Величайшая молитва. Новое открытие революционного послания Молитвы Господа

ГЛАВА 2. ОТЕЦ НАШ НЕБЕСНЫЙ

Ее звали Бабата, и она жила в Маозе, на южной оконечности побережья Мертвого моря Израиля. Она была неграмотной, богатой и финансово очень компетентной, легко перемещаясь в многонациональной, многокультурной, многоязычной и многоуровневой матрице арабов и евреев, греков и римлян в ее мирном местном мире.

Ее первый муж, Иисус, умер в 124 году н. э., оставив ее с одним младенцем с таким же именем. Она снова вышла замуж, но в 130 году умер ее второй муж Иуда. Мы знаем об Иуде по сохранившемуся договору, в котором он предоставил шестьдесят динариев — в то время, когда трудовой день стоил около одного денария — сотнику Магонию Валенсе. Он был офицером Первой фракийской когорты, дислоцированной в Эн–Геди на западном побережье Мертвого моря, и с него Иуда требовал 12 процентов годовых. Но вскоре после этого римские солдаты больше не отдавали деньги еврейским купцам, так как все совершенно изменилось между римлянами и евреями на их еврейской родине.

В 132 г. н. э. Бар Косиба восставал против Рима и мирное сосуществование евреев и римлян было жестоко разрушено. Поскольку легионеры отбили Иерихон и направлялись на юг вдоль западного берега Мертвого моря, Бабата, вместе с друзьями и родственниками, бежала к югу от Эн–геди в пещеру высоко на гладких стенах Нахал–Хевера, узкого каньона между скал, вырезанного из–за частого сильного дождя во время сезона дождей, но довольно сухой большую часть года.

Бабата и ее спутники выбрали большую пещеру из трёх отделений на северном откосе Нахал–Хевера, в то время как другие беженцы прятались в другой пещере на южной стороне. Вероятно, они думали, что римляне не найдут их или проигнорируют их и не станут нападать на них. Но римские солдаты нашли их, и два отряда создали свои лагеря — остатки которых все еще видны сегодня — по обе стороны Нахал–Хевера. Они могли легко сигнализировать друг другу, и они отрезали всякий выход из пещер внизу. Беженцы наверху умерли от голода.

В 1950‑х и 1960‑х годах израильские археологи раскопали южную пещеру, и в этой «Пещере ужасов» нашли десятки скелетов — детей, женщин и мужчин. В 1962 году Игаэль Ядин исследовал северную сторону «Пещеры писем» и нашел некоторые ценные предметы домашнего обихода и косметические предметы, принадлежащие Бабате. Но тогда он нашел и ценные юридические архивы, спрятанные в щели и покрытые камнем.

Свиток из тридцати пяти документов был завернут в пальмовые ветви, и для этой главы я сосредоточился на одном судебном процессе внутри него. Когда первый муж Бабаты, Иисус, умер в 124 году н. э., он оставил четыреста денариев в качестве целевого фонда для их малого сына, Иисуса. Поскольку Бабата теперь была вдовой с молодым сиротой и без патриархальной «защиты», совет провинциальной столицы в Петре назначил двух мужчин опекунов для управления отцовским наследством.

В течение восьми лет, с 124 до 132 г. до н. э., Бабата боролась с этими двумя мужчинами опекунами в суде по поводу неадекватности их ежемесячного дохода от заимствования денег из этого фонда. Они платили ей только 6% годовых, когда нормальный доход должен был составлять 12%. Она утверждала, что если она сама возьмет на себя управление фондом, она сможет получить годовой доход в размере 18 процентов. Но она не смогла выиграть дело, у нее не хватило времени.

Скелеты семнадцати человек были наконец найдены в «Пещере писем» — женщины, шестеро детей и трое мужчин — и, предположительно, кости Бабаты были среди них. Несмотря на ее несомненную финансовую компетентность, она не могла добиться успеха в патриархальном мире римского права. Наконец она спрятала свои документы под этим камнем в пещере, где, опять же, предположительно, она встретила свою смерть.

Когда в этой главе мы будем говорить о матерях и отцах, женах и мужьях, вдовах и сиротах, патриархальной предвзятости и эксклюзивном языке, всегда будем помнить о Бабате, на заднем плане во время нашей дискуссии. Она будет фигурировать — как мать–одиночка — всякий раз, когда в наших библейских текстах говорится, что единственным компетентным домовладельцем является отец или, по крайней мере, мужчина.

Самые первые слова Молитвы Господа буквально «Отец наш» в греческом тексте Матфея 6: 9. Ии просто «Отец» в Евангелии от Луки 11: 2. Это было, как мы видели в предыдущей главе, начало молитвы, называемой «Авва, Отец» в арамейско–греческой комбинации названия у Павла и Марка. Проблема сразу очевидна. Как может «величайшая молитва» начинаться с мужским именованием и патриархальным способом обращения? Зачем давать Богу человеческое и мужское имя?

Будет ли имя, не связанное с человеком, лучше: «Дух» или «Творец», или даже просто «Бог»? И, если человек хочет обращаться к Нему по–человеческому названию, почему бы не «Мать», а не «Отец» или «Родитель»? Семьдесят лет назад, например, Джеймс Джойс дал нам эту исламско–христианскую феминистскую версию молитвы в «Поминках по Финнегану»: «Во имя Анны Алмазиум, Эверливинг, достойной Святости, внушающей страх, в ее совершенном пении, существующей без изменений…» (104.1-3).

Независимо от того, вне церкви или внутри христианства, почему «величайшая молитва» обращается к Богу как к «Отцу»?

Я сразу же утверждаю, что «Отец» применяется к Богу в контексте среды традиционного и патриархального общества, но в исследовании, которое рассматривается в этой главе, выделяются три момента. Во–первых, я смотрю на роль и силу метафоры в целом, но особенно в религии и богословии. Можем мы представлять Бога иначе, как кроме в метафоре — имеет Он имя или безымянный, открытый или скрытый, сознательный или бессознательный? И разве не разумно публично выражать этот глубочайший образ Бога, можно его признавать, обсуждать, критиковать и, возможно, даже заменить? Но смеем ли мы заменить его, не зная его первоначального значения и содержания?

Во–вторых, какие другие одинаково похожие на человека и мужчину обозначения Бога использовались параллельно метафоре «Отца»? «Отец», в конце концов, не единственный мужской образ, возможный в патриархальном обществе. Как насчет Бога как царя–воина, как справедливого судьи, или, намного позже, как феодала? Почему именно «Отец»?

Наконец, каков был смысл и содержание метафоры «Отца», и как мы должны интерпретировать его сегодня? Если мы продолжаем использовать его, что мы должны с этим делать? Это, безусловно, самый важный вопрос. Когда название «Отец» использовалось Иисусом и Павлом, что они имели в виду под этой метафорой?

Я начинаю с рассмотрения самой метафоры. Метафора направляет; она представляет и описывает одно, как если бы это было другое. Даже прежде, чем продолжить, обратите внимание на то, как это странно. Почему бы не говорить о каждой вещи как о самой себе? Почему бы не назвать лопату лопатой? Почему бы всегда ни говорить четко и буквально, как мы, по крайней мере, пытаемся сделать с рецептами блюд, направлениями на дороге и руководствами для пользователей? Сохраните этот вопрос в глубине вашего разума в этом разделе. И придерживайтесь вместе с этим предложения великого аргентинского писателя Хорхе Луиса Борхеса о том, что «возможно, что всемирная история — это история нескольких метафор». Возможно ли, что мы никогда не сможем избежать метафор, признався огромные метафоры, которых мы даже не замечаем как таковые, а просто называем ими реальность?

Мы думаем, что мы понимаем метафору. Когда мы говорим: «Облака плывут по небу», мы осознаем, что мы представляем небо как море и облака как парусники. Мы, вероятно, будем раздражаться, если педантичный буквалист скажет, что это не " парусный спорт ", но они просто движутся. Или, если кто–то бы утверждал, что At the World Turns (все вращается вокруг мира) лингвистически более точна, чем "Солнце поднимается над землей". Когда наш друг падает в беду, говоря: «Я мертв», мы не вызываем ни врача, ни катафалк. Мы признаем метафору и будем делать это, даже если бы наш друг объявил: «Я буквально мертв». Но, несмотря на то, что из–за ежедневного потопа (да, это еще одна метафора) стандартного метафорического языка, странные вещи случаются с нашей идеей о метафоре, когда мы переходим в религиозные, богословские и особенно библейские области.

С одной стороны, европейское Просвещение семнадцатого и восемнадцатого веков (это, кстати, метафора) правильно «просветило» нас в необходимости наблюдения и экспериментирования в физических науках и ценности разума и дебатов, доказательств и теорем в науке и технике. В этом процессе мертвая рука инквизиционной власти и холодный взгляд церковного контроля были удалены из сфер, о которых они знали слишком мало и слишком много требовали. Это было великолепное достижение, и его всегда следует ценить как таковое.

С другой стороны, Просвещение также резко «подтолкнуло» нас к метафоре и символу, мифу и притче, особенно в религии и богословии. Например, мы судим о том, что древние воспринимали религиозные истории буквально, но теперь мы достаточно изощренны в своих знаниях, чтобы признать их заблуждения. Что, однако, если эти древние предполагали и принимали свои истории как метафоры или притчи, а мы ошибались? Что, если бы те умы людей до Просвещения вполне могли услышать метафору, правильно поняв ее смысл и ее содержание, и никогда не беспокоиться о вопросе: это буквально или метафорично? Или, лучше, что, если бы они знали, как использовать свои основополагающие метафоры и истории, не задаваясь вопросом о буквальных и метафорических различиях?

Другими словами, у нас есть отличное приобретение после эпохи Просвещения, но также и великая потеря после нашего прозрения. Метафора — это удел поэтов, и буквализм разрушил наше метафорическое воображение? Покойный американский поэт Генри Раго говорит в «Построении надежды", что «метафоре вовсе не пришёл конец». Он напоминает нам: « Не техника / Но надежда, цель». Он также говорит в своем эссе «Поэт в своей поэме»: «Существует метафора меньшая, потому что это метафора, которую я выбираю; есть метафора более глубокая, бесповоротная метафора, потому что она меня выбирает». Мы должны быть осторожными, очень, очень осторожными в наших трансцендентных метафорах. Мы не так часто выбираем их, как они выбирают нас.

Я перехожу от метафоры в целом к ​​метафоре в Новом Завете. Я начинаю с некоторых примеров, касающихся Иисуса, прежде чем сосредоточиться на Боге под метафорой «Отец». Мой вопрос тот же: почему выбирается «Отец», и что понимается под этим конкретным человекоподобным и ориентированном на мужчину названием?

Во–первых, в величественном вступлении Евангелия от Иоанна Иисус называется так: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Богом. Он был в начале с Богом… И Слово стало плотью и жило между нами, и мы видели Его славу, славу, как единственного сына отца, полное благодати и истины» (1: 1-2, 14). Мы вернемся к этому гораздо более подробно в главе 5, но на данный момент это вступление дает Иисусу титул «Слово Божье». Никто не воспринимает это буквально и, как бы трудно нам ни было интерпретировать содержание «Слова» (Логос, по–гречески), мы сразу понимаем, что это метафора.

Далее, несколькими стихами ниже, Иоанн Креститель указывает на Иисуса как «Агнец Божий» (1:36). И снова все признают метафору там, даже если, опять же, нам все равно придется обсуждать, как именно Иисус является агнцем. Означает ли это, как говорит Павел, что Иисус является «нашим пасхальным агнцем» (1Кор.5: 7)? Как бы то ни было, мы уверены, что буквально не следует понимать, что у Марии родился маленький ягненок.

Наконец, несколькими стихами ниже в Евангелии от Иоанна, новый ученик по имени Нафанаил обращается к Иисусу как «Сын Божий» (1:49). С этим названием, там и во всем Новом Завете, в нашем сознании связано метафорическое воображение, связанное с рассказом Луки о том, как Гавриил передал послание Марии, например, мы читаем: «Святой Дух найдет на тебя, и сила Всевышнего осенит тебя, поэтому ребенок, который родится, будет свят, он будет называться Сыном Божиим» (1:35). Мы интерпретируем это как глубокую и впечатляющую притчу, или фактическую историю? Это буквально о теле Марии или метафорически о статусе Иисуса? Ученым пост-Просвещения может понадобиться здесь некая интерпретационная терапия — например, это может быть: «Позвольте мне сейчас», — писал поэт Жерар Мэнли Хопкинс, «вас ошеломить, и сокрушить ваши метафоры».

Теперь я перехожу от Иисуса к Богу, и вот мой основной принцип. Существует только одно слово, термин или название, которое может всегда относиться к Богу буквально, и это «Бог». Теисты могут настаивать на том, что «Бог существует», и атеисты могут противостоять этому, утверждая, что «Бог не существует», но, хотя глагол «существует» может быть взят буквально из корня "существо" (с отрицанием или без него), его можно использовать только метафорически в отношении к Творцу. Итак, наши вопросы таковы: если говорить о «Боге», какую метафору можно вообразить или упомянуть, какой образ предполагается бессознательно или обозначается сознательно? И, кроме того, даже если Бог таинственно выходит за пределы полного человеческого понимания, нужно ли называть как–то Святого, нужно ли терминологически обозначать дух и характер нашего Бога?

Разумеется, я признаю, что «Отец» является метафорой для Бога. Я также признаю, что это метафора, ориентированная на мужчину. Но это поднимает один очень важный вопрос. Этот «отец» является эксклюзивный или инклюзивным титулом? Позвольте мне объяснить, что я имею в виду под этим важным различием даже в отношении мужского образа.

Когда вы видите знак в общественном здании, на котором написано «Мужчины», вы понимаете, что это знак для туалета, этот термин считается эксклюзивным, и это означает «Только мужчины». Сравните это с заявлением в нашей Декларации Независимости, что «все люди (mans) созданы равными». Это слово «мужчины», конечно, не означает «только мужчины», но все «люди» наделены своим Создателем неотъемлемыми правами. Это слово, другими словами, предназначено и должно восприниматься не как эксклюзивное, а как инклюзивное использование языка, ориентированного на мужчин. Конечно, было бы намного лучше, если было сказано, что «все созданы равными», как наш «Залог верности» обещает «свободу и справедливость для всех».

Хорошим примером этого очень важного различия между эксклюзивным и инклюзивным языком, ориентированным на мужчин, является начало Деяний Апостолов. Лука отмечает, что Двенадцать «постоянно посвящали себя молитве вместе с некоторыми женщинами, включая Марию, мать Иисуса, а также его братьев» (1:14). Но в следующем стихе Петр обращается к женской и мужской группе как к «братиям». Это слово подразумевается как инклюзивный язык, потому что «братья» означают всех присутствующих. Поэтому Новый Пересмотренный Стандартный перевод Библии правильно передает это слово как «верующие».

Но когда Петр продолжает и предлагает выбрать замену Иуде среди Двенадцати, это должен быть «один из мужей, которые сопровождали нас в течение всего времени, когда Господь Иисус ходил и учил среди нас» (1:21). Это слово передано как эксклюзивное, потому что для «мужей» Лука использует греческое слово «мужчины». Для него Двенадцать — это исключительно двенадцать мужчин–апостолов.

Здесь, конечно, не следует относится к женщинам и мужчинам как к «мужам», но дискриминационно было бы использовать выражение «только мужей», когда это физически не требуется. В библейской традиции, до Нового Завета и Молитвы Господней, есть ли употребление «Отец», которое может быть исключительным или всеобъемлющим?

Во–первых, среди Десяти Заповедей есть следующая: «Почитай отца твоего и мать твою» (Исход 20:12, Втор. 5:16). Здесь не говорится: «Повинуйся» своему отцу, но «уважай» свою мать. Это не делает никакой иерархии или даже различия между родителями. Заповедь приписывает одинаковую «честь» родителям.

Далее, в библейской книге Притчей есть примеры параллелизма отца и матери. Вот два типичных примера:

Торжествует отец праведника; и родивший мудрого радуется о нем. Да веселится отец твой и да торжествует мать твоя, родившая тебя. (23: 24-25)

Глаз, который насмехается над отцом и пренебрегающий покорностью к матери выклюют вороны долины и сожрут птенцы стервятников. (30:17)

В первом тексте есть последовательность «отец», затем «отец и мать», и, наконец, мать снова как «та, которая родила тебя». Во втором и не очень радостном — это типичный пример поэтического параллелизма «отец» и «мать» в книге Притчей.

Наконец, это начало заповеди почитания родителей более полно пересказано в книге Мудрости Иисуса Сына Сираха. Этот текст второго века до нашей эры отсутствует в еврейских писаниях или в протестантском Ветхом Завете, но он присутствует в римско–католической и греческой православной Библии:

Почитай отца своим словом и делом, чтобы его благословение настигло тебя.

Ибо благословение отца укрепляет дома детей, но проклятие матери уничтожает их основы.

От всего сердца почитай своего отца,

и не забывай о родовых муках твоей матери. (3: 8-9; 7:27)

В начале стиха упоминается только «отец». Но в продолжении становится ясно, что слово «отец» не предназначено как исключительное, то есть «только отец», а как включительное, что означает «отец и мать». Иными словами, «родители».

Это приводит к следующему вопросу. Как видно, «отец» часто подразумевается в библейской традиции как инклюзивный термин, даже если он буквально ориентирован на образ мужчины, подходит для «отца и матери». Есть ли ещё примеры «отца», со значением «родители»?

Чтобы ответить на это, я сосредоточусь затем на ряде команд о соблюдении субботы, которые мы увидим более подробно в следующей главе. Вот два примера о том, как остальные командовали в день субботний, который заканчивался каждую неделю в библейском традиции:

Шесть дней делай дела твои, а в седьмой день покойся, чтобы отдохнул вол твой и осел твой, и успокоился сын рабы твоей и пришелец. (Исход 23:12)

Шесть дней работай и делай всякие дела твои, а день седьмой — суббота Господу, Богу твоему. Не делай в оный никакого дела, ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни раб твой, ни раба твоя, ни вол твой, ни осел твой, ни всякий скот твой, ни пришелец твой, который у тебя, чтобы отдохнул раб твой, и раба твоя как и ты. (Втор. 5: 13-14)

К кому обращены эти предписания? Кто является этим «ты» и «твои», выделенным в этих текстах? Сыновья и дочери, рабы и пришельцы, животные и скот все упомянуты. Если вы мыслите в рамках традиционного патриархального общества, вы можете ответить, что они адресованы отцам и мужьям Израиля. Но если это так, почему матери и жены здесь не перечислены? Они, конечно же, не исключены из соблюдающих субботу. Итак, эти постановления о субботе должны были быть предназначены как для отцов, так и для матерей, как для мужей, так и для жен Израиля. Это единственное «ты» и «твои» не должно восприниматься исключительно для отцов, но в том числе для родителей. Но упоминают ли те же самые субботние предписания именно «родителей»?

Подумаем еще раз о Бабате. Она родитель. Она дважды овдовела. Она одинокая мать. Но она также хозяин. Ее ценные юридические документы показывают, например, что у нее была договоренность об обмене очень дорогими, очень прибыльными и очень трудоемкими в обработке рощами. Помните, что Бабата слышала эти заповеди о субботе. Она наверняка должна была считать, что она была включена в это «ты» и «твои». Она была израильской матерью, и поэтому она и ее семья соблюдали эти заповеди субботы, как если бы они говорили прямо с ней.

Эти постановления о субботнем отдыхе, по сути, адресованы конкретно не только отцам или даже отцам и матерям, и не только родителям, но и домовладельцам. Они касаются не только людей с детьми, но и людей с землей и скотом. Они направлены на домовладельцев и, в действительности, на фермеров. Следовательно, возникает мой следующий вопрос. Предполагает ли библейская традиция, что только мужчины могут быть собственниками–домохозяевами?

Я снова возвращаюсь к книге Притчей, которая датируется VI веком до нашей эры или позже. Но помните, что притчи — это нечто общее, повседневная мудрость людей. В этом тексте даже «домашнее хозяйство» принадлежит матери, а не отцу. Вот, некоторые примеры:

Будет достаточное количество козьего молока для тебя, для твоего дома и питания для твоих служанок. (27:27)

Она поднимается, пока еще ночь и готовит еду для своей семьи, и ставит задачи для служанок. (31:15)

Она не боится за свое домашнее хозяйство, когда идет снег, потому что вся ее семья облечена в двойные одежды. (31:21)

Она наблюдает наблюдает за хозяйством в доме своём, и не ест хлеб безделья. (31:27)

Из всех этих различных библейских примеров — от Исхода и Второзакония до Притчей и Сираха — я делаю два очень важных заключения. Во–первых, несмотря на предубеждение, основанное на образе мужчины, библейский термин «отец» часто является просто сокращенным термином «отец и мать». Фактически, если контекст не требует особого внимания к мужчине, обычно разумнее предполагать инклюзивное намерение автора текста.

Другое дело, что «отец и мать» не просто предполагаются «родителей», отвечающих за детей, а скорее «домохозяина», ответственного за дом или расширенную семью. Библейская концепция домохозяина не предусматривает только простую семью. Она представляет собой расширенное многопользовательское домохозяйство, как в тех предписаниях о субботнем дне. Оно содержит в себе братьев и сестер, незамужних дочерей и женатых сыновей, рабов и рабынь, животных, земли и имущество.

Помните об этом, и теперь мы вернемся в нашу первую главу. Мы видели у пророков, что Бог требует справедливой доли Божьего мира для всего Божьего народа. Мы видели у Павла, что дар Божьего Духа делает нас наследниками этого космического дома, но откуда они взяли такую ​​радикальную идею? Откуда у них появилась идея о справедливой доле для всего народа Израиля, не говоря уже о всех народах мира?

Библейская традиция — и, может быть, весь человеческий род — знает, что такое хорошо управляемый дом. Поэтому понятно, как распознать хорошего домохозяина. Пройдите и осмотритесь. Есть ли порядок в доме, и хорошо ли ухожен скот? У нуждающихся, от рабов до детей, есть достаточное питание, одежда, приют? Оказывается ли больному ребенку особая забота? Испытывает ли беременная или кормящая мать особую поддержку? У всех есть справедливая доля всего? Проще говоря, всего ли у всех достаточно?

Эта основная, внутренняя модель хорошего домохозяина, справедливого и праведного домохозяина расширена библейской традицией на Бога как домохозяина мирового дома. Вот почему библейские авторы использовали этот образ, поэтому они так уверены в этом, и именно поэтому они верят в это.

Хорошо управляемне земное домохозяйство — это микрокосмос, миниатюра макромира, хорошо управляемого мира. Призвать Бога словами «Небесный Отец», это называть Бога «Домохозяином Земли». Именно поэтому Иисус обращается к Богу, как к Авва в молитве Господней.

Мой следующий шаг следует из того базового понимания, что отец как домохозяин дома — это модель, метафора и микромир для Бога, как Домохозяина Мира. Если следовать от человеческого к божественному, то, какие аспекты домохозяина подчеркиваются в библейской традиции? Есть четыре основных.

Домохозяин как Творец. Генеалогия Иисуса у Луки работает в обратном направлении вплоть до сотворения, и все просто называются «сыном» именованного отца. (Были ли женщины вовлечены в роли матерей?) Итак, вначале Адам был «сыном Бога» (3:38). Отец как создатель домашнего хозяйства становится образцом и метафорой для Бога–Создателя как божественного Отца человечества. Вот два примера: один из Торы, а другой — из Пророков:

Не Он ли Отец твой, Который усвоил тебя, создал тебя и устроил тебя? (Втор. 32.6)

Но ныне, Господи, Ты — Отец наш; мы — глина, а Ты — образователь наш, и все мы — дело руки Твоей. (Ис. 64.8)

В Книге Бытия Бог–Создатель изображается через метафору божественного Родителя: «Господь Бог создал человека из праха земли и вдохнул в его ноздри дыхание жизни; и человек стал живым существом» (2: 7). Затем пророк Исайя берет эту метафору и приравнивает Творца к Отцу. Пророк Малахия также спрашивает: «Разве у нас не один отец? Разве не создал нас один Бог?» (2:10).

Павел также говорит о Боге как о Создателе–Отце, но посмотрите параллельную структуру этого исповедания в 1 Коринфянам:

Но у нас один Бог Отец,

из Которого все, и мы для Него,

и один Господь Иисус Христос,

Которым все, и мы Им. (6.8)

Другими словами, для Павла «новое творение есть все» (Гал.6: 15); и «если кто во Христе, тот новое творение: старое прошло, теперь все стало новым» (2Кор.5: 17).

Кроме того, Павел использует выражение «Бог–Отец» всего несколько раз, но «Бог, наш Отец» — это его более распространенное выражение. Он появляется с ритуальной регулярностью в формулировках приветствия в начале каждого из его писем. В своем первом послании он обращается к «Фессалоникийцам в Боге Отце и Господе Иисусе Христе: Благодать вам и мир» (1: 1), но после этого всегда "Благодать вам и мир от Бога, Отца нашего и Господа Иисуса Христа" (Гал.1: 3, Фил.1: 2, Филим 3: 1 Коринфянам 1: 3, 2 Кор.1: 2, Рим.1: 7). Бог–Отец как Творец также является Богом, Отцем нашим, нашим Создателем.

Глава домохозяйства в качестве защитника. Защитник также является Спасителем, Искупителем и Освободителем. Псалмопевец взывает к «Отцу Моему» как «мой Бог и скала моего спасения» (89:26). И пророк Исаия провозглашает: «Ты (Бог) наш Отец, наш Искупитель от древности — твое имя» (63:16).

Эти титулы становятся ясными, когда вы замечаете, когда в первый раз в Библии Бог предстает как Отец. Мы привыкли к рассказу Моисея, говорящего фараону (по имени Бога): «Отпусти народ Мой». Но Бог сначала дает эту миссию Моисею с такими словами:

Скажи фараону: так говорит Господь: Израиль — сын мой первенец. Я говорю тебе: «Отпусти сына моего, чтобы он поклонился мне». Но ты отказался отпустить его; теперь я погублю твоего первенца» (Исх.4: 22-23).

Это самый первый раз, когда Библия указывает на Бога как на Отца. Разумеется, это подразумевается только в том, что Израиль является «первенцем» Бога.

Позже в истории Израиля то же имя «(первенец) сын» будет дано монарху. Бог говорит о царе Давиде: «Я буду для него отцом, и он будет для Меня сыном» (2 Царств 7:14) и его преемнику, царю Соломону: «Он будет для меня сыном, и Я буду ему отцом »(1 Царей 22:10).

Однако, поскольку династия Давида больше не выполняла обещаний, данных Богу, пророк Исаия заявил это экстраординарное соотношение «сына» к «отцу»:

Ибо Младенец родился нам — Сын дан нам; владычество на раменах Его, и нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира. (Ис. 9.6)

Окончательным защитником, спасителем, искупителем, освободителем является Давидический Мессия, который является одновременно Сыном и Отцом. И его Домохозяйство не будет просто мировым домом. Это будет мирное мировое домохозяйсто.

Глава домохозяйства в качестве покровителя. Сообщество страдает от атак врагов — следовательно, необходим Защитник. Но есть и опасности внутри самого сообщества — значит также требуется Покровитель. Один важный стих псалма служит переходом от роли Хозяина в качестве Защитника к роли Покровителя:

Отец сирот и покровитель вдов — Бог в его святом жилище. (68: 5)

Но почему Бог как Отец особенно озабочен «сиротами» и «вдовами»? Почему не всеми людьми? Почему ими, в частности?

Я возвращаюсь к Бабате. После смерти ее первого мужа она была «вдовой», а ее сын Иисус был в библейской традиции «сиротой».

Для нас сегодня «сирота» — это ребенок, лишенный обоих родителей, но в том мире сиротой имелся в виду ребенок без отца. В книге «Плач Иеремии», например, пророк оплакивает вавилонское разрушение Иерусалима в начале 500‑х годов, говоря: Мы стали сиротами, без отца; наши матери, как вдовы» (5: 3).

В справедливом домохозяйстве всего должно быть достаточно, но также должна проявляться особая забота и внимание к более уязвимым членам — для очень молодых или очень слабых, для умственно или физически слабых, а также для временно или постоянно больных. В библейском Божьем мире три основные группы особенно являются беззащитными, и поэтому требуют к себе особую опеку и заботу Бога как Главы домохозяства

Бедные и нуждающиеся — в богатом обществе

Вдовы и сироты — в патриархальном обществе

Пришельцы–поселенцы — в племенном обществе

Эти категории упоминаются снова и снова, как мантра, в предупреждениях Бога как Главы домохозяйства:

Ты не должен удерживать заработную плату наёмника, обижать бедного и нуждающегося, будь то другие израильтяне или поселенцы, которые живут на твоей земле в одном из твоих городов. , , , не суди превратно пришельца, сироту и вдову; ты не должены брать одежду вдовы в залог. (Втор. 24:14, 17)

Горе тем, кто постановляет несправедливые указы, которые пишут жестокие решения, чтобы устранить нуждающихся от правосудияи отнять права у бедных людей из народа Моего, чтобы вдов сделать добычей своей, и ограбить сирот! (Исаия 10: 1-2)

Будь отцом для сирот, и будь как муж для их матерей, тогда ты будешь как сын Всевышнего, и Он будет любить тебя больше, чем твоя мать. (Сирах 4:10)

Эти группы не являются примерами некой некомпетентности или индивидуальной недееспособности. Еще раз вспомним Бабату. Она была очень, очень компетентна. Но, живя в обществе с доминированием мужчин, она была уязвима перед судьями–мужчинами и попечителями–мужчинами, и, несмотря на свои большие деловые возможности, она не могла одолеть их в суде.

Именно племенная структура и патриархальная система общества создают условия для угнетения определенных групп, и поэтому, как и более слабые члены семьи, они должны находяться под особой заботой, как о более слабых членах семьи, и они должны находятся под особой заботой в Божьем Доме. Те же самые группы вновь появляются в Новом Завете:

Истинное благочестие перед Богом, Отцом, заключается в следующем: заботиться о сиротах и ​​вдовах в их бедствии и о том, чтобы сохранить себя неоскверненным от мира. (Иаков 1:27)

То, что потрясает библейскую совесть во всех этих случаях, — это неравенство, которое разрушает целостность семьи и поэтому бесчестит домохозяина. В какой семье одни члены эксплуатируются другими? В какой семье одни члены имеют гораздо меньше, чем хотят, а другие гораздо больше, чем им нужно? Как можно оценить главу такого домохозяйства?

Глава домохозяйства, как модель. В расширенной семье библейского мира дочери и сыновья узнавали, как стать будущими домовладельцами путем неявного и явного ученичества у родителей в качестве домовладельцев. Женщины и мужчины домохозяева были их моделями и парадигмами. Когда, например, Ревекка «побежала и рассказала дому своей матери» о возможности замужества с Исааком (Быт. 24:28), именно из дома ее матери она научилась и готова была иметь свое собственнне домохозяйство. «Быть ​​подобным мне» — это мантра этого процесса.

Помимо Творца, Защитника и Покровителя в метафоре Бога, как Отца / Хозяина, Иисус добавляет еще один акцент, а именно, Домовладелец в качестве модели. В Евангелии от Матфея Иисус дает молитву Господню в Нагорной проповеди в 6: 9-13, то есть почти сразу после его отрицательного увещевания о насилии, и положительного о любви в 5: 38-48.

Во–первых, этот раздел начинается с такой отрицательной команды: «Я говорю вам: не сопротивляйтесь злодею» (5:39). Это звучит по–английски, как полное отсутствие сопротивления или даже безразличие к злу. Но не так в оригинале у Матфея. Там глагол «сопротивляться» состоит из двух частей: анти и гистеми. Основной греческий лексикон, Лидделла и Скотта, объясняет этот глагол как означающий: «противостоять, особенно в битве, яростно противостоять». Я считаю, что будет верно, чтобы перевести слова Иисуса в Матфея 5:39 как: «не противьтесь злу его методами».

Затем идет соответствующая положительная заповедь. Иисус предполагает, что, как и в книге Левита, что мы должны «любить ближнего, как самого себя» (19:18) и даже «любить любого иноплеменника, как самого себя» (19:34). Но поразительно его расширение этих отрывков: «А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (5.44).

Наконец, что еще более поразительно, Иисус раскрывает, почему мы должны действовать без насилия и с любовью:

Чтобы вы были детьми Отца вашего Небесного; ибо Он поднимает солнце над злыми и на добрыми, и посылает дождь праведным и неправедным. Итак, будьте совершенны, как совершенен ваш Небесный Отец. (5: 45-46, 48).

Бог–Отец — наша модель того, как реагировать на зло, обращенное против нас. Это английское слово «совершенный» может также ввести нас в заблуждение. Как, мы спрашивается, можем быть «совершенным», поскольку Бог «совершенен»?

Греческое слово teleion, безусловно, может быть переведено как «совершенны». Например, Иисус говорит богатому молодому человеку продать свое имущество, раздать деньги бедным и следовать за ним, если он «желает быть совершенным» (Мф. 19:21). Но в Новом Завете есть несколько разных переводов для этого термина.

Он может означать «полноту» (1 Кор 13:10) или «взрослые» (1 Кор. 14:20) и особенно «зрелые» (Фил.3: 15, Кол. 1:28, 4:12, Eф. 4:13). Письмо Иакова советует: «Пусть стойкость имеет полный эффект (телеон), чтобы вы могли быть зрелыми (телеизомией) во всей полноте, без всякого недостатка» (1: 4). Быть совершенным, это быть полным качествами зрелого человека, достижения родительских моделей для ребенка, домохозяина для члена домашнего хозяйства и Бога для всех нас.

Это великолепное видение любви даже к «врагам», любящим даже тех, кто ненавидит или преследует, проклинает или злоупотребляет нами. Оно основано на самом характере Бога, как отца или домохозяина, который любит всех тех, кто живет в Его мире, и поэтому снабжает солнечным светом хороших и плохих, и посылает дождь праведным и неправедным.

Как это видение Бога как отца / домохозяина, который создает, защищает, обеспечивает и является примером для всех в Его доме, соотносит начало молитвы «Отец наш на небесах» к остальной части молитвы Господа? Я отвечаю, здесь и сейчас, только в предварительном порядке, видя, как сбалансированная структура молитвы вытекает из ее начала.

Версия Молитвы у Матфея — это хорошо продуманный, тщательно организованный и поэтически структурированный гимн. Это означает, что мы должны обращать внимание на форму и на содержание. Я начинаю здесь с диаграммы его скелетной структуры, но прежде чем посмотреть на нее, вот некоторые аспекты, чтобы сфокусировать наше понимание.

Во–первых, молитва начинается с «Отче наш», т. е. с общинного голоса «наш», а не просто с индивидуального «мой». Молитва, безусловно, «личная», но личное в общении, а не для личной жизни. Вы можете, конечно, молиться ею в одиночку, но вы никогда не одиноки, когда молитесь.

Во–вторых, в греческом тексте Матфея «Отче наш» буквально звучит как «Отец наш». Нет разницы в значении, но «Отец / нас» помогает нам немедленно увидеть формальное разделение молитвы на две половины. Первая половина сосредоточена на божественности Бога, вторая половина сосредоточена на нашей человечности. Когда вы посмотрите на диаграмму, вы сразу увидите, что местоимение «твой» — преобладает в первой части, а местоимение «наш» преобладает во второй части молитвы.

В-третьих, когда вы исследуете схему, вы сразу увидите, что с каждой стороны есть три единицы. В Божественной половине — это имя Бога, царство и воля. В Человеческой половине — это хлеб, долги и искушение. Поскольку я много говорил о различных типах поэтического параллелизма, в чем смысл этого трехкратного баланса? Это случайность или неслучайность? Мой вопрос заключается не в количестве единиц на сторону, а в том, что обе половины молитвы имеют одинаковый размер.

В-четвертых, я переводил фразы из Молитвы Господа несколько буквально, чтобы уважать намеренные акценты и связи у Матфея. Следите за ключевыми словами в верхнем регистре, будь то курсивом или нет. Обратите также внимание на то, как две половины, Божественная и Человеческая, наплняют обе части: «Отец / нас», на греческом языке, зависят от вступительного обращения:

БОЖЕСТВЕННАЯ.

да святится имя Твое;

да приидет Царствие Твое;

да будет воля Твоя и на земле, как на небе;

ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ.

хлеб наш насущный дай нам на сей день;

и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим;

и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого.

Как уже упоминалось в Прологе, искусство поэтического параллелизма Библии состоит в том, чтобы повторить одно и то же содержание несколько разными способами, так что два стиха звучат в унисон, как в хоральном пении. Сила библейского параллелизма заключается в том, что он заставляет ум замедляться, обдумывать и размышлять над этими вопросами. Этот второй стих добавляет смысл первому? Разве оба стиха вместе могут говорить то, что не сказано ни в одном из них?

Имея это в виду, я задаюсь вопросом, представляют ли две сбалансированные стороны Молитвы Господней определенный поэтический параллелизм? Если это правильно, то элегантная поэзия становится глубокой теологией. Мы имеем дело с двумя способами говорить об одном и том же, двумя способами утверждения о том же самом. То, что относится к Богу, и то, что происходит с нами, является интерактивным, взаимным и совместным. Приоритет и последовательность — это, очевидно, сначала божественное, а затем человеческое. Но может ли быть сказано нечто о Боге без нас? Может ли сказанное о нас относиться к Богу? Может ли одна половина Молитвы Господа не соотносится с другой?

Более того, общий параллелизм подчеркивается еще одним способом. Вступительный стих — «Отец наш небесный» (буквально «на небесах»). Далее следует упоминание имени Бога, царства и воли. Далее у нас есть стих, который я цитирую в греческой последовательности: «как на небе, так и на земле». Иными словами, первая половина молитвы обрамлена фразой о небе, а следующая половина открывается с упоминанием о земле.

Но, опять же, каждая из трех частей божественная и земная, или каждая сторона божественная и человеческая. Это не значит, что Бог выполняет первую часть, а мы делаем вторую. И божественные «Твои», и человеческие «Наши» действуют с обеих сторон. Это, как и раньше, диалектическое отношение, как две стороны одной и той же монеты, которые можно различить, но не разделять.

Сердцевина молитвы «как на небе, так и на земле», или, если вы предпочитаете обычный перевод «на земле, как на небе». Эта центрально–ключевая фраза настаивает на взаимности и взаимосвязи, на взаимодействии между небесным "Твои" — о Божьем имени, царстве и воле, и земном «Нашем» хлебе, долгах и искушениях. И все эти предварительные наблюдения указывают на то, что тщательная продуманность и поэтический талант дали нам настоящий вариант молитвы Господа в Евангелии от Матфея.

Я отмечаю последний, заключительный пункт здесь для подготовки к главам 3-8. Я очень серьезно отношусь к величайшему комментарию, у Павла, к этой величайшей молитве Иисуса. Мысль Павла в Послании к Римлянам 8: 14-17 состоит в том, что, когда Божий Дух восклицает «Абба, Отец» вместе с нашим человеческим духом, мы становимся наследниками Бога. И, как наследники, мы берем на себя полномочия и обязанности по обрешению с нашим миром, чтобы у всех всего было достаточно.

Павел говорил с иудео–христианами, и было вполне уместно называть их «наследниками Бога» для управления творением. Но является ли эта молитва только христианской или она говорит со всем человечеством? Я полагаю, что это единственный мощный месседж из сердцевины библейской традиции состоит в том, что она адресована всему миру. Поэтому я прочитываю эту молитву в контексте Бытия 1: 26-28:

И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими и над птицами небесными, и над всяким скотом, и над всею землею, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле.

Этот мандат ответственности повторяется дважды, чтобы сформулировать и интерпретировать то, что означает, что люди созданы по образу и подобию Бога. Люди («мужчины и женщины») созданы, чтобы управлять Божьим миром. Мы, как люди, являемся ответственными от лица Домовладельца за порядок домашнего хозяйства мира. Христиане являются «наследниками Бога» у Павла, но все люди являются «образами Бога» в Бытии.

Я перехожу к красноречивому изображению значимости человека в Псалме 8 и, когда вы читаете, заметьте ее неотразимый поэтический параллелизм:

Когда взираю я на небеса Твои — дело Твоих перстов, на луну и звезды, которые Ты поставил,

то что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты заботишься о нем?

Не много Ты умалил его пред Ангелами: славою и честью увенчал его;

поставил его владыкою над делами рук Твоих; всё положил под ноги его:

овец и волов всех, и также полевых зверей. (Пс. 8. 3-8)

И снова наша человеческая слава должна быть «немного ниже Бога» и при этом отвечать за всех существ, сотворенных Богом, земли и неба.

Павел интерпретирует Молитву Господню о том, что христиане являются «наследниками Бога» с ответственностью за «стоны» творения. Мое предложение состоит в том, что Молитва Абба включает в себя это и еще многое другое. Это напоминает задачу Бытия 1: 26-28 и Псалом 8, который призывает всех людей к этой ответственности.

Открывающие и закрывающие стихи Псалма 8 являются дословно одинаковы: «О, Господь, Бог наш, как величественно Твое имя на всей земле!» (8: 1, 9). Итак, наконец, как мы должны узнать далее, почему обращение «Отец наш Небесный» продолжается словами «да святится имя Твое»? Почему молитва акцентируется на имени Бога в этом контексте божественной и человеческой ответственности за творение?

Слово «имя» может означать идентичность или репутацию. Имя как идентичность — это то, что есть на наших кредитных карточках, водительских удостоверениях и паспортах. Это то, что мы имеем в виду, когда говорим о краже личных данных, как о краже имени. Имя как репутация — это то, что мы имеем в виду, когда говорим, что у кого–то доброе имя. Ваша личность является внутренней для вас; ваша репутация — это то, как вас видят другие, судят, оценивают. Это то, о чем говорит библейская книга Притчей в этом фрагменте с поэтическим параллелизмом:

Доброе имя лучше большого богатства,

и добрая слава лучше серебра и золота. (22.1)

Ваше доброе имя — это благоприятный взгляд, который у других есть в отношении к вам. Имя — это ваша репутация, или, в других культурах, ваш облик, ваша честь.

Имя Бога означает как Божью идентичность, так и Божью репутацию, известную внешне людям в Божьем мире. Но почему «святиться имя Твое» употребляется сразу после вступления молитвы Господней?

Вспомните, начиная с предыдущей главы, что происходит, когда вы ходите в домохозяйство другого человека в древнем библейском мире. Как он оценивается вами? Поля и стада, слуги и воспитанники, рабы и иноплеменники, женатые и незамужние члены семьи в хорошей форме? У него все получилось? Если все хорошо, вы хвалите имя этого человека, вы хвалите добрую репутацию домовладельца.

Если тогда вы смотрите на землю, видя Бога как божественного Владельца мира, вы хвалите Бога за хорошо выполненную работу? Вы «освящаете» имя (репутацию) этого Бога? Или вы хотели бы прямо спросить у Бога, Отца/ Домовладельца Мира: «Как это получается у Тебя?»