Варлорд. Политика войны

Глава 17 Контракт

В довоенном Армавире каждое воскресенье рыночную площадь заполняли телеги и повозки окрестных кулаков и начиналась торговля. Прижимистые крестьяне не уступали цену, каждая домохозяйка, сумевшая сбить ее на пару копеек, гордилась этим достижением до следующего базара.

Вспоминая счастливые гимназические времена, Михаил Крезен ожидал, что ему предстоит не менее тяжелая торговля с испанским кулаком Ромералесом, что каждую песету придется выцарапывать. Но капитан довольно легко согласился на десять тысяч песет и новый паспорт, чем еще больше уверил Михаила в предположениях, что второй части денег ему не видать. Значит, надо готовиться не к исполнению заказа, а к бегству.

С этим не заладилось сразу — Ромералес приставил к нему «в помощь» двух сержантов легиона сразу же, как только выдал часть аванса. Оторваться от них не так уж и сложно, но что дальше? Бежать в Кадис через города, где военное положение и патрули? Бежать через Португалию, где ромералесы чувствуют себя чуть менее вольготно, чем здесь?

По всему получалось, что задачка не из простых, и чем дальше, тем больше Крезен приходил к парадоксальному выводу, что легче всего уйти через фронт.

Африканская армия стремительно наступала на Талаверу, необученные ополченцы бежали, едва заслышав гортанные кличи марокканской кавалерии, а Ромералес требовал скорейшей отработки потраченных денег.

— Энрике, ты же видишь, мы в наступлении, генералы снуют туда-сюда, как мне его поймать? Дай время, нужно чтобы штабы осели хотя бы на три-четыре дня.

Ромералес поджимал губы и уходил заниматься своими многотрудными делами, от которых на его мундире все прибавлялось маленьких бурых пятнышек.

Кругом царило неестественное возбуждение, но вместо боевой работы штабы и особенно хунта в Бадахосе занимались дележом шкуры неубитого медведя — кто займет какое здание в Мадриде, в каком порядке надлежит публиковать декреты Санхурхо и прочую дребедень. А Крезен видел, что сопротивление крепнет с каждым днем — точно как у красных в 1918 году, который они начали сворой полубандитских шаек, а закончили армиями и фронтами.

Но Бадахос без перерыва вещал о назначениях полицейских чинов, членов трибуналов и прочих должностных лиц, а радио Берлина, Рима и Лиссабона считали падение Мадрида делом нескольких дней, если не часов.

И тут красные танки ударили в бок наступающим колоннам. Ударили сильно и резко, сразу же напомнив рейды Махно, распоров весь правый фланг группировки. Каток наступления вздрогнул и забуксовал у самых ворот города — в Алькорконе.

Чтобы держать руку на пульсе, штаб Варелы переехал поближе к фронту, в городок Вийявисьоса-де-Одон, где занял скромный двухэтажный паласио герцога Годоя.

— Ты хотел, чтобы штаб перестал метаться, Мигель? Вот тебе осевший штаб, — в который уже раз Ромералес подталкивал Крезена.

— А Санхурхо-то где?

— Пока в Бадахосе, но в ближайшее время будет здесь. Не упусти момент.

Михаил кивнул, недобрым словом помянув про себя Энрике — самый скверный тип заказчика, который все время зудит над душой. Не нравится — сними заказ, не снимаешь — отойди в сторону, не мешай.

Хороших позиций для стрельбы вокруг не нашлось, но Крезена больше интересовали места, откуда удобнее удирать. Такое нашлось у церкви Святого Апостола Иакова, но когда Михаил вернулся с рекогносцировки, снова влез Ромералес с вопросами, какого черта он шляется не там, где надо, и тратит время.

— Энрике, — Крезен ласково взял Ромералеса за лацкан, — как думаешь, будет молебен после приезда Санхурхо?

Капитан слегка встревожился таким обращением:

— Обязательно, да отпусти ты!

— Точно?

— Точно, ты же знаешь, наших ханжей не корми хлебом, а дай лишний раз показать благочестие!

— В церкви Сантьяго?

— Конечно!

— Тогда можно считать, что я готов.

Ромералес медленно кивнул:

— А, тогда ясно. Ну что же, отдыхай, Мигель, Санхурхо появится только завтра.

Крезен прохаживался по улочкам забитой военными Вийявисьосы, раздумывая, как поступить с двумя надоевшими сержантами, когда его окликнули из Lancia Augusta с намалеванным итальянским флажком.

— Эй, compagno, ты тоже здесь?

«Лянча» остановилась, из нее вылез лейтенант берсальеров Бертони.

— Какими судьбами, Альдо?

— Итальянская миссия, кочуем вместе со штабом Варелы. Кстати, ты сильно занят?

— До завтра я совершенно свободен.

— Тогда садись, поедем в здешний замок, с него, говорят, виден Мадрид!

Машина стартанула, обдав сержантов выхлопом и пылью и умчалась, оставив их в недоумении.

С верхней площадки невысокого замка вместо столицы в лучшем случае просматривалось висевшее над ней марево. В каких-то пяти километрах на восток шла стрельба в Алькорконе, бухала артиллерия, над городком вставали разрывы и дымные столбы. Но около полудня в привычный шум далекого боя вписался незнакомый гул. Крезен напряженно смотрел в сторону фронта, прикидывая, где лучше прорываться, а Бертони обеспокоенно закрутил головой, выдернул из чехла бинокль и принялся обшаривать небо.

— О! — обрадовался он через минуту. — Сейчас мы покажем этой сволочи!

Со стороны Сьерра-де-Гвадаррамы на город шла настоящая армада, самолетов не меньше пятидесяти, что привело Бертони в неописуемый восторг. Он вовсю изливал патриотические чувства и уверенность в превосходстве итальянского оружия, пока из-под облаков не спикировали два небольших, но очень быстрых и вертких истребителя. С первого же захода они подбили два «хейнкеля» сопровождения и легко ушли от преследователей с набором высоты.

А потом появилось еще штук двадцать таких же, и началось избиение.

Униженный и растерянный Бертони бессильно наблюдал, как дымят и падают «савойи» и «капрони», «хейнкели» и «юнкерсы», а юркие самолеты уходят на виражах и возвращаются, чтобы снова втоптать в грязь его римскую гордость. Сжатые кулаки и ругательства в небо не очень помогали — один за другим раскрывались парашюты, горящая «савойя» врезалась в землю и взорвалась метрах в трехста, отчего старый замок немного вздрогнул.

Крезен давно опознал те самые «кобры», которые закрыли небо над Андалусией — машины Грандера превосходили противников по всем статьям. Мятежникам, потерявшим минимум полтора десятка самолетов, удалось сбить лишь один истребитель республиканцев.

«Знай наших!» — злорадно подумал Михаил, — «Как ни крути, а Грандер-то русский!»

Он еще раз подивился глубине планирования «золотого мальчика» и вдруг подумал, что не на тех работал — из Джонни заказчик наверняка значительно лучше Ромералеса. Может, дернуть через фронт именно к Грандеру?

Мысль эта вернулась в ходе скандала, который устроил Крезену Ромералес за «побег» от сержантов. Энрике явился после очередных допросов взвинченный — точно так же сатанели от крови контрразведчики Добровольческой армии и чекисты, Ромералесу не хватало только кокаина, чтобы гарантированно свихнуться. Энрике себя не сдерживал, Михаил не съездил ему по морде только потому, что этим мог порушить все планы. Пришлось стиснуть зубы и обещать ходить только с «помощниками».

Приезд Санхурхо прошел с большой помпой — осторожный после авиакатастрофы генерал предпочел добираться поездом и на автомобиле. Он вышел из длинной «испано-сюизы» в шерстяном плаще-накидке с белой шелковой подкладкой, с красной орденской лентой через плечо, в парадном мундире со всеми орденами и медалями, стоившими жизни личному пилоту. Почетный караул из регуларес и легионеров преданно таращил глаза под королевский гимн и трепыхание красно-желто-красных национальных знамен.

Окруженный толпой генералов и полковников, Санхурхо величественно проследовал в паласио Годоя. Молебен назначили на следующий день, а нынче «каудильо и глава государства» предпочел совершить визит на спокойный участок фронта.

Приезд Санхурхо взбаламутил и без того бурную жизнь штаба, Крезен предпочел укрыться от суеты (и назойливости Ромералеса) в доме, занятом итальянской миссией. Темпераментный Балдини после воздушного погрома впал в депрессию и заливал горе вином, в чем Михаил и составил ему компанию.

В комнатке Альдо вещал приемник, настроенный на Бадахос — вопреки остановке наступления радио торжествовало и транслировало порядок прохождения частей на предстоящем по случаю взятия Мадрида параде, вплоть до имен капельмейстеров военных оркестров, угрожало наличием списков всех красных, подлежащих наказанию, и передавало будущие адреса районных отделений фаланги. А также распоряжения «главнокомандующего, высокопревосходительного сеньора генерала Санхурхо» насчет взятия Эскориала.

«Прямо как в октябре девятнадцатого», — стукнуло в голову Крезену. Тогда шли тяжелейшие бои под Орлом и Кромами, а газеты Юга России писали о скором входе в Москву и торжественном молебне в Кремле.

От воспоминаний его оторвала поднявшаяся в коридорах суматоха — итальянцы забегали, словно ошпаренные, и в их возгласах куда чаще обычного повторялось «Санхурхо! Санхурхо!»

— Что стряслось? — пнул разомлевшего бесрасльера Михаил.

— А? — прислушался Бертони. — Говорят, Санхурхо убит… Шальная пуля…

«Мне конец» — эта мысль пронзила Крезена от макушки до пяток, — «Нужно немедленно бежать.»

Но как, куда, все будет готово только завтра!!! Разве что на машине Альдо… Точно, итальянца пропустят через посты!

— Альдо, поехали, развеемся!

— Не, я пьяный…

— Я сяду за руль, ветерок, прочистишь голову, поехали!

Михаил подхватил вялого лейтенанта, вывел его через заднюю дверь во двор, где среди нескольких машин приткнулась облепленная пропусками знакомая «лянча». Движок завелся сразу, Крезен газанул и с разворота вылетел на улицу, обдав пылью сержантов, поджидавших его при выходе.

— Эй! Стой! — завопили сзади.

Крезен вжал педаль и бросил машину юзом в поворот, чуть не сбив трех патрульных, но выстрелы от итальянской миссии тут же переключили их внимание.

— Ты что так гонишь? — встрепенулся берсальер.

Но Михаил, не отвечая, просто рубанул его ладонью по горлу.

Пост на выезде из Вийявисьосы, несмотря на дотянутый полевой телефон, даже не обратил внимания на автомобиль миссии — сержанты еще не успели поднять тревогу.

Едва выбравшись на дорогу, Крезен придал бесчувственному телу Альдо вид спящего и рванул вперед. На трех постах, не имевших связи, ему отсалютовали, стоило лишь сбавить ход и приветливо помахать рукой, а на четвертом остановили — впереди фронт!

— Туда-то нам и надо, приятель!

— На ваш страх и риск, сеньор!

Он проехал сквозь последний городок, занятый легионерами, и вырулил на околицу, вдоль которой протянулись траншеи. Легионерский капрал махал ему руками, но Михаил, проорал ему в ответ все итальянские слова, которых нахватался в общении с Маццарино и его бугаями. Два поворота руля — и вот впереди только поросшее редкими деревцами поле, за которым окопы красных и занятый ими Посуэло-де-Аларкон.

Крезен перекрестился, чего не делал уже довольно давно, и вжал педаль. Машина взревела и понеслась вперед по дороге.

Сзади что-то кричали, потом бахнул выстрел, за ним второй, третий….

Он бросал машину вправо и влево, не давая прицелится, и гнал вперед.

Со звоном разлетелось заднее стекло.

Альдо вздрогнул, захрипел, на его груди появилось красное пятно.

Машина наскочила на ухаб, подпрыгнула и слетела с дороги на кочковатое поле — очередь из пулемета взбила фонтанчики пыли на дороге.

Михаил отчаянно пытался вырулить обратно, когда пуля ударила его в левое плечо.

Колесо с шипением село на обод, машина скакала по кочкам и ямкам.

Дзынькнуло стекло, осколок впился в щеку.

Загрохотали пулеметы навстречу — не в него, а по легионерам.

Крезен вырулил на дорогу, вжал газ и пригнул голову.

Бросая «лянчу» из стороны в сторону, он добрался до мостика над ручьем и перескочил его.

Последним рывком Михаил перед самой баррикадой исполнил бутлегерский поворот, прикрывшись от пуль двигателем.

Над головой долбил пулемет красных, левее еще один, и Михаила втащили за баррикаду.

— Кто такой? — уперлись в него стволы винтовок.

— Американский гражданин, — морщась, Крезен вытащил помятый паспорт. — Срочное сообщение для сеньора Грандера.

Его перевязали и отправили к «золотому мальчику», где первым его встретил тот самый мекс.

И Панчо, и сам Грандер сильно изменились даже со времен Парагвая — заматерели, что ли…

Во всяком случае, Грандер начал без прелюдий:

— Что вы хотели мне сообщить?

— Несколько часов назад, — Михаил потрогал перебинтованное плечо, — я застрелил генерала Санхурхо.

Глаза Грандера на мгновение вспыхнули, но тут же погасли:

— Интересная новость. Это все?

— Нет. Помогите мне выбраться отсюда.

— С чего вдруг?

— Я убил Санхурхо, вашего врага.

— Оказанная услуга ничего не стоит.

Крезен едва не выругался, а «золотой мальчик» вдруг усмехнулся и гораздо мягче предложил:

— Отдохните денька два-три, подлечитесь, а я подумаю.

Несмотря на довольно плотную охрану, назвать тюрьмой загородный дом, куда его поместили, Михаил не мог — чисто, светло, кормят на убой, лечат, меняют бинты, есть радио, книги и свежие газеты. Красные, разумеется, но так же набитые трескучими призывами, как пресса на другой стороне.

Оставалось крутить настройки приемника и слушать, что творится в мире. Америка праздновала триумфальную победу Рузвельта на выборах, Португалия сподобилась разорвать дипломатические отношения с Испанской республикой, во французской Палате депутатов подрались эти самые депутаты, несколько кантонов Швейцарии запретили коммунистическую партию. Особенно Крезен оценил комментарий лондонского Форин Оффиса — англичане через губу заявили, что не имеют доказательств иностранного вмешательства в Испании.

Но известия из Бадахоса перебили все: Хунта национальной обороны избрала своим председателем Франко. Не успел Михаил как следует обдумать новые расклады, как на следующий день Франко распустил Хунту и тут же объявил себя генералиссимусом и каудильо.

Думал Грандер не три дня, а пять, а когда появился вместе со своим мексом у Крезена, первым делом выписал чек на десять тысяч долларов.

— Это что? — недоверчиво покрутил в руках квиток Михаил.

— Это за Санхурхо.

Крезен криво усмехнулся — по чеку можно заблокировать выдачу, в банке можно устроить засаду. Джонни внимательно следил за его реакцией и верно ее истолковал:

— Даже если я сейчас отдам вам наличные, это не снимет ваших подозрений. Поэтому предлагаю так: один из наших самолетов завтра вылетает в Париж из Барселоны. Вы можете отправиться с ним и обналичить чек в Париже.

— Что-то больно щедро.

— У меня на вас большие планы.

Крезен поднял единственную подвижную бровь, а Грандер иезуитски добавил:

— Тысяч на пятьдесят. Так что если надумаете, приходите на Авеню Опера, адрес вы знаете.

Перелет в Париж, первый в жизни большой перелет, Михаил почти не запомнил, всю дорогу он думал, стоит ли заглатывать наживку Грандера. Сумма в сочетании с накоплениями могли обеспечить его до конца жизни, особенно в Аргентине, оставалось решить, насколько всему этому можно верить.

В Париже Крезен легко получил по чеку деньги, перевел их в другой банк и оставил там подробные указания. Дальше надо было ехать в Руан, в третий банк, но он, сам не зная как, оказался на Пляс Пигаль.

Здесь фланировали проститутки — в дешевых побрякушках, шляпках с цветочками, большие и маленькие, толстые и худые, с ногами и безногие, на любой вкус. Но когда одна из них окликнула Михаила щербатым ртом, он позорно бежал, проклиная французов-извращенцев: такая не смогла бы заработать и цента в Америке, там никто бы не соблазнился ее уродством!

К черту продажную любовь, к черту тесные обшарпанные номера третьеразрядных гостиниц и обязательные истории с надрывом — про больного ребенка, долги за квартиру и прочее! В конце концов, он богат и может себе позволить качественный секс!

Девицу он подцепил походя, в кафе на Клиши — обычная рыженькая девчонка, худая, с острыми коленками, но живая и непосредственная. Аперитив, коктейль, пара комплиментов, приличный отель…

Крезен не пожалел ни единого франка, потраченного в тот вечер — темперамента у рыжей хватило бы на пятерых! Она ухитрилась порвать ему сорочку, исцарапала спину и укусила в плечо, но когда пришел момент, в теле у Михаила будто взорвался фейерверк! И нет, это не разрядка после долгого воздержания и треволнений последних дней, второй раз оказался не хуже, а третий как минимум хорош.

Утром она вложила ему в карман записочку с телефоном и упорхнула, а Крезен поехал в Руан, проверяя, не следит ли за ним кто. Шпики, насколько он мог судить на основании своего богатого опыта, следом не таскались. В Руане деньги отправились из третьего банка в четвертый, американский, где их дожидались инструкции о следующих трансакциях.

Туман с Ла-Манша скрыл величественный собор наполовину, Михаил спрятался от промозглого холода в кафе на углу и заказал самое простое — кофе и круассан.

Рядом два юнца студенческого вида вполголоса спорили о Блюме, Испании, анархизме, войне, интервенции Германии и прочих вещах. Крезен даже не стал прислушиваться — ну что могут знать домашние мальчики о свисте пуль или тайных пружинах мировой политики?

Газеты вместо серьезных вопросов обсасывали скандал в Палате депутатов — один народный избранник бросил другому обвинение в дезертирстве с фронта мировой войны. Ответчик не стерпел и съездил истцу по морде, в схватку немедленно вступили члены обеих фракций, двадцать минут, пока не растащили, правые мутузились с левыми. Их бы туда, в Алькоркон, там можно драться до упаду.

Или до смерти.

Круассан оказался весьма неплох, а кофе вообще прекрасен, еда и тепло привели Крезена в философское расположение духа — в конце концов, что ждет его дальше? Метания из страны в страну, попытки добыть денег, а годы идут, ему уже почти сорок, не юноша. Навоевался, что ли? Да, пора бы остепениться и осесть… Грандер как знал, что подсунуть в качестве наживки — обеспеченность и покой.

Рискнуть? В конце концов, он ничего не теряет от поездки обратно и всегда сможет отказаться. А если урвать кусочек от везения «золотого мальчика», это может поменять всю жизнь…

На Авеню Опера молодой человек с внимательными глазами выслушал его, сделал несколько звонков и спросил, куда завтра прислать машину. Через сутки Михаил уже спускался по лесенке из брюха самолета на бетон Йанеры.

Там же его встретили Панчо и Грандер:

— Есть заказ.

— Кто бы мог подумать, — скривил рот Крезен.

— Франко.

— Для этого надо пробраться в Бадахос, а это слишком далеко.

— В Бургос. Франко скоро будет в Бургосе.

— За генералиссимуса пятьдесят мало. Сто.

Грандер неожиданно захохотал:

— Идите в задницу, Михаил! За сто тысяч Франко застрелится сам.

Крезен удовлетворенно кивнул — согласись Джонни на такую бешеную сумму, это означало бы подставу.

— Решайтесь, Михаил. Вы не успели сделать мне ничего плохого, мы с вами до сих пор не поубивали друг друга, мы вместе воевали в Парагвае, вы знаете, что я держу слово.

— Ага, а потом грохните со всеми деньгами.

— Зачем? Хотел бы пристрелить — сделал бы это раньше. Я играю честно, денег, конечно, жаль, но я рассматриваю их как инвестицию.

— А если Франко не будет в Бургосе?

— На нет и суда нет. Вернетесь, получите еще десять тысяч, и мы расстаемся.

Мексиканец тем временем выложил на стол документы — испанские на разные фамилии и звания, новый американский паспорт мистера Дональда Браско, аргентинский Алехандро Пуччо и мексиканский Хоакина Гусмана. Со всех фотографий на Крезена смотрел Крезен.

— Хорошо, шестьдесят. Тридцать вперед.

— Шестьдесят и десять вперед. А то знаю я вас!

— По рукам.