Варлорд. Политика войны

Глава 15 Они не пройдут

От удара во всем теле сразу такая приятная гибкость образовалась, искорки из глаз посыпались, а голова, как уже несколько раз бывало, включила турборежим.

Не только зрением, слухом, обонянием, но и кожей, и шестым чувством я воспринимал все и сразу. Как матерился Симон, как Лари ему отвечал сплошными «факами» и «шитами», при этом оба друг друга вполне понимали. Как слева горел чужой грузовик, раскидывая хлопья резиновой сажи. Как под грядой невысоких холмиков спешно разворачивали упряжки и снимали с передков батарею, как соседний танк вырвался метров на тридцать вперед и снес расчет одной очередью. Как из-за нашей цепочки машин лупят крупнокалиберные «гочкисы» Махно. Как у Фимы орет радио «Дави пушки!», «Вперед!», «Быстрее!»

А я голосил «По полю танки грохотали», наблюдая, как плавно наводился на нас ствол орудия, как замедленно тащили к нему снаряд из укладки, как вяло поднялась над щитом рука офицера…

Не задумываясь ни секунды, я с воплем «Солдаты шли в последний бой!» дернул рычаг и увел танк влево, снаряд просвистел мимо, а мы так и неслись вперед.

— Короткая! — грянуло в наушниках. — Короткая, мать твою!

Сапог ткнул меня в шлемофон.

— Стоять!!!

— А молодого командира! — я выжал рычаги, танк качнулся и встал.

Прожжужал мотор башни, почти сразу пушка высадила всю обойму — впереди от зарядного ящика опрометью побежали фигурки.

— Несли с пробитой головой!

— Вперед! — два сапога пнули меня в спину.

— Мотор греется!

— Вперед, твою мать, пока не опомнились!

Я доорал песню до конца и начал заново, мы как раз проскочили гряду и увидели в километре впереди, на слабом уклоне, шоссе Толедо-Мадрид.

— Там колонна! — радостно завопил Симон и снова прилип к оптике: — Атакуем!

Грузовики мы разглядели почти сразу, а вот шесть или семь итальянских бронекоробок, стоявших в полусотне метров от дорожной насыпи, — только когда проделали две трети пути.

При виде нас экипажи замерли, а потом кенгуриным скоком запрыгнули внутрь танкеток. Машины чихнули густым дымом и… вместо того, чтобы атаковать нас, повернули к шоссе — все, кроме одной, застрявшей на месте.

— Прощай, родимый экипаж!

— Уходят! Наша вторая слева!

Танк прибавил ходу, я прилип к щели, высматривая цель.

— Четыре трупа возле танка!

Ба-бам! — хлопнула пушечка с ходу.

— А, черт, короткая!

— Дополнят утренний пейзаж!

Ба-бам! Ба-бам!

— Обойму, мать твою!

Сосед очередью подбил «ансальдо», остальные карабкались по откосу на шоссе.

— Не дать им забраться! Уйдут на скорости!

Сзади снова загрохотали «гочкиссы», отставшая танкетка запылала, а когда мы пересекали дорогу, проскочили мимо еще одной горящей. Крупняк вскрыл ее, как консервную банку, и огонь с дымом вырывалось через рваные края брони.

— Машина пламенем объята!

Полчаса мы крутились по улицам Ийескаса, давя и расстреливая противника, а я все пел. Кричали лошади, детонировали зарядные ящики, легионеры пытались забросать нас гранатами, но сзади цепко держалась мотопехота Махно, добивая ошеломленного врага пулеметным огнем.

— Стой! — скомандовал Симон уже за окраиной городка.

Лязгнул командирский люк, в провонявшее порохом, бензином и потом нутро ударила волна свежего воздуха. Люк механика сразу не открылся, пришлось выбивать ногой, но я так и остался сидеть внутри.

Танки батальона строились рядом, уже бежали посыльные, в Ийескасе продолжалась стрельба, затихая с каждой минутой.

— Jefe, — подал голос Ларри, — вылезайте, поедем в Мадрид.

Я истерически заржал — как, на чем? Мы в такой замес попали, что до Мадрида лучше бы ехать под броней — машину-то мы найдем, но кататься вдвоем по местности, которую толком не зачистили от мятежников, затея еще более дурацкая, чем самому ходить в танковые атаки. Да еще республиканцы на первом же блокпосту могут пристрелить с испугу.

— Нет уж, давай до конца, а там видно будет.

За тот час или полтора с момента, как прозвучало первое «Заводи!», экипаж разительно изменился: Симон ухитрился ободрать щеку до крови, Ларри почернел от дыма и копоти, Фима с глубоко запавшими глазами жадно ловил ртом воздух, а уж как выглядел я, даже представить страшно.

— Вы уж извините, товарищ Грандер, что я по матери да сапогом, — подошел Симон, вытирая платком щеку, — привычка такая, у нас же переговорного нет…

— Пустое, — я вяло махнул рукой, глядя, как к нам приближается капитан Грейзе.

— Товарищи, республиканцы выдвинули колонны из Мадрида и Толедо, закрывать прорыв. Нам приказ идти дальше и взять Карранке обратно!

Я чуть не застонал — погибнуть под Мадридом в боях с фашистами это, конечно, почетно, но тесный железный ящик, полный миазмов бензина, горелого масла и жженого пороха — ну совсем не те обстоятельства, в которых я представлял свою героическую смерть.

Но раз взялся — тащи.

Симон деловито обошел танк, постукивая сапогом по каткам и тракам:

— Бензина хватит?

— Не боись, мы четверти бака не истратили.

— Тогда заводи.

Адреналин первого боя ушел, руки отяжелели и еле-еле ворочали ставшие невероятно тугими рычаги. Как я ухитрился довести танк до Карранке — так и не понял, одно счастье, что городок мятежники уже считали тылом, и мы взяли его совсем легко: марокканцы бежали, нахлестывая коней, в тщетной попытке уйти от пулеметов.

Через город шли ощетиненные стволами грузовики колонны Махно, из кузовов нам приветственно махали и салютовали сжатыми кулаками небритые ребята в черно-красных платках и пилотках, за ними тянулись машины снабжения.

Из танка меня вытащили Ларри на пару с Фимой — сам я уже не мог, ныли и болели все мышцы. Ларри озабоченно покрутил меня из стороны в сторону, проверяя, не ранен ли, и только потом успокоился.

Улицы Карранке выглядели, как холостяцкая квартира после грандиозной пьянки: повсюду валялись промасленные тряпки, обрывки бумаги, клочки обмундирования, фуражки и пилотки. Поблескивали вдавленные гусеницами в пыль гильзы и жестяные кружки, с домов и столбов свисали порванные провода. На площади сбились в кучу сдвинутые танками с дороги разномастные грузовики, среди которых я с острым сожалением увидел два «Атланта». Гражданский автобус от капота до кормы пересекала черная размашистая надпись «Испанский легион, 2-я терция, 1-я бандера, 17-я рота». Во всем хаосе глаз выделил знакомое — логотип «Кодака» на крохотном магазинчике.

Резкий дребезг заставил повернуться — танкисты уже накидали вместо стоек ворот шлемофоны и со смехом гоняли ногами смятую походную фляжку, поднимая столбы пыли, а из переулка бойцы-анархисты гнали небольшую группу пленных с заложенными за головы руками.

— Вот черт, — пробурчал Фима, ковыряя ножом стык между траками.

— Где у нас случилось?

Он зыркнул на меня, но веселей не стал:

— Да осколки…

— Какие?

— Черепа… Застревают в гусенице так, что не выковырять, я еще с тех времен знаю, как басмачей гоняли, — он наконец выцепил и показал грязный обломок лобной кости.

Меня замутило, я отошел за танк.

Лучше бы я этого не делал — правую надгусеничную полку украшали засохшее пятно крови и прилипший к нему лоскут кожи с черными волосами.

Блевал я дальше, чем видел, но когда пришла команда возвращаться в Ийескас, уже немного пришел в себя.

— Симон, веди сам, я не могу, не готовила меня жизнь к такому.

— Да, слабовата ваша буржуазия! — хохотнул лейтенант и полез за рычаги.

Ларри помог мне забраться на броню, я со стоном закинул ногу в башню, стараясь не смотреть на скальп.

Едва наша колонна тронулась, в наушниках раздался голос Симона:

— Товарищ Грандер, а что ты там пел?

— Народную бронетанковую, «На поле танки грохотали».

— А спой еще раз, запомнить хочу.

— Ага, — поддержал командира Фима.

Ну я и спел — уже без ора, спокойно и неторопливо. А потом еще раз и еще. Когда мы въезжали в Ийескас, пели уже все — кажется, даже Ларри подпевал.

Когда танк встал, мы вылезли не сразу, а только добравшись до последней строчки «И ей он больше не жених». Прослушав доносившийся из люков хор, командир соседней машины присвистнул:

— Так это же «Коногон»! Наша, луганская песня!

— Брось, — пробасил его мехвод, — это «Машинист», сибирская!

— Становись! — прервал их спор полковник Мелле.

Экипажи привычно выстроились перед танками, мы с Ларри, как лица гражданские, остались сидеть в машине, только высунули головы наружу.

— Товарищи! Поздравляю вас с первым боем на испанской земле!

— Слу…

— Тихо! — рявкнул полковник.

Танкисты проглотили «…жим трудовому народу!»

— Правофланговая колонна фашистов уничтожена, одна из основных смята и отброшена, резерв размазан.

Ну да, как же, уничтожена, там же полк, не меньше, а мы ну человек пятьсот побили.

— Захвачено пять орудий, множество пулеметов и около трех сотен пленных, республиканцы смыкают разорванный фронт.

— Ура! — гаркнул строй.

— Какое, нахрен, ура??? — раненым медведем взревел полковник. — Два танка потеряно! Два!!! При том, что противник ничего не имел противопоставить! Вы зачем сюда приехали, а? Вы должны жечь танки мятежников и бить фашистов, а не терять свои!

Он обвел всех тяжелым взглядом, дернул губой со смешными усиками а-ля Генрих Ягода и закончил:

— Командирам рот немедленно организовать дозаправку машин, затем в порядке нумерации рот получить и загрузить боеприпасы. Горячее питание обещано через два часа. Разойдись!

Озадачив подчиненных по самое небалуйся, он выудил из кармана портсигар и закурил, а вокруг него собрались офицеры.

— Да, вот что еще, — повернулся полковник к капитану Грейзе, — организуйте помывку машин.

— Семен Моисеевич, воды же нет, — смахнул пот с бритой головы капитан.

— Найдите! — полковник развернулся и направился ко мне.

Пришлось вылезать из люка.

— А вы молодец, товарищ Грандер! И танки ваши хороши, и пистолет-пулеметы, и сами не забоялись, хорошо себя показали!

Доброе слово и кошке приятно, даже Ларри улыбнулся.

— Угощайтесь, — полковник протянул мне портсигар.

По серебряной крышке под знаменем со звездой ехали страшные механические уродцы, по мысли художника изображавшие танки.

— Нет, спасибо, не курю.

— Первое же дело после боя затянутся!

— Доктора запрещают, уж извините.

— Жаль, жаль… А вообще, неплохо сегодня получилось, я даже не ожидал!

— Это потому, что нас не ожидали, дальше будет хуже. И повезло, что сегодня с нами хорошая пехота, завтра может быть отвратная, а послезавтра никакая.

— Да, пехота молодцы. Этот русский из Барселоны, товарищ Кабез, очень здорово командовал, вовремя и точно! Он кто?

Был соблазн испортить Семену Моисеевичу аппетит, а заодно и карьеру — сказать, что это самолично батька Махно. Нет, не стал брать грех на душу, и без меня дознаются и наверняка сообщат «куда надо», что полковник Мелле общался со злейшим врагом советской власти.

Чтобы очухаться от неожиданного удара, войскам «национального правительства» потребовалась неделя, после чего натиск на Мадрид возобновился. Особенно доставали внезапные налеты бомбардировщиков.

Прието выступил с обращением к народу:

'Я должен признать, что после первых побед, достигнутых в Мадриде, Барселоне и Валенсии, дополненных через некоторое время взятием Алкалы, Альбасете и Гвадаррамы, мы не можем указать никаких других. Неприятель же, наоборот, с тех пор захватил много территории. Наличие фронта в двадцати километрах от Мадрида достаточно ясно говорит о состоянии, к которому мы пришли. Мы находимся в такой обстановке благодаря серьезным ошибкам.

Мы имеем все элементы, которые должны принести нам победу, — людей, вышедших из всех политических партий и организаций. Война может быть выиграна повышением боеспособности этих элементов. У нас имеются сто тысяч добровольцев; мы вооружим еще двести, которые войдут в борьбу хорошо организованными.

Во время войны никто не имеет права жалеть свои силы, и, если те, кто находится на передовых позициях, не жалеют своей крови, они вправе требовать от находящихся вне линии огня не бояться поработать до пота и удвоить те жертвы, которые требуются от них.'

И без паузы жахнул объявлением по всей стране военного положения, а в столице вообще осадного.

Не без помощи Кольцова, носившегося по Мадриду, как заведенный, Хунта обороны развила лихорадочную деятельность: за два дня в строй поставили около пятнадцати тысяч человек, рабочих столичных заводов обязали вкалывать не «от и до», а сколько потребуется. Профсоюзы крякнули, но промолчали — а то смешно получалось, в Мексике оружейные заказы для Испании гнали в три смены, а в Испании восьмичасовой рабочий день. Кроме «грандеровского» концерна, разумеется.

Работяги, матеря попеременно Санхурхо, Прието и Варелу, привели в порядок все столичные бронесилы — два десятка бронемашин, три бронепоезда и пятнадцать древних бронетанков Renault FT17.

В столицу перебросили Севину эскадрилью «кобр», набившую руку на итальянских бомбардировщиках. И, что еще более важно, французским маршрутом в обход Пиренеев доставили три серийных радара.

Сева немедленно развил бурную деятельность, сколачивая из разношерстного состава авиаполк — у него летали испанцы, американцы, французы во главе с Пьером ле Глоаном, примчавшимся по просьбе Барбары, а еще несколько советских летчиков из приехавших в числе первых. Очень порадовало известие о разгрузке в Картахене тридцати советских бомберов СБ.

Меня всегда восхищали люди с пространственным воображением, а разгильдяй Билл Келсо вообще вверг в полное изумление. Чего я от него никак не ожидал, так это создания учебных пособий для летчиков-истребителей: еще в Гранаде он лазал по сбитым самолетам с транспортиром и складным метром, вымерял и записывал, а потом сделал деревянные макеты «хейнкелей», «савой» и «капрони». На каждом самолетике он конусами из проволоки обозначил сектора обстрела турельных и прочих пулеметов. Получилось офигительно — новички сразу видели опасные и безопасные углы атаки, заучивали, как должен выглядеть профиль самолета, проиникались, как лучше подбираться к цели. Кое-кому из «старичков» это тоже пригодилось.

Но мятежники напирали, поставив все на один сокрушительный удар. За несколько дней пригороды Мостолес и Фуэнлабарда, всего в пятнадцати километрах от центра Мадрида, дважды или трижды переходили из рук в руки. Там сказалась основная беда обороны — крайне неравномерное качество ополчений. Некоторые отряды стояли насмерть, многие самовольно отступали, а кое-кто поначалу громко обещал «надрать задницу мятежникам», а потом попросту разбегался.

Когда пригороды окончательно сдали, президент Асанья предпочел свалить в Валенсию, за ним потянулись дипломаты — за исключением советского полпреда.

Попытки «шестой колонны» устроить в городе ночной хаос твердой рукой пресек Негрин: он организовал совместное патрулирование города карабинерами, штурмовыми гвардейцами и ополченцами. И хотя приказа «шпионов, диверсантов, провокаторов и паникеров расстреливать на месте» никто не издавал, но осадное положение и революционная инициатива масс привели к этому методу без понуканий сверху. Полсотни взятых с поличным тут же прислонили к стенке, о чем с гордостью сообщили газеты социалистов, анархистов и коммунистов, после чего ночные акции если не сошли на нет, то резко сократились. Заодно патрули удерживали возбужденное население от самосудов над реальными и мнимыми врагами.

Вдоль шоссе Толедо-Мадрид благодаря заботам Махно возник крепкий фронт из нескольких линий траншей. Бойцов, которые заявили ему, что «позорно закапываться в землю», Нестор Иванович убедил очень просто. Будто бы он сказал:

— Хотите вы или нет, а закопаться придется. Либо самим, либо вас мятежники зароют, а того скорее я.

После чего пристрелил самого ретивого спорщика.

Доброе слово и пистолет, а также личная сотня за спиной батьки оказали невероятно мотивирующее действие, и на этом участке мятежники так и не смогли прорваться, а по шоссе в Мадрид бесперебойно ездили грузовики с ящиками патронов Толедского завода.

В городе лихорадочно обучали добровольцев и строили баррикады, заливая их цементом. Невесть откуда взявшаяся группа «товарища Родольфо» минировала мосты через Мансанарес.

Перелом случился, когда бои шли в Алькорконе, через который мятежники рвались в Карабанчель и в громадный парк Каса де Кампо, справедливо полагая, что там сплошной линии баррикад нет. Они бросили в налет двадцать истребителей-бипланов и все сорок бомбардировщиков, частью из Бадахоса, частью из Саламанки и частью — c аэродрома Эскалона, совсем близкого от Мадрида.

Монтаж радаров мы закончил за два часа до налета. Я, как самый крупный специалист в радиолокации (Термен остался в Овьедо), торчал в кунге на вершине мадридского холма Вистилас, наблюдая на экране, как за бегущим лучом каждый раз остаются две яркие точки — Сева с ведомым. Отсюда, с высоты, радар добивал до предгорий Гвадаррамы.

Там-то и появилось крупное пятно…

— Кобра-четыре, — голос оператора дрогнул, он сглотнул, — групповая цель запад-северо-запад, скорость двести пятьдесят, высота две тысячи…

Мать моя женщина, минут через восемь они будут над Мадридом!

— Пулей радио на Вальделагуну! — толкнул я второго радиста, сидевшего с нами как раз на такой случай. — Групповая цель!

— Примерно двадцать-двадцать пять самолетов, — добавил охрипшим голосом оператор.

Даже если они полностью готовы к вылету, здесь будут не раньше, чем через десять минут…

— Земля, двигаюсь на запад-северо-запад, уточните азимут, — отозвался Сева.

— Азимут триста пять, повторяю — триста пять!

Я буквально вырвал микрофон у оператора:

— Сева, блин, не вздумай! Дождись остальных!

— Не ссы, jefe! Не первый раз замужем!

Через минуту с Вальделагуны подтвердили взлет первого истребителя.

Еще через две Сева доложил, что видит бомберы, а чуть позже — что они идут тремя эшелонами в сопровождении истребителей, но мы уже и сами видели, что большое пятно групповой цели распадается на три поменьше и совсем мелкие. И что с юго-востока поднимались одна за другой и строились в боевой порядок все наши двадцать пять «кобр».

Руки оператора подрагивали, я утирал пилоткой вспотевший лоб, и все мы в кунге чуть не подпрыгнули, когда из динамиков раздалось спокойное:

— Двое горят.

Сжимая кулаки, я выскочил наружу — в городе уже выли сирены воздушной тревоги, с запада надвигались бомберы, а от них к земле тянулись два дымных шлейфа. Разглядеть Севу я не смог, но он наверняка атаковал пикированием с высоты и ушел с разворотом обратно ввысь.

— Кобра-четыре, «кобры» на подходе.

— Понял, принимаю командование. Внимание всем, кто меня слышит — атакуем по схеме четыре. Кобры два, три и пять, подтвердите.

В эфире прорезались еще три голоса:

— Второй принял, четыре.

— Здесь пятый, схема четыре.

— Третий, четвертая.

Бой над городом смотрела, наверное, половина Мадрида, позабыв про бомбы с неба. Зеленые самолетики с килями и ронделями в цветах республиканского флага кружили вокруг стаи с черными кругами на фюзеляже и черными крестами на килях. И долбили, долбили, долбили налетчиков.

Едва основная группа свалила три или четыре биплана, на что земля отозвалась восторженными воплями, как бомбардировщики сбились плотную кучу и попытались выйти из боя, но у них не вышло — «кобра» в пике, с ужасным воем, прорезала формацию, и за ней, испуская черный дым и медленно заваливаясь на крыло, вывалился из строя бомбер.

Потом второй, за ним третий.

Строй распался, бомбардировщики кинулись наутек.

В эфире творился сущий кошмар, ругань на известных и неизвестных мне языках, радостные крики, команды и черт те что еще.

Город ахнул — зеленый самолет задымил и отвалил, снижаясь в сторону Каса дель Кампо. За ним бросились два биплана, но не тут-то было — немедленно оставив избиение бомберов, две «кобры» прикрыли товарища.

Бой смещался на запад и шел уже над чужими позициями, из него время от времени выпадали подбитые самолеты мятежников, в небе распускались купола парашютов. Каждую победу чуть позже подтверждал гулкий удар сбитого о землю, иногда со взрывом.

Мадридцы рукоплескали.

Утерев мокрый лоб, я взял микрофон:

— Как у тебя там, Кобра-четыре?

— Все нормально, подбили!

— Прыгай, блин!

— Нет уж, тяну к нашим.

Я скрипнул зубами — в лапы регуларес за все время попались только два летчика-республиканца, но их тела с вырезанными звездами обнаружили, когда первый раз отбили Мостолес, Сева об этом знал.

Но везучий черт, трижды мог погибнуть — в бою, при посадке на брюхо и позже, когда его, бессознательного от удара, чуть сгоряча не линчевали ополченцы, но их успел остановить человек, обративший внимание на цвета киля.

А так — только парочка новых переломов и порез во весь лоб.

Бои понемногу затихали — сказывался серьезный численный перевес обороны и усталость наступавших. В бой вступила 12-я интернациональная, из колонны Махно и танкового батальона на ходу сформировали Маневренную бригаду, которую использовали, как пожарную команду.

На второй день после воздушного разгрома, меня вызвал Прието. Бледный, но вроде бы еще больше растолстевший, он не поднялся из кресла навстречу:

— За последние дни утрачены двенадцать танков из пятидесяти, сеньор Грандер, необходимо срочно восполнить потери.

Я только руками развел — как?

— Вы же ставили на хранение танки в Барселоне?

— Ставил, да только они все на Арагонском фронте воюют. Если вы сможете забрать их у командиров колонн — не возражаю. А из Овьедо сами знаете, можно под нейтральным флагом, но за итальянский флот я поручиться не могу, остановят и досмотрят.

— Нам нужны танки, — с ноткой обречености повторил дон Инди. — Нам нужно соединить Северную и Центральную зоны, но сил на такую операцию нет.

— Мне кажется, что если не провести ее, когда лучшие части мятежников завязли под Мадридом, это будет означать гибель республики. Тем более, моральный настрой у них сейчас не лучший. Я бы рискнул, совместным ударом на Калаорру-Альфаро.

— Арагонский фронт не справится.

— Отправьте туда Маневренную бригаду, как бы на отдых. Заодно можно собрать в нее все танки, объявить, что для обучения и обслуживания. Только никаких широковещательных заявлений, максимальная тайна.

— Нет, там фронт держат карлисты, рекете, мы не пробьем.

— В основном, они в Наварре. А наступление — вдоль шоссе, по Арагону и Риохе.

— Слишком большой риск, черт бы вас взял! — Прието даже выбрался из кресла и принялся расхаживать вдоль окна, колыхаясь грузным телом.

— Либо мы соединяемся сейчас, либо нас передушат по частям. А так мы и Наварру отрежем, пусть там сидят.

На столе Прието задребезжал телефон.

— Да! Я же просил не беспокоить! Что? Зайдите.

В полуоткрытую дверь ужом проскользнул адъютант премьер-министра — пижонистый майор в отутюженной форме, перетянутой ремнями. Он подал сложенный листок телефонограммы, который Индалесио порывисто развернул, вчитался… и его глаза снулой рыбы широко распахнулись.

— Идите, — отпустил он взмахом кисти адъютанта.

— Никаких приказаний не будет?

— Идите, идите, я подумаю.

Когда дверь закрылась, Прието испытующе взглянул на меня, а потом решительно протянул мне листок:

— Читайте.

И я прочитал:

«Сегодня утром в Вийявисьосе-де-Одон на командном пункте генерала Варелы шальной пулей убит генерал Санхурхо».

— Ну вот, лучше момента уже не будет, Индалесио. Сейчас мятежники начнут делить власть, несколько дней у нас есть. Решайтесь.

Прието взялся за трубку, отпустил ее, еще раз прошелся по кабинету, на несколько мгновений замер у карты Испании, а потом вернулся к телефону:

— Срочно пригласите ко мне подполковника Рохо.