Вчера Сегодня Никогда

КРЫЛЬЯ АНГЕЛОВ

Ночью, накануне смерти Фридриха II Штау-фена, императора Священной Римской империи, короля германского и короля Сицилийского, огромная комета перечеркнула небосвод кровавым следом, и ужаснулись христиане от берегов Северного моря до Сицилии, видевшие этот знак Божий. Неисчислимые бедствия сулила комета, долго-долго висевшая в темном небе, столь долго, что бодрствующие успели разбудить спящих, робкие спрятались в подвалах, отчаянные же вскарабкались на крыши, и отблески адского пламени играЛи на их лицах, обращенных к небу, полных ужаса и любопытства. Комета 1250 года сыграла роль интернета, и наутро уже не только папская курия в Риме, но и монахи отдаленных валлийских монастырей, и паломники в Санть-яго-де-Компостела в Галисии знали о смерти императора и о том, что мир находится в преддверье перемен.

Император Фридрих был личностью замечательной. Внук Фридриха Барбароссы, он в три года был коронован короной обеих Сицилии, в пятнадцать - германской, а в двадцать шесть уже провозглашен императором в Риме, и сам папа распростерся у его ног, признав его владыкой всего христианского мира. Германцем Фридрих себя не чувствовал, предпочитая жить в Южной Италии, на родине своей матери, земле солнечной и странной, земле, которую все еще нельзя было до конца назвать христианской, так как слишком свежи были на ней воспоминания о язычестве. Сицилия полна была великолепных мраморных храмов, почти целых, и от арабов, часто там появлявшихся, осталась любовь к садам, воде и неге. Французские и немецкие кузены, остановившиеся у Фридриха на пути в Святую землю, были шокированы тем, что сначала им предложили вымыться в бассейнах с благоуханной водой, а потом уложили спать в апельсиновых рощах под шелковыми пологами, что было приятно, но непривычно почти до неприличия, ибо не подобает истинному благочестию чисто мыться, так как суетные заботы о теле несовместимы с истинной верой да и подлинной мужественности противны.

Императором двигали тщеславие, любопытство и любовь к роскоши. У папы, принужденного пасть ниц перед ним во время коронации, одно его имя вызывало приступы ярости, так же как и у большинства духовенства, особенно у монашеской братии, у так называемых иоахими-тов, приверженцев Иоахима дель Фьоре, великого вдохновителя нищенствующих орденов, искателя Вышнего.града, предтечи веры в вечный прогресс, народность и научный социализм Карла Маркса. Ненавидели его и северные родственники, немытые и нечесаные немцы и французы, до крайности раздраженные его высокомерием, которого он даже и не пытался скрыть. Граф Анжу сказал о нем, что «будь он рабом, никто не пожелал бы его купить и за двести су», намекая, должно быть, на его сухопарость и нервозность. Впрочем, за кого бы из вас, великих мира сего, заплатили бы больше? Любили Фридриха так же называть Антихристом или предтечей Антихриста, а один из самых его непримиримых идейных противников, фра Сальтимбокка да Анкона написал о нем: «Хорошо сложенный, хотя и среднего роста, император был выразителен скорее, чем красив. Он был рыжеват и глаза имел зелено-желтые, тубы тонкие и высокие скулы. Это был человек хитрый, двуличный, лукавый, алчный, сластолюбивый, раздражительный до последнего предела. Это был в то же время человек блестящих достоинств, когда он хотел высказать свою доброту и расположение, - благосклонный, очаровательный, восхитительный, деятельный; он умел читать, писать, петь, сочинять кантилены и канцоны; обладал удивительной способностью говорить на любом языке - французском, тосканском, немецком, греческом, арабском, латыни. Я увидел его и тотчас же полюбил». Так вот очарование власти, проявляющей к нам благорасположение, хотя бы и внешнее, часто бывает сильнее наших идейных убеждений, чему свидетельства многочисленны и постоянны.

Тот же фра Сальтинбокка с отвращением рассказывает, что Фридрих окружил себя свитой из сарацинских юношей, его личных телохранителей, и что он там с ними делал, уединившись в своих покоях, «противно представить христианину», может быть, даже Аллаху поклонялся, так как вообще любил экспериментировать. Его дворцы были расписаны чудными фресками с изображениями охот и всевозможных животных, он обожал ручных леопардов, всегда его сопровождавших, и написал «Трактат о соколиной охоте», богато иллюстрированный лучшими миниатюристами Италии, рисовавшими птиц с натуры. Его интерес к многообразию тайн природы не знал пределов, и он проделывал различные опыты, свидетельствующие о живости воображения. Он скрещивал людей различных рас, животных различных пород, арабских юношей с кобылами и арабских жеребцов с девушками и женщинами, чтобы посмотреть, что из этого получится. Ничего не получалось. Однажды он посадил в плотно закупоренный глиняный сосуд человека, чтобы посмотреть, куда денется его душа после смерти. Души в сосуде не оказалось. В другой раз император выбрал несколько новорожденных младенцев, приставил к ним служанок и кормилиц, наказав им всячески за ними ухаживать, но не ласкать их и с ними не разговаривать, чтобы опытным путем узнать, на каком языке дети заговорят сами: на древнееврейском ли, греческом, латыни или же языке своих родителей. Младенцы почему-то все умерли. Любознательность императора была велика, а страха перед Богом никакого.

Фридрих очень любил Сицилию и Неаполь, но прекрасно понимал, что его влияние на полуострове зависит от Ломбардии, ибо, как сказал один французский хронист: «воистину заявляю, что не найдется ни по сю, ни по ту сторону моря страны или государства, которое могло бы сравниться с Ломбардией, как в почитании Бога и Святой Церкви, так в доблести и талантах людей; в мудрости и целомудрии, в обходительности и дружелюбии, в богатствах и могуществе и во всем, что только можно пожелать на свете», В Ломбардии и разгорелась наиболее жестокая борьба между сторонниками папы, гвельфами, и гибеллинами, сторонниками императора. Борьба была мучительной и долгой, как скрытая опасная болезнь, то смутно ноющая в теле, то вдруг вспыхивающая острыми припадками, выражавшимися в форме яростных схваток на узких улочках Пармы, Брешии или Павии. Монастыри в благочестивой Ломбардии играли очень важную роль, были богаты и влиятельны, а монахи, как было уже сказано, Фридриха недолюбливали, поэтому те немногие, что были к нему по крайней мере благожелательно нейтральны, всячески им одаривались и поддерживались. Одним из самых крупных монастырей, поддерживающих императора, был монастырь Сантиссима Ассунта, Вознесения Богоматери, расположенный на пути между городами Алессандрия и Виттория, славный образованностью монахов и своей библиотекой, получившей в дар от царственного покровителя множество редких рукописей, в том числе и античных авторов.

Монастырь возглавлял отец Грегорвиус, младший отпрыск благородного семейства с предгорий итальянских Альп, человек простой, старательный и недалекий, лицом несколько смахивающий на корнеплод, брюкву или репу, с благообразной светлой бородкой и столь же благообразными голубыми глазками, пустыми и честными. Честность, понимаемая им просто, как не укради и не прелюбодействуй, была его любимым словом; он не крал и не прелюбодействовал, все время радел о бытовых выгодах и удобствах монастыря и даже завел в монастыре отдельные нужники с перегородками, что было клюнийским новшеством, введенным в аббатстве Сен Дени великим Сугерием и в Ломбардии почти неизвестном. В общем, был он дурак дураком, заправлял же всем в монастыре отец Дионисий, приставленный к Грегорвиусу императором, личность примечательная и возбуждавшая толки: сын венецианца и гречанки, родом он был из Константинополя, каким-то образом оказался в Неаполе, заслужив особое доверие императора и став его посланцем при римской курии. Затем он был послан в Ломбардию и оказался в Сан-тиссима Ассунта, на правах неясных, но именно своей неясностью и внушающих уважение: вечно у него были какие-то дела и какие-то посетители, он вел широкую переписку, и в его введении были библиотека, школа и вся интеллектуальная деятельность монастыря. С его же подачи в монастыре уже несколько лет проживал весьма свободно и независимо художник по имени Аньоло, в чью обязанность входило расцвечивание миниатюрами рукописей, переписанных монахами, но который также исполнял и другие заказы. В монастыре он проживал чуть ли не противозаконно, так как монахом не был и часто подолгу пропадал за его пределами. Он-то и расписывал павлинами и леопардами дворцы Фридриха, характером обладал обаятельным и непостоянным, как вода, и сам был похож на вечно струящуюся воду, завораживающую, неустойчивую и лживую, то есть с точки зрения Грегорвиуса был человеком порочным и бесчестным, однако настоятель был принужден не только его терпеть, но даже ему покровительствовать. Все это мы знаем из документов разбирательства, случившегося в монастыре сразу после смерти Фридриха, чудом уцелевших в одном из миланских архивов. Оно было посвящено следующему событию: по заказу императора Аньоло написал образ Успения Девы Марии, выставленный в монастыре до отправки в Неаполь и привлекший внимание многих и многих. Вслух им восхищались, но даже и при жизни императора очень внятен был глухой ропот недовольства: дело в том, что у легкой стаи ангелов, возносящих крошечную душу Богоматери к небесам, к престолу Святой Троицы, как это принято в подобных изображениях, были разноцветные крылья бабочек, с узорами самыми невероятными, невиданными и неслыханными. Дионисий и его клика много говорили на своем претенциозном жаргоне о какой-то Психее, Платоне, о воспарении, о том, что латинское слово anima - душа - произошло от греческого, означающего движение воздуха, дыхание. Вся эта чушь раздражала приверженцев папы, а особенно раздражало то, что образ очень нравился прихожанам, что Дионисий разгуливал с таким видом, как будто он всех здесь умней, и высокомерно сыпал цитатами из греческих авторов, которые, между прочим, суть язычники вместе со своим Платоном, и нечего подчеркивать второстепенность латыни, а вместе с ней и всей католической веры. Так что когда кровавая комета прорезала ночное небо, у многих она вызвала вздох облегчения, хотя «не только люди пришли в ужас от сего знака роду человеческому, но и сама вселенная, И весь состав мира потрясся и содрогнулся, когда появилась комета, и было такое землетрясение, что едва не погиб город Брешиа».

Образ, написанный Аньоло, остался не отправленным, так как смерть императора в корне изменила ситуацию, и уже в январе 1251 года в монастыре Сантиссима Ассунта собрался совет, состоящий из высокопоставленных членов недавно учрежденной Святой Инквизиции, призванный разобраться в монастырской деятельности, «связанной с бесчисленными измышлениями и ложными и пустыми фантазиями, заблуждениями и демоническими учениями, оскорбляющими истинную веру и Святую Католическую Церковь». Возглавлял совет отец Горгоний, в миру - Андреа дель Серсо, один из первых Великих Инквизиторов, человек столь влиятельный, что его опасался даже сам папа. Свою карьеру он начал как сторонник императора, ловко лавирующий между партиями, бравшийся за такие дела, за какие ни один служитель церкви бы не взялся, и проворачивающий их не то чтобы умно, но ловко, так что скоро приобрел власть и известность, прямо-таки одурявшие его. Он был неутомим и преисполнен веры в свое величие и свою правоту, так что любого, кто хотя бы своим видом намекал на их сомнительность, он ненавидел яростно и страстно, а особую, прямо-таки патологическую ненависть вызывал у него Дионисий. В совет еще вошли отец Альберт, нормандец, ответственный за искоренение альбигойской ереси в Провансе, очень образованный для выходца с севера, правильный и тупой, и, следовательно, жестокий; брат Глориозус, чье имя казалось насмешкой над его внешним видом, так как он был очень глупым испанским коротышкой, невежественным и злобным, практически не знавшим латыни; достопочтенный брат Михей из Богемии, любивший обвинять в ереси евреев, особенно зажиточных, и при том, что он составил на этом состояние, сохранявший вид сладостно-благообразный, любезный всем и со всеми, в том числе и с евреями, и с Дионисием; и, наконец, брат Стефано ди Лаго, молодой и резвый, говорящий на нескольких языках и прекрасный латинист, страшно рвущийся наверх. Эти пятеро должны были разобраться с крыльями ангелов, хотя, как это все понимали, крылья их интересовали в последнюю очередь, - главной целью совета было покончить с монастырем, оплотом гибеллинов, и осудить ставленников императора, не раз предаваемого анафеме и объявлявшегося Антихристом.

Нам не трудно представить себе досаду добрейшего Грегорвиуса, когда он поднялся ко всенощной накануне предстоящего разбирательства, и стоял на коленях на холодных и сырых от окружающего монастырь январского тумана реки По плитах, моля Господа нашего Иисуса о милости и благости, и раздумывал о том, что попал он с этим греческим отродьем как кур в ощип, и искал выхода, и сокрушался над тем, что все, что он сделал хорошего, и сортир, и грядки брюквы, пойдет прахом из-за причуд власти и придури проклятого художника. Вот дошедшие до нас фрагменты допроса:

«Допрос злоумышленников против Веры и Святой Церкви. Подвергнутых обвинению художника и грека, прикидывающегося монахом, следует допросить о том, какого рода цели, колдовские и противные истине, преследовали они, изображая ангелов неподобающим образом, и узнать достоверно и со всей убедительностью, не было ли это способом вызова духов и общения с дьяволом, и не было ли это заклинанием, призванным с помощью богопротивного изображения навести чары и внести порчу в лоно Церкви, соблазнив верующих по невежеству и недомыслию на поклонение образам, оскорбляющих Святую Троицу и таинства Веры, в особенности таинства Святого Причастия.

Item, следует углубиться в подробности, учитывая личность допрашиваемых, и решить, какие крылья пристойны ангелам, какие же - демонам; выяснить также, кого они еще научили глумлению над душой? от кого они унаследовали свою зловредность? кто научил их самих подобному глумлению?

Item, ангелы суть субстанция духовная и бестелесная, и не подобает изображать их с крыльями, подобными крыльям тварей земных, ни с крыльями птиц ли, насекомых ли, рыб ли, или еще каких-либо тварей бегающих, летающих или ползающих, по суху, по воде или по небу. Крылья подобные пристали лишь ангелам падшим, суть бесам, врагам Господа Нашего. Указание Писания на то, что ангелы подобны орлам, надо понимать лишь в высшем, анагогическом смысле, ибо неподобно и непристойно наделять ангелов крыльями ни орлов, ни коршунов, ни лебедей, ни, тем более, каких-нибудь других птиц. Близки ангельским лишь крылья пеликана, святой птицы, кормящей птенцов своих кровью тела своего, подобно тому, как Господь кормит и поит кровью и плотью нас, грешников, искупая прегрешения человеческие. Но близки лишь, а не подобны, и не должно расписывать крылья ангельские узорами и пестрыми красками, подобно лицу блудницы Вавилонской, а должны они стремиться к благопристойной однотонности, и быть белоснежными, как у ангелов-хранителей, или золотистыми, как у вестников, или багряными, как у сил, или голубыми, как у престолов, царящих в сфере небесной и ближе всех стоящих к трону Господню. Богопротивно изображение ангелов с разноцветными крыльями попугая или павлина, дьявольских птиц, преисполненных гордыни и порочности.

Item, изображения ангелов с крыльями бабочек особенно злокозненны, ибо нарушают основы Веры и ее символов, выказывая отрицание бессмертия души, ибо бабочки и мотыльки суть существа однодневные, вылупляющиеся из рогатых гусениц, подобия дьявола, обреченного ползать во прахе после проклятия, наложенного на него Господом в раю сразу же после грехопадения Адама и Евы. Бабочки соблазн и искушение, и Психея есть девка греческая, совокупившаяся с Сатаной, повелительница душ язычников, ведьма и колдунья, погрязшая в богопротивном разврате. С любовником своим, крылатым Сатаной, часто принимающим вид прекрасного и соблазнительного юноши, царит она на блудилищах ночных, и любит являться в бесовских снах и наваждениях христианам, склоняя их к противоестественному соитию, и высасывает соки из их тел, выпивает дух и сжирает разум, доводя до смерти без покаяния и готовя им вечное пребывание в адском пламени.

Item, подобные изображения двуличны и лукавы, противны христианству и любви к Господу, наносят ущерб Вере и Церкви, виновные же в их создании и распространении должны быть обвинены в особо опасной форме ереси, подвергнуты отлучению, должны предстать перед церковным судом, а затем должны быть преданы в руки мирского правосудия, обязанного строго покарать виновных, недостойных никакого снисхождения. Amen».

Еще много было сказано разных слов, разбирательство затянулось надолго, Дионисию ничего возражать не дозволялось, да он и не мог, так как к нему был применен допрос с пристрастием, чтобы выведать у него кое-что, к религии совсем не относящееся, а относящееся к тому, что в действительности интересовало тех, кто устроил разбирательство по поводу крыльев ангелов. Художник скучал, понимая на латыни не более Гло-риозуса, со всем соглашавшегося, его никто особо не трогал, и он сидел, рассматривая игру лучей зимнего солнца, пробивающегося в вышине залы сквозь небольшие оконца, и представлял сонмы прекрасных обнаженных юношей с разноцветными крыльями, танцующих в снопах бледного света. Через две недели его сожгли вместе с картиной, Дионисий был отвезен в темницу в Па-вии, где вскоре умер, а настоятелем монастыря Сантиссима Ассунта стал отец Михей, закрывший монастырскую школу и сжегший все книги из библиотеки, на которые пало подозрение, что они были переданы в нее императором. Росписи дворцов Фридриха тоже погибли, так что имя Аньоло нам известно только из отчета допроса. Ангелов с крыльями бабочек больше в Италии не изображали, и только спустя триста лет фламандец Иероним Босх в своей картине «Стог сена» из музея Прадо в Мадриде придал ангельским крыльям форму, схожую с формой крыльев бабочек. Знал ли он что-нибудь об итальянце Аньоло, остается неизвестным.