Ваше Сиятельство #9

Глава 17 Если клинок заговорит

Денис Филофеевич — человек на редкость сдержанный. В этом я убедился в очередной раз после того, как рассказал ему о статьях в завтрашней прессе. По лицу цесаревича и по его ментальному фону я понял, что сказанное мной будущему монарху очень не понравилось. С минуту он хмуро глядел в пол, потом сказал:

— Вы же понимаете, Александр Петрович, что этим затронуты интересы некоторых высших должностных лиц государства. Вот, например, наша Канцелярия Секретных Дел где-то серьезно недорабатывает. У меня серьезные претензии к князю Железникову, но в основном он человек вполне компетентный и на своем месте. Одна из причин его неудач в том, что штат канцелярии был урезан более чем вдвое под нажимом Глории — отсюда проблемы. Скоро я это изменю, но пока увы, так. Так же вашей инициативой будет недоволен князь Ковалевский. Как я понимаю, он еще о статьях не знает, — цесаревич глянул на Ольгу и продолжил: — Эти публикации… они, что называется, вынесут сор из избы. Нашей большой избы, управляющей империей. Причем вынесут прямо в народ, породят много нежелательных, большей частью вредных разговоров. Этому особо будет не рад император. Лучше бы вы сначала спросили меня, как все это подать. Я бы переговорил с тем же Железниковым, Лапиным, с Молчановым, наконец.

— Я все понимаю, Денис Филофеевич. Заметьте, вы бы поговорили — прошло бы время, как минимум несколько дней — ведь впереди выходные. А кроме времени тексты моих статей, после длительных и противоречивых согласований могли бы очень пострадать в главной смысловой составляющей. Я прекрасно понимаю, что в том виде каком статьи выйдут завтра, они бросают тень, при чем незначительную, на работу ведомства Железникова — уж без этого нельзя было обойтись. Однако основной смысл этих статей в том, что недорабатывает кто-то там, на самом верху, — я поднял взгляд к потолку, где вокруг хрустальной люстры в золотистых и голубых цветах радовала взор фреска со Дворцом Славы Перуна. — Хотя, «недорабатывает» — слово, более подходящее к князю Железникову и его людям. А там, — там я кивнул на потолок, — кто-то и вовсе не заботится о наших интересах, хотя как бы обязан. Если народ принимает бога, то бог обязан принять народ. Этот закон вселенский.

— Не боитесь, Александр Петрович? — цесаревич улыбнулся, правда улыбка его выдавала больше напряжение, чем удовлетворение моим ответом.

— А должен ли я был бояться, спеша на помощь к Ольге Борисовны в логово поклонников Яотла? — спросил я, отвечая на его вопрос. — Я не предаю близких мне людей. И других существ. Тем более если они боги и доверились мне. Считаю, вступиться за Артемиду — моя прямая обязанность, ровно как она вступилась за меня, за Ольгу и за наши имперские интересы. Вы же понимаете, что на этом фоне недовольство статьями некоторых князей, начальствующих над важными ведомствами вовсе не так важны. Может, даже где-то полезно. Сор из избы иногда стоит выметать, чтобы его не собралось много.

— Убедили. Особенно на примере Ольги Борисовны, — теперь в улыбке Романова не было заметно напряжения. — С недовольством князей решу вопрос — пусть лучше работают. То, что британцы сумели прямо из нашей столицы увезти господина Милтона и ценнейшие реликвии — все-таки это просчет Железникова, как бы он не жаловался на недостаток людей. Его оправдания мало чего стоят. Но менять я его пока не буду. Он — человек преданный империи, а сейчас это важнейшее качество. Отец будет сердит на вас, но это как-то переживем. А вот с высшими хорами, — Денис Филофеевич тоже глянул на изображение небесного дворца, — разбирайтесь сами.

На том и договорились. От Романова мы с Ольгой вышли часов около семи, немного утомленные долгой и сложной беседой, но довольные.

— Как насчет ужина в Золотом Шпиле? — спросил я Ольгу, спускаясь по ступеням от восточных дверей дворца.

— Ты же потом затянешь меня в наши апартаменты «На Облаках», — княгиня, разыгрывая капризность, поджала губки.

— Разве ты против? — я достал из кармана коробочку «Никольских».

— Против папа и особенно мама. Был же разговор, что я должна ночевать дома, — напомнила Ольга Борисовна.

— Оль, но бывает же так, когда домой вернуться не получается, — рассмеялся я, доставая сигарету и уже зная, что Ковалевская вполне со мной согласна.

— Я сегодня не предохранялась и нет с собой таблеток, — выдала она совсем пустяковый аргумент.

— Мне нравятся твои губы. Они становятся все более умелыми, — парировал я.

— Нахал! — она засмеялась, краснея и прикрывая рот ладошкой. — Имей в виду, это будет только взаимно.

Оставалось достать ключи от «Гепарда» — мой зверь покорно ждал на дворцовой стоянке.

Домой я попал утром примерно в половину одиннадцатого, прижимая к себе ворох свежих газет и журналов.

— Добрейшего утра, ваше сиятельство! — приветствовал меня дворецкий, спешно открывая передо мной дверь.

Тут же появился Денис со своими из охраны. Ответив на их приветствие, я раздал бойцам по газете, Антону Максимовичу вручил журнал «Имперские Огни» со словами:

— Все дружно читаем первую статью и делаем правильные выводы.

— Саша! — раздался с лестницы голос мамы.

— Да, мам, — прижимая к себе газеты и журналы, я поспешил к графине. Еще бы: мама скучает, мама обеспокоена — этой ночью меня не было дома!

— Кто на этот раз? Ленская или миссис Барнс? Снова обе сразу? — стоя на верхней ступеньке Елена Викторовна уперла левую руку в бок и с укором посмотрела на меня.

— Княгиня Ковалевская, — не скрывая удовольствия ответил я. — Если подробнее, то: Демидовские башни, гостиница «На Облаках». Перед этим ресторан «Золотые Небеса»: шампанское, устрицы и демидовский десерт «по-княжески».

— Саша, как ты можешь! — Елена Викторовна удрученно покачала головой, но при этом от меня не скрылось, что глаза ее были вполне мной довольны.

— Ты про устриц или шампанское? — разыгрывая шутливое непонимание, я чмокнул ее в щеку.

— Все ты прекрасно понял. Борис Егорович и Татьяна Степановна будут недовольны: ты очень плохо влияешь на их дочь! Завтракать будешь? — закончив с обычным выражением недовольства, Елена Викторовна сменила тему. — Могу с тобой попить кофе.

— Нет, мам, спасибо. Я хочу немного поработать. От кофе не откажусь, но попрошу к себе в комнату. Если не сложно, распорядись, чтобы подняли мне двойной черный и что-нибудь перекусить попроще, — попросил я.

До сообщения Глории, которое могло было прийти в самое неопределенное время, я решил вернуться к своим прежним записям, составленным на основе перевода свитка, добытого Элизабет, и плодами моих трудов над Свидетельствами Лагура Бархума. Поднявшись к себе, я включил коммуникатор, достал из сейфа обе папки с моими трудами. Чуть подумав, вытянул со средней полки оба кинжала, сделанных Гермесом из украденных у меня пластин.

С клинками стоило попробовать. Я давно хотел поработать с ними так, как это делал с пластинами Свидетельств. Да, огонь уничтожает информацию даже на тонком плане, но не на 100%. Все равно ее следы остаются, и можно было бы попробовать их отыскать. Небольшой шанс все же был.

Положив перед собой логические таблицы, созданные на основе перевода первых трех пластин, рядом я положил грифельную копию четвертой пластины и лист чистой бумаги. Теперь требовалось определить какой из двух клинков сделан из металла четвертой пластины Свидетельств. Задача непростая, поскольку даже моя развитая интуиция — штука очень неверная. Был еще вариант более вероятный и менее приятный: Гермес мог расплавить обе пластины в одном тигле, и тогда работать с клинками для меня будет еще сложнее. Но, с другой стороны, я уже имел большой опыт перевода первых пластин, и стоило попытать удачу в этот раз.

Я вышел на тонкий план, положив левую руку на ближний кинжал. Сформировав вопрос, сосредоточился, доведя до предела чувствительность к информационному отклику пространства. Несколько долгих минут моя интуиция молчала. Я даже слышал как по коридору первого этажа идет Ксюша — она несла мне кофе и горячие пирожки с картофелем и гусиной печенью; чувствовал, как мама обсуждает с Денисом и Антоном Максимовичем передовую статью журнала «Имперские Огни». Однако, интуиция так и не помогла мне определиться с клинком. Тогда я решил дождаться кофе и зайти к этому делу с другой стороны.

— Позвольте, ваше сиятельство? — служанка приоткрыла дверь, занося мой поздний завтрак.

— Позволяю, — отозвался я, открыл глаза и повернулся к Ксении.

— Здесь поставить? — она указала взглядом на пустой край стола возле школьных учебников — их я до сих пор не убрал.

— Здесь, — согласился я и, наклонившись, дотянулся до ее ноги. Мои пальцы погладили ее нежную кожу выше колена, медленно поднялись выше по пухленькому бедру.

— Ну, Александр Петрович!.. — выдохнула Ксения со страданием глядя на меня.

— Тебе разве не нравится? — полюбопытствовал я.

— Нравится, — с готовностью отозвалась она. — Ваша маменька предупредила, чтобы я не задерживалась у вас. Она стоит внизу, у дверей в гостиную.

— А маменьку надо слушать, да? — моя рука продолжила наглеть еще больше, задирая ее юбку.

— Да, — едва ли не хныкая ответила служанка.

Мои пальцы провели по ее щелочке, вдавливая трусики, и я сказал Ксюше:

— Наклонись, что-то скажу.

— Александр Петрович, пожалуйста не надо. Хотя бы не сейчас, — взмолилась Ксения, но при этом покорно наклонилась ко мне, так что ее полная, веснушчатая грудь оказалась прямо перед моими глазами.

— Перед сном поласкай себя здесь. Хорошо? — я с нажимом провел по ее щелочке. — Представь, что это делаю я.

— Да, — согласилась она, и неожиданно поцеловала меня рядом с губами. — Я это часто делаю.

— Молодец, — я поцеловал ее в ответ в губы. — Беги, а то графиня… она у нас очень строгая.

Когда Ксения скрылась за дверью я выпил полчашки кофе, съел два пирожка и вернулся к работе с кинжалами. В этот раз решил подойти к делу иначе: в грифельной копии текста я нашел две стоявшие рядом пиктограммы из тех, значение которых у меня уже имелось при переводе первых пластин. Снова вышел на тонкий план, оставив лишь небольшую часть внимания в физическом мире. Некоторое время разглядывал свечение вокруг кинжала, настраиваюсь на энергоинформационный поток, исходящий от него. Передо мной поплыли образы, связанные с прошлым клинка. Образы, связанные с Гефестом и его кузницей, они были столь яркие, что даже ослепляли ментальное зрение, напрочь отсекая все прошлое — то важное для меня прошлое, когда этот предмет был еще одной из пластин Свидетельств Лагура Бархума. Однако я обошел эту проблему используя как якорь выделенные мной уже известные пиктограммы — сосредоточился на них, отсекая все лишнее. И эта хитрость сработала: очень слабо, почти неразличимо передо мной всплыли древние образы, которые не смог уничтожить даже огонь плавильни Гефеста.

С кинжалом я угадал — именно тот, который был в моей руке был отлит из металла четвертой пластины. Даже если обе пластины были расплавлены одновременно в одном тигле, все равно мой метод работал. Осторожно и цепко, удерживая внимание на первых доступных образах, я взял в работу первые пиктограммы с грифельной копии и начал искать их смысл. Он был настолько зыбким, что лишь мое предельно острое внимание мага смогло его распознать. Открыв глаза, я торопливо записал на листе бумаги вероятные значения первых знаков. Дальше пошло легче. Часа за полтора работы я составил новую логическую таблицу и перевел примерно седьмую часть знаков с лицевой стороны пластины. Начала болеть голова, перед глазами точно галлюцинации мелькали размытые образы и огненные круги, чувствовался сильный дискомфорт в области чакр.

Я бы продолжил работать над переводом, поскольку от неожиданного успеха меня захватил азарт, но писк эйхоса оборвал мои мучения. В том, что пришло сообщение от Глории, я не сомневался. Так часто бывает, когда слишком глубоко работаешь с энегоинформацией, то легко угадываешь ближайшие события, которые должны случиться. Прежде чем взять эйхос в руки, я дописал последние слова перевода и прочитал все, что сегодня у меня получилось:

«Славные виманы Харвида горели в небе словно осколки разорванного солнца и черный дым застилал небо и землю. Все вокруг будто погрузилось в первородный Хаос. Словами запретный изречений принц Харвис проклинал Ларнурис и Горохона (ее первого военачальника), посмевшего применить злой огонь Артума. Бесчестие, которое хуже лютой смерти ожидало их. Этот бой был проигран, сотни тысяч людей погибли, и не осталось от них даже пепла…» — я чувствовал жуткую ментальную усталость и при этом мне хотелось смеяться, как бы не было это кощунственно на фоне событий трагедии великой империи канувшей в вечность вместе с последней арийской династией Пандарпиев. Смеяться хотелось потому, что у меня все получилось несмотря на то, что пластины Свидетельств превратились в клинки. Казалось, я сделал невозможное. Очень вероятно, что теперь я смогу закончить перевод Свидетельств Лагура Бархума раньше, чем бритиши разберутся с табличками Святой Истории Панди. Если так, то останется лишь раздобыть оригинал Ключа Кайрен Туам.

Вытянув сигарету из приоткрытой коробочки, я прикурил и взял эйхос, готовясь послушать сообщение Глории и поскорее ответить. Негоже мучить ее ожиданием — императрица все-таки. Нажал на боковую пластину и чуть добавил громкости:

«Елецкий, есть у меня немного свободного времени для тебя. К половине второго чтобы был у меня».

Вот так, лаконично, с монаршей небрежностью. От этого мне еще сильнее захотелось смеяться. Я хотел было ответить, но тут за моей спиной возникло золотисто-оранжевое сияние. Я, не поворачивая головы, снова угадал кто ко мне спешит. Затянулся никольской, встал, выпуская длинную струйку табачного дыма.

— Хайре, неотразимая! — приветствовал я Геру, едва она вышла из портала и обрела земное тело.

— Ты сумасшедший Астерий! — глаза богини сверкали, и было сложно сказать, что они выражают: возмущение, изумление или восхищение.

— А что такое случилось⁈ — рассмеялся я, подходя к ней.

— Перун в гневе! Молниями сжег святые оливы у пруда! — на божественных губах заиграла божественная улыбка. — Да как ты смел⁈ — она шагнула к столу и взяла верхнюю газету из тех, что я принес утром. — Артемида и Лето сейчас у него! Он кричит так, что трясутся стены.

— Ты прекрасно выглядишь, Величайшая! Не могу удержаться, — я обнял ее, властно прижал к себе и поцеловал в губы.

— Астерий! Не смей этого делать! — Гера вырвалась из моих рук, под мой смех.

На какой-то миг меня словно пронзило электричеством, но эта маленькая неприятность была ничто, по сравнению со сладостью божественного поцелуя.

— Я расскажу Артемиде! — вслед за мной рассмеялась Величайшая.

— Только не это! Арти об этом не надо знать. Она же стреляет без промаха! — я молитвенно сложил руки на груди.

— Ладно, но ты теперь должен мне гораздо больше! Это я забираю, — она взяла со стола еще две газеты и журнал. — Имей в виду насчет Перуна — я тебя предупредила!

С этими словами богиня начала бледнеть, хотя мне показалось, что ее довольная улыбка еще некоторое время сияет в моей комнате.

Я взял эйхос и ответил на сообщение Глории: «Да, дорогая. Сейчас же выезжаю. Лечу к тебе!», — и поспешил вниз к своему «Гепарду».

В субботу дороги не так запружены даже в центре. До Багряного дворца я добрался вовремя и даже с небольшим запасом. Помощник дворцового распорядителя проводил меня на третий этаж, к тому самому янтарному залу, где я прошлый раз дожидался аудиенции императрицы. У двери в ее покои стоял уже знакомый мне гренадер — я просил у него сигарету в тот день, когда меня с Ольгой вимана императрицы доставила с необитаемого острова прямо ко двору. Парень с любопытством поглядывал на меня и будто что-то хотел спросить. И я хотел подойти, переброситься с ним парой слов, хотя караульным разговаривать воспрещалось, но тут подала тревогу моя интуиция. Хотя она была сегодня порядком измучена поиском смысла древних пиктограмм, все-таки на покой пока не ушла. Я ясно понял: что-то должно случиться в ближайшее время.

— Ваше сиятельство, ее величество Глория, готова вас принять, — известил камергер, открыв высокие позолоченные двери.

Я вошел.

— Сюда иди, Елецкий, — раздался голос императрицы из приоткрытой слева двери.

Она стояла посреди просторной комнаты, стены которой были отделанный бледно-желтой уральской яшмой. На небольшом столике лежало несколько свежих газет с той самой статьей, громыхнувшей даже на Небесах, рядом стояла чашечка недопитого кофе.

— Здравия вам, ваше величество. Вам и императорскому дому, — приветствовал я с поклоном.

— Это что такое, Елецкий, — спросила она, указывая на газеты.

— Газеты, — отозвался я, возведя взор к потолку и стараясь спрятать улыбку.

— Ты хоть понимаешь, чем эти газеты могут обернуться, в том числе и лично для тебя⁈ А ты, граф, мне еще очень нужен!

— Какая приятная забота, ваше величество. Не волнуйтесь, все будет хорошо. Желаете, для успокоения подержу вашу руку. Немного приятной магии расслабления, как прошлый раз, — я шагнул к ней.

Императрица молчала, несмотря на возмущение на ее лице — Глория любила выражать его с поводом и без повода. В ее блестящих глазах я заметил легкую растерянность и взял ее руку.

— Елецкий, в кого ты такой! — проговорила она, стиснув мои пальцы.

Именно в этот момент чуть левее огромного шкафа у двери зачалось рубиново-красное свечение. Оно вытянулось, приобретая форму огромного миндального зерна, треснуло божественным порталом, края которого пошли зигзагами электрических разрядов.

Я понял, что сейчас появится Громовержец.