В Венеции

Глава IV

Дворец Пьеполо был одним из богатейших патрицианских[19] домов Венеции.

Богатство и роскошь заметны были всюду. Просторная сводчатая прихожая с широкой мраморной лестницей вела в обширные комнаты, изобиловавшие позолотой и скульптурой, на стенах висели картины известных художников Италии; большие зеркала занимали остальную часть стен, тяжелые бархатные и шелковые портьеры и паркет из лучшего итальянского мрамора дополняли красоту этой обстановки.

Длинный ряд приемных покоев и парадных зал вел в отдаленную часть дворца, обращенную на берег канала. Хотя здесь все было так же богато и роскошно, но чувствовалась большая простота. Здесь владелица этого дворца беседовала с своим духовником и с родственницей-компаньонкой. Виолетта Пьеполо была так молода, что где-нибудь на севере ее считали бы еще девочкой, но в родной стране пропорциональность форм и выражение черных глаз обнаруживали в ней зрелость и ум женщины.

— Я вам так благодарна за ваш добрый совет, отец, и знаю, что милая донна Флоринда разделяет вполне мою признательность. Ваши с ней мнения имеют так много общего, что я иногда удивляюсь, как под влиянием житейской опытности доброта и благоразумие, действуя заодно, отодвигают на задний план личные интересы.

Строгие очертания рта монаха при этом замечании его юной ученицы оживились легкой улыбкой.

— С годами ты узнаешь, что в этом заключается минимум наших страстей и интересов, который мы разрешаем себе в границах осторожности и беспристрастия. Хотя донна Флоринда еще в том возрасте, когда многое привязывает к жизни, она, надеюсь, сумеет укрепить тебя в этой истине.

При этих словах кармелита[20] бледные щеки компаньонки вспыхнули ярким румянцем, и ее лицо выразило радость.

— Я надеюсь, что Виолетта и раньше слышала об этом, — тихо сказала Флоринда.

— Было бы очень грустно, если бы от меня скрывали то, что нужно знать в моем возрасте, — отозвалась Виолетта. — Но почему Сенат вмешивается в судьбу девушки, когда та вполне довольна скромной жизнью, которую она ведет?

— Время беспощадно, и мало ли что придется тебе узнать в жизни. Она часто налагает тяжелые обязанности. Ты знаешь политику государства, которое создало свою славу военными подвигами, богатством и обширным влиянием на другие нации. В Венеции есть закон, запрещающий родниться с иностранцами, потому что здесь каждый должен служить прежде всего интересам правительства республики. Наши патриции не могут владеть иностранными землями, и женщина такого громкого имени, как твое, не может выйти замуж за иностранца без согласия сенаторов.

— Ах, было бы лучше, если бы я не принадлежала к знати! Мне думается, что, находясь под такой строгой опекой Совета Десяти, женщина не может быть счастлива.

— Мне грустно, но я должна тебе сказать, что говорить так нельзя, — отвечала наставница. — Приходится повиноваться законам. Мне непонятно, чем ты недовольна. Ты молода, богата, красива, знатного рода, и ты еще жалуешься на судьбу.

— Я извиняюсь, если я оскорбила кого-нибудь, — ответила Виолетта. — Но было бы гораздо лучше, если бы отцы государства занимались более важными делами и оставили бы шестнадцатилетнюю девушку в покое вместе с ее происхождением и богатством.

— Забота, которую проявляет республика к твоей судьбе, это — цена богатства и роскоши, окружающих тебя, — сказал в свою очередь монах. — Другая женщина, которой судьба менее благоприятствует, могла бы наслаждаться свободой, но эта свобода не была бы украшена пышностью.

— Я бы хотела, чтобы вокруг меня было меньше роскоши, но больше свободы.

— Но я не отрицаю, что преимущества, которыми ты пользуешься, имеют некоторые неудобства. Политика Венеции корыстна и безжалостна. Голос монаха понизился, и он боязливо посмотрел вокруг. — Сенат[21] считает своей обязанностью предупреждать, насколько возможно, союз интересов, невыгодных для него. Я уже тебе говорил, что сенатор не может иметь владений за пределами республики, и лицо знатного происхождения не может вступить в брак с иностранцем без согласия на то Сената. Ты в таком же положении. Среди всех иностранцев, которые ищут твоей руки, Совет не видит ни одного достойного. Дон Камилло Монфорте, — человек, которому ты обязана жизнью, и о котором ты недавно говорила с такой признательностью, — имеет больше тебя прав жаловаться на эти суровые постановления.

— Мое недовольство было бы еще больше, если бы я думала, что молодой человек, проявивший по отношению ко мне столько мужества, боится этой строгости, — возразила живо Виолетта. — Какой счастливый случай привел его в Венецию? Я полагаю, что могу спросить об этом без стеснения.

— Твой живой интерес к нему вполне понятен и даже похвален. Он молод и имеет свои слабости. Не забывай того, что он сделал для тебя. Его дела всем известны в городе; ты же о них не слышала лишь благодаря твоей замкнутой жизни.

— У моей ученицы, помимо этого, есть более интересные занятия, — заметила донна Флоринда.

— Я хочу знать, чего он добивается, — спросила Виолетта.

— Он все не может добиться в Сенате, чтобы его утвердили в правах его предков-сенаторов.

— Почему же ему в этом отказывают?

— Да ведь по существующему закону он должен отказаться от своих владений в Калабрии. Я плохо знаю законы, но противники нашей республики говорят, что трудно нести те обязательства, которые она налагает, и что за свои милости она требует слишком много.

— Разве это справедливо?

— Ты молода и высказываешься чересчур откровенно!

Монах с беспокойством взглянул на прекрасную венецианку. В его взгляде мелькнули заботливость и беспокойство.

— Сохрани благодарность к нему за спасение твоей жизни!

— Это чувство благодарности не принесет ему пользы, отец. У меня достаточно родства и связей, чтобы похлопотать в Сенате о деле дона Камилло.

— Будь осторожна, дочь моя, твое вмешательство может только повредить дону Камилло: твои интересы противоречат интересам Сената.

Монах надвинул капюшон на лицо и собирался уходить. Виолетта подошла под благословение. Монах поднял руки над склонившейся компаньонкой. Губы его зашевелились, но слов нельзя было расслышать. Если бы Виолетта была более наблюдательна, то эта молчаливая сцена открыла бы ей тайну глубокой симпатии, связывавшей монаха и компаньонку.

После ухода монаха Виолетта вышла на открытый балкон. Все было тихо. Вдруг раздались звуки гобоя[22]. Виолетта испуганно отступила с балкона.

— Толпа молодежи дает серенаду нашей милой Оливии под окнами дворца Ментони, — сказала девушка. — Ночь так хороша, что мне захотелось проехаться в лодке. Кстати, я должна передать свои работы моему опекуну. Съездим к нему?

Отложив в сторону работу, донна Флоринда согласилась исполнить желание Виолетты.

Лакей позвал гондольеров, и дамы, завернувшись в мантильи и захватив с собой маски, сошли вниз и сели в гондолу.