В Зарницах

ЗОРЬКА

Открытие осенней охоты — что за прекрасное время! Жара спа́ла, но ещё тепло. Воздух чистый-чистый; он напоён запахом созревших хлебов, конопли и свежего сена. Деревья стоят в полной своей красе, но уже на земле лежат пожелтевшие листья. Туман ложится раньше и утром медленно тает под мягкими, но ещё тёплыми лучами августовского солнца.

Скворцы стабунились и озоруют на огородах, в садах и на хлебных скирдах.

Молодые выводки боровой, водоплавающей и болотной дичи поднялись на крыло.

Ночь. А в камышовых заводях идёт бойкий утиный разговор.

— Слышишь, как жируют! Славная охота будет завтра, — говорит Максим Петрович.

Зорька, лежащая у ног своего хозяина, беспокойно вертит хвостом и чуть взвизгивает, широко раскрыв свои умные глаза.

— Хорошая у вас собака, Максим Петрович!

— Зорька-то? И цены нет: умница, охотник, друг; как говорится, только не говорит, а всё понимает. Вот и сейчас, видите, закрыла глаза — это потому, что про неё начали разговор, понимает… А рассказывал я вам или нет, что было с ней на первой охоте?

И Максим Петрович начал уже не раз слышанный мною рассказ:

— Три года назад я купил её у совершенно незнакомого мне охотника. Правда, он её сильно расхваливал, но ведь трудно верить. В первую же субботу я со своими приятелями отправился на охоту — мне очень хотелось испытать Зорьку. Но, как на грех, в воскресенье с самого утра пошёл сильный дождь, а в дождь плохая охота: птица таится, да и самому не особенно приятно мокнуть. Всё же мы не выдержали и пошли. Походил я часа два, изрядно промок, а дичи никакой не видел. Зорька сначала пустилась в поиск. Поиск её мне понравился, но очень быстро, как говорят охотники, начала «плести лапти», то есть идти сзади меня, прекратив охоту.

Возвращаюсь — уже кипит походный котелок, а мои приятели сушат на костре промокшую одежду.

«Ну, как охота? — спрашивают они. — А мы думали, что вы обязательно что-нибудь добудете, — ведь вы с собакой».

«Да сегодня хоть с тремя собаками и то ничего не добудешь, — отвечаю я. — Сегодня дело не в собаках, а в погоде».

Я понял, что они просто хотят меня подзадорить, но, как ни странно, всё же запала мне мысль в голову: а может быть, действительно моя собачка — не охотник? Что-то очень быстро она начала «плести лапти».

И как раз в это время шагах в тридцати на сухую берёзу сел кобчик.

Я быстро схватил ружьё, вскинул и выстрелил. Кобчик упал в ивовый куст, разросшийся около берёзы.

Зорька вскочила, сделала несколько шагов в направлении куста и остановилась, повернув ко мне голову, как бы ожидая приказания. И, хотя я знал хорошо, что кобчик — не дичь, я дал команду. Зорька бросилась в куст, но тут же возвратилась пустая.

Мои приятели снова за своё: ну какая, мол, это собака, если на её глазах убита птица, а она не может её найти!

Я повторил приказание. Зорька с каким-то не то удивлением, не то с обидой посмотрела на меня и неохотно пошла обратно. И несёт кобчика, но как несёт! Она держит его за одно перо крыла зубами, брезгливо оттопырив губы, как бы не желая ими коснуться птицы. Идёт медленным шагом, с опущенным хвостом и, не дойдя до меня шагов пять, бросает кобчика, а сама убегает в ближайший березняк.

Я кинулся за ней, кричал, свистел, звал — всё напрасно: сбежала.

Так прошло около часа.

Дождь прекратился, выглянуло солнце; при дуновении ветра крупные капли тяжело падали с листьев деревьев. Настроение у меня и у моих товарищей было подавленное: пропала Зорька.

Мы сидели у потухшего костра и обсуждали этот нелепый случай, как вдруг из кустов с шумом выскочила Зорька, держа в зубах что-то большое и непонятное. Она быстро подбежала и с какой-то особой гордостью начала бегать вокруг меня.

В зубах у неё была охотничья сетка, а в сетке — две утки и патронташ. Мы стояли как поражённые громом, вопросительно смотрели друг на друга и на Зорьку. А у меня от радости даже слёзы навернулись на глаза. Как по уговору, мы развязали рюкзаки и все трое наперебой начали угощать Зорьку.

На второй день, возвращаясь с охоты, мы сидели на станции Крутое, и каждый высказывал своё предположение о похищенной сетке.

За несколько минут до прихода поезда в помещение станции вошёл охотник. Окинув взглядом пассажиров, он, не задерживаясь, подошёл к нам.

«Ну, как поохотились?» — спрашиваем его.

«И не спрашивайте! — отвечает охотник. — Такая глупость приключилась вчера, что просто ума не приложу. Вышел я утром, а ведь сами знаете, какая погода была. В одном месте поднялась пара кряковых.

Я их взял, походил ещё немного, весь промок и решил на этом кончить. Развёл костёр, думаю: обсушусь немного, попью чаю — и домой. А сетку с утками и патронташем положил на пень, почти рядом с костром. И вот, верите или нет, никто не приходил, а сетка пропала — ну как сквозь землю провалилась!»

В этом месте своего рассказа Максим Петрович обыкновенно начинал смеяться. И мы тоже не могли удержаться от смеха.

Пока Максим Петрович рассказывал, успел вскипеть котелок.

— Чем будем заваривать — чаем или брусничником? — спрашиваю я Максима Петровича.

— Только брусничником, — отвечает он. — Чай — дома, а на охоте лучше брусничника ничего не надо. Да и для здоровья это хорошо.

Начал брезжить рассвет. Стая кряковых со свистом прошла за камыши и тяжело упала на плёс.

Пора…