Вечность на двоих

XXXI

Адамберг медленно спустился к Сене, наблюдая за чайками, кружившими вдалеке. Парижская река, какой бы вонючей она ни бывала в иные дни, служила ему плавучим убежищем, где он мог спокойно отдаться течению своих неразумных и безмозглых мыслей. Он выпускал их на волю, словно стаю птиц, и они разлетались по небу, забавляясь и кувыркаясь на ветру. Как ни странно, генерировать безмозглые мысли было любимым занятием Адамберга. Оно становилось жизненно важным, когда в его голове скапливалось слишком много элементов, утрамбованных в компактные пачки, из-за которых окончательно стопорилась его способность к действию. И ему ничего не оставалось, как разъять голову на две половинки и выпустить все содержимое наружу, без разбору. Что и происходило в настоящий момент с завидной легкостью, пока он спускался по ступенькам на берег.

В этой стае мыслей всегда попадалась одна особенно упрямая, словно чайка, которой поручено было следить за поведением всей группы. Что-то вроде мысли-босса, мысли-полицейского — она из кожи вон лезла, чтобы уследить за товарками и не дать им перейти границы реальности. Комиссар поискал в небе чайку, исполнявшую сегодня роль жандарма-мономана. И тут же нашел ее — она как раз устраивала разнос какой-то девчонке, которая, забыв о своих прямых обязанностях, боролась с встречным ветром. Потом она рванула к другой остолопке, пролетавшей на бреющем полете над грязной водой. Чайка-легавый орала не переставая, и его мысль-легавый, такая же мономанка, металась у него в голове туда-сюда и визжала: «Ведь есть же кость в свином пятачке, ведь есть же кость в кошачьем пенисе».

Эти свежие знания очень занимали Адамберга, пока он брел вдоль темно-зеленой беспокойной реки. Мало кто, наверное, знает, что в кошачьем пенисе есть кость. А как она называется? Поди знай. Какой она формы? Поди знай. Наверное, что-то необычное, вроде пятачковой кости. Должно быть, ее первооткрыватели гадали, как вклинить свою находку в гигантский пазл природы. Пристроить к голове какого-нибудь зверя? Может, ее делали предметом культа, как клык нарвала, водруженный на лоб единорога? Человек, вынувший кость из Нарцисса, был мастером своего дела. А вдруг он хотел просто пополнить свою коллекцию? Собирают же ракушки? Ради их красоты? Редкости? В качестве талисмана? Вспомнив урок, преподанный им сыну, Адамберг вынул мобильник и набрал Данглара.

— Капитан, на что похожа кость из кошачьего пениса? Она красивая? Гармоничная?

— Не особенно. Немножко странная, как все половые косточки.

«Все половые косточки?» — повторил про себя Адамберг, растерявшись при мысли, что некоторые детали человеческой анатомии тоже могли ускользнуть от его внимания. Он слышал, как Данглар печатал что-то на компьютере, возможно, протокол их экспедиции в Оппортюн, — он явно позвонил не вовремя.

— Боже мой, — сказал Данглар, — не можем же мы всю жизнь провести за разговорами об этом треклятом коте? Даже если его звали Нарцисс.

— Еще минутку. Меня это нервирует.

— А котов — нет. Им, напротив, это облегчает жизнь.

— Я не про то. Почему вы говорите — все половые косточки?

Сдавшись, Данглар оторвался от компьютера. По крику чаек в телефоне он тут же догадался, где именно шляется комиссар и в каком состоянии он пребывает — речной ветер по сравнению с ним был сама невозмутимость.

— Как все половые косточки плотоядных, — уточнил он, чеканя слова, словно втолковывая урок двоечнику. — У всех плотоядных есть такая косточка, — добавил он, чтобы урок усвоился лучше. — У ластоногих, кошачьих, виверровых, хорьковых и так далее.

— Данглар, я теряюсь.

— У всех плотоядных. У моржей, генет, барсуков, куниц, медведей, львов и т. д.

— А почему мы этого не знаем? — спросил Адамберг, шокированный собственным невежеством. — И почему вдруг у плотоядных?

— Так природа захотела. А она, дама справедливая, слегка подсобила хищникам. Их немного, и им приходится прикладывать много усилий, чтобы размножиться и выжить.

— И что же в ней такого странного?

— Она уникальна тем, что не подчиняется никаким законам симметрии, ни билатеральной, ни осевой. Она кривая, слегка закрученная, сустава нет ни снизу, ни сверху, зато на дистальной оконечности имеется небольшая выемка.

— Где-где?

— На кончике.

— По-вашему, она такая же странная, как пятачковая?

— Если угодно. Поскольку в человеческом теле ей нет аналога, обнаружение половой косточки медведя или моржа повергало средневекового человека в недоумение. Как и вас.

— Почему моржа или медведя?

— Потому что она у них большая и ее, следовательно, легче найти. В лесу, на берегу. Но про кошачью половую косточку знали еще меньше. Это же несъедобное животное, и его скелет плохо изучен.

— Но свинину-то едят. А про пятачковую кость никто не знает.

— Потому что она утоплена в хрящах.

— Не думаете ли вы, капитан, что тип, укравший половую косточку Нарцисса, собирает коллекцию?

— Понятия не имею.

— Сформулирую иначе: не считаете ли вы, что эта кость для кого-то может представлять ценность?

Данглар что-то буркнул в ответ — свидетельство того, что он либо в этом сомневался, либо просто устал.

— Все загадочное и редкое может иметь какую-то ценность. Собирают же некоторые гальку в реках. Или отрубают рога у оленя. Мы недалеко ушли от мракобесия. В этом наше величие и беда.

— Моя галька вам не по душе?

— Меня беспокоит, что вы выбрали камешек с черной полосой посередине.

— Потому что у вас лоб пересекает морщина стресса.

— Вы к коллоквиуму вернетесь?

— Видите, как вы переживаете. Конечно, вернусь.

Адамберг поднялся по каменным ступенькам, засунув руки в карманы. Данглар был недалек от истины. Чего, собственно, он добивался, собирая камешки? Какую ценность они представляли для него, вольнодумца, чуждого всякого суеверия? О боге он думал только в те мгновения, когда сам чувствовал себя богом. Это с ним редко случалось, разве что в сильную грозу, по возможности ночью. Тогда он начинал повелевать небом, направлял молнии, руководил бурными потоками и настраивал музыку потопа. Мимолетные волнующие выплески будили в нем мужскую мощь, иногда очень кстати. Адамберг внезапно замер посреди дороги. Мужская мощь. Кот. Кость в пятачке. Рака с мощами. Стая мыслей послушно влетела в вольер.