— Давай! Если ты парень Синди, ты должен быть с нами! — Костлявый подтолкнул барона Милтона вперед.
— Или ты не с нами? Хочешь быть с ним? — насмешливо спросил Белз, носком ноги указав на раненого толстяка.
— Не вздумай барон! Не бери грех на душу! — простонал Джозеф, старясь отползти, и понимая, что уже при любом раскладе он покойник. Эти отморозки не оставят его живым. Ведь они ясно понимают, что если отпустят его, то им самим, всем до единого придет конец. Как же опрометчиво он повел себя, сунувшись в Уайтчепеле без поддержки! Ведь надо было взять с собой хотя бы Мишеля!
— Эй, котенок, так и будешь стоять столбом? Будь мужчиной! Докажи на что ты способен! — глядя на трясущегося Майкла, Костлявый начал злиться. — Белз, Хорас, придержите жирную свинью! — распорядился он, опасаясь, что раненый толстяк в отчаянье может выкинуть какой-нибудь опасный трюк.
— Простите, господин Тайрон, но у меня нет выбора… — Майкл опустился перед Джозефом Тайроном на корточки и поднес нож к его горлу. На глаза барона Милтона навернулись слезы. Рука с ножом жутко дрожала, и он никак не мог унять эту дрожь, становившуюся с каждой секундой все сильнее. На миг перед глазами всплыло тело господина Терри с размозженной головой. Неужели ему, барону Милтону, предстояло снова убить человека⁈ Снова убить! Если он сам выйдет живым из этой истории, то в кого он превратится⁈
Неожиданно Джозеф Тайрон начал смеяться. Смеялся так, что из груди его, пробитой дротиком, брызнула кровь, а Хорас вместе с индусом едва смогли удержать дергающегося от хохота толстяка.
— Майкл! — хрипло выдохнул он и плюнул кровью. — Сукин ублюдок! Жалкий гаденыш! Недоделанный баронишка! Как же глупо получается! — он оторвал голову от кучи дерьма, налипшего на его затылок, уставившись безумными бледно-голубыми глазами на барона Милтона: — Ты же должен был умереть еще вчера! Сечешь⁈ Ты должен! Знаешь, что Брайн приказал убить тебя⁈ Не знаешь? Он собирался поручить это Эндрю! Но Эндрю стал слишком ленив и поручил бы это мне! И вместо этого, ты, сученок, убиваешь Брайна и меня! Не мы тебя, а ты нас! Так не бывает! О, боги! Это очень смешно, боги! — глядя в небо он снова затрясся от смеха.
Его слова и все происходящее было столь идиотским, что засмеялся даже Костлявый, хотя он не слишком понимал, о чем речь и кто такой Брайн и Эндрю. Улыбки появились у всех. Хорас тоже хохотнул. Только Майкл стал еще бледнее. Ему казалось, что от смеха господина Тайрона он сойдет с ума.
— Режь, сученок! — Джозеф перестал смеяться также неожиданно как начал. Его бледные глаза полыхнули ожесточением. — Режь! Я буду приходить к тебе во сне! Каждую ночь! Клянусь, я утяну тебя в могилу с собой! Моя душа с острыми зубами — она перегрызет тебе горло!
— Режь! — сердито потребовал Чикуту. Острие его клинка уперлось под лопатку барона Милтона.
Майкл вздрогнул, прижал лезвие к толстому горлу Джозефа и медленно провел им, оставляя тонкий красный порез.
— Идиот! Сильнее режь! Мы не собираемся торчать тут до вечера! — разозлился Костлявый.
Майкл провел ножом по горлу господина Тайрона еще раз. Тот заорал, кровь обильно потекла из разреза.
— Тупой ублюдок! — выругался Чикуту. Схватил Майкла за запястье, и, управляя его рукой, заставил Майкла резко и сильно провести лезвием по горлу толстяка. Кровь хлынула во все стороны, забулькала от выводящего горлом воздуха. Джозеф Тайрон судорожно забился, захрипел, но тут же ослаб.
Наступила тишина. Она длилась секунд десять, но казалось целую вечность.
— Обыщи его, Чику, — распорядился Костлявый, кивнул на толстяка. Потом положил ладонь на плечо Милтона и спросил: — Так тебя звать Майкл и ты даже барон? Барон Майкл…
— Да, — сдавленно ответил тот, стараясь не смотреть на Джозефа, не смотреть на собственные руки, липкие от крови.
— Мы будем звать тебя Котенок. Котенок Майкл. А бароном пусть тебя величает Шухер. Считай, что ты принят в «Черные Кости». Ну, что там? — Костлявый повернулся к ацтеку, вытащившего из карманов их жертвы бумажник, блокнот и два запасных магазина к «Thomson».
— Да, вот… — Чикуту встал, морща нос от вони, раскрыл бумажник и протянул Костлявому.
— Я думал, он побогаче, — с разочарованием заметил Белз, когда Костявый извлек тонкую пачку купюр и начал делить. Каждому досталось по 220 фунтов.
— Это тебе. Ты же теперь наш и тоже в деле, — Костлявый протянул Майклу стофунтовку с ликом императора Чарльза. — И идемте отсюда — воняет.
— Это дело надо отметить. Котенок, ты слишком легко отделался. Ведь, согласись, если бы не мы, тебе конец, — выбравшись в проулок, Хорас повернулся к Майклу. — Ты знаешь, что толстяк искал Синди? Мне деньги предлагал, чтобы я сдал, где она живет! Думаю, искал он ее из-за тебя. Верно?
— Верно, — отозвался Майкл, его руки по-прежнему дрожали. Вдобавок, он не мог убрать их в карманы, потому как они были измазаны кровью.
— С тебя виски, Майкл! Три пузыря! Идем прямо сейчас к Макбретни! — предложил Белз.
— Лучше к Сезарии. Посидим нормально за столом. Денежки теперь же есть, — Чику глянул на Костлявого. Тот согласно кивнул.
— Парни, я не могу — меня Синди ждет. Синди Шухер, — произнес Майкл, едва ворочая языком. На него начала накатывать какая-то необъяснимая слабость. Хотелось сесть прямо здесь наземь и закрыть глаза, погружаясь в сон. Уснуть и проснуться в другом мире, где не было бы этого ужаса, в котором он оказался.
На его слова о Синди кто-то рассмеялся. Хорас толкнул его в плечо:
— Идем, идем. Или тебе жалко купить нам виски?
— Идем, — настоятельно сказал Костлявый, — доставая коробочку с сигаретами. Неторопливо прикурил и добавил. — Потом мы тебя отведем к мисс Шухер. Расскажем о твоем подвиге — пусть гордится.
Боги… они, конечно, подождут. Я не бросился сломя голову к храму на Гончарной, но неторопливо направился по длинному дворцовому коридору. Было даже искушение вернуться к Глории и объясниться с ней. Увы, нехорошо вышло, хотя в произошедшем не имелось ни капли моей вины. Ясно, что Арти со Светлоокой подстроили все это намеренно, это я понял по их довольным лицам. Не могу сказать, что небесные красавицы испортили мне настроение, но я чувствовал себя неловко.
Ладно, посмотрим, какой они мне сюрприз приготовили и зачем так срочно выдернули из покоев императрицы. А главное, как решился вопрос Артемиды с Перуном. Уж если храм на Гончарной снова принадлежит ей, то надо понимать, решился очень хорошо. Очень надеюсь, что Громовержец вернет моей возлюбленной все ее храмы, все до единого и больше никогда ему не придет на ум подобная глупость: пытаться сводить счеты с моей женщиной!
Когда я сбежал по ступеням дворца и направился к ожидавшему меня «Эвересту», запищал эйхос. Кто-то настойчиво добивался меня. Настойчиво, потому как я слышал звук пришедшего сообщения пару минут назад. Глория желает выразить свое возмущение?
Я отстегнул прибор, включил. Сообщение от мамы и Глории. Сначала включил первое. Раздался голос Елены Викторовны:
«Саш, мне боязно. Боязно за Майкла. Я уже говорила тебе, что вторую ночь толком не сплю. А сейчас в голове такие жуткие мысли ходят. Саш, вдруг его там убьют? Мне так страшно, что я даже Элизабет отправила сообщение. Спросила, нет ли у нее каких новостей. Элизабет молчит. Не соизволила со мной разговаривать. Саш, сделай же что-нибудь! Ты же все можешь! Пожалуйста, Сашенька!».
Вот так, наконец мама начала понимать, что я не маленький мальчик и все могу. Скажем так, почти все. Хотя это она понимает лишь сейчас, а когда все успокоится, я снова стану для нее маленьким мальчиком, о которого она будет мучить ненужной заботой. Вопрос с Майклом придется решать в первую очередь. Я даже подумал, не вылететь ли нам в Лондон раньше, чем придет информация о нахождении Ключа Кайрен Туам и прочих важных для нас прелестей. Наверное, так и придется сделать. Я набрал на эйхосе номер Дениса Филофеевича и сказал:
«Здравия, ваше высочество, вам и всему имперскому дому. Только что вышел из дворца и не зашел к вам, за что прошу прощения. Причина несколько необычна: две богини срочно потребовали явиться к храму Небесной Охотницы. Полагаю, будет разговор о статьях в субботней прессе, Перуне и соответствующих потрясениях. Поэтому еще раз нижайше прошу извинить меня. Так же извиняюсь, что не отчитался за визит на базу» — какую базу я произносить не стал, потому как «Сириус» в подобных сообщениях не упоминался. Я продолжил: — «Моя группа собрана и ждет распоряжение на выдвижение на территорию проведения операции. Есть у меня пожелание: пожалуйста, рассмотрите возможность нашего вылета до появления информации, которую мы все ждем. Есть для этого кое-какие важные предпосылки».
Отправил, остановившись у открывшегося люка «Эвереста». Уже поднявшись по трапу, включил сообщение императрицы:
«Елецкий! Какой же ты мерзавец! Ну почему ты меня так злишь⁈ Чтобы был у меня немедленно! Как только выйдешь из этого храма! Зачем ты им нужен⁈ Поясни, зачем ты им нужен? Что вообще происходит вокруг тебя?».
Я ответил сразу: «Дорогая, так вышло. Ты же понимаешь, это не от меня зависит. Уж, извини, я же не виноват, что я такой популярный даже на Небесах», — я улыбнулся, возможно, этого не стоило мне говорить, но мне хотелось подразнить Глорию. Она привыкла чувствовать себя самой первой величиной, но немного приземлить ее будет полезным: она начнет понимать, что я не тот человек, которого можно призвать лишь по щелчку ее пальцев. В то же время я понимал всю величину ее обиды и постарался это смягчить: — «Пожалуйста, не сердись. Я сообщу, как буду свободен. Хочешь, скажу, что люблю тебя? Это может быть не совсем правда, но меня в самом деле сильно влечет к тебе, и расстроен, что пришлось так спешно бежать из дворца. Целую тебя и буду думать о тебе перед сном».
Возможно, в последнем я соврал, но от этой маленькой фальши ей будет приятно.
«Эверест» крупнее почти всех гражданских виман — все-таки второй размерный класс. Он лишь на полметра короче «Ориона» князя Ковалевского. Однако большие размеры, это всегда сложности с посадкой. Вот и на посадочной площадке рядом с храмом мне пришлось немного помудрить, прежде чем опоры виманы коснулись земли. Вышло так, что левой опорой «Эверест» оказался на клумбе. Ну и ладно. Причина уважительная: я спешу к аж к двум богиням.
В самом храме меня ждала небольшая неприятность: он был заполнен прихожанами так, что многие не поместились в центральном зале и стояли под портиком. Как я понял из разговоров, храм открыли только сегодня к полудню, с этим и было связано столпотворение. Пришлось пробиваться от главного входа через весь огромный зал к алтарной части. Пробиваться нахально, иногда помогая себе локтями, иногда крепким словцом. Вот такая божественная несправедливость: сам возлюбленный богини, отец ее будущего ребенка здесь как-то не слишком в почете. Лишь когда я протиснулся к статуе Небесной Охотницы и с абсолютной наглостью влез на пьедестал, схватившись сначала за ногу Артемиды, потом за ее руку, я почувствовал себя намного свободнее и даже счастливее. Под возмущенные голоса прихожан да сердитые возгласы жриц я прижался щекой к мраморной груди, с вожделением вздохнул и полез дальше. Спрыгнул по другую сторону статуи уже за алтарями — там открывался простор и начинался коридор, ведущий к заветной комнате.
Старшая жрица Антея хотела было наброситься на меня и огреть тяжелым посохом, но разглядев кто устроил все эти бесчинства тут же стала мила и обходительна. Видимо о моем визите она была предупреждена свыше, да и знала она меня с некоторых пор хорошо. Поэтому без лишних слов Антея проводила мою важную персону к двери, за которой открывался портал.
В темноте я пробыл недолго, даже не успел прослушать до конца сообщение от цесаревича. У дальнего простенка заметался свет, и каменная кладка растворилась, открывая путь в небесные владения Артемиды. После того как я сделал первые шаги по тропе, ведущей по берегу реки мимо водопадов, меня начала наполнять радость. Она пришла как-то неожиданно и, казалось бы, беспричинно, ее стало так много, что сердцу едва находилось место в груди. С этой радостью и божественным вдохновением я пересек речку по мосту, любуясь чистейшей водой горных потоков. Поспешил по знакомой тропе вверх. Лишь на миг оглянулся на величественные водопады. В лучах опускавшегося солнца водная пыль, обильно висевшая над ними, казалась золотой.
Белый тигр, охранявший проход, пропустил меня, даже не посмев зарычать. Оставшиеся три этапа лестницы я одолел почти бегом. Поднялся на площадку перед колоннадой и увидел Афину. Наверное, она все это время стояла и смотрела, как я спешно взбираюсь в гору.
— Что так долго, Астерий? — Светлоокая нахмурилась, однако на ее губах играла улыбка. Мне кажется, она улыбается даже когда всерьез злится. — Никак не мог расстаться со своей старухой?
— Никак не мог пробиться через переполненный храм. Уж могли бы позаботиться о моем пути сюда, — я поспешил к ней, бросив взгляд на колоннаду и дворец Охотницы — ее самой пока не было видно. — И кстати, если речь о Глории, то моя старуха младше тебя на много-много тысячелетний.
— Да как ты смеешь! Астерий! Ты сравниваешь мою вечную юность с этой увядающей красоткой⁈ — Афина приоткрыла ротик, будто от возмущения, но клянусь, она была готова рассмеяться. — Немедленно, поцелуй меня, чтобы я простила!
— Дорогая, я бы с удовольствием, но здесь Арти, — искушение выполнить требование богини было огромным. Я даже сделал два шага вперед, разделявших нас, но остановился и добавил: — Даже если бы она не была здесь, у меня перед ней обязательства.
— Правда, что ли? Но ты же меня целовал там, в храме Яотла. И это было при Арти. Астерий, неужели ты стал таким трусливым? — Афина подалась вперед, касаясь меня грудью и заглядывая в глаза.
В глаза Светлоокой смотреть долго невозможно — уносит. И сейчас она меня серьезно сбила с толка. Да, Воительница играла мной, я это знал, но разве от этого легче: когда она так близко и ее губы сами тянуться к моим, то… Так и вышло: она сама меня поцеловала. Ох, эта божественная сладость губ небесных. Их поцелуи совсем другие. Помимо физического единения, происходит еще единение ментальное, и ощущения трудно передать словами.
— Не бойся, Астерий, я решу этот опасный вопрос с Арти, — Воительница рассмеялась, слегка и шутливо оттолкнув меня. — Идем, она, наверное, уже вышла. Знаю, долго выбирала платье специально для тебя. Идем же! — она взяла меня за руку и потянула к дворцу. — Догадываешься, зачем мы позвали тебя?
— Как я понял, противоречия с Перуном разрешились. Наверное, поэтому. Или остались какие-то серьезные разногласия? — спросил я, поднимаясь радом с ней по белым ступеням к портику.
— Мы позвали тебя, чтобы выразить благодарность и немного побаловать. Ужин под хорошее вино и потом сюрприз от благодарных богинь, — перешагнув последнюю ступеньку, Афина остановилась, вслушиваясь в звуки приятной музыки, доносившейся с галереи. — Арти там, — решила она.
— Ты мне главное скажи: с Перуном совсем все решили? Моей Охотнице вернули все храмы? — я задержал ее руку. Для меня это действительно было важно понять, потому в вопросах, когда отбирают твое, важна полная и безоговорочная победа, а не компромиссы.
— Более того, Арти передают еще четыре храма: строящийся в Москве, Киеве, Тифлисе и Твери. Если угодно, чтобы умилостивить ее и тебя. Астерий, то, что сделал ты, это великолепно! Это очень умно, смело и сильно! Я не хотела говорить эти слова до того, как мы доберемся до стола. Хотела немного торжественности, но уже из меня вырвалось! — выдохнула Афина.
— Подруга, где твоя сдержанность⁈ — раздался голос Небесной Охотницы. Она появилась из приоткрытых дверей в полупрозрачных одеждах, сияющих золотом и серебром. Сияющей так, точно ее восторженные глаза. — Уж если сказала, то и от меня несколько слов признания: я восхищена Астерий! Знаю, ты злился, что я два дня молчала. Злился и, конечно, переживал. Но окончательно вопрос с Перуном решился лишь под вечер. Он окончательно сдался, уступил! Я очень, очень благодарна тебе! Даже мыслей не было, что ты можешь так повлиять на верховного бога! И я очень горда, что ты — мой мужчина! Это мой ответ Лето и многим, почему я отдаю свое сердце смертному! Смертному с бессмертной, великой душой, которому должны завидовать боги! А Перун сдался! Окончательно!
— Мы его победили! Но без сомнений, здесь самая важная заслуга здесь твоя! Я тебя обожаю, Астерий! — Афина обняла меня, поцеловала, легко, мимолетно, но в губы, и как я понял Артемида не имела против этого возражении. — Это еще не все, — продолжила Афина. — Прихожане возле алтарей требуют возможности поклоняться мне тоже! Ты представляешь, Астерий? Ведь это ты меня прославил и возвысил среди Небесных. Теперь мне тоже передается три московских храма — это так, лишь для начала!
— Эй, подруга! Не забудь, что два из них мои, дарованы тебе моей щедростью! — рассмеялась Артемида. — И немедленно отпусти моего мужчину! Я пока не давала согласие на такие бессовестные объятия с ним!
— Арти, не будь жадной! У нас же впереди очень приятный вечер, а мужчина всего лишь один! — рассмеялась Воительница.
— Астерий, она тебе уже проболталась о нашем сюрпризе? — Артемида подошла, оттесняя Афину и теперь я смог обнять ее, почувствовать вкус божественных губ.
— Сказала, — соврал я. — Да, все рассказала, пока мы сюда шли. А в чем собственно сюрприз?
— Врет! — вспыхнула Афина. — Клянусь тебе, Астерий сейчас врет! Я не говорила! Ни слова не говорила, что мы будем плавать в твоем бассейне втроем раздетыми.
— Хорошо, что ты удержалась не сообщать ему это, — лукаво глянув на меня, Артемида повернулась к подруге. — Тогда прошу к столу.