на то что это гипсовая пустыня и вода, конечно, очень дорога, все же и здесь крутится несколько маленьких автоматических дождевальных установок, поливающих газон с тщательно подстриженной травой.

Хозяева дома, молодые супруги, уехали в Алис-Спрингс. Квартира открыта. Очевидно, они уверены, что никто к ним не заедет и ничего не тронет. Но оказалось не так. Мистер Эриот достал из холодильника бутылку пива, и мы жадно его выпили. Правда, на столе он оставил записку, в которой сообщил хозяину о нашем вторжении и похищении пива.

Во дворе, у корыт, толпятся тощие коровы. Здесь же под навесами, за специальными загородками находятся подопытные животные, которые не получают дополнительных солей. Они выглядят карликами, хотя и не очень тощими. Но подробно рассказать о результатах опытов некому, и потому, немного побродив, мы уезжаем.

По дороге мистер Эриот показывает несколько огороженных участков, куда скот и кенгуру попасть не могут. Там растительность намного лучше. Это опытные участки, где изучается влияние выпаса на состояние травостоя.

На обратном пути мистер Эриот рассказал о жизни в Алис-Спрингсе. Она очень однообразна: работа, еда, сон, посещение баров. Молодежь не стремится к учебе, а больше интересуется развлечениями. Читают мало и то главным образом различные комиксы или романы модных американских и английских писателей. Политикой мало кто интересуется, считая, что Австралия находится в стороне от других континентов и грозные мировые конфликты не сразу коснутся ее. В дальнейшем подобные мнения мне не раз приходилось слышать от многих деловых людей Австралии. События, происходящие в мире, большинство австралийцев воспринимают так, как их излагают буржуазные газеты, радио, не вникая в их существо.

Мое пребывание в центре Австралии заканчивается, и завтра я лечу в город Маунт-Айса, расположенный в штате Квинсленд, почти у самой границы Северной Территории. Этот город вырос в пустыне, после того как там были открыты богатые месторождения меди, серебра, цинка, золота, урана.

Последний вечер провожу я в этом экзотическом городке. Из памяти не исчезают картины убогой жизни аборигенов. Мне, человеку, выросшему в условиях советского строя, где все нации, независимо от цвета кожи и формы глаз, имеют равные права, было очень странно и больно видеть этих несчастных, бесправных, обреченных на жалкое существование людей. В нашей стране, как только установилась Советская власть, отсталым народностям были созданы все необходимые условия для их развития. До революции на Севере, Дальнем Востоке некоторые национальности по уровню развития немногим отличались от австралийских аборигенов, но сейчас они стали культурными народами, равными в большой и единой братской семье народов Советского Союза. А в Австралии проводится политика расовой дискриминации, физически уничтожается целая раса. Ведь капиталистическому строю не привыкать к подобным «методам». На соседней Тасмании было уничтожено все коренное население. Подобных примеров в истории немало.

Утром я был поражен размером платы за гостиницу. За очень скромный номер без ванной с меня взяли по 4,5 фунта в день. А квалифицированный рабочий в Австралии зарабатывает примерно 2–2,5 фунта стерлингов в день. Оказалось, что в счет была включена не только стоимость завтрака, но и плата за обеды и ужины, хотя я ими не пользовался. Мне разъяснили, что плата взимается за полный рацион, независимо от того, пользовались вы им или нет. Впоследствии в других гостиницах я заранее выяснял условия.