Великая и ужасная красота

ГЛАВА 22

Предполагалось, что я не стану пользоваться своей силой. Предполагалось, что я не стану по собственной воле погружаться в видения. Сферы были закрыты двадцать лет, с тех пор, как случившееся с Мэри и Сарой изменило их. Но если я не пройду по этой тропе, я никогда больше не увижу матушку. И я никогда ничего не узнаю. И потому где-то в глубине души, там, где созревают решения, я знала, что все равно снова шагну на эту сомнительную дорожку.

Такие мысли толкутся у меня в голове, когда я сижу вместе со всеми в темной пещере. Воздух горячий, сырой, липкий. Ночной дождь ничуть не добавил прохлады. После него жара только возросла, дурные запахи усилились, стали просто невыносимыми.

Фелисити читает очередные записи из дневника Мэри, но я не прислушиваюсь. Моя тайна должна увидеть свет этой ночью, и каждая клеточка тела напрягается в ожидании.

Фелисити закрывает тетрадь.

— Так, хорошо, и к чему все это было?

— Да, — с надутым видом поддерживает ее Пиппа. — Почему это не могло подождать до завтра?

— Потому что не могло, — говорю я.

Нервы у меня на последнем пределе. Каждый звук кажется оглушающим, рвущим барабанные перепонки.

— А что, если я скажу вам: Орден существовал на самом деле? И сферы тоже реальны?

Я глубоко вздыхаю.

— И что я знаю, как туда попасть?

Пиппа широко раскрывает глаза.

— Ты вытащила нас в такую жуткую мокрую ночь, чтобы просто пошутить?

Энн фыркает и кивает, поддерживая свою новую лучшую подругу, с которой теперь во всем соглашается. Фелисити внимательно смотрит мне в глаза. И понимает, что во мне что-то сильно изменилось.

— Не думаю, что Джемма шутит, — тихо говорит она.

— У меня есть одна тайна, — выговариваю я наконец. — И это нечто такое, что я должна рассказать вам.

Я ничего не утаила от девушек; я рассказала, как была убита моя матушка, рассказала о своих видениях, о том, что произошло, когда я держала руку Салли Карни, и вместе с ней очутилась в туманном лесу; я рассказала и о храме, и о голосе матушки. Единственным, о чем я умолчала, был Картик. Делиться подобными переживаниями я пока что не готова.

Когда я наконец умолкаю, они смотрят на меня так, словно я сумасшедшая. Или словно увидели что-то необычное и изумительное. Я не очень поняла. Зато мне стало ясно, что истина обладает собственными чарами, такими, которые я не сумела бы сотворить, хотя мне того нестерпимо хотелось.

— Ты должна взять нас туда, — заявляет Фелисити.

— Но я не знаю наверняка, что именно мы там найдем. Я вообще уже ни в чем не уверена, — отвечаю я.

Фелисити вскидывает руку.

— Я готова рискнуть!

Я вдруг вижу рисунок, которого до сих пор не замечала, — в нижней части стены пещеры. Он почти стерся, но все же его можно еще разобрать. Женщина и лебедь. На первый взгляд кажется, что огромная белая птица напала на женщину, но при ближайшем рассмотрении возникает мысль, что женщина и лебедь сливаются воедино. Великое мистическое существо. Женщина, готовая взлететь, даже если ради этого ей придется утратить ноги.

Я сжимаю протянутую руку Фелисити. Ее пальцы отвечают мне крепким пожатием.

— Давай попробуем, — говорю я.

Мы зажигаем свечи, ставим их посреди пещеры и садимся в круг, держась за руки.

— И что мы теперь должны делать? — спрашивает Фелисити.

На стену падает ее тень — длинная и тонкая, как копье.

— Мне пока только один раз удалось полностью справиться с переходом по своей воле, когда я пыталась вернуться обратно сегодня вечером, — предупреждаю я девушек.

Я не хочу разочаровывать их. Вдруг я не смогу повторить опыт, и они подумают, что я просто-напросто дурачу всех?

Пиппа внезапно пугается.

— Знаешь, мне это кажется каким-то уж слишком запутанным. Может, нам и не надо ничего такого пробовать?

Ей никто не отвечает.

— Энн, ты согласна?

Я готова к тому, что Энн поддержит Пиппу, но та не произносит ни слова.

— Ох… ну хорошо, ладно. Но если все в итоге окажется просто хитроумной мистификацией, я уж вам напомню о своих словах, и сочувствия от меня не ждите!

— Не обращай на нее внимания, — говорит мне Фелисити.

Но я не могла не обращать внимания на слова Пиппы. Меня обуревают точно такие же страхи.

— Матушка говорила, что я должна сосредоточиться на образе двери… — говорю я, стараясь побороть сомнения.

— Что это за дверь? — решает уточнить Энн. — Красная дверь, деревянная дверь, большая, маленькая…

Пиппа вздыхает.

— Лучше скажи ей, иначе она не сможет сосредоточиться. Ты ведь знаешь, что прежде чем взяться за какое-то дело, ей нужно выяснить все правила.

— Это дверь, сотканная из света. И ведущая в свет, — отвечаю я.

Это вполне удовлетворяет Энн. Я делаю глубокий вдох.

— Закройте глаза.

Должна ли я что-то говорить, чтобы запустить процесс? И если да, то что именно? Раньше я просто соскальзывала куда-то, падала, меня втягивало в туннель. Но на этот раз все по-другому. Как начать? Хотя… Вместо того чтобы искать подходящие слова, я закрыла глаза и позволила словам самим меня отыскать.

— Я желаю этого!

Мой шепот отдается от стен пещеры и превращается в низкий гул, все нарастающий и нарастающий. А в следующую секунду мир куда-то проваливается из-под меня. Фелисити крепче стискивает мою руку. Пиппа задыхается. Они напуганы. По моим рукам как будто бегут искры, покалывая кожу и связывая меня с девушками. Я могла бы еще остановиться. Повиноваться Картику и повернуть все вспять. Но низкий ритмичный гул затягивает меня, я должна узнать, что находится на другой стороне, чего бы это ни стоило. Гул внезапно прекращается, его сменяет странная вибрация, она заполняет меня как некая мелодия… я открываю глаза и вижу сияющие очертания двери света, мерцающие и манящие, как будто дверь стояла здесь целую вечность и только и ждала, когда же я наконец найду ее.

На лице Энн отражаются страх и благоговение.

— Что это…

— Только посмотри… — изумленно шепчет Пиппа.

Фелисити пытается открыть дверь, но ее рука проскальзывает сквозь нее, как будто перед ней проекция магического фонаря. Никто не может заставить дверь открыться.

— Джемма, попробуй ты… — тихо говорит Фелисити.

В ослепительном белом свете двери моя рука выглядит чужой — как будто это рука ангела, показавшаяся на долю мгновения. Ручка двери под моими пальцами — теплая и надежная. И тут что-то начинает проступать на двери. Некий контур… Линии становятся все более отчетливыми, и я различаю знакомый рисунок Ока Полумесяца. Подвеска на моем ожерелье тоже начинает светиться, как рисунок на двери, они словно взывают друг к другу. И вдруг ручка легко поворачивается под моей рукой.

— У тебя получилось! — восклицает Энн.

— Да, получилось, надо же…

Я улыбаюсь, несмотря на страх.

Дверь распахивается, мы проходим через нее — и оказываемся в мире, насыщенном такими яркими красками, что глазам больно. Здесь деревья сверкают зелено-золотыми и красно-оранжевыми листьями. Небо, багрянисто играющее над головами, у горизонта горит оранжевым огнем, как будто там не затухает закат. По ветру плывут крошечные цветки лаванды, теплые волны воздуха чуть заметно пахнут детством — лилиями, отцовским табаком, пряностями, что наполняли кухню Сариты… Широкая лента реки разрезает землю, отделяя зеленый росистый лужок, на котором стоим мы, от крутого берега напротив.

Пиппа осторожно касается пальцем какого-то листка. Тот вдруг сворачивается, превращается в бабочку и взлетает, устремляясь к небесам.

— Ох, до чего же это прекрасно!

— Невероятно, — соглашается Энн.

Сверху сыплется цветочный дождь, лепестки тают в наших волосах, как снежинки. И волосы начинают от этого светиться. Мы все как будто испускаем искры.

Фелисити кружится на месте, переполненная счастьем.

— Это все настоящее! Это все настоящее!

Она вдруг останавливается.

— Чуете этот запах?

— Да, — отвечаю я, вдыхая нежную, умиротворяющую смесь ароматов детства.

— Это горячие плюшки с изюмом. Мы их ели по воскресеньям. И запах моря. Он всегда исходил от мундира отца, когда он возвращался из плавания… Когда он еще возвращался домой.

На глазах Фелисити блестят слезы.

Пиппа озадаченно принюхивается.

— Нет, ты ошибаешься. Пахнет лилиями. Я их обычно срезала в нашем саду и ставила в вазу в своей комнате.

В воздухе вдруг сильно запахло розовой водой.

— Что это? — спрашивает Пиппа.

Я улавливаю обрывок мелодии. Колыбельная, которую напевала моя матушка. Музыка доносится из долины внизу. И я лишь теперь замечаю серебряную арку в зеленой изгороди и дорожку, ведущую в роскошный сад.

— Эй, погоди, куда это ты? — кричит мне вслед Пиппа.

— Я вернусь, — отвечаю я, прибавляя шагу, и наконец бегу на голос матушки.

Пройдя под аркой, я оказываюсь за высокой живой изгородью, которая перемежается деревьями, похожими на открытые зонтики. Матушка стоит посреди сада, все в том же синем платье, спокойная, улыбающаяся. Она ждет меня.

Голос у меня надламывается.

— Матушка?..

Она протягивает ко мне руки, и я пугаюсь, что все это снова окажется сном, что я вот-вот проснусь… Но нет, на этот раз я ощутила ее объятие. И вдохнула запах розовой воды, исходивший от ее кожи.

Все расплывается у меня перед глазами.

— Ох, матушка… это действительно ты! На самом деле ты!

— Да, моя дорогая.

— Почему ты так долго скрывалась от меня?

— Я все время была здесь. Это ты куда-то убегала.

Я не понимаю, что она имеет в виду, но это и неважно. Мне так много нужно ей сказать! И о стольком расспросить ее…

— Матушка, я так виновата, мне так жаль…

— Тсс! — останавливает меня она, приглаживая мои волосы. — Все это в прошлом. Ушло. Давай немного прогуляемся.

Она ведет меня к гроту, мимо круга из высоких кристаллов, прозрачных, как стекло. Из лесу выбегает олень. Он останавливается и обнюхивает ягоды, которые протягивает ему на раскрытой ладони матушка. Олень прихватывает ягоды мягкими губами, скосив на меня похожие на сливы глаза. Решив, что я не представляю для него интереса, олень неторопливо шествует по высокой мягкой траве к огромному дереву с толстым корявым стволом и ложится под ним.

У меня накопилось столько вопросов к матушке, что я не знаю, с чего начать.

— Что такое на самом деле эти сферы? — спрашиваю я наконец.

Трава выглядит такой заманчиво мягкой, что я по примеру оленя тоже ложусь на нее, подложив ладонь под голову.

— Это некий мир между мирами. Место, где возможно абсолютно все.

Матушка садится рядом. Сорвав одуванчик, она дует на него. Крошечный вихрь белых пушинок уносится, подхваченный ветром.

— Это место, куда члены Ордена приходили для размышлений и созерцания, для того, чтобы совершенствовать свою магию и совершенствоваться самим, чтобы проходить сквозь огонь и обновляться. Каждый человек время от времени заглядывает сюда — в снах, когда рождаются идеи…

Она некоторое время молчит.

— И в смерти.

У меня падает сердце.

— Но ведь ты не…

Умерла. Я не в силах произнести это слово.

— Но ты ведь здесь.

— Пока — да.

— А как ты узнала обо всем этом?

Матушка отворачивается от меня. И легко, ласково гладит морду оленя.

— Сначала я не знала ничего. Когда тебе было пять лет, ко мне пришла одна женщина. Из Ордена. Она-то и рассказала мне обо всем. О том, что ты родилась особенной, что ты — та самая предсказанная девочка, которая может восстановить магию сфер и вернуть Ордену его силу.

Матушка умолкает.

— Но что это значит?..

— А еще она сказала, что Цирцея всегда будет искать тебя, потому что хочет сама владеть всей силой. Я очень испугалась, Джемма. Я хотела защитить тебя.

— Ты поэтому не хотела отправлять меня в Лондон?

— Да.

Магия. Орден. И я, предсказанная девочка… Все это просто отказывалось укладываться у меня в голове.

Я нервно сглатываю.

— Матушка, но что же случилось в тот день, в той лавочке в Бомбее? Что это было за… существо?

— Соглядатай Цирцеи. Ее следопыт. Ее наемный убийца.

Я не в силах посмотреть на нее. Я срываю широкий листок какой-то травы и складываю его гармошкой.

— Но почему ты…

— Покончила с собой?

Я поднимаю голову и вижу, что матушка очень пристально смотрит на меня.

— Чтобы та тварь не смогла меня захватить. Если бы я досталась ему живой, я пропала бы, я тоже превратилась бы в темную тварь.

— А с Амаром что случилось? И кто он вообще такой?

Матушка на мгновение крепко сжимает губы.

— Амар… он был моим стражем. Он отдал жизнь за меня. А я ничего не могла сделать, чтобы спасти его.

Я содрогаюсь, подумав о том, что могло произойти с братом Картика, во что он мог превратиться…

— Но давай не будем слишком много думать об этом прямо сейчас, хорошо? — говорит матушка, отводя с моего лица прядь растрепавшихся волос. — Я расскажу тебе, что смогу. Что касается прочего, ты должна найти других, остальных, чтобы воссоздать Орден.

Я резко сажусь.

— А есть еще и другие?

— О, да! Когда сферы закрылись, все предпочли спрятаться. Некоторые забыли то, что знали. Кто-то предпочел повернуться спиной к прошлому. Но есть и те, кто сохранил веру, и они ждут дня, когда сферы снова откроются и магия опять будет принадлежать им.

Нежные стебли травы щекочут мою руку, едва ощутимо покалывая пальцы. Все кажется таким нереальным — и закатное небо, и цветочный дождь, и теплый бриз, и матушка, сидящая так близко, что я могу ее коснуться. Я крепко зажмуриваю глаза, потом снова их открываю. Матушка остается на месте.

— В чем дело? — спрашивает она.

— Я просто боюсь, что все это не настоящее. Но оно ведь существует, правда?

Матушка поворачивается к горизонту. Закатный свет смягчает четкие линии ее профиля, превращая их в нечто слегка размытое… как края страниц затрепанной любимой книги.

— Реальность — это всего лишь состояние ума. Для банкира деньги в его бухгалтерских книгах абсолютно реальны, хотя он их не видит и не ощущает. А для Брахмы не существует того, что рождается воздухом и землей, для него нет боли и потерь… и для него реальность банкира — просто глупая прихоть. Для банкира же идеи Брахмы так же несущественны, как обычная пыль.

Я встряхиваю головой.

— Что-то я запуталась.

— Все вокруг представляется тебе реальным?

Порыв ветра бросает мне на губы прядь моих волос, они щекочут кожу; сквозь юбку я ощущаю чуть влажную траву, на которой сижу…

— Да, — отвечаю я.

— Значит, оно реально.

— Но если все время от времени заглядывают сюда, почему никто не говорит об этом?

Матушка осторожно смахивает пушинку одуванчика, прилипшую к ее юбке. Пушинка плывет в воздухе, вспыхивает в солнечном луче, как крошечная драгоценность.

— Люди забывают об этом, они помнят лишь обрывки сна, но не могут собрать их в единое целое, как ни стараются. Только женщины Ордена могут проходить сквозь дверь света. А теперь еще и ты.

— Я привела с собой подруг.

Глаза матушки внезапно округляются.

— Ты можешь проводить других сквозь дверь, сама, без помощи?

— Ну да, — не слишком уверенно киваю я.

Я испугалась, что сделала что-то не так, но матушка медленно расцвела в радостной улыбке.

— Тогда, значит, твоя сила куда больше, чем надеялся Орден.

И тут же она хмурится.

— Ты доверяешь этим девушкам?

— Да, — говорю я.

Но почему-то сомнения матушки передаются и мне, я вдруг чувствую себя маленьким ребенком.

— Конечно, я им доверяю… они же мои подруги!

— Сара и Мэри тоже были подругами. И они предали друг друга.

Где-то вдали слышится веселый крик Фелисити. Ей вторит голос Энн. Они зовут меня.

— А что случилось с Сарой и Мэри? Я видела какие-то другие призраки, не их. Почему мне не удается связаться с ними?

На руку откуда-то падает гусеница и неторопливо ползет по пальцу. Я подпрыгиваю. Матушка осторожно снимает ее, и гусеница превращается в малиновку с ярко-алой грудкой. Птичка запрыгала в траве на тонких хрупких лапках.

— Их обеих больше не существует.

— Что ты хочешь этим сказать? Что с ними произошло?

— Давай не будем зря тратить время, рассуждая о прошлом, — произносит матушка таким тоном, что становится ясно: говорить об этом она не желает. И улыбается мне. — Мне просто хотелось взглянуть на тебя. Боже мой, ты ведь становишься настоящей леди!

— Я учусь танцевать вальс. У меня, правда, пока не очень хорошо получается, но я стараюсь, и надеюсь, что у меня будет неплохо получаться к тому времени, когда мы попадем на первый чайный прием с танцами.

Мне хочется рассказать матушке обо всем сразу. Я тороплюсь, а она слушает меня так внимательно, и я мечтаю, чтобы этот день никогда не кончался.

Из травы выглядывает сочная гроздочка черники. Я срываю одну ягоду, но прежде чем успеваю поднести ее ко рту, матушка останавливает мою руку.

— Нет, не надо это есть, Джемма. Это не для живых. Тот, кто съест эти ягоды, станет частью этого мира. Он уже не сможет вернуться обратно.

Матушка срывает всю веточку с ягодами и бросает ее оленю. Ягоды падают прямо перед ним, и он с жадностью их съедает. А матушка смотрит на спрятавшуюся за деревом маленькую девочку — девочку из моего сна.

— Кто она такая? — спрашиваю я.

— Моя помощница, — отвечает матушка.

— А как ее зовут?

— Я не знаю.

Матушка крепко зажмуривает глаза, как будто пытаясь справиться с какой-то болью.

— Мама, что случилось?

Она открывает глаза; ее лицо заметно побледнело.

— Ничего. Я просто немного устала от всех этих переживаний. Тебе пора уходить.

Я вскакиваю на ноги.

— Но мне еще так много нужно узнать!

Матушка шагает ко мне, обнимает за плечи.

— Но на сегодня твое время вышло, милая. Сила этого места чрезвычайно велика. Ее можно принимать лишь малыми дозами. Даже женщины Ордена приходили сюда, только когда это было необходимо. И не забывай, что твое настоящее место — не здесь.

У меня внутри все сжимается.

— Но я не хочу расставаться с тобой!

Ее пальцы едва ощутимо касаются моих щек, и я не могу сдержать слезы. Матушка целует меня в лоб и слегка наклоняется, чтобы заглянуть мне в лицо.

— Я никогда не оставлю тебя, Джемма.

Она поворачивается и идет вверх по холму; девочка вдруг оказывается рядом с ней, и матушка берет ее за руку. Они идут на закат, пока не сливаются с ним, а мне остаются только олень да витающий в воздухе запах роз.

Когда я наконец возвращаюсь к моим подругам, они дурачатся и резвятся, как счастливые безумцы.

— Ты только посмотри на это! — восклицает Фелисити.

Она легонько дует на ближайшее дерево, и его кора вдруг из коричневой становится голубой, а потом красной… а потом возвращается к своему обычному виду.

— Смотрите! — Энн зачерпывает из реки пригоршню воды, и та превращается в ее ладонях в золотую пыль. — Вы видите? Видите?!

Пиппа растянулась в невесть откуда взявшемся гамаке.

— Разбудите меня, когда надумаете возвращаться. Хотя, если хорошенько подумать, лучше и не будите. Это слишком уж божественный сон.

Она закидывает руки за голову, а одну ногу свешивает через край гамака, устроившись как можно удобнее.

А я чувствую себя изможденной вконец и разрываюсь между противоположными желаниями. С одной стороны, мне хочется поскорее вернуться в свою спальню и проспать сто лет подряд. А с другой — я хочу со всех ног помчаться в ту долинку и навсегда остаться с матушкой.

Фелисити обнимает меня за плечи.

— Нам только и нужно, что завтра снова сюда вернуться. Ты можешь себе вообразить, какой вид был бы у этой надутой Сесили, если бы она увидела нас сейчас? Ох, как бы она пожалела, что не захотела войти в нашу компанию!

Пиппа опускает руку, чтобы сорвать несколько ягод, растущих в траве под гамаком.

— Не надо! — кричу я, хватая ее за запястье.

— Но почему? — удивляется Пиппа.

— Если ты их съешь, ты останешься здесь навсегда.

— А… тогда понятно, почему они выглядят так соблазнительно, — бормочет Пиппа.

Очень неохотно она разжимает руку, и ягоды высыпаются в мою ладонь. Я бросаю их в реку.