Ван Ван из Чайны 3

Глава 17

Тренер Ло на всё время турнира уподобился старому, неисправному граммофону, проигрывающему одну и ту же часть задолбавшей пластинки снова и снова:

— Джокович — это совсем другой уровень!

— Джокович покажет тебе твое место!

— Ты же не собираешься гордиться этой победой? Напомню — впереди тебя ждет Джокович!

— Может вы уже предложите ему свою руку, сердце и преданность⁈ — не выдержав, огрызнулся я.

Дело было десятого октября, за плечами осталась вереница «проходных» матчей, но легкими их назвать язык не поворачивается — даже вторая игра против Мюррея мне далась легче, чем схватки с «казахом» Мишей Кукушкиным, испанцем Фелисиано Лопесом, американцем Джоном Ишнером и хорватом Иво Карловичем. «Доли процента», которые определяют победителя на самой вершине спортивного Олимпа теперь для меня лейтмотив на ближайшие годы. Не так уж и велико количество тех, кто за «вершину» цепляется, и скоро я буду лично знаком со всеми — с теми же Джоковичем и Федерером мне играть еще много лет, потому что они «ракетку на гвоздь» не повесят еще долго.

Кстати о Федерере — турнирная сетка столкнет нас завтра, одиннадцатого октября. Выиграю — буду играть финал против Джоковича. А я непременно выиграю, что бы там не зудел фанатик мотивационных речей Ло Канг.

— Я бы и предложил, — хмыкнул тренер Ло. — Но он же ляовай.

— Ясно, — хохотнув махровому расизму, я поднялся с дивана. — К деду пойду, потому что вы мне надоели, тренер Ло. И вообще — неэтично смотреть «через голову» ближайшего соперника, особенно если эта голова принадлежит целому Федереру!

Пожав плечами, Ло Канг демонстративно потерял ко мне интерес и включил телек, «залоченный» на спортивный канал, который сутками напролет, с перерывами на рекламу, освещал «Ролекс Мастерс», в день выдавая часа полтора-два нового контента (это не считая трансляции матчей), а остальное эфирное время «крутил» повторы и короткие выпуски спортивных новостей, куда «складывал» всё, не относящееся к текущему турниру — нефиг отвлекаться, товарищи, давайте сосредоточимся на победоносной поступи нашего Вана! Вот, кстати, двадцатиминутная нарезочка лучших его атак.

Сейчас схожу до «деда», а по возвращении меня будет ждать тренер Ло, который конечно же «наковыряет» из эфира некоторое количество моих ни на что не влияющих микроошибок, и станет меня ими пичкать. А я и не против — да, нудно и скучно, но «доли процента» именно так и достаются.

Покинув гостиную, я по коридору миновал парочку проходов — один ведет в столовую, другой — к двум «гостевым» спальням — повернул налево перед ведущим к лифту «тамбуру» и постучал в дверь поселившегося в моем номере на следующий день после победы с Мюрреем дедушки-иглоукалывателя.

— Входи, Ван, — неведомым образом опознал меня через закрытую дверь Дай Джинхэй.

— Из-за тренера Ло мои чувства и разум в смятении, учитель, — пожаловался я.

Сидящий в кресле у окна с видом на парк, перед столиком с чайничками и пиалками, потягивая чай из одной из них Дай Джинхэй, продолжая смотреть на зелень за окном, назидательно заметил:

— Чувства и разум зависят лишь от дисциплины их носителя. Люди полны недостатков, и лишь дисциплина и усердная работа над собой способны от них избавить. Ты прыгаешь очень высоко, Ван, но на истинный полет способны только те, кто достиг совершенства — то есть лишен недостатков.

Дай Джинхэй плотно «сидит» на Даосизме, и охотно делится знаниями в моменты, когда не рассуждает о тонкостях выращивания кабачков.

— Присаживайся, — указал он на кресло по другую сторону окна. — Давай полюбуемся природой вместе.

Я уселся напротив деда, и стал смотреть на сад. Тихо, хорошо, приятный аромат чая дарит душе пошатанный тренером Ло покой. То ли аура у дедушки такая, то ли Даосизм работает, но помогает покруче всяких там психологов — мне предлагали выделить штатного, но я отказался. Ну его нафиг — прав дедушка, кто кроме тебя самого в собственной голове порядок может навести? Вопрос лишь в том, как именно инициировать процесс — это может быть и психотерапия, но я лучше буду припадать к многотысячелетней мудрости Поднебесной. В парке гуляли маленькие с такого расстояния и высоты люди, на дорогах, как и почти всегда, толпились автомобили, где-то над нами, вне поля зрения, бодро тарахтел вертолет, перевозя очередного китайского «небожителя». В общем — мегаполис жил своей обычной жизнью.

Побулькав чайничком и тихонько стукнув о стол керамикой, Дай Джинхэй протянул мне пиалку чая, которую я принял с благодарным поклоном. Следующие пятнадцать минут мы пили чай и молча смотрели в окно, наблюдая как Шанхай окрашивается в оранжево-розовые оттенки закатывающимся солнышком. Хорошо!

— В улыбке Федерера я вижу бледную тень попытки слиться с Дао, — развеял тишину дед. — Сила его У-вэй больше, чем у среднестатистического ляовая.

Внезапно стало страшно. А может тренер Ло не так уж и прост? Специально запугивает меня Джоковичем, чтобы я не терзал себя сомнениями о способности выиграть Федерера? Стремительно начав жалеть о том, что сюда приперся, я не сразу осознал смысл следующей фразы деда:

— Тень на твоем лице заметнее.

Страх начал отступать.

— Ты видишь простоту в сложном и пытаешься достичь величия в мелочах, — добавил Дай Джинхэй.

И вправду — это же те самые «доли процента», за которые я так цепляюсь!

— Форма реальности зависит от субъективного восприятия. Изменишь его — изменишь свою реальность.

— Материя так не работает, — отверг я тезис.

— Материей оперирует физическое тело, — безмятежно парировал дед. — Но реальностью — разум, который может заниматься чем угодно, пока тело работает.

— Материя это и есть реальность — если бы субъективное восприятие мира влияло хоть на что-то, наш мир бы давным-давно разорвало от несовместимости человеческих идей.

— По-твоему наш мир не разорван? — улыбнулся мне Дай Джинхэй.

Задумавшись, я не нашел контраргумента.

— Нашим примитивным органам чувств не дано ощутить Дао, — назидательно добавил дед. — Но когда ты завтра выйдешь на корт, физическая — как ты говоришь, «материальная» — компонента твоей битвы с Федерером будет всего лишь отражением стремления слиться с Дао. Запомни — сила У-вэй проявляется лишь тогда, когда ты научишься избегать малейших усилий, уподобившись вечнотекущим водам Янцзы. Ты — китаец, Ван, а значит у тебя есть преимущество.

— Вот такой расизм по мне! — хохотнул я, допил остатки чая, поставил пиалку на столик, поднялся на ноги и благодарно поклонился. — Спасибо, учитель.

— Ступай и не терзайся пустыми сомнениями, — выдал мне напутствие Дай Джинхэй.

— Сделаю все, что смогу, учитель!

Возвращаясь к тренеру Ло, я размышлял о том, что пока я тут чаек пью, а до этого — с удовольствием играл в любимую игру, где-то в кабинетах, телефонных разговорах и переписках происходили тектонические сдвиги: подомный моему «винстрик» просто не мог не облететь весь мир, где есть хоть какие-то СМИ, затронув даже тех, кому на спорт в целом и большой теннис в частности наплевать. «Внутренние» мои соцсетки похоже приближаются к естественному, так сказать, лимиту — интернетом в Китае пользуются до сих пор не все, поэтому на четырехстах миллионов совокупных подписчиков рост резко замедлился. Зато соцсетки «экспортные» достигли первых двух миллионов совокупных подписчиков. Эту стену бодать и бодать, но я не вижу в этом особого смысла: зачем гражданам других стран подписываться на китайского теннисиста? Другое дело — если бы я производил хоть какой-то не связанный с теннисом контент, переводя его на языки ляоваев, но где я возьму столько времени? После «Ролекс Мастерс» я поеду играть во Францию — на тамошний турнир меня зачислили сразу после повторной победы над Мюрреем.

Там я встречусь с некоторыми топовыми теннисистами уже в третий раз, а с остальными — второй. Исключение — Рафаэль Надаль, на которого я пока не «напарывался», а к турниру во Франции он успеет залечить последствия травмы, которая не дает ему играть в полную силу.

В будущем «мировую экспансию» исключать не буду, и в целом не против, если за меня возьмется отдел выделенных Партией креативщиков, но опять же — зачем? Спортсмен и блогер в одном лице, вау, это так интересно, пойду лучше посмотрю что-то еще.

Зачем мне вообще внешний мир? Разве миллиард с лишним соотечественников — это мало? Поднебесная — это целая вселенная, и я уже сейчас являюсь одной из главных ее звезд — до полной парализации «свободной жизни», потому что я даже по улицам нормально не смогу ходить — при моем росте меня трудно не заметить и не попытаться получить сувенир или хотя бы «селфи». От осознания собственных достижений душа словно воспарила в небо, проникла через смог и облака туда, откуда видны звезды. Улыбнувшись мириадам далеких огоньков, она отвернулась — в наши времена это всего лишь красивая картинка, а жизнь, такая интересная и непредсказуемая, там — внизу, и вот эта симпатичная страна на карте — ее центр для меня.

Зажмурившись, я тряхнул головой, отгоняя морок — может то, что я почувствовал, и есть «бледная тень слияния с Дао»? А чего это тренер Ло около окна сидит, а не на диване валяется? Косплей на Дай Джинхэй.

— Иди сюда, — обернувшись, с улыбкой махнул мне Ло Канг. — Смотри, — указал пальцем на расположенную в сотнях трех метров транспортную развязку, в центре которой возвышался огромный электронный рекламный щит.

Который показывает огромного, сфотографированного снизу вверх, одетого в «Анту» меня, у ног которого грозно оскалился черный пёс породы чунцин — китайский бульдог.

— Очень круто выгляжу, — оценил я плоды работы маркетингового отдела «Анты». — Псина с фотосессии была на удивление дружелюбной, и дрессировщику стоило немалых усилий добиться такого оскала, — поделился воспоминаниями. Все партнеры как один, кстати, пересмотрели контракты в мою пользу. Через годик, когда их действие закончится, я могу послать всё к чертям и наслаждаться жизнью богатого бездельника до конца своих дней.

— Алкоголь и бабы быстро надоедят, и тебе придется чем-то заниматься просто от скуки, — фыркнул тренер Ло.

— Я же ничего не говорил про алкоголь и баб, — развел я руками. — А подразумевал отшельническую жизнь в горах, полную самосовершенствования и созерцания.

— Это надоест за час-два! — заржал Ло Канг. — Пошли, покажу тебе некоторые моменты, — поднявшись с кресла, направился к дивану.

Скорее бы уже на корт, а не пялиться в одно и то же часами напролет.

К началу третьемго сету и я, и Роджер Федерер были выжаты — долгая, изнурительная игра в «больше-меньше», которой заканчивался каждый гейм, давала о себе знать. Действительно — совсем другой уровень! Энди Мюррей был силен, но швейцарец, в отличие от шотландца, обладал идеальной нервной системой. В самом деле «бледная тень попытки познать Дао» чувствуется — ни единого лишнего движения, ни капельки лишних эмоций: впервые я столкнулся с настолько идеально собой владеющим соперником. А еще он с первых геймов принялся делать то, что привык делать за годы карьеры, а я немножко это у него украл — проводить рискованные атаки и выбегать к сетке.

К счастью, второе и главное мое оружие все еще при мне — зашкаливающая выносливость («выжат» — это я больше про моральное состояние, так-то сил еще хоть куда) и молодость. Для своих тридцати трех лет Федерер в идеальной форме, но чем дольше мы с ним гоняем мячик по корту, тем сильнее сказывается разница в «физухе» — Роджер идеально владеет лицом, но не заметить участившееся дыхание невозможно. Моя задача таким образом — затягивать игру, намеренно фокусируясь на пригодных к отбитию, но «безопасных» для меня и требующих от соперника повышенной подвижности атаках.

Будь Федерер «чистым» правшой, как предыдущие мои соперники, мне было бы легче, но увы — Роджер владел левой рукой не сильно хуже меня, а его огромный опыт подсказывал ему наилучшие варианты дальнейших действий. Вот поэтому у нас и 1−1 по сетам, а накал страстей стоит нешуточный.

Стадион на всех моих играх кроме первой, как положено, был набит до отказа, а на окружающих его газонах, в сквериках и парках расположились десятки тысяч людей, которым не досталось билетов, но у которых осталось желание держаться к происходящему поближе.

А еще на игре присутствует «пугало» побольше — Джокович, в отличие Федерера, чьи лучшие годы объективно остались позади, в это время очень близок к пику карьеры и теннисных навыков. Смотрит, собака такая, на меня всю игру не отрываясь — с Федерером он знаком давным-давно, а вот я второй турнир подряд играю роль неожиданно сильного «андердога». Вот серб в мою победу явно верит, и точно не станет меня недооценивать. Изучает — записи-записями, но на них все выглядит гораздо медленнее, чем происходит в жизни.

Как бы мне не хотелось скрыть что-нибудь из своего арсенала, использовав потом в качестве козыря в схватке с Джоковичем, Роджер Федерер мне этого не позволял, наказывая за малейшую потерю концентрации и за каждую секунду замешки в принятии решений. Его «обоерукость» добавляла проблем: все время перебрасывать ракетку из руки в руку такое себе удовольствие даже для привыкшего пользоваться этим своим преимуществом меня. Джокович, кстати, правша, и на мою работу левой рукой смотрит особо пристально — этим его завтра тоже не удивишь, но «не удивиться» и «нивелировать преимущество» совсем разные вещи.

— 30−15!

Ну вот — отвлекся на «пугало» и пропустил мячик, который вполне мог отбить. К черту Джоковича и весь остальной мир — я должен победить!

Мощным кроссом я отбил очередную подачу Федерера, он отбил бэкхендом, я ответил тем же, но немного подправил траекторию мяча в сторону уменьшения высоты — предлагаю сопернику поиграть с риском впечатать мяч в сетку. Роджер, который еще секунду назад по расслабленности напоминал спящего ленивца, в долю секунды считал мое намерение и решил его поддержать. Если бы хотя бы одна пятая зрителей разбиралась в теннисе, трибуны бы сейчас напряженно затаили дыхание — мяч с каждым ударом опускался все ниже и ниже, взамен набирая сумасшедшую скорость и пролетая в паре жалких миллиметров над сеткой.

«Доли процента» на максимуме! Пусть впереди еще полтора гейма, но конкретно этот раунд на самом деле решит исход нашей битвы, и это понимаем мы оба.

Напряжение росло, «пара миллиметров над сеткой» сменилась «а тут хотя бы миллиметр остался?», ноги горели огнем, кроссовки трещали от напряжения, но прекрасно справлялись со своей работой, ручка ракетки привычно гудела в руку. У меня уже очень давно не было простых игр. Не то чтобы я по ним скучал — играть наа топовых турнирах мне очень нравится — но как-то морально выгораю от плотности событий. Хорошо, что после «Ролекс Мастерс» мне дадут выдохнуть и спокойно отрефлексировать все пережитое.

Мысль о доме, как ни странно, не сбила концентрацию, а напротив — придала второе дыхание, и через четыре удара мяча о ракетку я направил мячик в Роджера, и он сплоховал, слишком сильно «занизив» траекторию мяча, который едва-едва коснулся сетки. Увы, спорт больших достижений зиждется на строгом соблюдении правил, и судьи заметили, что мяч, которому я позволил благополучно пролететь мимо, стукнулся о землю меньше чем в сантиметре от разметки. Судьи благополучно выдали мне заслуженное очко.

Федерер салютнул мне ракеткой, признавая еще не состоявшееся, но отчетливо чувствующееся поражение, и я со своей стороны корта ответил тем же. Как-то со всей этой суетой я и забыть успел, что вместе с памятью мне досталась огромная доля фанатской любви к этой легенде тенниса.