Великая Российская революция: от Февраля к Октябрю 1917 года

Бабий бунт

Во время войны обострился социальный кризис, сложившийся в России еще в начале века. В 1917 г. ситуация вновь, как в 1904—1905 гг., стала революционной. Причины недовольства были теми же, что и в 1905-м, - аграрный кризис, тяжелое социальное положение рабочих и городских низов, отказ режима делиться властью с предпринимателями и интеллигенцией, военные неудачи.

Очереди за хлебом - «хвосты» - превращались в многочасовые митинги, прежде всего женские. «У мелочных лавок и у булочных тысячи обывателей стоят в хвостах, несмотря на трескучие морозы, в надежде получить булку или черный хлеб», - писала «Речь» 14 февраля 1917 года. При этом более дорогие булки и кондитерские изделия имелись в изобилии, но на них у рабочих не было денег. А министр Риттих всё недоумевал по поводу «страшного требования именно на черный хлеб»³²⁹. У него-то хватало денег на белый...

Между тем именно ржи и ржаной муки в ноябре - январе поступила в Петроград лишь десятая часть от нормы³³⁰.

В феврале ситуация обострилась. Риттих ссылался на снежные заносы. Вот если бы не заносы - все было бы нормально. Но что мешало

наладить полноценное снабжение раньше? Уже в январе 1917 г. продовольственное снабжение Петрограда и Москвы составило 25% от нормы³³¹. Февральские заносы стали только «последней каплей» транспортного паралича, охватившего Россию. «Железные дороги, главным образом вследствие отчаянного состояния паровозов, начали впадать в паралич»³³², - характеризовал ситуацию член инженерного совета Министерства путей сообщения генерал Ю. В. Ломоносов. «Состояние паровозов» было вызвано кризисом машиностроения и ремонтной базы. Падало производство металла, поскольку к домнам не подвозили топливо. Падение угледобычи усугубляло развал транспортной системы.

Хлебный кризис обострился также из-за «распри по поводу контроля над продовольственным снабжением»³³³ между правительством и городскими властями - следствие взаимной неуступчивости правительства и «общественности».

Городские власти стали обсуждать введение карточной системы, петроградский градоначальник воспротивился. Нехватка хлеба привела к всплеску ажиотажа, прилавки и вовсе опустели. Власти располагали запасом хлеба, но отказались пустить его в продажу. Рабочие, пришедшие в булочные после работы, остались без еды.

В обращении к царю председатель Думы Родзянко писал: «Население, опасаясь неумелых распоряжений властей, не везет зерновых продуктов на рынок, останавливая этим мельницы, и угроза недостатка муки встает во весь рост перед армией и населением»³³⁴. Кто же в этом виноват? Масоны? Англичане? Отныне этот социально-экономический фактор будет потрясать страну вплоть до Второй мировой войны.

Рабочие волнения в феврале начались внезапно, по стечению обстоятельств? Рассмотрим поподробнее эти обстоятельства.

9 января 1917 г. в Петрограде, Москве и других городах России прокатилась волна забастовок и митингов, приуроченных к годовщине «Кровавого воскресенья» 1905-го. К рабочим присоединились студенты. Демонстранты несли лозунги «Долой войну!», «Да здравствует революция!».

На этот раз Гельфанду, он же Парвус, не заплатили за организацию волнений. Уже стало ясно, что он тут ни при чем. За то, чтобы

отметить очередную годовщину 9 января, выступали практически все рабочие и левые организации столиц.

Усиление волнений «низов» не могло не беспокоить российские власти. Но действовали они привычными репрессивными методами. Полицейское руководство наивно полагало, что причина рабочих волнений - в подрывной деятельности Рабочей группы ВПК. Но доказательств этого не было. Гвоздевцев удалось уличить лишь в том, что они выдвинули план «мирной революции», которая должна совершиться, «не нарушая спокойствие жителей», «не вызывая полицию на насилие»³³⁵. Но само слово «революция», стремление к изменению существующего строя, в глазах режима уже было преступлением, и члены Рабочей группы были арестованы 28 января. Социал-демократы, в том числе и члены Рабочей группы, дежурно повторяли свое программное требование о свержении самодержавия, но на день открытия Думы планировали демонстрацию «к Таврическому дворцу, чтобы там заявить основные требования рабочего класса и демократии»³³⁶.

Арест Рабочей группы не мог остановить деятельность социалистов, у которых были даже депутаты в Думе. В день открытия Думы 14 февраля социал-демократы провели демонстрацию, которую разогнала полиция. К открытию Думы социал-демократы приурочили стачки, которые сопровождались волнениями. Но практическая задача свержения самодержавия на эти дни не ставилась - было ясно, что чисто политическая повестка дня не дает достаточных сил для этого.

Вместо того, чтобы вступить в диалог с рабочим движением, правительство и полиция провоцировали конфронтацию. Они подрывали стабильность империи сильнее всяких масонов.

Царь в этих условиях 22 февраля уехал в Ставку армии³³⁷, оставив правительству карт-бланш на перерыв заседаний Думы, открывшей заседания 14 февраля. Он следовал советам жены: «Только, любовь моя, будь тверд, покажи хозяйскую руку, именно это нужно русским... дай им иногда почувствовать твой кулак... Они должны научиться бояться тебя - одной любви недостаточно». Николай не мог не согласиться: «Всё, что ты пишешь о том, чтобы быть твердым, хозяином, совершенно верно»³³⁸. Развивая тему, будущая святая предложила конкретные меры: «Я надеюсь, что Кедринского из Думы повесят за его ужасную речь, - это необходимо (военный закон, военное время), и это будет примером»³³⁹. Имеется в виду речь Керенского 15 февраля, где он уже прямо призывал к свержению самодержавия силой.

•kick

Свою лепту в начало революции (но не «желательной» для либералов дворцовой, а настоящей, социальной) внесло наступление на социальные права рабочих. Администрация предприятий решала свои проблемы за счет работников. Падение производства из-за нехватки топлива, рост издержек из-за инфляции - всё можно переложить на рабочего. Недоплачивать зарплату и увольнять «лишних». 8-9 февраля забастовали рабочие Ижорского завода, требовавшие прибавки зарплаты. 16 февраля войска заняли его. Был закрыт Орудийный завод. Сворачивание военного производства из-за нехватки ресурсов создавало социальную бомбу в столице. Количество перешло в качество на Путиловском заводе.

18 февраля началась экономическая стачка на Путиловском заводе, которая в связи с увольнениями забастовщиков к 21 февраля охватила все предприятие. Забастовщики избрали стачечный комитет, в который вошли большевики, анархисты, левые меньшевики и левые эсеры.

Эти «низовые» социалисты и стали позже «заводилами» событий 23 февраля. 22 февраля, несмотря на то, что в переговорах со стачечниками наметился прогресс, администрация приняла решение об увольнении почти всего коллектива завода³⁴⁰. Администрация завода не была заинтересована в достижении компромисса, но вовсе не потому, что хотела бы устроить в столице беспорядки. Производство работало неритмично. Зачем рабочим платить?

В столице возникла критическая масса недовольных рабочих, которым было нечего терять. В тот же день делегация путиловцев явилась к депутату-трудовику Керенскому и заявила ему, что рабочие готовы к выступлению и «слагают с себя ответственность за могущие произойти последствия»³⁴¹. Вопрос обсуждался в Государственной думе, она даже приняла формулировку Керенского об отмене локаута. Но этот вопрос лежал вне компетенции Думы. Керенский и Чхеидзе выступили в этой ситуации в роли народных заступников, но никак не организаторов событий³⁴².

Серьезной проблемой оставалась нехватка дешевого, доступного рабочим хлеба. Правый прогрессист Г. А. Вишневский говорил с думской трибуны 23 февраля: «Разве это не возмутительно сейчас, что в Петрограде нет черного хлеба, ведь это безусловно возмутительно...

Но, господа, вы пойдите по магазинам, взгляните на витрины гастрономических магазинов: всё там есть, откуда-то подвозится, подвозится постоянно, а черного хлеба нет»³⁴³. Министр Риттих объяснял недостаток подвоза «стихийными явлениями» 20-х чисел января (то есть снежными заносами). Но с тех пор прошел месяц. Сам министр признал, что дело было не только в «стихийных явлениях», но и в «угольном кризисе», то есть в нехватке топлива³⁴⁴. Впрочем, не хватало и вагонов.

В конце января была введена норма доставки в Петроград 30 вагонов ржаной и 5 вагонов пшеничной муки в сутки. Это вроде бы решило проблему, но в 20-х числах февраля снова обнаружился острый дефицит ржаной муки³⁴⁵. Проблема была как в доставке, так и в распределении. Распределение было неритмичным, процветала спекуляция. Доставка была рассчитана на минимум, на текущие потребности хлебопекарен - без создания достаточных запасов для гражданского населения. Как доложил депутат А. И. Шингарев, запасы, которые создавала городская дума, расходовались по требованию министерства, и теперь были недостаточны³⁴⁶ (получается, что и прежде дефицит ликвидировался не только за счет государственного подвоза, а за счет этих запасов). Малейший сбой вызывал дефицит и очереди за хлебом. Не в первый раз сталкиваясь с дефицитом хлеба, часть населения стала делать свои запасы, что усилило дефицит для остальных. Так что дело было не в снежных заносах, а в системе.

Рабочие, измученные нехваткой продовольствия, представляли собой взрывоопасную среду. Не хватало только «детонатора». Один из полицейских доносил: «Среди населяющей вверенный мне участок рабочей массы происходит сильное брожение вследствие недостатка хлеба... Легко можно ожидать крупных уличных беспорядков. Острота положения достигла такого размаха, что некоторые, дождавшись покупки фунтов двух хлеба, крестятся и плачут от радости»³⁴⁷. В этой обстановке малейшая искра могла вызвать взрыв. Так что «случайность» революции - это миф.

Однако, по справедливому замечанию Н. Н. Суханова, «ни одна партия не готовилась к великому перевороту. Все мечтали, раздумывали, предчувствовали, ощущали»³⁴⁸. Мечта о революции была абстрактной, но революционные партии не забывали о дежурных «красных датах» календаря. 23 февраля по юлианскому календарю (8 марта - по грего-рианскому) Междурайонный комитет РСДРП с помощью подпольной группы эсеров напечатал листовки к Международному женскому дню. В них перечислялись основные проблемы дня, обличалось самодержавие и капиталисты: «Сотни тысяч рабочих убивают они на фронте и получают за это деньги. А в тылу заводчики и фабриканты под предлогом войны хотят обратить рабочих в своих крепостных. Страшная дороговизна растет во всех городах, голод стучится во все окна». И выводы: «Долой самодержавие! Да здравствует Революция! Да здравствует Временное Революционное Правительство! Долой войну! Да здравствует Демократическая Республика!»³⁴⁹ Эти лозунги нашли отклик в раздраженных массах. Идеология этого документа бесконечно далека от верхушечного заговора элиты. Революция начиналась совсем не так, как мечталось Гучкову и масонам.

В напряженной социальной обстановке не нужно больших ресурсов, чтобы организовать волну уличных выступлений. Достаточно бросить в народ удачные лозунги «на злобу дня», объясняющие, кто виноват и что делать, и собрать критическую массу митингующих. Тогда она станет обрастать народом сама собой. Люди подходят к митингу, поддерживают лозунги и становятся демонстрантами, собравшийся народ ощущает свою силу и эмоциональный подъем. Нынешнее поколение могло наблюдать аналогичный процесс во время перестройки, когда небольшие группы неформалов запустили волну массовых манифестаций. Именно это произошло и в феврале 1917-го, когда небольшая группа социалистов дала старт цепной реакции в Петрограде. Остановить ее мог только страх перед репрессиями. Но возмущение населения было сильнее страха.

В небольшие демонстрации работниц-социалисток быстро вливались потоки женщин, стоявших в «хвостах». На Выборгской стороне полиция не могла разогнать толпу в несколько десятков тысяч человек в районе Сампсоньевского проспекта. Рабочие поколотили полицейских в районе Финляндского вокзала, у Механического завода, на Нижегородской улице. Работницы Невской текстильной мануфактуры «сняли» с работы тружеников фабрики «Новый Лесснер». К рабочим присоединились студенты.

Одновременно тысячи людей выходили на Нарвский тракт, в том числе с красными флагами - здесь ведь жили уволенные путиловцы. 23 февраля бастовало 43 предприятия с более чем 78 тыс. рабочих. На следующий день бастовало 131 предприятие с более чем 158 тыс. человек³⁵⁰. Художник Александр Бенуа писал в дневнике: «На Выборгской стороне произошли большие беспорядки из-за хлебных затруднений (надо только удивляться, что они до сих пор не происходили!)»³⁵¹.

24 февраля межрайонцы призвали к солидарности с путиловцами, стремясь соединить вместе два очага движения. Толпы рабочих через полицейские заслоны прорывались на Невский проспект с севера и юга, стремясь показать столичной элите, что народ бедствует.

Процесс принял лавинообразный характер.

Психоз хулиганов?

Еще один миф, связанный с революцией, можно назвать одним словом - «психоз». Историографическая мода сегодняшнего дня - оставить в сторонке исследование социальных процессов и обратиться к массовой психологии. Правда, такие авторы редко предварительно изучают психологическую науку и проводят конкретные психологические исследования. При взгляде на революцию результат исследования известен мифотворцам заранее. Во время революции люди ведут себя не так, как положено добропорядочным и стопроцентно нормальным мещанам. Так что налицо явное буйное помешательство, истерия или психоз.

Псевдопсихологический подход, изображающий революцию как психоз, уходит корнями в высокомерное восприятие действительности как борьбы либерально-западнических принципов (разумеется, воспринимаемых автором как истина в последней инстанции) и архаики, куда относится та часть общества, которая не постигла всей мудрости либерализма. Попытка помыслить и тем более воплотить в жизнь какое-либо новое общество, отличное от либерального, характеризуется в качестве утопии и бунтующей архаики, анархии (безграмотно перепутанной с хаосом) и массового психоза. Эта схема применительно к российской революции была выдвинута ее активным участником П. Н. Милюковым³⁵² и несет на себе следы явного разочарования в народе, который «не оправдал высокого доверия партии» - в данном случае либеральной.

Забавно, что еще эмигрантский историк С. П. Мельгунов, всуе упоминавший об этом «психозе», в доказательство приводил факт снижения уровня преступности во время революции³⁵³. Убивают людей в Кронштадте - психоз. Не убивают и не грабят - тоже психоз. Просто психозомания какая-то. Вот, современный историк И. J1. Архипов, рассматривающий события как некий психоз, объясняет причины всплеска митинговой активности в феврале 1917 г. как «эмоциональный стресс, связанный с недостаточным пониманием происходящего»³⁵⁴. Остается только определить, в чем заключается это «достаточное» понимание.

Скромное обаяние псевдопсихологического подхода к истории улетучивается, стоит вспомнить о значении терминов. «Стресс» - это всего лишь психологическое напряжение, вызванное внешним воздействием. Какое уж тут «недостаточное понимание», когда людям есть нечего. Понятно - у них стресс. Но высокомудрые аналитики пытаются убедить, что если бы петроградцы всё «достаточно понимали», то у них никакого стресса бы не возникло, и они этим пониманием как святым духом бы питались. «Психоз» - другое дело, это - психическая болезнь, приводящая к нарушениям восприятия и поведения. То есть люди, вышедшие на улицу с лозунгами «Хлеба!» и «Долой самодержавие!», - это психически больные субъекты. Болезнь их заключается в том, что они воспринимают реальность не так, как верноподданные мещане и нынешние благовоспитанные либералы. И поведение у них какое-то странное. И взгляд голодный. В общем - всех в психушку. Там и накормят...

А люди в общем требовали, чтобы была создана власть, не относящаяся к ним как к скоту. С точки зрения элитарного сознания - это явный «психоз».

rkirk

Огромные демонстрации, обрастая по дороге все новыми и новыми толпами, двинулись к центру города, громя (но не грабя) булочные, особенно дорогие. При этом дорогой хлеб в разгромленных булочных обычно не брали, как бы говоря: «Нам чужого не надо!»

Императрица информировала супруга: «Это «хулиганское движение», юноши и девушки только для подстрекательства бегают с криками, что у них нет хлеба, а рабочие не дают другим работать»³⁵⁵. Писатель А. И. Солженицын не соглашался с будущей святой и презрительно называл демонстрантов «уличными забияками, бьющими магазинные стекла, оттого что к этому болоту не сумели завезти вза-валь хлеба». Под «болотом» подразумевается Петроград, населенный, между прочим, не лягушками, а людьми. Ссылаясь на министра земледелия Риттиха, Солженицын утверждал, что в Петрограде оставалось 700 тыс. пудов хлеба для гражданского населения. «Это на потребляющих ржаной, по фунту хлеба в день на человека»³⁵⁶. Но на сколько дней? Делим 700 тыс. пудов на указанное Солженицыным количество жителей Петрограда (2,5 млн) и получаем, что по фунту в день на человека (а это - две ленинградские блокадные нормы) можно раздавать в течение 11 дней при жесточайшей дисциплине распределения - которой требовало городское самоуправление вопреки воле градоначальника, но которой в столице не было. А была спекуляция.

Но и 11 дней по фунту в день можно было бы теоретически обеспечить при условии, если все 700 тыс. пудов - только ржаной хлеб. Но в том-то всё и дело, что при жесточайшем дефиците дешевой «чер-няшки» за витринами лежал более дорогой белый хлеб и кондитерские изделия. В этих условиях негодование рабочих было вполне объяснимо.

Особенно раздражали рабочих случаи, когда хлеб укрывался продавцами с целью спекуляции. Так, 24 февраля рабочие стали громить булочную на Каменноостровском проспекте, где, несмотря на заверения служащих, обнаружился запас. Чтобы остановить погром, полиция принудила распродать его немедленно³⁵⁷.

24 февраля командующий войсками Петроградского военного округа генерал С. С. Хабалов срочно выделил хлеб населению из военных запасов, но теперь это уже не остановило волнений. Оказалось, что перебои с поставками хлеба были последней каплей, переполнившей чашу терпения. Людей нельзя было просто успокоить подачками, потому что это люди, а не животные. Они уже пришли к выводу, что в их бедах виновата Система. Демонстранты несли лозунги «Долой самодержавие!». «Хулиганы» самоопределялись политически. Они не собирались просто громить булочные. Среди митингующих появились активисты и сторонники оппозиционных партий, которые стали призывать демонстрантов идти к Таврическому дворцу «с требованиями к Государственной думе об устранении настоящего правительства»³⁵⁸.

Попытки полиции рассеивать митинги встречали сопротивление. 23-24 февраля было избито 28 городовых. 24 февраля из толпы на Каменноостровском проспекте кто-то выстрелил в наряд полиции - безрезультатно. Но важно то, что люди были на стороне стрелявшего, а не полиции. Затем произошла стрельба на Малой Посадской - погибла женщина, другой человек был ранен и утверждал, что стрелял конный городовой³⁵⁹. Казаки и драгуны к радости демонстрантов то и дело отказывали полиции в поддержке. 25 февраля на Знаменской площади казак Фролов зарубил полицейского ротмистра Е. Крылова, который пытался арестовать демонстранта, а затем казаки оттеснили от митингующих наряд конных городовых.

Влияние правящего режима в столице таяло на глазах. «Дело было в том, что во всем этом огромном городе нельзя было найти нескольких сотен людей, которые сочувствовали власти... Дело было в том, что власть сама себе не сочувствовала»³⁶⁰, - вспоминал депутат В. В. Шульгин.

«Я вспоминал атмосферу Московского восстания 1905 г., - писал Суханов. - Все штатское население чувствовало себя единым лагерем, сплоченным против военно-полицейского врага. Незнакомые прохожие заговаривали друг с другом, спрашивая и рассказывая о новостях, о столкновениях и о диверсиях противника. Но замечалось и то, чего не было в московском восстании: стена между двумя лагерями - населением и властью - не казалась такой непроницаемой: между ними чувствовалась диффузия. Полицейские и казачьи части разъезжали и расхаживали по улицам, медленно пробираясь среди толп. Но никаких активных действий не предпринимали, чрезвычайно поднимая этим настроение манифестантов»³⁶¹. «Силовые структуры» режима разлагались. То, что царице и нынешним монархистам кажется хулиганством, на деле было стремлением большинства изменить опостылевшую жизнь.

Б. Н. Миронов настаивает, что «даже в 1916 - начале 1917 г. продовольственный вопрос сам по себе не мог вызвать революционную ситуацию»³⁶². Но никто не утверждает, что революционную ситуацию вызвал только продовольственный вопрос «сам по себе». Она являлась результатом целого комплекса социально-экономических и социально-политических причин, которые в итоге вызвали социальный взрыв снизу. А уже этот взрыв создал возможности также для действий элитных групп против самодержавия. И только вместе «низы» и «верхи» могли с ним справиться.

«Добрый государь»

Сегодня принято любить царей. Особенно таких замечательных, как Николай И. При нем расстреляли народ 9 января? Да что вы говорите! Царь тут ни при чем, он срочно уехал из столицы перед расстрелом. Да и вообще народ сам виноват - нечего было ходить с глупыми требованиями с царем встречаться. А так царь был очень добрый, стрелял только в птиц и животных. И какой был отменный семьянин - вы читали его письма к жене? Обязательно прочитайте - будете плакать всю ночь. Но государю не повезло - ему достался народ-предатель. В Петрограде начались массовые хулиганства, народ не порвал смутьянов на части, генералы не стерли столицу в порошок. Все предали царя...

Драматург Эдвард Радзинский рассказывает своим доверчивым читателям и слушателям о том, что, уезжая в ставку, царь «предполагал возможность бури, о которой ему все твердили, и решил с ней не бороться... И когда она разразилась, он лишь с нетерпением ожидал развязки. Он не хотел и не мог больше воевать с обществом, но он знал - она (императрица. -А. Ш.) не даст ему мирно уступить... У него оставался выбор - или она, или трон. Он выбрал ее. Он выбрал частную жизнь с семьей... Он ожидал, что Дума контролирует положение, что переворот, о котором все твердили, подготовлен... Но вскоре он узнал - чернь вышла на улицу. По телеграммам он с ужасом понял: думские говоруны не контролируют положения. Вот тогда он испугался за Алике, за детей. Беспорядки могли переброситься в любимое Царское. Николаю пришлось начать действовать»³⁶³.

Эта смелая версия была бы хороша, если бы Николай начал действовать 27-28 февраля, когда обстановка в столице действительно не контролировалась ни Думой, ни Хабаловым. Но в действительности реакция императора на события последовала вечером 25 февраля. Никакой готовности сдать трон и удалиться в «частную жизнь» император не проявил. Напротив, Николай отправил Хабалову телеграмму, оказавшую прямое влияние на дальнейший ход событий: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны против Германии и Австрии»³⁶⁴. У монарха уже был опыт 9 января 1905 года. Тогда трагедию еще можно было «списать» на плохих исполнителей и стечение обстоятельств. Теперь Николай II принял решение, понимая, что оно ведет к кровопролитию.

«Эта телеграмма, как бы вам сказать? Быть откровенным и правдивым: она меня хватила обухом... - вспоминал потом генерал Хаба-лов. - Как прекратить «завтра же»?.. Государь повелевает прекратить во что бы то ни стало... Что я буду делать? Как мне прекратить? Когда говорили: хлеба дать - дали хлеба, и кончено. Но когда на флагах надпись «Долой самодержавие» - какой же тут хлеб успокоит! Ну что же делать. Царь велел: стрелять надо... Я убит был - положительно убит»³⁶⁵. Телеграмма царя означала конец попыток как-то урезонить доведенные до отчаяния массы. Николай писал жене: «Я надеюсь, что Хабалов сумеет быстро остановить эти уличные беспорядки»³⁶⁶. Никакого намерения уйти от дел нет и в помине.

Силовое подавление выступлений было излишним еще и потому, что, если верить Риттиху, 25 февраля в Петроград было направлено 450-500 вагонов с хлебом³⁶⁷. Это могло бы, хотя бы на время, снять остроту социального кризиса в столице. Но Николай II всё же предпочел силовое подавление волнений.

Получив указания царя, Хабалов собрал командиров батальонов и заявил: «Раз толпа агрессивна, то действовать по уставу - после троекратного сигнала открывать огонь»³⁶⁸.

Демонстранты, привыкшие к относительной безопасности своих действий, были встречены войсками. Первый выстрел по толпе утром 25 февраля был, видимо, произведен случайно. В полшестого вечера отряд драгун открыл огонь по митингующим, убив и ранив 11 человек. В демонстрантов стреляли и на Невском проспекте³⁶⁹. Это еще можно отнести к инициативе слишком рьяных офицеров. Но в дальнейшем команда стрелять отдавалась по указанию командования округом, ибо она была санкционирована с самого, верха самодержавной власти: «Повелеваю завтра же прекратить!»

Расстрелом демонстрантов власти были намерены перейти в наступление. Однако кровопролитие привело к новому витку революции. Начались столкновения рабочих с войсками вокруг заводов. На Выборгской стороне были воздвигнуты баррикады. В результате рабочие кварталы оказались вне контроля властей. Иногда расширение волнений объясняют тем, что «полиция была убрана из города»³⁷⁰. Спору нет, действия полиции против волнений такого масштаба были неэффективны, она несла потери, и держать полицейских на улицах было невозможно. Но полицейские продолжали участвовать в событиях: в донесениях Охранного отделения за 26 февраля указано, что революционеры стреляли «в чинов полиции»³⁷¹.

«Продолжая наступление», власти в ночь на 26 февраля арестовали около 100 активистов революционных партий. Но революция развивалась уже независимо от политических активистов. Толпы «рождали» агитаторов из собственной среды сотнями. Организованность движению пытались придать и думские лидеры. Думу еще можно было использовать как инструмент возможного умиротворения масс.

Но настроения в парламенте радикализировались. В итоге последнего заседания Государственной думы 25 февраля было решено разрабатывать закон о расширении прав местного самоуправления в продовольственной сфере. Эта мера уже явно запоздала. Депутат Керенский выдвинул проект своей резолюции: «Государственная дума признаёт, что дальнейшее пребывание у власти настоящего Совета министров совершенно нетерпимо. Во-вторых, что интересы государства требуют создания правительства, подчиненного контролю всего народа. В-третьих, что немедленно населению должны быть гарантированы: свобода слова, собраний, организаций и личности. В-четвертых, что продовольственное дело должно взять в свои руки само население, свободно сорганизовавшись в обывательские и фабрично-заводские комитеты, подчинив деятельность городского самоуправления интересам трудящихся классов»³⁷². Председатель не поставил эту революционную программу на голосование, и депутаты разошлись, чтобы продолжить обсуждение 28 февраля. Как оказалось, это было последнее заседание IV Государственной думы.

26 февраля председатель Думы М. В. Родзянко, пытаясь как-то спасти ситуацию, которая грозила парламенту катастрофой (как казалось, прежде всего в случае победы самодержавия над «бунтом»), отправил царю телеграмму с предложением создания правительства во главе с популярным деятелем. Родзянко уверял, что «иного выхода нет и медлить невозможно»³⁷³. Во всяком случае второе было верно. Прочитав телеграмму, Николай сказал своему приближенному: «Опять этот толстяк Родзянко мне написал всякий вздор, на который я ему даже отвечать не буду»³⁷⁴.

Копию своей телеграммы Родзянко послал генералу Алексееву. Идею правительства во главе с популярным деятелем поддержал и великий князь Михаил Александрович. 27 февраля эту идею поддержал уже и премьер-министр Голицын, готовый уйти в отставку. Алексеев безуспешно упрашивал Николая II принять этот план³⁷⁵.

Вместо ответа императора депутаты получили указ о приостановлении заседаний Думы до апреля. Бланк указа был подписан Николаем II заранее и передан председателю правительства.

Приостановив деятельность Думы, председатель правительства Н. Д. Голицын надеялся «охладить страсти», которые она якобы разжигала. Правительству казалось, что оно даже идет навстречу «разумной» части депутатов. Накануне прошли консультации министров Риттиха и Покровского с депутатом Маклаковым, выступавшим от имени Прогрессивного блока. Маклаков выдвинул программу выхода из кризиса: Дума ненадолго распускается, назначается новый популярный премьер из военных (Алексеев), который сам собирает «правительство доверия» из популярных министров, ранее уволенных придворной камарильей: Коковцева, Сазонова, Самарина и других³⁷⁶. Правительство имело право выполнить первый пункт этого плана, но не последующие. Царь в это время не собирался назначать премьер-министром популярного деятеля, делиться властью хотя бы с ним.

27 февраля, протестуя против закрытия Думы, Родзянко телеграфировал царю: «Последний оплот порядка устранен»³⁷⁷.

Раз Николай оказался глух к умеренным предложениям думских лидеров, им волей-неволей пришлось икать другую опору - в народном движении. Тем более, что в столице в это время развернулось восстание.

Вооруженное восстание и интриги

Не обнаружив прямой связи дофевральских заговорщиков и Февральской революции в Петрограде, сторонники идеи искусственно организованной революции начинают строить замысловатые версии вредительства либералов. В. Кобылин, опираясь на мнение И. Л. Солоне-вича, видит признаки заговора в том, что в феврале 1917 г. в столице не было «достаточного числа надежных кадровых войсковых частей»³⁷⁸. Явные признаки вредительства в Генеральном штабе. Идет ожесточенная война, на фронте каждая боеспособная часть на счету. А генерал Алексеев оставляет в столице (в тылу) новобранцев и второсортный контингент. Вот Кобылин и другие монархические аналитики поступили бы наоборот. Второсортных солдат - на самые опасные участки фронта, а в столицу - самые боеспособные части. Видимо, чтобы дать там последний и решительный бой германцу, когда он, прорвав неустойчивый фронт, придет под Петроград...

Недовольство солдат в Петрограде имело объективные причины. Петроград как крупный тыловой город был одним из центров подготовки и размещения новобранцев. Военные власти плохо подготовились к приему масс новобранцев. По справедливому замечанию Миронова, «жилищные условия солдат в феврале 1917 г. были хуже, чем заключенных в тюрьме»³⁷⁹. «В казармах царила невероятная теснота... Солдатская масса жила столичными слухами, общалась с рабочим населением, настроенным пораженчески... Солдатская масса была проникнута одним страстным желанием - чуда, которое избавило бы ее от необходимости «идти на убой»³⁸⁰, - писал С. С. Ольденбург. Нежелание идти «на убой», видимо, играло роль в мотивах, которые двигали солдатской массой в феврале. Но, как показали последующие события, солдаты еще не были настроены «пораженчески». Так что попытки объяснить их поведение исключительно «шкурными» мотивами - присущая мифу односторонность. Приняв участие в восстании, солдаты пошли на большой риск. Позднее значительная часть этих людей примет участие в сражениях Гражданской войны, защищая «свою» власть. Тогда (в отличие от мировой бойни) они будут знать, ради чего умирают.

В феврале 1917 г. на сознание солдат действовали приказы стрелять по толпам населения. Впервые с 1905 г. в столице так обильно лилась кровь. 26 февраля восстали солдаты 4-й роты запасного батальона Павловского полка. «Видя картину расстрела безоружных, видя раненых, падающих около них, павловцы открыли огонь через канал по городовым... - писал Н. Н. Суханов. - Павловцы же вернулись к своим казармам уже в качестве бунтовщиков, сжегших свои корабли, и призывали товарищей присоединиться к ним. Тут и произошла перестрелка между верной и восставшей частью полка»³⁸¹. По другим данным солдаты стреляли в полицию. Восставших окружили, урезонили с помощью священника. 19 «зачинщиков» были арестованы. Но победители недосчитались 21 винтовки. Оружие «ушло» к рабочим. У казарм павловцев неизвестными был застрелен полковник А. Экстен. Противостояние вышло на новый виток - в ответ на расстрелы демонстрантов войсками революционеры открыли охоту на офицеров.

Но солдаты не горели желанием «стрелять в народ». 27 февраля армия стала переходить на сторону революции. Фельдфебель Т. Кирпичников сумел убедить солдат Волынского полка восстать. Убив штабс-капитана И. Дашкевича, солдаты двинулись на улицу с оружием. Волынцев поддержали преображенцы, затем солдаты литовского и саперного полков. Цепная реакция к 28 февраля охватила почти весь гарнизон. Восставшие части и подразделения двинулись к центру. Были освобождены заключенные тюрьмы «Кресты» - в том числе члены Рабочей группы ЦВПК, подожжен Окружной суд, захвачены склады с оружием - десятки тысяч единиц оружия попали к восставшему гражданскому населению.

Сопротивление восставшим было оказано только вокруг Невского проспекта. Верные правительству части отходили к Зимнему дворцу и Адмиралтейству. Пытаясь приостановить развитие восстания, Хаба-лов направил в район Литейного проспекта отряд полковника Кутепова численностью около 1000 штыков и сабель. Он даже вступил в перестрелку с восставшими. Но к вечеру этот отряд частично смешался с ними. Остатки, изолированные от основных сил, Кутепову пришлось распустить. Солдаты не хотели стрелять «по своим» ради сохранения самодержавия. И в этом была главная причина и восстания, и его успеха в Петрограде.

Эмигрантский историк Г. М. Катков склонен преувеличивать роль либеральной пропаганды Гучкова среди офицерства, полагая, что «этим можно объяснить поведение офицеров во время восстания 27 и 28 февраля»³⁸². Но за этой гипотезой нет фактов, доказывающих, что восставших офицеров распропагандировали именно Гучков и его группа. К тому же офицеры как раз примыкали к революции постепенно, активное участие в событиях 27 февраля приняли единицы из них. Мифотворцы просто не понимают разницы между переворотом и восстанием. При перевороте солдаты делают то, что им приказывают офицеры-заговорщики. В условиях восстания его участники действуют более сознательно, под влиянием своих побуждений (может быть, и эмоциональных, но не слепых). Солдаты 26-28 февраля действовали сами, подчиняясь только тем офицерам, которых считали революционерами. К остальным офицерам они относились враждебно как к представителям режима.

•kick

Узнав утром 27 февраля о приостановке заседаний Думы, большинство депутатов не стало расходиться, обсуждая ситуацию. В полдень собралось руководство Думы и представители фракций. Предстояло решить - как реагировать на указ о прекращении заседаний. Пока шло совещание, приходили вести о перерастании волнений в восстание. Совещание руководства постановило начать «частное совещание» оставшихся в Думе депутатов. Как вспоминал Милюков, думцы «потянулись из залы заседания в соседний полуциркульный зал»³⁸³. В этом «зале для игры в мяч» Русской революции выдвигались разные предложения: Некрасов предложил воссоздать распадающуюся власть, передав ее какому-нибудь генералу, например Маниковскому, при котором создать комитет из депутатов. Идея с Маниковским никем не была поддержана, но тема комитета стала обсуждаться. Поступило сообщение о том, что правительство подало в отставку. Высказывались предложения взять власть самим. В. А. Ржевский предложил «организовать комитет для сношений с армией и народом». В итоге дискуссии был создан Временный комитет Государственной думы (ВКГД) для «водворения порядка в г. Петрограде и сношений с организациями и лицами»³⁸⁴. Примечательная формулировка. Депутаты надеялись выиграть в любом случае. Победит царь - мы водворяли порядок. А если процесс пойдет дальше - представители Думы могут, действуя от ее имени, возглавить «общественные организации».

Комитет был создан так, чтобы в случае победы самодержавия депутатов нельзя было обвинить в нарушении закона. Таким образом, думский комитет становился единственным легальным органом, в котором бунтовщики могли обрести заступника перед лицом монаршего гнева.

В комитет, который иногда именовал себя также исполнительным комитетом (претензия на административные полномочия), вошли 12 человек - кадеты, октябристы, социалисты - включая таких лидеров, как Родзянко (председатель), Шульгин, Милюков, Некрасов, А. И. Коновалов, Керенский, Чхеидзе.

Милюков, вспоминая о создании комитета, писал о «самоубийстве Думы». Однако в этот момент Дума еще не прекратила свое существование, а лишь прервала заседания. Убийство (а не самоубийство) Думы лидеры ее либерального большинства произведут позднее.

Более того, в сознании масс Дума продолжала жить полнокровной жизнью. Об официальной приостановке ее деятельности знали немногие (да и какое значение мог иметь указ царя в такой обстановке), и вскоре именно Дума, а точнее, место ее расположения - Таврический дворец стал центром притяжения восставших. Как законное учреждение Дума обеспечивала какую-то видимость законности всему движению.

•kick

Восставшие войска освободили политзаключенных, в том числе Рабочую группу ВПК во главе с К. А. Гвоздевым. «Гвоздевцы» ничего не обещали либералам и теперь делали то, что и должны были делать социалисты: включились вместе с другими социал-демократами и эсерами в создание Совета, противостоящего буржуазии.

Рабочие и левые активисты не были сторонниками социального хаоса и понимали, что движению требуется организация. Иначе события так и могли остаться всего лишь хлебным бунтом. 23-24 февраля проходили совещания представителей рабочих организаций и социалистических партий. 24-25 февраля на них возникла идея обратиться к опыту 1905 г. и создать Советы рабочих депутатов³⁸⁵. 27 февраля лидеры социалистов и рабочего движения (Гвоздев, Чхеидзе, Скобелев, Богданов и др.) сформировали в помещении Думы Временный исполнительный комитет Совета, который, пополнившись уже избранными депутатами, приступил к организации выборов в Совет по всем заводам - один депутат от тысячи или от предприятия, если там занято менее тысячи рабочих. Своих представителей предлагалось избрать и восставшим солдатам - по одному на роту.

Вечером 27 февраля Совет уже проводил свое первое заседание. Из более чем 200 собравшихся 40-45 человек представляли рабочие коллективы предприятий³⁸⁶. Они избрали исполком Совета и обсудили ход событий. Сила Совета заключалась в том, что он опирался на низовую самоорганизацию трудящихся масс и солдат гарнизона. Повсеместно возникали ячейки активистов, готовых выполнять распоряжения Совета, а также районные советы. Одновременно временный исполком Совета «принял экстренные меры к организации продовольствия для восставших, отбившихся от казарм, распыленных и бездомных воинских частей», - вспоминал член исполкома Совета Суханов³⁸⁷. Таким образом, «Таврический дворец превращался не только в боевой штаб, но и в питательный пункт. Это сразу создавало практическую связь между «Советом» и солдатской массой», - отмечал Ольденбург³⁸⁸. Вскоре Совет стал пополняться представителями восставших частей.

В исполком прошли прежде всего лично известные рабочим лидеры левосоциалистических группировок, а также те, кто удачно выступил на первом заседании Совета. 28 февраля состав исполкома был дополнен представителями (в большинстве своем более умеренными) революционных партий.

Совет действовал решительно. Он приказал изъять все имеющиеся запасы муки и пустить их в хлебопекарни³⁸⁹. Хранить их дальше не было смысла - либо к городу подойдут уже направленные эшелоны с хлебом, либо разразится голод.

Так в городе возник новый орган власти, тесно связанный с предприятиями, восставшими частями, революционными партиями и организациями рабочих. Теперь речь шла не о бунте и не о политическом перевороте, а о борьбе широких социальных слоев за власть с целью изменения самих принципов формирования социально-политической системы страны, то есть о социальной революции. Но революция - это не синоним хаоса и чистого разрушения. Революция рождала свою организацию, центрами которой были Советы.

Дума не противостояла Совету, а пыталась опереться на его авторитет. Совет создал продовольственную комиссию, и «Исполнительный комитет Государственной думы» присоединился к этому начинанию, согласившись поставить свой «лейбл» после наименования Совета. Комиссия стала именоваться «продовольственная комиссия Совета рабочих депутатов Петрограда и Исполнительного комитета Государственной думы»³⁹⁰.

Конечно, влияние Думы на ход революции оставалось очень значительным. Так, 28 февраля Петропавловская крепость перешла на сторону революционных сил только после того, как представитель ВКГД переговорил с комендантом³⁹¹. Но влияние депутатов было только моральным. Конкретных военных сил у них не имелось. Когда солдаты восстали, Керенский обзванивал своих знакомых демократов, которые по его инициативе направляли бродившие по городу отряды к Думе. Роль Керенского была велика еще и потому, что он одновременно имел выходы как на лидеров ВКГД, так и на эсеров с их боевиками.

Хабалов с 1100 штыков и сабель был блокирован в Адмиралтействе, где капитулировал днем 28 февраля.

Пользуясь своим возросшим влиянием, Керенский пытался снизить издержки революции. Он бросил лозунг: «Государственная дума не проливает крови», который спас многих деятелей старого режима³⁹². Впрочем, это не спасло полицейских и жандармов от расправы.

В столице происходили и убийства, напрямую не связанные с политикой. Так, неизвестные расправились с руководством Путиловского завода³⁹³. Может быть, это сделали рабочие, ожесточившиеся против администрации за недавний жестокий локаут, может быть - уголовники, «воспользовавшиеся ситуацией». Но не будем забывать, что убийства в крупных городах происходят каждый день и во времена стабильности.

Дума, оставаясь символом движения, не контролировала его. Бунтующие солдаты и жители иногда убивали полицейских, особенно после того, как распространились слухи, что полицейские с крыш стреляют по толпам из пулемета. Но среди демонстрантов действительно было много жертв. Гнев толпы ударил по полицейским и офицерам, но они пострадали меньше, чем гражданские. Всего в Петрограде, по данным Чрезвычайной следственной комиссии, было убито и ранено 1315 человек, из которых 587 гражданских, 602 солдата, 73 полицейских и 53 офицера³⁹⁴.

28 февраля «движение перекинулось в окрестности столицы. В Кронштадте оно приняло особенно кровавый характер: восставшие матросы убили адмирала Вирена, десятки офицеров были истреблены, остальных заточили в подземные казематы»³⁹⁵. Инициаторами бойни были матросы-арестанты, обозленные на офицеров. В. С. Войтинский писал о причинах бунтарских настроений в Кронштадте: «Бесправие, свирепая муштровка, издевательства, жестокие наказания за малейшую провинность - все это оставляло отпечаток в их душах, родило в них обиду, злобу, жажду мести»³⁹⁶.

Совет и Дума послали делегацию в Кронштадт, и резня прекратилась. Самосуды произошли и в других местах, продолжаясь до первых чисел марта, - в Свеаборге и Гельсингфорсе, где 4 марта погиб командующий Балтфлотом адмирал А. И. Непенин, в Пскове, Двинске и других местах.

Позднее и правые политики, и их нынешние эпигоны будут объяснять разложение армии пропагандой революционеров. Однако как раз февральско-мартовская вспышка насилия - в самом начале революции - доказывает, что причины ненависти солдат к офицерам и нежелания воевать были гораздо глубже. Это и неудовлетворительное обеспечение армии еще с царских времен, и реальная ненависть, которую сумели пробудить к себе некоторые офицеры в своих солдатах. Генерал М. Д. Бонч-Бруевич рассказывал об убийстве в Пскове: «Полковник Самсонов вел себя с поступавшими на пункт фронтовыми солдатами так, как привыкли держаться окопавшиеся в тылу офицеры из учебных команд и запасных батальонов: грубо, деспотично, изводя мелкими и зряшными придирками, ни в грош не ставя достоинство и честь не раз видевшего смерть солдата...»³⁹⁷ Подобный произвол могли творить не только тыловые офицеры, что вело к накоплению социально-психологической напряженности в армии, чреватой вспышками насилия.

***

Когда правительство было разогнано восставшими в ночь на 28 февраля, ВКГД заявил, что «нашел себя вынужденным взять в свои руки восстановление государственного и общественного порядка»³⁹⁸. Комитет уведомил командующих фронтами, что «правительственная власть перешла в настоящее время к Временному комитету Государственной думы». Генералы не приняли никакого участия в свержении действующего правительства. Так что пока признаков их участия в «перевороте» не было.

28 февраля сопротивление сторонников старого режима в столице практически прекратилось. «Государственная дума стала символом победы и стала объектом общего паломничества»³⁹⁹, - вспоминал Милюков. Лидеры ВКГД выступали перед революционными частями, призывая их к дисциплине и подчинению офицерам. 1 марта войска привели в порядок, но подчинялись они теперь только «революционным» указаниям. Действия депутатов в этих условиях были направлены не на разжигание революции, а на прекращение конфронтации.

Затем выяснилось, что воинские части, присягая на верность Думе, реально подчиняются Совету, с которым они были связаны организационно через своих делегатов. Тем более власть Совета распространялась на рабочих, которые выполняли распоряжения депутатов только в том случае, если на это имелась санкция Совета⁴⁰⁰. Опираясь на организованные революционные силы, Совет фактически взял власть в столице в свои руки.

Чтобы перехватить влияние у радикалов, Родзянко под давлением депутатов решился наконец подобрать «валявшуюся на мостовой» правительственную власть. Но, понимая, что это означает открытое участие в «мятеже», он был готов взять власть при условии, что члены ВКГД будут «безусловно и слепо» подчиняться его распоряжениям⁴⁰¹. Никаких обязательств ему, впрочем, никто не дал, но вопрос формирования нового правительства встал на повестку дня. Родзянко и не подозревал, что лидеры господствовавшего в Думе либерального Прогрессивного блока уже готовят другую кандидатуру в премьер-министры - более мягкого и уступчивого лидера земского движения князя Г. Е. Львова. Такой премьер, а не «диктатор» Родзянко и был нужен вождям думского большинства.

Но очевидно, что победа революции в Петрограде еще не означала успеха в масштабе страны. По мнению депутата А. А. Бубликова, «достаточно было одной дисциплинированной дивизии с фронта, чтобы восстание было подавлено. Более того, его можно было усмирить простым перерывом железнодорожного движения с Петербургом: голод через три дня заставил бы Петербург сдаться»⁴⁰². Устроить голод в столице империи - значило только ожесточить ее жителей, вызвать к ним сочувствие провинции. Но все же: могли ли генералы оперативно подавить восстание в столице? Если могли - почему не подавили? Нет ли здесь признаков заранее продуманного заговора?

27 февраля царь отказался согласиться на ответственное перед Думой министерство Львова, о чем его просил великий князь Михаил Александрович. Генерал Рузский, пересказывая Николаю в телеграмме сообщение Родзянко, добавил от себя: «Позволю себе думать, что при существующих условиях меры репрессии могут скорее обострить положение, чем дать необходимое, длительное удовлетворение»⁴⁰³. Царь считал, что когда идет бунт - уступать нельзя. Но сам факт давления на царя со стороны руководителей армии был для режима чрезвычайно опасен. В условиях начавшейся в столице революции военные решили наконец все же вмешаться в политику.

Начальник штаба Главнокомандующего М. В. Алексеев тоже обратился к царю с предложением пойти на уступки. Алексеев, ссылаясь на генерала Рузского, также выступил против репрессий. Одновременно Алексеев разослал телеграмму Родзянко другим командующим фронтами. Таким образом, генералы получили право высказать свое политическое мнение.

Не обращая внимания на эти тревожные обстоятельства, Николай назначил генерала Н. И. Иванова командующим карательной экспедицией против столицы с диктаторскими полномочиями. Ему придали три роты георгиевского батальона и еще полторы роты. Другие фронты должны были выдвинуть к Петрограду четыре кавалерийских и четыре пехотных полка с Северного и Западного фронтов. Погрузка войск в эшелоны должна была завершиться 2 марта. Очевидно, что штурм Петрограда планировался после этой даты. А после 1 марта пришлось бы блокировать и штурмовать уже не только Петроград, но и Москву, Тверь, Нижний, Харьков...

В час дня 28 февраля отряд Иванова начал движение из Могилева в Царское Село. П. В. Мультатули считает, что «длительная задержка отправки отряда генерала Иванова привела к тому, что Император Николай II оказался в пути без всякой военной поддержки»⁴⁰⁴. Но, во-первых, они двигались разными маршрутами, и если бы Иванов выдвинулся раньше, они бы все равно не встретились с Николаем II. А, во-вторых, император сам решил ехать раньше, недальновидно рассчитывая, что контролирует ситуацию.

Однако даже если бы они двигались вместе, это мало что меняло -генерал Иванов не смог соединиться со всеми частями карательного корпуса. Вечером 1 марта Иванов, оставив основные свои силы в Вы-рице, прибыл в Царское Село с батальоном георгиевских кавалеров. Гарнизон здесь уже подчинялся Думе.

Мог ли Иванов подавить восстание в Петрограде, если бы действовал более решительно? В Гатчине было сосредоточено около 20 тыс. войск, верных старому режиму. На станции Александровской высадился пехотный полк. Навстречу им генерал Потапов выдвинул 6000 революционных солдат, сохранявших дисциплину. Они стали занимать позиции в шести верстах от столицы со стороны Царского Села. В Луге революционеры остановили эшелон карателей, которые в общем не желали никого карать. Остальные части, выделенныне для подавления восстания, могли подойти позднее. Это значит, что штурм мог начаться в начале марта. А обстановка в столице и стране менялась с каждым днем.

В Петрограде уже 1 марта стали приводиться в порядок части восставшего гарнизона. Их боеспособность была низкой. Зато революционеры имели многократный перевес (около 100 тыс. солдат), на их стороне была сильная оборонительная позиция и симпатия населения столицы. В. А. Никонов категоричен: Рузский мог «двинуться вооруженной силой и подавить бунт. Это, как мы теперь знаем, несомненно удалось, ибо гарнизон был не способен к сопротивлению». Этого мы как раз не знаем, как тут же пишет Никонов по другому поводу, «кто это доказал?»⁴⁰⁵ А ведь штурмовать пришлось бы не только Петроград, но как минимум еще и Москву. И все это в условиях угрозы германского наступления. И генералы это понимали. Как позднее утверждал Рузский, «в тот момент он старался избежать кровопролития - междоусобной, хотя бы и краткой борьбы в тылу, боясь впечатления на далеко уж не столь прочные в массе фронтовые войска»⁴⁰⁶. А сколько из этих непрочных перешло бы на сторону революции при попытке штурма Петрограда, как перешел уже петроградский гарнизон?

К тому же карательные действия саботировали железнодорожники. Пути между Семрино и Царским Селом разбирались, с железнодорожных стрелок снимали крестовины, что делало движение невозможным, но позволяло революционерам, когда понадобится, быстро восстановить дорогу. Опасались, что генерал Иванов от Царского Села продвинется в Гатчину, к своей основной группировке. Но он вернулся в Вырицу. С 1 на 2 марта Иванов заночевал в Вырице, где арестовал начальника станции за саботаж. Саботаж после этого только усилился. Путь на Гатчину был испорчен, а в паровозах Иванова находчивые железнодорожники слили воду⁴⁰⁷.

Важную роль в этой обстановке сыграли действия как раз депутата Бубликова. В качестве комиссара ВКГД он занял Министерство путей сообщения и принялся управлять железными дорогами. В ночь на 1 марта по телеграфу всем станциям железных дорог была отправлена телеграмма: «Железнодорожники! Старая власть, создавшая разруху во всех областях государственной жизни, оказалась бессильной. Комитет Государственной думы, взяв в свои руки оборудование новой власти, обращается к вам от имени отечества: от вас теперь зависит спасение Родины»⁴⁰⁸. Судьба революции зависела от железнодорожников сразу в нескольких отношениях. Они дали зеленую улицу эшелонам с хлебом к столице, они проинформировали страну о том, что власть переменилась, они по требованию Бубликова стали тормозить движение к Петрограду любых военных частей, они могли влиять на перемещение царского поезда. Железнодорожные служащие в большинстве своем поддерживали перемены. Теперь спасти царя могли только решительные действия генералов. Если бы те того захотели.

•к**

Что было делать в этих условиях командующим фронтами и Алексееву? 28 февраля Алексеев отправил две телеграммы командующим, сравнение которых показывает, что в его настроении произошло важное изменение. В первой телеграмме он излагает ход «мятежа» с явной враждебностью к восставшим и обсуждает меры к подавлению бунта. Во второй говорилось: «В Петрограде наступило полное спокойствие, войска примкнули к Временному правительству в полном составе, приводятся в порядок. Временное правительство под председательством Родзянко заседает в Государственной думе...». Алексеев был информирован и о стремлении лидеров думского большинства к сохранению монархии⁴⁰⁹. Генералам оставалось только присоединиться. Поверхностному наблюдателю, который питался слухами и не знал об активности Совета, ситуация в столице могла представляться именно такой. В этих условиях либеральный генералитет не мог поддержать экспедицию Иванова, так как ее успех означал бы разгром представительных учреждений и либеральных партий России вплоть до октябристов, возвращение к глухой реакции, к «всеобщему развалу».

Из этого исходил генерал Алексеев, информируя командующих фронтами. Как писал Ольденбург о причинах поведения руководителей армии в эти дни: «Они верили, что в Петрограде - правительство Государственной думы, опирающееся на дисциплинированные полки; ради возможности продолжать внешнюю политику они хотели, прежде всего, избежать междоусобия»⁴¹⁰.

Но это не значит, что либеральные генералы организовали военный заговор еще до восстания в столице. Они лишь сочувствовали либералам и были раздражены поведением государя. Только когда события в Петрограде и волнения в других городах поставили страну на грань Гражданской войны, генералы пошли на отстранение обанкротившегося царя, чтобы предотвратить братоубийство. Их действия определялись информацией либералов о готовности взять ситуацию под контроль. Однако, когда в ночь на 2 марта выяснилось, что ситуация зашла дальше, чем хотелось бы Родзянко, генералы всё равно продолжили переворот. Отступать было поздно.

28 февраля массовые демонстрации под красными флагами захлестнули Москву. Социал-демократами и эсерами из представителей рабочей секции ВПК, кооперативов, профсоюзов и партий был создан Временный революционный комитет, который стал готовить созыв Совета. Вечером 28 февраля на сторону революции начал переходить московский гарнизон. Власть приняла городская дума, поддержавшая ВКГД. По инициативе ее головы М. В. Челнокова стал формироваться Комитет московских общественных организаций, который послужил опорой новой власти.

На следующий день гарнизон «древней столицы» полностью перешел на сторону Временного революционного комитета и городской Думы. Московский обыватель описывает картину 1 марта: «С высоты от Лубянского пассажа вдоль к Охотному ряду темнела оживленной массой стотысячная толпа. А между пешеходами то и дело мчались в различных направлениях грузовые и пассажирские автомобили, на которых стояли солдаты, прапорщики и студенты, а то и барышни, и, махая красными флагами, приветствовали публику»⁴¹¹.

Революция распространялась на крупные промышленные центры вместе с телеграфными сообщениями о событиях в столице. 28 февраля на сторону революции начали переходить гарнизоны в Харькове, Нижнем Новгороде и Твери.

С 1 марта быстрое подавление революции стало невозможным.

***

В решающий момент самодержавию отказала в своей поддержке и Русская православная церковь. В начале XX века «представителями высшей иерархии РПЦ проводилась деятельность, направленная на ограничение участия императора в церковном управлении и на «отдаление» Церкви от государства»⁴¹². А поскольку император цеплялся за эту прерогативу, нарастала напряженность в его отношениях с Синодом, имевшая важные последствия. «Меры, предпринимавшиеся представителями епископата в предреволюционные годы, были направлены на десакрализацию власти российского самодержца... После нескольких безуспешных попыток добиться разрешения на созыв Поместного собора представители архиерейского корпуса стали связывать надежды на «освобождение» Церкви от императорского контроля с возможностью смены формы государственной власти в России в пользу любой формы правления»⁴¹³.

27 февраля обер-прокурор Н. П. Раев потребовал от Священного Синода осудить революционное движение и получил отказ: еще неизвестно, откуда идет измена - снизу или сверху⁴¹⁴. А ведь католическая церковь запретила своим чадам участие в выступлениях.

Члены Синода уже днем 2 марта, то есть до того, как был получен Манифест об отречении Николая II, решили установить связь с Временным правительством. Это также показывает, на чьей стороне были симпатии иерархов. Уже 6 марта РПЦ стала провозглашать в церквях молебны за многолетие «Богохранимой Державе Российской и Благоверному Временному Правительству ея».

Исследователь М. А. Бабкин полагает: «С большой долей вероятности можно утверждать, что если бы Св. Синод в судьбоносные для царя и страны февральско-мартовские дни 1917 г. предпринял в отношении монархии охранительные меры, то политические события в столице и на местах пошли бы по другому сценарию»⁴¹⁵. С этим, конечно, трудно согласиться. Широкие массы горожан и солдат, бросившие вызов самодержавию, были уже слишком возмущены своим положением и действиями властей, чтобы остановиться по слову Синода. К тому же процесс рационализации сознания городского населения также зашел достаточно далеко, чтобы слепо подчиняться священству. Ведь те же люди, которые участвовали в революционных событиях 1917 г., затем «гнали» священников в 1918-м. Так что, вероятно, нет оснований полагать, что Церковь могла заслонить собой самодержавие.

Однако, безусловно, ее антисамодержавная и даже республиканская позиция имела большое значение. Действия церковного руководства деморализовали консервативные силы и фактически ликвидировали «вероятность монархической альтернативы политического развития России»⁴¹⁶. С этим связано и «безмолвное» исчезновение с арены правых партий, которые не могли существовать без поддержки Церкви.

Позиция Церкви делегитимизировала монархию и облегчила становление республиканской легитимности, которой затем следовали все режимы на территории России - не только красные, но и белые.

Бабкин в своем описании действий и бездействия церковных иерархов в феврале - марте 1917 г. нередко объясняет нежелание иерархов заступиться за государя личной обидой⁴¹⁷. Но тогда возникает вопрос, почему так же вели себя не отдельные иерархи, а корпорация в своем большинстве. То есть важнее не личные обиды или награды, а более фундаментальные обстоятельства, о которых так же подробно пишет автор, и прежде всего - неприятие Церковью «цезарепапизма»⁴¹⁸.

Синод пресекал «контрреволюционные» проповеди отдельных священников о том, что в России - лишь временное «междуцарствие». Нет, республика устанавливается надолго, и царство не должно составлять Церкви «харизматическую конкуренцию».

Позиция иерархов РПЦ была последовательно антисамодержав-ной. «Члены Св. Синода в своих «республиканских» устремлениях в марте 1917 г. фактически оказались левее кадетов.

Духовенству РПЦ принадлежит приоритет и в изменении государственной, исторически сформировавшейся монархической идеологии Российской империи. Св. Синод уже 7-9 марта официально отрешился от второй составляющей лозунга «За Веру, Царя и Отечество». Временное же правительство декларировало о недопущении возврата монархии лишь 11 марта»⁴¹⁹. 9 марта Синод утвердил новую присягу на верность Российскому государству (а не царю), которая была предложена Временным правительством 7 марта.

Церковь приняла активное участие в революционных мероприятиях и праздниках весны 1917 г., что «способствовало смещению влево спектра общественно-политических настроений православной паствы»⁴²⁰.

Либеральные настроения были распространены среди Романовых. Великий князь Кирилл Владимирович вывел гвардейский экипаж под красными знаменами и себе повязал красный бант на грудь. «Появление великого князя под красным флагом было понято как отказ императорской фамилии от борьбы за свои прерогативы и как признание факта революции. Защитники монархии приуныли»⁴²¹.

Кто вас выбрал?

События действительно на время вышли из-под влияния ВКГД и военного руководства. Совет добился контроля над войсками гарнизона. Когда представители ВКГД отказались удовлетворить предложения советских лидеров о демократизации в армии, Совет пошел своим путем. Радикальные группировки смогли установить через Советы тесную связь с солдатской массой. 1 марта этот союз был закреплен в своего рода военной конституции, оформленной как Приказ № 1 Совета. По существу, Приказ был написан самими солдатами.

Для критиков революции Приказ - корень последующих злодейств. Он «развалил армию». А что, собственно, в нем такого, что делает невозможным существование боеспособной армии?

Приказ устанавливал, что во всех частях необходимо «немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов», избрать представителей от рот в Совет (что, кстати, привело к преимущественному представительству солдат по сравнению с рабочими). Далее Приказ гласил: «Во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам». Совет не только становился органом солдатского самоуправления, но и официально закреплял за собой военную силу тылового гарнизона и нейтрализовывал другие политические влияния на войска: «Приказы военной комиссии Государственной думы следует исполнять, за исключением тех случаев, когда они противоречат приказам и постановлениям Совета рабочих и солдатских депутатов». Но речь идет не о военных, а о политических действиях. То есть Совет пытался гарантировать демократические завоевания от военного подавления.

Далее, Приказ провозглашал гражданские права для солдат. «В строю и при отправлении служебных обязанностей солдаты должны соблюдать строжайшую воинскую дисциплину, но вне службы и строя в своей политической, общегражданской и частной жизни солдаты ни в чем не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане». Отменялось отдание чести вне службы, старое титулование офицеров и их право грубо обращаться с солдатами⁴²².

В приказе № 2 5 марта исполком Совета разъяснял, что Приказ № 1 не предусматривал избрания офицеров. Солдатские комитеты «должны быть избраны для того, чтобы солдаты Петроградского гарнизона были организованы и могли через представителей комитетов участвовать в общеполитической жизни страны, в частности заявлять в Совете рабочих и солдатских депутатов о своих взглядах на необходимость принятия тех или иных мероприятий.

Комитеты должны также ведать общественные нужды каждой роты или другой части». Хотя вопрос о выборности офицеров передавался на рассмотрение специальной комиссии министерства, которая готовила военную реформу (имелась в виду комиссия генерала Поливанова), Совет соглашался до решения этого вопроса временно оставить в силе произведенные путем выборов назначения, представленные на утверждения в министерство. Совет признавал за комитетами право возражать против назначения. «Что же касается до военных властей, то солдаты обязаны подчиняться всем их распоряжениям, относящимся до военной службы»⁴²³.

Приказ № 1 был фактически санкционирован в приказах № 114 и 213 военного министра А. И. Гучкова. А что ему было возразить -что нужно грубо обращаться с солдатами или что вся страна получает гражданские права, а солдаты будут лишены их вне службы? Гучков действовал, считая, что «главной целью является успокоение армии и народа мирным способом, а не применением репрессий»⁴²⁴. Даже такой сторонник «порядка», как историк Мельгунов, признавал, что приказ имел «умиротворяющее значение»⁴²⁵ для солдатской массы.

В соответствии с приказами военного министра № 213 (12 апреля) и 271 (изданным уже Керенским 8 мая) создавались армейские комитеты от ротных до фронтовых, которые были призваны снять напряжение между солдатами и офицерами, заниматься укреплением дисциплины и в то же время контролировать офицерство, подозреваемое в контрреволюционных настроениях. В то же время приказ 213 точно устанавливал: «Ротный комитет ни в коей мере не касается боевой подготовки и боевых сторон деятельности части и её подразделений, а также специальных работ управлений, штабов, учреждений и заведений»⁴²⁶.

А. В. Шубин ***

Казалось бы, возникало «двоевластие» - власть оказывалась в руках и создаваемого Думой правительства, и Совета. «Двоевластие» считается теперь чуть ли не символом хаоса и смуты. Но это понятие предполагает противостояние центров власти. А если они мирно сосуществуют и поддерживают друг друга - то это разделение полномочий, а не «двоевластие». Весной 1917 г. о «двоевластии» говорят как об угрозе, а не о реальности. Временное правительство признавало, что ему придется считаться с мнением Совета, но оно отказывалось допустить прямое вмешательство снизу в деятельность правительства, что «было бы недопустимым двоевластием»⁴²⁷. Хорошо ли, плохо ли, а функции общегосударственного центра власти исполняло правительство. Советы были гораздо влиятельнее на местах, что вообще характерно для органов самоуправления.

Прибывший в Россию в апреле Ленин будет говорить о «двоевластии» как о возможности добиться перехода всей власти к Советам. Но как раз Петросовет и большинство Советов весной 1917 г. категорически не поддержали позицию Ленина. Этот вопрос уже был обсужден Советом, и решения приняты другие.

А в первые мартовские дни обсуждение «вопроса о власти» в Совете выявило три точки зрения. Чхеидзе и Скобелев доказывали, что брать власть нельзя, потому что тогда придется взять на себя ответственность за неизбежные буржуазные меры, включая и продолжение войны. Гвоздев и правые меньшевики считали, что войти в правительство можно, чтобы отстаивать точку зрения трудящихся. Характерно, что именно эта правая точка зрения в большей степени соответствовала масонской политической линии, чем позиция отходивших от ложи Чхеидзе и Скобелева. Они согласятся с участием социалистов в правительстве позднее и под влиянием обстоятельств. Большевики, меж-районец К. К. Юренев и левый эсер В. А. Александрович предлагали свергнуть Временное правительство и создать из партий, входящих в Совет, временное революционное правительство. Это предложение было отвергнуто исполкомом 13 голосами против 8. 2 марта на заседании Совета только 19 человек против 400 поддержали большевиков. Предложение Гвоздева тоже не прошло - до мая.

Лидеры Совета понимали, что управлять страной они не смогут, да и вся страна, не связанная с Петросоветом организационно, не станет подчиняться решениям неизвестных пока России людей, лидирующих в этом революционном органе. Революционерам необхо-

димо было еще приобрести достаточную известность и опыт легальной работы, чтобы их авторитет превысил влияние думских лидеров. Поэтому Совет, воспринимавшийся в столице как власть, исходил из того, что правительство будет формироваться думским большинством. Но Совет претендовал на роль верховного контрольного органа. Лидеры Совета считали: «Стихию можем сдержать или мы, или никто. Реальная сила, стало быть, или у нас, или ни у кого»⁴²⁸. Это утверждение было недалеко от истины.

Чтобы контролировать ситуацию в Петрограде, ВКГД должен был договориться с Советом. До 2 марта Совет еще не определился, как относиться к формируемому думцами правительству. В ночь с 1 на 2 марта представители Совета и ВКГД сошлись для того, чтобы согласовать позиции (благо, сидели они в соседних комнатах). Для советских лидеров, не собиравшихся брать власть самим, это был шанс навязать будущему правительству условия минимальной лояльности со стороны «демократии». По чьей инициативе начались эти переговоры? Суханов приписывает ее советской стороне. Но не все так просто. Как таковая инициатива привлечения советских лидеров к решению «вопроса о власти» исходила от Думы. Лидер Русского бюро РСДРП(б) А. Г. Шляпников вспоминает, что 1 марта Чхеидзе «принес из Комитета Государственной думы сообщение, что без вхождения левых партий последний составить правительство не может»⁴²⁹. Это значит, что идея переговоров возникла между Чхеидзе и его друзьями в левом фланге ВКГД - а это Керенский и Некрасов. Инициатива исходила от «масонской группы» и примыкавших к ней депутатов Думы и Совета.

Характерно, что на самих переговорах Керенский вел себя пассивно, отдыхая в промежутке между более важными делами, - ему был важен сам факт договоренности. В присутствии отдыхавших после тяжелого дня представителей двух сторон ВКГД представляли Милюков и Шульгин, а советскую позицию отстаивали Суханов, Ю. М. Стеклов, Соколов и Чхеидзе. Однако когда неуступчивый Милюков, требовавший сохранения монархии, завел переговоры в тупик, Керенский вмешался и уговорил «своих» достичь компромисса - обойти стороной этот вопрос до Учредительного собрания⁴³⁰. Революционеры не стали настаивать и на выборности офицеров, подготовили воззвание против самосудов над офицерами⁴³¹.

Сами эти переговоры были воплощением масонской политической линии - сковать думцев и леваков одной цепью ответственности за общее дело, сдвинуть оба фланга революции к центру Это предоставляло «масонской группе» господствующие позиции в центре политического поля: когда возникало противоречие центристов с кадетами и октябристами - можно было опереться на поддержку левых сил, а если левые начинали своевольничать - им можно было бы противопоставить правых. Соответственно, к связке Керенский - Некрасов - Чхеидзе в силу логики событий примыкали все правые социалисты и левые либералы, которые сами по себе не имели отношения ни к какому масонству. А те масоны, которые расходились по взглядам с социал-либе-ральной центристской группой в правительстве, отпали от нее. Таким образом, стала складываться межпартийная группа, которая пришла на смену масонской ложе, но сохранила ее политический курс. Поэтому условно мы будем называть эту группу «постмасонской», не забывая, что лишь часть ее лидеров прежде входила в масонские ложи. «Постмасонская группа» получила позиции во Временном правительстве не благодаря целенаправленным усилиям «масонской ложи», а в силу логики политической конъюнктуры.

Лидеры ВКГД в своем поиске компромисса действовали самочинно, без ясных полномочий. Но только так и можно было поступать в революционном потоке, когда не оставалось времени на длительные многосторонние согласования позиций. И в то же время все знали, на что согласятся их сторонники, а на что - нет. Достигнув компромисса, и левые, и правые сумели убедить противостоящие стороны в необходимости союза перед лицом монархической и военной угрозы. В итоге к утру 2 марта было решено, что правительство провозгласит в своей декларации амнистию по политическим и религиозным делам, широкие гражданские свободы, отмену сословных, национальных и религиозных ограничений, замену полиции народной милицией с выборным начальством, подчиненным органам местного самоуправления.

Кроме того, под давлением социалистов правительство провозглашало начало немедленной подготовки к выборам в Учредительное собрание, а также в органы местного самоуправления на основе всеобщего, равного и тайного голосования. Важной частью соглашения стало обещание не разоружать и не выводить из Петрограда революционные части гарнизона, распространение на солдат гражданских

прав при сохранении строгой дисциплины на службе⁴³². В этих решениях не было ничего социалистического. Но для либералов, вошедших в правительство, этот демократический курс оказался вынужденным, принятым под давлением снизу. Либеральное правительство противостояло демократии Советов, но Советы приняли решение все же поддерживать правительство постольку, поскольку оно соблюдает соглашения с Советом. Таким образом, удалось избежать противостояния властей, пока правительство соблюдало договоренности. Реальное «двоевластие» возникло осенью, когда Петросовет перешел под контроль большевиков.

Совет и в февральские дни, и позднее показал, что является относительно работоспособной структурой. В. В. Розанов, известный своими консервативными взглядами, признавал, что в Совете «ораторы определенно лучше, нежели как были в Г. Думе», «речи вообще не для красноречия и даже не для впечатления, а именно - деловые, решительные, требовательные или - разъясняющие вопрос»⁴³³. Советы стали основной структурой демократии в России. А вот Временное правительство как раз демократическим не было.

Пока либералы боролись за власть с самодержавием, они выступали за правительство, ответственное перед избранниками народа.

Милюков уже в 1916 г. произвел чуть заметную, но имевшую большое значение сдвижку в лозунгах - от «ответственного правительства» к «правительству народного доверия». Когда от него попросили разъяснений, он прокомментировал: «Как кадет, я стою за ответственное министерство, но, как первый шаг, мы по тактическим соображениям ныне выдвигаем формулу - министерство, ответственное перед народом»⁴³⁴. Перед народом - это ни перед кем. «Первый шаг» вел к безответственному авторитарному правительству во главе с либеральной элитой.

Вероятным премьером все бурные дни революции считался Родзянко, но в решающий момент 2 марта думские лидеры смогли отодвинуть его в сторону изящной комбинацией. Обсуждалась конфигурация власти, где Родзянко становился больше чем премьером, фактически - президентом, временным главой государства. Эту конструкцию наивный Родзянко излагал Алексееву 3 марта: «предполагается необходимым созыв Учредительного собрания, а до тех пор действие Верховного комитета и Совета министров, уже нами обнародованного и назначенного, при одновременном действии двух законодательных палат»⁴³⁵. Родзянко не знал, что уже 2 марта Временное правительство взяло всю власть в свои руки, фактически распустив Думу Не собиралось оно считаться и с «Верховным комитетом», как назвал Родзянко ВКГД.

Теперь идея «ответственного» кабинета была окончательно отвергнута.

2 марта Временное правительство приняло решение: «вся полнота власти, принадлежащая монарху, должна считаться переданной не Государственной думе, а Временному правительству...»⁴³⁶ Лукавство этого решения заключалось в том, что после 1905 г. монарх в России не обладал всей полнотой власти. Таким образом, Временное правительство восстанавливало самодержавную диктатуру, только не во главе с монархом, а в своих руках. Такое правительство никак нельзя назвать демократическим.

Рассматривая механизм формирования первого состава Временного правительства, мы снова вспоминаем о загадочной заговорщической предыстории Февраля. Как мы видели, роль масонской организации в событиях самой Февральской революции была ничтожной. Но когда речь зашла о дележе пирога, масонские связи оказались как нельзя более кстати. Покинув салоны, масонские комбинаторы отправились в Таврический дворец, чтобы напомнить вовлеченным в большую политику «братьям» о масонском единстве. Насколько этот фактор сыграл свою роль при формировании новой власти?

До начала революции, в условиях борьбы за «ответственное правительство», в политических салонах то и дело раскладывали грядущие министерские пасьянсы. Если царь согласится призвать к власти «общественность», нужно быть готовыми предложить достойные кандидатуры. Политики готовились к ролям министров. Не остались в стороне от этого и масоны, которые, конечно, также обсуждали свои кандидатуры на кресла в либеральном кабинете. Чем они хуже других?

Поскольку масоны входили в организации, формировавшие правительство, они могли содействовать друг другу в получении постов. Миф упрощает проблему. Могли - значит, действовали заодно. Яковлев, как всегда, категоричен: «Верность масонской ложе в глазах посвященных была неизмеримо выше партийной дисциплины любой партии. И когда пришло время создавать Временное правительство, его формирование нельзя объяснить иначе, как выполнением предначертаний этой организации. Кандидатуры были выдвинуты не лидерами буржуазных партий, ибо только немногие из них были в ложах, а одобрены на тайных сборищах руководящего ядра масонов»⁴³⁷. Здесь бы хотелось доказательств. Яковлев их не привел, поэтому поищем сами. Как формировалось Временное правительство?

Милюков вроде бы подтверждает основные аргументы «антимасонов», утверждая, что Львов оказался во главе правительства именно благодаря своей принадлежности к масонству. Но тут же, в прямом противоречии с этим, признает: «При образовании Временного правительства я потерял 24 часа (тогда ведь почва под ногами горела), чтобы отстоять кн. Г. Е. Львова против кандидатуры М. В. Родзянко, а теперь думаю, что сделал большую ошибку»⁴³⁸. Так при чем здесь масонство? Милюков считал Родзянко слишком властной фигурой, предпочитал слабого Львова, которым был намерен вертеть в новом кабинете, формально не являясь его главой (мало ли как сложится ситуация). Это вполне совпадало с интересами других «сильных людей» думской оппозиции совершенно независимо от их принадлежности к масонству Сам Милюков, сыгравший решающую роль в назначении главой правительства именно Львова, по общему мнению, к масонам не принадлежал.

Гальперн, на тот момент секретарь Верховного совета, высшее должностное лицо в масонской иерархии, вспоминал, что высший масонский орган не собирался в дни Февральской революции и, соответственно, не мог обсуждать состав Временного правительства. Однако влиятельные масоны Коновалов, Керенский, Некрасов, Карташев, Соколов и Гальперн активно контактировали между собой. Поэтому трудно согласиться и с крайним выводом А. Я. Авреха о том, что «масонская организация не имела к их выдвижению никакого отношения»⁴³⁹. Все же имела, хоть и не решающее. Одни сумели стать активными участниками событий, другие давали «братьям» советы. Такой и являлась роль большинства масонов в событиях - совещательной. Было бы соблазнительно представить себя архитектором первого Временного правительства, вполне соответствовавшего вкусам либералов. Но Гальперн честно признает, что «говорить о нашем сознательном участии в формировании правительства нельзя: мы все были очень растеряны.. .»⁴⁴⁰.

Г. М. Катков был уверен: «Партийная принадлежность и партийная дисциплина должны были уступать более прочным масонским узам. Более всего от этого пострадала партия кадетов. Когда настал час формирования Временного правительства, решение выносилось не партийными комитетами, а влиятельными масонскими группами»⁴⁴¹. И сколько было этих групп, властно отодвинувших кадетский ЦК? И кто его на деле отодвинул от решения «кадрового вопроса»? В горячечной обстановке первых чисел марта действительно было не до ЦК. Состав правительства формировался на длительных совещаниях политиков разных либеральных фракций. Но центром этих совещаний, как следует из воспоминаний Шульгина, Милюкова (оба - не масоны) и других свидетелей, были не масоны, а... сам Милюков.

Присутствие масонов в правительстве еще не говорит о том, что они попали туда именно благодаря масонским связям. Керенский был одним из лидеров революции, депутатом и членом исполкома Петро-совета одновременно. При таком наборе достоинств он мог открыть ногой дверь правительства. Там кадеты только повторяли ему: «Просим, просим». Милюков заявил на кадетском съезде 27 марта: «Я помню тот решительный момент, когда я поздравил себя с окончательной победой. Это был тот момент, когда по телефону на нашу просьбу стать министром юстиции А. Ф. Керенский ответил согласием»⁴⁴². Так что Керенскому масоны были не нужны для попадания во власть, скорее наоборот - масоны становились организацией при Керенском и Некрасове. Некрасов был видным кадетом. Ему для попадания в правительство тоже не нужно было масонской протекции.

Главным призом масонов в правительстве считается М. И. Терещенко, малоизвестный в Петрограде чиновник и предприниматель. Его включение в правительство вызывало недоумение и даже обиды кадетов - не масонов. Аврех и даже В. И. Старцев отрицали его принадлежность к масонству, поскольку Некрасов не перечисляет его среди министров-масонов⁴⁴³ (правда, нет и доказательств, что перечисление Некрасова является исчерпывающим), а прямо на Терещенко в качестве масона указывает только Е. П. Гегечкори (но он-то как раз не состоял с Терещенко в одной ложе, и уже поэтому его свидетельство ненадежно)⁴⁴⁴.

Пикантность ситуации заключается еще и в том, что Терещенко потеснил кадета А. И. Шингарева, претендовавшего на пост министра финансов. А Шингарев, которому дали менее желанный для него пост министра земледелия, как раз был масоном, но «классическим», не из той организации, где состояли Некрасов и Керенский⁴⁴⁵.

Собственно, как раз появление Терещенко в числе министров и является главным доказательством его принадлежности к масонству - а кто еще мог бы его протащить на вершину власти?

Впрочем, есть и другой канал. Распоряжаясь значительными средствами, Терещенко активно включился в работу Красного Креста и военно-промышленных комитетов. В 1915 г. он стал председателем Киевского военно-промышленного комитета, для чего масонские связи были не нужны. Тут требовались капиталы. Таким образом, в системе ВПК Терещенко стал представителем «Юга России», сотрудником Львова и Гучкова. Это и был его канал для продвижения во власть. Если Терещенко являлся масоном, то этот фактор мог ему помочь, но он не был единственным и даже главным в возвышении будущего министра иностранных дел России. Он оказался представителем общественности «Юга России» по должности, а правительство не должно было состоять только из петроградцев.

Судьба Терещенко сложилась так удачно во многом благодаря тихому перевороту, который кадеты совершили против Родзянко. Раз не он возглавил правительство, то на его место перемещался Львов, и в правительстве образовалась важная вакансия. Пришлось снова перекладывать пасьянс. Шингаревым «заткнули» министерство земледелия, а на финансы нужно было поставить еще кого-то, кто в них разбирается. Вот тут и пригодился тучковский «кадр».

Масонство сформировало не правительство, а личные связи, часть которых затем использовалась при создании правительства и легла в основу его центристской фракции, состоящей из старых знакомых, в том числе по масонству. Но это не значит, что масонская организация могла претендовать на то, чтобы диктовать свою волю правительству и его центру - «масонской партии». Советовать - пожалуйста. Но если мнение советчиков расходилось с мнением публичных политиков, то последние действовали по-своему.

Яковлев считает, что почти все члены первого состава Временного правительства были масонами («десять братьев»⁴⁴⁶). Кроме Милюкова. Отчего так? Оттого, что сам Милюков категорически отмежевался от участия в масонской ложе и даже туманно намекал на наличие масонской организации. Остальные члены правительства не соблаговолили этого сделать. Следовательно - они все масоны и есть.

С Яковлевым не согласен важный свидетель - бывший министр Временного правительства Николай Виссарионович Некрасов, который, попав в конце жизни в застенки НКВД, решил оставить потомкам память о масонах. Он дал о них подробные показания, благо это уже никак не могло повлиять на судьбу как самого Некрасова, так и его «братьев». Некрасов пытался доказать значительность влияния ложи. В ней было много влиятельных лиц. «Показательно, что в составе первого Временного правительства оказалось три масона - Керенский, Некрасов и Коновалов»⁴⁴⁷. И с чего это Некрасов решил скрыть причастность к масонству остальных министров?

Но не будем впадать в другую крайность: «Расклад реально задействованных политических сил накануне и в ходе Февральской революции был таков, что масонского присутствия среди них практически не ощущалось. Оно было так мало и ничтожно, что его не заметили даже современники, даже департамент полиции. Поэтому история и историки имеют полное право сбросить со счетов русское политическое масонство в последние 10 лет существования царизма... вывод о масонах как quantite negligtable (ничтожная величина) в предфевральских, февральских и постфевральских событиях 1917 г. остается неизменным. Чего не было - того не было»⁴⁴⁸, - заключил свою книгу А. Я. Аврех.

В этой однозначности есть явные признаки идеологической заданное™. Не было не потому, что нет свидетельств, а потому, что опасен сам факт признания, что было. Только дай волю этим рассуждениям, и пойдет: враги России установили режим тайной власти, рулили и рулят массой профанов, Сталина убили, СССР развалили...

Авреха можно понять, тем более что полемизировал он с активными участниками общественного противоборства того времени (тема масонства в 1970-1980-е гг. была очень актуальна в борьбе патриотов и западников). Но сегодня мы уже можем выйти за рамки черно-белой логики и оценить роль масонов без уничижения и без преувеличений.

В марте 1917 г. масонская организация решала две задачи. Во-первых - искала кадры для новой власти в первые месяцы, когда расстановка сил была еще неясна: «Ложи на местах определенно становятся ячейками будущей местной власти - вернее, резервуарами, из которых будущая, созданная после переворота центральная власть сможет черпать надежных, со своей точки зрения, кандидатов для замещения власти местной»⁴⁴⁹. Во-вторых, масоны воздействовали «на левые партии в целях удержания их в русле коалиционной политики»⁴⁵⁰. Но те же задачи выполняли далеко не только масоны, но все сторонники политического центризма - от правых социалистов до левых либералов. Ядром этой политической силы являлась «масонская партия» Керенского - Некрасова, но большинство сторонников линии Керенского не были масонами. В правительстве они были далеко не единственной партией. Большинство в нем составляли обычные кадеты, вовсе не стремившиеся к союзу с социалистами.

«Масонская партия» заместила ложи и свела их влияние на нет. Масонская дисциплина оказалась слишком слабой связью по сравнению с идеологическими убеждениями. Масоны, не согласные с курсом Керенского - Некрасова, не могли повлиять на него, взывая к масонской дисциплине. Лишь некоторые деятели - центристы решили вступить в ложу после февраля 1917 г. (называют Авксентьева и Савинкова), но участие в затухающей масонской игре сыграло минимальную роль в карьере этих и без того известных политиков.

Некрасов утверждает, что масонская организация распалась вскоре после создания Временного правительства из-за разногласий правого и левого крыльев⁴⁵¹. Он не исключает, что правые масоны продолжили работу, но в этом случае их политическое влияние было ничтожно, поскольку право-либеральный фланг политического спектра имел свой штаб в партии кадетов, и никакой нужды в масонах уже не было.

Можно согласиться с выводом советского историка В. И. Старцева: «Масонские связи быстро рвались под влиянием могучего дыхания революции»⁴⁵². Единственная существенная постмасонская связь, которая продолжила влиять на политический процесс до августа 1917 г., - это дружба Керенского и Некрасова, основанная на их приверженности принципу коалиции правых социалистов и левых либералов. Но идеология и личные симпатии приверженцев коалиции в середине 1917 г. уже были важнее, чем дореволюционная масонская игра.

Временное правительство складывалось из представителей различных общественных структур, которые должны были стать опорой новой власти (Временный комитет Государственной думы, Земский и Городской союзы, Военно-промышленный комитет, даже Петросовет).

Правительство возглавлял князь Львов, который по своему характеру был человеком совершенно не авторитарным. По словам правого кадета В. Д. Набокова, Львов «сидел на козлах, но даже не пробовал собрать вожжи»⁴⁵³. Однако когда кумир Набокова Милюков и другие сторонники твердой власти попробуют «собрать вожжи» в апреле 1917 г., это кончится их политическим поражением. Мечта либералов снова взнуздать свой народ весной 1917-го была полной утопией. С низами следовало договариваться, и Львов по мере сил пытался это делать.

Правительство состояло из известных думских деятелей-либералов (в основном прогрессистов и кадетов). Министром иностранных дел стал Милюков, министром юстиции - Керенский.

Впрочем, у Керенского, как мы помним, было одно препятствие для вхождения в правительство - решение исполкома Петросовета, заместителем председателя которого был Александр Федорович. Его биограф С. В. Тютюкин пишет: «Обращаться лично в Исполком Совета Керенскому явно не хотелось, и он решил пойти непосредственно к рядовым депутатам. Сначала Керенский заглянул на совещание к солдатам и быстро, под дружную овацию зала, убедил их в необходимости иметь в составе Временного правительства хотя бы одного социалиста. Ободренный таким успехом, он, бледный, взволнованный, одетый во все черное, буквально влетел на пленарное заседание Петросовета и попросил внеочередного слова. Вскочив на стол (так тогда делали и некоторые другие члены Совета), Керенский срывающимся голосом начал с вопроса: «Товарищи, доверяете ли вы мне?». «Доверяем, доверяем!» - раздалось в ответ, и Керенский продолжил: «Я говорю, товарищи, от всей глубины моего сердца, я готов умереть, если это будет нужно (длительная овация)».

Мотивируя далее свое решение пойти вразрез с мнением исполкома, Керенский сослался прежде всего на то, что, поскольку у него в руках находятся сейчас представители старой власти (он имел в виду водворенных по его приказу в Петропавловскую крепость бывших царских министров), он не может выпустить их из своих рук (ответом на эти слова были опять бурные аплодисменты и возгласы «Правильно»!). Затем Керенский сообщил, что отдал распоряжение немедленно освободить всех политзаключенных и в первую очередь вернуть из Сибири большевистских депутатов IV Государственной думы. И опять ответом ему были громовые аплодисменты и общий энтузиазм депутатов. Сделал он и еще один эффектный ход, заявив, что готов сложить с себя обязанности товарища председателя Петросовета, но может и вновь принять затем этот высокий пост, если участники собрания найдут это нужным. Зал единодушно ответил: «Просим! Просим!» Кроме того, Керенский подтвердил, что остается республиканцем и будет отстаивать в составе правительства интересы демократии, усилиями которой был свергнут старый режим. Под конец он призвал всех собравшихся к организации, дисциплине и к поддержке всех депутатов Совета, готовых «умереть для народа и отдать всю жизнь народу» (имея, конечно, в виду в первую очередь себя)»⁴⁵⁴.

2 марта Милюков произносил свою первую речь от имени правительства. В ответ он услышал возмущенный вопрос: «Кто вас выбрал?» «Я ответил: «Нас выбрала русская революция!» Эта простая ссылка на исторический процесс, приведший нас к власти, закрыла рот самым радикальным оппонентам»⁴⁵⁵. Отныне даже правые политики признавали право «революции» «выбирать» правительства. Вооруженное революционное меньшинство воспользуется этим правом еще не раз.

Финал империи

В пять утра 28 февраля царь покинул Ставку и направился в Царское Село, к семье. Отсюда можно было координировать действия против восставшего Петрограда, если бы кто-то был готов его штурмовать.

По мнению С. С. Ольденбурга, «отъезд из Ставки оказался роковым»⁴⁵⁶. Мол, если бы царь остался, всё сложилось бы иначе. И с чего бы так? Генералы готовились предъявить царю ультиматум об отречении, и не всё ли равно, где они сделали это - в Пскове или в Могилеве?

Уже 28 февраля Алексеев начал информационную блокаду императорского поезда - туда не передавались агентские телеграммы, позволявшие оценивать ситуацию в Петрограде⁴⁵⁷.

Царский поезд шел необычным, более длинным маршрутом через Вязьму. Это было разумно, учитывая неясность обстановки и опасность нападения на поезд, о чем до революции ходили слухи. Когда в полдесятого вечера императорский поезд прибыл в Лихославль, начальник жандармского управления доложил, что, согласно слухам, Тосно занято мятежниками. Затем стало известно о беспорядках в Любани⁴⁵⁸.

В ночь на 1 марта поезд прибыл на станцию Малая Вишера. Окружение царя считало, что дальше двигаться нельзя, так как Тосно и Любань находятся в руках «неприятеля». Это было преувеличением. Но на всякий случай поезд отступил в Бологое. Железнодорожники и телеграфисты, сочувствовавшие «новому правительству», отслеживали движение поезда⁴⁵⁹. 1 марта управление железными дорогами уже находилось под контролем ВКГД, можно было саботировать приближение Николая II к Петрограду, но не более того.

Поезд переместился в Дно, где ждали Родзянко⁴⁶⁰. Судя по воспоминаниям дворцового коменданта В. Н. Воейкова, император сообщил ему о готовности пойти на уступки и дать ответственное министерство⁴⁶¹. Он не понимал, что на повестке уже стоит вопрос как минимум об отречении.

Но Совет не выпустил Родзянко, опасаясь, что он договорится с царем об отречении при условии сохранения монархии. Самоуправство товарищей вызвало возмущение Керенского, но он не контролировал действия Совета⁴⁶².

В восемь вечера 1 марта императорский поезд прибыл в Псков, где находился штаб Северного фронта. Отсюда было проще всего в сложившихся обстоятельствах руководить подавлением бунта, если бы этого хотело командование. Но беседа царя с Рузским быстро приобрела не военно-технический, а политический характер. Прибыв в императорский поезд, Рузский сказал приближенным: «Я много раз говорил, что необходимо идти в согласии с Государственной думой и давать те реформы, которые требует Дума. Меня не слушали... Теперь надо сдаться на милость победителям»⁴⁶³.

Генерал имел в виду еще не отречение, но конституцию. Выражая мнение командующих фронтами, Рузский добивался ответственного министерства. Царь не уступал - принцип кабинета, ответственного перед парламентом, а не перед самодержцем, противоречил основам его представлений о государстве: «Я никогда не буду в состоянии, видя, что делается министрами не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не моих рук дело...»⁴⁶⁴

После дискуссии с Рузским в ночь на 2 марта император санкционировал распространение наспех подготовленного в Ставке манифеста, в котором говорилось: «Я признал необходимым призвать ответственное перед представителями народа министерство, возложив образование его на председателя Государственной думы Родзянко, из лиц, пользующихся доверием всей России»⁴⁶⁵. При этом ответственному правительству не переходила вся полнота исполнительной власти - военный и морской министры, а также министр иностранных дел должны были подчиняться лично императору. Николай II велел отправить эту телеграмму в Петроград, но Рузский не позволил это сделать. Он считал, что император должен даровать настоящее ответственное министерство, без изъятий, и утверждал, что добился своего через два часа, утром 2 марта⁴⁶⁶. К этому времени Алексеев прислал в Псков составленный в ставке проект манифеста о даровании ответственного правительства, который был отправлен в Петроград Родзянко и командующим фронтами от имени Николая И.

В ночь на 2 марта Н. И. Иванову была отправлена телеграмма императора с указанием «до моего приезда и доклада мне никаких мер не принимать»⁴⁶⁷. Правда, до 3 марта Иванов оставался в неведении о фактической отмене его миссии⁴⁶⁸, но это было не столь важно, так как войска в его распоряжение все равно уже не высылались.

Могли ли эти уступки привести к умиротворению? «Потом будут утверждать, что Манифест к тому времени уже запоздал и не мог никого удовлетворить и успокоить обстановку. Но кто это доказал? Конечно, он не удовлетворил бы обитателей Таврического дворца, но реакция на него остальной страны могла быть другой»⁴⁶⁹ - считает В. А. Никонов. Как раз многих завсегдатаев Таврического дворца переход к конституционной монархии вплоне удовлетворял. Он не удовлетворял Совет, от которого зависело - наступит ли успокоение обстановки. Именно давление слева заставляло ВКГД искать более радикального решения, которое выглядело бы как настоящая победа движения. «Остальная страна» менее всего думала о конституционной монархии, и восставших Москвы и Твери создание правительства Родзянко могло умиротворить не более, чем вожаков вооруженных масс столицы. В начале марта быстрая стабилизация ситуации зависела от них. С ними ВКГД должен был или договориться, или воевать.

Под впечатлением общения с социалистами лидеры ВКГД решили, что только отречение Николая II может как-то успокоить восставших и восстановит порядок.

Родзянко сообщил Рузскому: «Наступила такая анархия, что Государственной думе вообще, а мне в частности оставалось только взять движение в свои руки и стать во главе, чтобы избежать такой анархии, при таком расслоении, которое грозило бы гибелью государству.

К сожалению, мне это далеко не удалось». В этих условиях «ненависть к династии дошла до крайних пределов». Признав, что не может справиться с ситуацией, Родзянко вдруг меняет тон, подходя к выводу. Теперь он сообщил Рузскому, что войска всё же встают на сторону Думы, и в то же время «грозное требование отречения в пользу сына, при регентстве Михаила Александровича, становится определенным требованием»⁴⁷⁰. Так ненависть к династии или определенное требование передачи власти другому монарху ради сохранения монархии? Для Рузского тема отречения оказалась новой, он по инерции спрашивает, публиковать ли манифест о даровании ответственного министерства, и в ответ на уклончивое родзянковское «я, право, не знаю» решает, что надо публиковать, «а затем пусть, что будет»⁴⁷¹. Но потом, обдумав разговор, все же собирается повременить с публикацией, тем более, что основной тираж все равно должен выйти в Петрограде.

Мнение Родзянко произвело впечатление на военных. Родзянко противопоставил Думу и анархию (под которой понимался хаос), а не Думу и Совет. О том, что левые силы способны самоорганизоваться и противостоять партии порядка, генералы не могли и помыслить. Альтернатива виделась им совсем иначе - либо уступки монарха, либо затягивание бунта.

Рузский и Алексеев решили добиваться отречения Николая II. Утром 2 марта Алексеев и генерал-квартирмейстер ставки А. С. Луком-ский⁴⁷² стали убеждать командующих фронтами поддержать отречение. На сторону Алексеева встали командующие фронтами - великий князь Николай Николаевич, Брусилов и, хоть и не сразу, А. Е. Эверт.

Именно в этот момент в стране фактически произошел государственный переворот. Но он явился результатом не возникшего заранее заговора, а начавшейся в стране революции, которую генералы уже не могли подавить без гражданской войны либо серьезных уступок восставшим.

Фактически к этому моменту Николай находился под домашним арестом. В одиннадцатом часу утра Рузский пришел к нему и познакомил с мнением Родзянко, а затем Алексеева. После того как командующие фронтами высказались за отречение, Рузский в сопровождении двух генералов штаба «дожал» царя. Как рассказывал уже в эмиграции министр императорского двора В. Б. Фредерикс, «подпись под отречением была у него вырвана грубым обращением с ним генерала Рузского, схватившего его за руку и, держа свою руку на манифесте об отречении, грубо ему повторявшего: «Подпишите, подпишите же. Разве Вы не видите, что Вам ничего другого не остается делать. Если Вы не подпишите, я не отвечаю за Вашу жизнь»⁴⁷³. Речь, вероятно, шла не о манифесте, проект которого готовился, а о телеграмме, которая должна была сообщить о решении императора в Петроград.

Около 15 часов 2 марта Николай II передал для отправки телеграммы о готовности отречься от престола в пользу Алексея (при регентстве Михаила Александровича) и о назначении главнокомандующим Николая Николаевича⁴⁷⁴. Принципиальное решение об отречении было принято. Однако, согласно телеграмме, Николай надеялся оставить Алексея «при нас до совершеннолетия». «Совершенно ясно, что если малолетний сын остается с отрекшимся монархом до своего совершеннолетия, то бывший монарх неминуемо будет играть ведущую роль в политической жизни государства. В таком случае отречение является фикцией, и добавление фразы «при регентстве брата моего Михаила Александровича» теряет всякий смысл»⁴⁷⁵, - раскрывает Мультатули смысл игры Николая II. Это, пожалуй, преувеличение - регент и стоящие за ним политические силы либерального толка получили бы ключевые позиции в государстве, если можно было бы предположить его успокоение как по мановению волшебной палочки. Но роль бывшего монарха, живущего во дворце, да еще и имеющего основания оспорить отречение - это если не «решающая роль», то весьма весомая.

Беда как для Николая II, так и для либеральных великих комбинаторов заключалась в том, революция только начиналась, и «фикция отречения» уже не могла успокоить Петроград. Царь мог догадаться, что стоит ему отречься от престола, как он отправится не в Зимний дворец по соседству с сыном, а в ссылку отдельно от сына, дабы оградить нового монарха от «реакционных влияний». Уже 2 марта только что возникшее Временное правительство на своем первом заседании обсуждало инициативу Петросовета выслать за границу всех представителей рода Романовых, «полагая эту меру необходимой как по соображениям политическим, так равно и небезопасности их дальнейшего пребывания в России». Милюков согласно протоколу сообщил, что министры сочли это требование слишком радикальным и предложили ограничиться только высылкой Николая и Михаила с семьями⁴⁷⁶. Впрочем, сам Павел Николаевич тогда же оспорил правильность передачи его мысли в протоколе⁴⁷⁷. Он еще надеялся сдвинуть ситуацию вправо и сохранить трон для Романовых и не высылать Михаила и Алексея. Днем 2 марта Милюков заявил: «Старый деспот, доведший Россию до полной разрухи, добровольно откажется от престола или будет низложен. Власть перейдет к регенту великому князю Михаилу Александровичу. Наследником будет Алексей»⁴⁷⁸. Во всяком случае, о свободном возвращении Николая в Петроград речи уже не шло.

По заданию Алексеева церемониймейстером Высочайшего двора, директором политической канцелярии при Верховном главнокомандующем Н. А. Базили был подготовлен проект манифеста об отречении в пользу Алексея при регентстве Михаила Александровича. И безо всяких «оставлений при нас». После обсуждения генералами Алексеевым и Лукомским проект был передан в Псков вечером 2 марта⁴⁷⁹.

Николай II все еще колебался и решил повременить с отправкой телеграмм (они остались у Рузского) и подписанием манифеста, хотя бы до прибытия думской делегации (А. И. Гучков и В. В. Шульгин), чтобы еще раз выслушать «представителей общества».

Для либеральных лидеров визит к отрекающемуся императору тоже имел большое значение для перехода власти именно к ним, а не к более левым силам. Они надеялись опереться на внешнюю легитимность и преемственность. Как пишет Мультатули, «это они, думские посланники, должны были привезти от Царя манифест, объявляющий о конце его царствования»⁴⁸⁰. По мнению Мельгунова, «вмешательство делегации лишь задержало опубликование манифеста и тем самым осложнило проблему сохранения монархического строя, ради которой делегаты поехали в Псков»⁴⁸¹. Делегация мало что изменила в представлении монарха о ситуации, но он использовал эту паузу для выработки иной формулы отречения. К вечеру Николай решил отречься в пользу брата Михаила. В манифесте, который он подписал ближе к полуночи, говорилось: «Не желая расстаться с любимым сыном нашим, мы передаем наследие наше брату нашему великому князю Михаилу Александровичу и благословляем его на вступление на престол государства Российского»⁴⁸².

Это была существенная разница. По законам Российской империи отречение могло быть произведено только в пользу Алексея. Сам Алексей не имел права отречься от престола до совершеннолетия. Совершеннолетний Михаил вполне был готов также отречься от престола, по существу ликвидировав монархию.

Окончательный вариант был согласован ближе к полуночи. Несмотря на незаконность решения об отречении за сына, Гучков и Шульгин не стали против этого возражать, последний лишь попросил императора внести поправку о присяге нового царя в том, что он будет править совместно с представителями народа.

«Заповедуем брату нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу»⁴⁸³, - говорилось в манифесте об отречении. Уже задним числом Николай санкционировал назначение Г. Е. Львова главой правительства.

Николай мог позднее, когда всё уляжется, оспорить отречение. То, что муж совершает тактический ход, первой поняла его супруга. Алике писала Ники: «Мы знаем друг друга насквозь, и слова не нужны - и, пока я жива, мы еще увидим тебя опять на своем престоле, возвращенного твоим народом и войсками к славе твоего царствования»⁴⁸⁴.

«Нельзя не прийти к выводу, что Николай II здесь хитрил... Пройдут тяжелые дни, потом все успокоится, и тогда можно будет взять данное обещание обратно»⁴⁸⁵, - считал Милюков. Неамбициозный Михаил Александрович подходил для этого как нельзя лучше. Он не стремился к трону и легко отдал бы его назад, если бы обстоятельства изменились. Алексей не мог бы сделать это до совершеннолетия.

А. Разумов и П. В. Мультатули уверены, что Николай II вообще не подписывал манифест об отречении и узнал об отстранении от власти позднее 2 марта⁴⁸⁶. Доказать эту версию непросто - слишком много было свидетелей отречения.

Аргументы в пользу этой версии таковы: манифест об отречении не содержит пометок царя, кроме подписи, которую можно было и подделать. Документы об отречении составлены с многочисленными отклонениями от правил⁴⁸⁷. Однако и то, и другое легко объяснимо: император не считал, что действует добровольно, всё происходящее было незаконно. То, что писал он, писалось в большом волнении. Николай II не собирался доводить проекты документов об отречении до совершенства, вероятно надеясь, что впоследствии представится возможность их оспорить. Он просто подписал проект, который предоставили генералы.

Мультатули приводит телеграмму начальника штаба Северного фронта Ю. Н. Данилова помощнику Алексеева генералу В. Н. Клем-бовскому, направленную в 18 часов 25 минут, то есть между двумя манифестами об отречении: «По поводу манифеста не последовало еще указание главкосева, потому что вторичная беседа с Государем обстановку видоизменила, а приезд депутатов заставляет быть осторожным с выпуском манифеста. Лично я полагал бы лишь подготовиться к скорейшему выпуску манифеста, если потребуется»⁴⁸⁸. Этот текст вполне укладывается в ту версию событий, которую мы знаем от его свидетелей и которая сегодня считается общепринятой: Николай II подписал манифест днем, но затем взял тайм-аут до приезда депутатов. Об этом и ведет речь Данилов: публикация откладывается до беседы с депутатами. Но Мультатули делает из этого неожиданный и парадоксальный вывод: «Из слов Данилова ясно, что на 18 ч. 25 мин.

манифест уже существовал, но Государя с ним не ознакомили и выпуск манифеста никак не был связан с его волей. Николай II не имел никакого отношения к авторству манифеста об отречении от престола в пользу Наследника и никогда его не подписывал»⁴⁸⁹. Ничего такого из телеграммы Данилова не следует. Он пишет лишь о задержке публикации манифеста, которую увязывает с беседами Рузского и Николая II. Если бы Николай II был непричастен к этим документам, какая разница, как там протекают с ним беседы - можно публиковать манифест в любой момент. Из телеграммы никак нельзя сделать вывод, что Николай не подписывал манифеста «никогда» - ведь это произошло позднее 18 часов 25 минут. Так что телеграмма Данилова является как раз еще одним подтверждением общепринятой версии об отречении.

В работе самого Мультатули приводятся известные и неизвестные ранее свидетельства об отречении Николая II людей, которые при этом событии присутствовали, даже запись об этом в камер-фурьер-ском журнале⁴⁹⁰. Но он категорически отрицает их достоверность, то считая фальсификацией (и не только камер-фурьерский журнал, но и дневники Николая И), потому что в необычной обстановке марта 1917 г. допускались делопроизводственные и другие неточности, то потому, что «странными представляются колебания Государя»⁴⁹¹, то потому, что Николай будто бы не мог передать власть Михаилу, которого в 1912 году (!) лишил прав на регентство⁴⁹². Да уж, когда человек теряет пост главы государства в условиях восстания в столице, нет ничего невероятного ни в колебаниях, ни в изменении позиции, занятой в принципиально других условиях. Во всяком случае, свидетельства о таких колебаниях никак не могут быть основанием для отрицания этих свидетельств, как бы Мультатули ни идеализировал Николая II⁴⁹³.

Существуют разногласия мемуаристов о том, как выглядел манифест, какого формата был документ - Шульгин вспоминает в частности телеграфные бланки⁴⁹⁴. Однако текст обсуждался до изготовления окончательного варианта, вполне естественно, если проект был написан на бланках, а затем переписан. Известно, что с манифеста снималась копия⁴⁹⁵, и разногласия мемуаристов могут быть вызваны как естественными ошибками памяти по поводу мелких деталей, так и различиями копий.

В своем дневнике Николай возмущался, что и Михаил 3 марта отрекся от престола (то есть тем самым признавал факт своего отречения в пользу брата): «Оказывается, Миша отрекся. Его манифест кончается четырёххвосткой для выборов через 6 месяцев Учредительного собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость»⁴⁹⁶. Мультатули считает, что и дневник кто-то фальсифицировал, потому что автор на полчаса ошибся со временем прибытия поезда в Могилев⁴⁹⁷. Но Николай не был обязан в конце дня помнить весь день с точностью до минуты. И здесь факт отречения подтверждается, а не опровергается.

Поразительным является заявление Мультатули о том, что «в мировой истории закрепилось убеждение, что Император Николай II отрекся от престола» «на основании» документа, обнаруженного в 1929 году⁴⁹⁸ (речь идет о манифесте об отречении или одной из его копий). Вообще-то сие убеждение закрепилось гораздо раньше - уже в марте 1917-го и затем подтверждалось многочисленными свидетелями событий.

В принципе с точки зрения изучения хода революции совершенно неважно, подписал царь манифест или нет. Безусловно, он был низложен силой. Этот вопрос должен волновать прежде всего монархистов, апологетов Николая II и любителей экзотических теорий. Если бы Мультатули нашел убедительные доказательства версии о том, что Николай II узнал о своем отстранении от престола не 2 марта, а пару дней спустя - это мало меняло бы общую картину, но потребовало бы кор-ретировки некоторых устоявшихся в историографии формулировок. Но увы - убедительных аргументов в защиту этой версии Мультатули не нашел, скорее наоборот - ввел в научный оборот ряд документов, которые подтверждают и уточняют картину отречения.

Вернувшись в Петроград, Шульгин огласил манифест об отречении на вокзале. Встречавшие его войска и общественность «приняли это известие сочувственно»⁴⁹⁹. Зато когда Гучков зачитал рабочим на вокзале манифест об отречении, те чуть не поколотили депутата - «получился неожиданный эффект - решили, что он контрреволюционер, ибо после одного Царя посадили другого, и вместо восторга получилось негодование»⁵⁰⁰, - вспоминал П. А. Половцов, который послал команду выручать незадачливого депутата.

3 марта Михаил Александрович принял министров Временного правительства и членов ВКГД. Большинство во главе с Керенским призывало его отречься от престола. Милюков и Гучков еще пытались спасти монархию как таковую. Правовая схема легитимности, определявшая взгляд Милюкова на события, сковывала его сознание. Он полагал, что на пути революционной стихии встанет «принцип монархии». Милюков безуспешно пытался уговорить Михаила сохранить за собой трон (как будто это реально зависело от него, а не от ситуации в столицах). Посоветовавшись со Львовым и Родзянко⁵⁰¹, Михаил решил не занимать трон, который больше напоминал бочонок с порохом. Пусть вопрос о государственном устройстве решит Учредительное собрание, а пока власть перейдет к Временному правительству, «по почину Государственной Думы возникшему и облеченному всей полнотой власти»⁵⁰².

Как рассуждал позднее В. Д. Набоков, «для укрепления Михаила потребовались бы очень решительные действия, не останавливающиеся перед кровопролитием», для чего требовались реальные военные силы в Петрограде. «Таких сил не было»⁵⁰³.

Некоторые части на фронте уже присягнули новому царю, но вскоре им сообщили о новом отречении. Никто не стал в этих условиях сражаться за монархию. Многочисленные, массовые монархические организации, лишившись поддержки сверху, были деморализованы и распались.

История Российской империи завершилась. Но история российской революции только начиналась. Миллионы людей стали предъявлять свое право на участие в решении судьбы страны. Либеральные политики, попытавшиеся использовать революцию как повод для захвата власти, неожиданно для себя обнаружили, что революция - вовсе не мавр, который сделал свое дело и может уйти. Революция уходить не собиралась.