Открытие осенней охоты — что за прекрасное время! Жара спа́ла, но ещё тепло. Воздух чистый-чистый; он напоён запахом созревших хлебов, конопли и свежего сена. Деревья стоят в полной своей красе, но уже на земле лежат пожелтевшие листья. Туман ложится раньше и утром медленно тает под мягкими, но ещё тёплыми лучами августовского солнца.
Скворцы стабунились и озоруют на огородах, в садах и на хлебных скирдах.
Молодые выводки боровой, водоплавающей и болотной дичи поднялись на крыло.
Ночь. А в камышовых заводях идёт бойкий утиный разговор.
— Слышишь, как жируют! Славная охота будет завтра, — говорит Максим Петрович.
Зорька, лежащая у ног своего хозяина, беспокойно вертит хвостом и чуть взвизгивает, широко раскрыв свои умные глаза.
— Хорошая у вас собака, Максим Петрович!
— Зорька-то? И цены нет: умница, охотник, друг; как говорится, только не говорит, а всё понимает. Вот и сейчас, видите, закрыла глаза — это потому, что про неё начали разговор, понимает… А рассказывал я вам или нет, что было с ней на первой охоте?
И Максим Петрович начал уже не раз слышанный мною рассказ:
— Три года назад я купил её у совершенно незнакомого мне охотника. Правда, он её сильно расхваливал, но ведь трудно верить. В первую же субботу я со своими приятелями отправился на охоту — мне очень хотелось испытать Зорьку. Но, как на грех, в воскресенье с самого утра пошёл сильный дождь, а в дождь плохая охота: птица таится, да и самому не особенно приятно мокнуть. Всё же мы не выдержали и пошли. Походил я часа два, изрядно промок, а дичи никакой не видел. Зорька сначала пустилась в поиск. Поиск её мне понравился, но очень быстро, как говорят охотники, начала «плести лапти», то есть идти сзади меня, прекратив охоту.
Возвращаюсь — уже кипит походный котелок, а мои приятели сушат на костре промокшую одежду.
«Ну, как охота? — спрашивают они. — А мы думали, что вы обязательно что-нибудь добудете, — ведь вы с собакой».
«Да сегодня хоть с тремя собаками и то ничего не добудешь, — отвечаю я. — Сегодня дело не в собаках, а в погоде».
Я понял, что они просто хотят меня подзадорить, но, как ни странно, всё же запала мне мысль в голову: а может быть, действительно моя собачка — не охотник? Что-то очень быстро она начала «плести лапти».
И как раз в это время шагах в тридцати на сухую берёзу сел кобчик.
Я быстро схватил ружьё, вскинул и выстрелил. Кобчик упал в ивовый куст, разросшийся около берёзы.
Зорька вскочила, сделала несколько шагов в направлении куста и остановилась, повернув ко мне голову, как бы ожидая приказания. И, хотя я знал хорошо, что кобчик — не дичь, я дал команду. Зорька бросилась в куст, но тут же возвратилась пустая.
Мои приятели снова за своё: ну какая, мол, это собака, если на её глазах убита птица, а она не может её найти!
Я повторил приказание. Зорька с каким-то не то удивлением, не то с обидой посмотрела на меня и неохотно пошла обратно. И несёт кобчика, но как несёт! Она держит его за одно перо крыла зубами, брезгливо оттопырив губы, как бы не желая ими коснуться птицы. Идёт медленным шагом, с опущенным хвостом и, не дойдя до меня шагов пять, бросает кобчика, а сама убегает в ближайший березняк.
Я кинулся за ней, кричал, свистел, звал — всё напрасно: сбежала.
Так прошло около часа.
Дождь прекратился, выглянуло солнце; при дуновении ветра крупные капли тяжело падали с листьев деревьев. Настроение у меня и у моих товарищей было подавленное: пропала Зорька.
Мы сидели у потухшего костра и обсуждали этот нелепый случай, как вдруг из кустов с шумом выскочила Зорька, держа в зубах что-то большое и непонятное. Она быстро подбежала и с какой-то особой гордостью начала бегать вокруг меня.
В зубах у неё была охотничья сетка, а в сетке — две утки и патронташ. Мы стояли как поражённые громом, вопросительно смотрели друг на друга и на Зорьку. А у меня от радости даже слёзы навернулись на глаза. Как по уговору, мы развязали рюкзаки и все трое наперебой начали угощать Зорьку.
На второй день, возвращаясь с охоты, мы сидели на станции Крутое, и каждый высказывал своё предположение о похищенной сетке.
За несколько минут до прихода поезда в помещение станции вошёл охотник. Окинув взглядом пассажиров, он, не задерживаясь, подошёл к нам.
«Ну, как поохотились?» — спрашиваем его.
«И не спрашивайте! — отвечает охотник. — Такая глупость приключилась вчера, что просто ума не приложу. Вышел я утром, а ведь сами знаете, какая погода была. В одном месте поднялась пара кряковых.
Я их взял, походил ещё немного, весь промок и решил на этом кончить. Развёл костёр, думаю: обсушусь немного, попью чаю — и домой. А сетку с утками и патронташем положил на пень, почти рядом с костром. И вот, верите или нет, никто не приходил, а сетка пропала — ну как сквозь землю провалилась!»
В этом месте своего рассказа Максим Петрович обыкновенно начинал смеяться. И мы тоже не могли удержаться от смеха.
Пока Максим Петрович рассказывал, успел вскипеть котелок.
— Чем будем заваривать — чаем или брусничником? — спрашиваю я Максима Петровича.
— Только брусничником, — отвечает он. — Чай — дома, а на охоте лучше брусничника ничего не надо. Да и для здоровья это хорошо.
Начал брезжить рассвет. Стая кряковых со свистом прошла за камыши и тяжело упала на плёс.
Пора…