Глории я не стал отвечать при Ковалевской. Я просто отключил звук на эйхосе, не снимая его с пояса. Ольга Борисовна, конечно, все поняла. Она не могла знать от кого сообщение, но сам факт, что я не захотел отвечать при ней, говорил яснее всяких слов.
Дальше, до выхода из штаба мы шли молча, и это молчание было особо неприятным. Когда вышли на площадь, Ольга сказала:
— Елецкий, совсем недавно я говорила, что мы должны быть во всем честны друг перед другом. Для меня это важно, Саш!
— Я помню. И ты знаешь, что я тебе говорю всегда правду. Так же ты знаешь, что иногда я пытаюсь уклониться от ответа. Уклониться и соврать — это разные вещи. Оль, дорогая, если я чего-то не договариваю, то лишь потому, что я забочусь о тебе и не хочу лишний раз расстраивать, — мои пальцы торопливо вытянули из кармана коробочку «Никольских». Попутно я кивнул на приветствие какого-то незнакомого корнета.
— А еще недавно ты говорил о лжи во благо. Саш, если продолжить твое «уклоняюсь от ответа», то до этой самой «лжи во благо» остается один маленький шаг. Не делай его. Иначе мы начнем терять доверие друг к другу, а доверие, лично для меня, это самое главное в отношениях, — она смотрела как я прикуриваю.
— Хорошо, — вернув коробочку с сигаретами в карман, я отстегнул эйхос. — Я не знаю от кого прошло сообщение, но интуиция мне подсказывает, что от Глории. Она присылала мне сообщение несколько часов назад, когда я был в «Грифоне». На него я не ответил. Сначала было некогда, потом забыл. Вот, наверное, злится за невнимание. При тебе я не захотел слушать присланное ей, тем более отвечать. Я не хочу, чтобы ты нервничала. Это по-честному или нет?
— По-честному, — нехотя ответила Ковалевская. — Как же ты меня мучаешь, Елецкий! — на ее глаза навернулись слезы, она шмыгнула носиком и положила мне голову на грудь.
С минуту мы стояли молча. Я не курил, просто гладил ее волосы и спину.
— Ты знаешь, что для меня ты самая любимая. Тебе же прежде хватало ощущать себя самой первой. Вспомни, как Ленская появилась рядом со мной? Ты приняла ее на своих условиях, что ты для меня будешь самой-самой. С тех пор ничего не поменялось. Я держу свое слово: ты есть и будешь для меня самой-самой, как никто другой, — пообещал я.
— Ничего не поменялось, если не считать, что кроме Ленской появилась Элизабет, потом Глория, на горизонте Бондарева, — начала она, я попытался возразить, но Ольга закрыла мне рот ладонью и продолжила: — Помолчи! Я знаю, что Элиз появилась с моего согласия, и против нее ничего не имею — пусть будет. Думаю, она даже очень полезна, хотя бы тем, что Элиз почти прямая противоположность мне. Контрасты нужны, для отдыха, для разгрузки. Я хочу, чтобы тебе было легче и лучше. Я понимаю, как важна разрядка для тебя, ведь ты делаешь для всех нас то, что никто другой во всем мире не может сделать. Я это ценю. Я все понимаю. Но Глорию…
— Оль! — я слегка встряхнул ее. — Я же все объяснил, как с ней вышло.
— Помолчи! — настояла она. — Да, ты все объяснил. И ты, отчасти прав, но мне все равно тяжело. Ладно, просто это во мне собралось, захотелось выплеснуть. Я с этим справлюсь. Пройдет несколько дней, как-то приму. Мне нужно время. Главное, мне трудно принять, что Глория не враг. А это очень трудно, когда я с самого детства именно так видела ее. В меня это знание просто въелось. Ты раньше не замечал и знать не мог, потому что не было повода, а меня всегда злили мысли о ней, — Ковалевская взяла мою руку с сигаретой и сделала затяжку. Закашлялась.
— Не кури. Тебе нельзя, — я взял ее ладошку и пустил «Капли Дождя», Ольга сразу обмякла, еще больше прижалась ко мне. Мы стояли прямо напротив штаба, под окнами кабинета Трубецкого. Наверное, со стороны эта сцена выглядела трогательно и слишком не по-военному.
— Ладно, давай, отвечай ей. Нельзя так с императрицей, — сказала Ольга Борисовна, отступив на шаг, давая мне возможность включить эйхос. — Если хочешь, отойду в сторону, пока будешь наговаривать все, что нужно.
— Я даже не знаю точно от кого сообщение. Что от Глории — это догадка, — экран моего АУСа вспыхнул бледно желтым, мерцало лишь одно сообщение. Я не ошибся — от Глории. — Будешь слушать? — спросил я Ковалевскую.
Она кивнула, и я включил прослушку:
«Елецкий! Я много раз говорила, что ты наглец и у тебя нет совести! Но сейчас ты переходишь все границы! Я жду твоего ответа полдня! Причем ты мое сообщение прослушал! Я не слепая — метка стоит! И ты до сих пор не соизволил ответить! Знаешь, как мне хочется тебя убить!».
— Вот так! Как замечательно! В общем-то она права, — на лицо Ольги наползла улыбка. — Тебя точно когда-нибудь убьет одна из твоих женщин: я или еще кто-то. Давай, отвечай. Как бы я ее не воспринимала, она — императрица. Я отойду.
— Оль, я скажу при тебе, — попытался я ее остановить.
Однако княгиня неторопливо двинулась в сторону нашей общаги.
Я нажал боковую пластину эйхоса, поднес его ко рту и сказал:
«Ну, прости! Прости, пожалуйста, я очень виноват. Не было возможности ответить сразу. Я не в Москве — выехал, исполняя поручения Дениса Филофеевича. Вернусь только завтра, поэтому, пожалуйста, без обид. Сама понимаешь, завтра вряд ли смогу прийти. Давай послезавтра? Целую. Не сердись»,
«Эверест МТ-8» прибыл лишь часам к девяти утра — об этом меня известил адъютант Трубецкого сообщением на эйхос. Мы еще нежились с Ольгой в постели, и от того, что кровать была непривычно узкой, нам было еще приятнее, как приятна и та простая обстановка в этой маленькой комнате.
— Елецкий, мне здесь нравится, — сказала княгиня, целуя меня в плечо. — Не знаю, как это объяснить, но мне здесь хорошо. Хорошо, что ты рядом. Хорошо, что комната небольшая и нет в ней ничего лишнего. Такая милая простота, а рядом тайга, сосны, кедры. Здесь такой воздух. Жаль, что сегодня нам улетать.
— Тебе нравилось и на необитаемом острове. Помнишь? Сожалела, что нас забрали так быстро, — вспоминая это, я подумал, что тогда тоже был не против застрять на том островке хотя бы на неделю-другую.
— Очень-очень помню. Такое я никогда не забуду. Еще помню, как ты соврал в шутку, что мы на том острове навсегда, будем там жить и там родятся наши дети, — я понимала, что ты шутишь, но эти мысли были так трогательны, что мне отчасти хотелось, чтобы они стали правдой.
— Но пора вставать. Нужно возвращаться, — с легкой грустью сказал я.
— И главная причина… — Ковалевская привстала, покрывало сползло, освобождая ее голую грудь. — Назови главную причину, почему пора? Я хочу слышать от тебя.
— Да, мне не терпится видеть нашу виману. Оль, Нашу Виману! — произнес это с особой торжественностью, наверное, у меня даже засветились глаза. — Ты же знаешь, любопытство — это мой главный недостаток.
— Один из главных, — она рассмеялась. — Ты, Елецкий, не работаешь над собой! Ты ничего не хочешь в себе менять — вот твой самый главный недостаток!
Ее слова выглядели так смешно, если учесть, что в теле Елецкого правит бал Астерий! Ну что я должен изменить в себе? И зачем? Если все в моей душе, в моих повадках, привычках и принципах сложилось за тысячи лет именно так. Такие энтузиасты саморазвития как Ольга Борисовна тратят время и силы, стараясь сделать лучше себя и мир вокруг. Однако, если смотреть сквозь призму времени, их старания не важны и больше похожи на строительство песчаного замка, который смоет волной времени.
— Нет, Оль, — не согласился я, однако опровергать ее не стал, лишь дополнил тем, что мой интерес не только в вимане: — Помимо «Эвереста» я хочу скорее добраться до коммуникатора — он без сомнений там есть. Да, я нетерпелив и мне не терпится знать, что в Москве с прихожанами Артемиды; как там обстановка вокруг ее алтарей и статуй. Ты же понимаешь, насколько это важно. Мы поглощены делами земными, нашими человеческими интересами и хлопотами, но при этом забываем, как мы зависимы от Небесных. Ровно как они зависимы от нас. Вот Громовержец забылся, зазнался и только теперь с опозданием осознает, что он не такой уж пуп земли и его позиции пошатнулись. Надеюсь, что он это понимает — когда он уходил, несмотря на насмешку в его глазах, видел, что он задумался. Поэтому мне важно знать свежие новости о всем, что связанно с Артемидой. Сегодня понедельник и их может быть много.
— Ты можешь воспользоваться коммуникатором в штабе или у грифоновцев, заодно увидишься с Бондаревой, — подковырнула она.
— Оль, давай без вот этого. В штаб я перед вылетом зайду, как и в казарму «Грифона», но лишь чтобы попрощаться. В общем, подъем! — я встал и поспешил к своей форме, аккуратно сложенной Ольгой Борисовной.
Вылетели мы с базы «Сириуса» лишь около полудня. Слишком затянулось мое прощание в казарме «Грифона», это в то время, как я изо всех сил старался поскорее добраться до «Эвереста». Когда я выходил из казармы, подошел Бабский и неожиданно попросился, чтобы я взял его с собой в Москву. Как пассажир мне он был совсем нежелателен. На «Эвересте» достаточно свободного места и две каюты на верхней палубе, но я хотел побыть с Ольгой наедине — это главное. И второй немаловажный момент: поскольку этот товарищ был под подозрением, его желание лететь со мной не только в Лондон, но и моей виманой в Москву, лишь усилилось. Возникли опасения, что этот веселый, кучерявый парень — он на самом деле был таким — подсунет мне на виману какую-то нежелательную штучку: магическую или техническую. Не стану перечислять, что это может быть: начиная от системы прослушки, до передачи местоположения или, как крайность, нарушения работы жизненно важных функций виманы.
Бабского я взял. Дал согласие как раз при стоявшей рядом госпоже Бондаревой. Встретившись со мной взглядом, она мило улыбнулась и сказала:
— За меня, корнет, можете не беспокоиться. Доберусь сама в точности к назначенному сроку.
И я при этом испытал некоторое разочарование. Мне хотелось, чтобы она попросилась с нами. Возможно, это стало бы полезным: Ольга, пообщавшись с ней, стала бы добрее в том остром вопросе, который мы обсуждали вчера. А еще полезно тем, что Наталья Петровна могла бы приглядеть за поручиком Бабским, хотя я ей тоже не слишком доверял.
Теперь несколько слов об «Эверест МТ-8»: он был прекрасен. Я не слишком слукавлю, если скажу: это самая лучшая летающая машина, с которой я познакомился в этом мире. Лучшая она именно для меня. Она в самом деле имеет три вихревых генератора с независимой энергонакачкой и дискретным управлением, что при массе в 55 тонн позволяет ей развивать скорость в 360 километров в час. Разумеется, сейчас 360 — максимум, но после установки на нее «Одиссея» я надеялся, что мой «Эверест» сможет разгонять выше 650. Напомню, что очень добротная и быстрая вимана Бориса Егоровича, после переделки у графа Голицына, разгоняется всего до 580. Но это пока разговоры о будущем. А сейчас… Я прошелся по рубке, поднялся на верхнюю палубу и понял, что мне нравится здесь совершенно все: и сама планировка; и отделка, не броская, но очень добротная теплым деревом, изящными обрамлениями из бронзы, местами пластиком, похожим на слоновую кость. Еще больше меня радовала техническая часть, но разобраться с ней досконально я решил потом, во время полета. Ведь мой «Эверест» не мог соперничать в скорости с корветом «Орис» я пока не мог, и до Москвы у нас часов 6–7 полета. У меня были кое-какие идеи по переделке не только устройства согласования, но и замены кристаллов гривиса на более мощные и вот тогда… Тогда посмотрим, как поведет себя мой уже любимый «Эверест».
Устроившись в кресле пилота, я повернулся к Ольге и попросил:
— Оль, ты выбери какая из трех кают будет нашей. Я хочу, чтобы ты продумала, как ее можно обустроить так, чтобы тебе в ней нравилось и было во всем удобно.
— Есть, господин капитан! — шутливо отозвалась она.
— Ваше сиятельство, прошу, выделите место мне на время перелета. Не выспался в связи со сборами, — сказал Бабский все время вертевшийся за моей спиной. — Для меня это было так неожиданно, продолжил он. — Не думал, что вы остановите свой выбор на мне. Говорят, вы даже саму Бондареву не сразу взяли.
Я почувствовал, что он ждет ответа именно по штабс-капитану, и его каким-то образом эта тема волнует.
— Алексей Давыдович, а давай сразу на «ты»? Так проще, когда работаешь в одной команде, — я резко развернулся в пилотском кресле к нему, задержал взгляд на его больших, чуть выпученных глазах.
— Согласен! Там намного приятнее! Быть на «ты» с человеком, о котором ходят легенды, это почти самому стать легендой, — он как бы невпопад рассмеялся. — С Бондаревой вы тоже на «ты».
— А разве она особенная? Если не считать, что до последнего времени Наташа мой непосредственный начальник, то быть на «ты» мне с ней приятно. А начет места на вимане подойди к Ольге Борисовны — сейчас этим распоряжается она, — направил я и повернулся к коммуникатору. Пора было узнать последние новости по ситуации с храмами Артемиды и ее алтарями.
Опрос хозяйки кафе, где работала прежде Синди дал кое-какие результаты. Синди приезжала из района Уайтчепеле. Миссис Салливан это усвоила точно, потому как сокрушалась, что ее поломойка живет в том ужасном месте, которое любой приличный человек обходит стороной. Ни улицы, ни номера дома старуха, к сожалению, не знала, но одна из ее поварих призналась, будто слышала от самой Синди, что та говорила о лавке господина Макбретни, где Синди покупает продукты. И была вероятность, что эта лавка находится где-то поблизости от жилища этой шлюхи.
В отличие от Мишеля, Джозеф не сомневался, что их босса — господина Брайна Терри — убила именно Синди. Майкл на такое не способен, потому как он трус и слабак. Он относится к тому никчемному типу людей, которые не в состоянии постоять за свою жизнь, даже если у них в кармане будет «Cobra Willie» с полной обоймой, и будет грозить смерть, если немедленно не воспользоваться пистолетом, стреляя во врагов. А вот Сиди, хоть она конченая шлюха и мразь, вполне за себя способна постоять. Оставалось непонятным одно: почему она постояла за барона. Что у нее за интерес к нему и зачем ей такие большие проблемы? По глупости? Очень возможно. То, что Синди немного не в себе — это ни для кого ни секрет. Первоначальную мысль о ее связи с русскими сразу отклонил сам господин Батлер. Что в общем-то и правильно: русские не так глупы, чтобы связываться с подобной идиоткой.
Устроившись за рулем своего «Percheron», Джозеф Тайрон направился сразу к Уайтчепеле, тем более это было совсем недалеко и почти по пути к его дому, куда он собирался заехать на обед. Свернув на Ханз-роуд и промчавшись мимо Римских башен, он попытался сложить воедино ту информацию, что имел. Искать следовало прежде всего Синди: барон Милтон должен быть с ней — это ясно как день. Но личность этой шлюхи за сегодняшнее утро для него не только не прояснилась, но и обросла дополнительными загадками. Через приятеля из сыска Джозеф нарыл кое-какую информацию о Синди Стефанс. Оказывается, были подозрения, что она убила собственную сестру и ее мужа — людей довольно зажиточных. Это вполне могло объяснить происхождение тех дорогих побрякушек на Синди. Полиция рыться в этом деле особо не стала, потому как было мало улик, лишь смутные подозрения, и сама Синди куда-то исчезла, оставив свою жалкую квартиру под прохудившейся крышей на Листан-Стоун. Теперь проясняется, что мисс Стефанс обитает где-то Уайтчепеле — небольшом и очень гадком районе, где ее найти будет непросто, но зацепки уже есть. И он, Джозеф Тайрон, сможет выйти на след — не зря он отдал сыскному отделу семь лучших лет своей жизни.
Обо всем прояснившемся на данный момент Джозеф решил пока не сообщать Эндрю. Разумнее было попытаться самому найти эту суку и, конечно, Милтона. Если сможет, тогда это станет его личной большой заслугой, которую отметит господин Батлер. И поскольку после смерти Терри в темных кругах зрели перестановки, Джозеф вполне сможет рассчитывать на повышение.
В сам Уайтчепеле он заезжать не стал, подумав, что пока он будет бродить там и общаться с местными мерзавцами в поисках Синди, его новенький «Percheron» могут поцарапать, даже побить камнями ацтеки или индусы, которых здесь водилось немало. Он припарковал эрмимобиль у банка «Firm Confidence», кряхтя выполз из салона, застегнул сюртук на своем большом животе и направился в переулок, выходивший к первым грязовато-красным домам Уайтчепеле.
Следовало начать с простого — с поисков лавки Макбретни. Такая несложная задача в этом скверном месте решилась не сразу. Он опросил четверых, лишь потом какая-то старуха указала ему направо и сказала:
— Ищи Чиксан-стрит. Тут рядом. Как дойдешь, сворачивай направо и смотри на вывески. Или спроси там.
Джозеф направился в указанном направлении. Вскоре вышел на Чиксан-стрит и там едва не столкнувшись с каким-то местным мерзавцем, спросил:
— Эй, подскажи, где-тут лавка господина Макбретни?
Парень, окинув его недобрым, насмешливым взглядом, указал вперед, на серый трехэтажный дом.
— А ты, случаем, не знаешь такую… Синди Стефанс? Худая, лет двадцати пяти, шустренькая, — начал описывать Джозеф, подумав, что местный мерзавец примерно ее возраста и вполне может быть знаком с ней. — Если подскажешь как найти, заплачу, — добавил он.
— Допустим, знаю, — ответил Хорас. Он никогда не отказывался от денег, если их раздавали почти просто так.