День и ночь Витовт гнал коня по непроходимым жемайтийским пущам. Едва поспевал за своим предводителем немногочисленный отряд воинов. Изредка бешеной скачки не выдерживали даже славящиеся своей необычайной выносливостью низкорослые жемайтийские лошади, а запасных коней в отряде не было. Воин, потерявший скакуна, мужественно прощался с товарищами и оставался один посреди бескрайнего леса, в котором даже в яркий день всегда царит полумрак, ибо настолько густы кроны деревьев, что не пропускают солнечный свет. На коротких привалах беглецы быстро утоляли голод хлебом или сухарями и страстно молили о помощи бога Альгиса*.
В сентябре измученный, в изорванной сучьями одежде, голодный отряд Витовта приблизился к городу Рагнета, что на нижнем Немане.
— Что вам нужно, оборванцы? — Спросил немец, стоявший на воротах.
— Скажи комтуру, что его просит пустить в крепость союзник Тевтонского ордена великий князь литовский Витовт. — Ответил Судимантас.
Виганд, комтур Рагнеты, был человеком незнатного происхождения и высокого положения в Орденском государстве добился лишь благодаря смелости и уму. Но даже сейчас Виганд сохранил не страх, но некоторое внутреннее почтение перед отпрысками потомственной аристократии. Неоднократно ему приходилось встречаться в бою с Кейстутом, но рагнетский комтур не держал зла на своего противника, а тем более, его сына. Немец внимательно выслушал злоключения Витовта и проявил живейшее участие в его судьбе.
Литовский отряд получил кров и пищу, а с князем-Гедиминовичем обращались не иначе как с главой государства. Две недели Витовт беззаботно отдыхал после изнурительных воинских приключений, вновь полной грудью радуясь жизни. Его можно было понять: еще недавно потомок Кейстута находился на краю гибели и только чудом остался жив. Но вот радость нового чудесного спасения от рук Ягайлы прошла. Осталась горечь жестокого поражения, печаль о напрасно погибших товарищах, и мысли Витовта возвратились к безрадостному настоящему.
— Ты что ходишь, князь, словно в воду опущенный? — Спросил однажды литовца комтур. — Иль тебе не угодил кто из челяди, либо из братьев? Скажи, и наглец будет тотчас же наказан.
— Благодарю, Виганд, но таким почетом и уважением я был окружен лишь в Литве, когда ей правил мой отец.
— Так в чем же дело, Витовт? Я не могу смотреть, как скучает мой гость.
— Видишь ли, комтур, жизнь изгнанника не может быть радостной. — Признался Витовт. — Мне хорошо в Рагнете, но не могу же я здесь жить вечно.
— Ты будешь жить в Рагнете ровно столько, сколько пожелаешь.
— Еще раз благодарю, Виганд, что дал приют князю без княжества, но, пожалуй, я у тебя и так засиделся. Надо хотя бы увидеться с женой, она бедная, наверное, думает после возвращения крестоносцев, что стала вдовой.
— А где сейчас Анна? — Участливо спросил немец.
— Когда я уходил в поход, осталась в Мальборке, — ответил Витовт и добавил, — дочь где-то в Смоленске у отца Анны, мать живет в Мазовии, а я в пограничном немецком замке. Проклятый Ягайло, сколько бед из-за него свалилось на нашу несчастную семью. — На лице литовского князя одновременно отразились глубокая печаль и ненависть.
— Не переживай, Витовт. Съездишь в Мальборк, увидишься с женой, а там, глядишь, договоришься с великим магистром о новом походе.
— После того, что произошло между крестоносцами и литовцами в Троках, Конрад Цольнер вряд ли окажет мне помощь.
— Напрасно так думаешь, князь. — Обнадежил литовца комтур. — В том, что случилось в Троках, нет твоей вины, да и вновь завоевать благосклонность нашего магистра не составит труда.
— Но как это сделать?
— Прими католическую веру, и тебе обеспечена поддержка не только великого магистра, но и папы римского.
Витовт задумался, но, не потому что он был глубоко религиозным человеком, и перемена веры означала для него новое душевное потрясение. Нет. Князь пытался предугадать, как отнесутся к этому шагу литовцы. С незапамятных времен в Великом княжестве Литовском бок о бок жили православные и язычники. Иногда между ними происходили ссоры и драки, но никогда их причиной не становилось различие веры. Никто не мешал в княжестве жить и молиться по-своему евреям и католикам, но князя, принявшего веру из рук врагов-крестоносцев могли не понять и язычники, и православные. Вот чего боялся Витовт.
— Пожалуй, я на досуге поразмыслю над твоими словами. — Сказал, наконец, князь.
— Подумай, конечно. — Согласился Виганд. — К слову, дня через три я отправляюсь в Мальборк. Если хочешь, можешь поехать со мной.
Следующие два дня литовский князь провел за изучением канонов веры, которую решился принять после проведенной в раздумьях ночи. Витовт оказался прилежным учеником, и к концу второго дня он уже знал наизусть "Отче наш" и "Десять заповедей божьих", кроме того, Виганд познакомил гостя с содержанием священных книг католичества, рассказал о житии некоторых святых. Комтур Рагнеты был неутомим в своей миссионерской деятельности. Ведь предстояло обратить в истинную веру не простого смертного, а великого князя литовского, правда, пока что изгнанника.
В середине октября потомок Кейстута и комтур покинули Рагнету и направились в сторону столицы могущественного Ордена. Виганд не спешил, и в пути они часто останавливались в городках или просто рыцарских замках, разбросанных по всей Пруссии. Комтур был человеком общительным и поездку к великому магистру он решил использовать для посещения своих друзей, знакомых по ратным делам.
Немцы по-разному встречали Витовта: одни с плохо скрываемым презрением, другие с интересом, третьи проявляли равнодушие, и, наконец, четвертые, более менее посвященные в жизнь Виленского двора, с уважением и сочувствием.
Витовта же больше интересовали укрепления городков, толщина стен, вооружение, количество защитников замков. Литовский князь с любопытством смотрел на новые мощные пушки в бойницах, как невесту гладил рукой миланскую броню в рыцарских залах, пробовал на вес массивные двуручные мечи.
Сочетая таким образом приятное с полезным, литовец и немец достигли города Таняве, который расположился недалеко от Кенигсберга. Устроившись на ночлег в замке тамошнего комтура, Виганд неожиданно предложил:
— Князь, а что если ты примешь нашу веру прямо в Таняве? Я думаю, великий магистр будет более благожелательным, если въедешь в Мальборк добрым католиком.
— Если считаешь, что это необходимо, то я хоть завтра готов сменить веру. — С поистине христианским смирением произнес Витовт.
— Кого желает великий князь взять в крестные отцы? — Спросил немец.
— Я прошу стать моим отцом во Христе комтура Рагнеты Виганда.
— Благодарю за честь, князь, — сказал польщенный комтур. — Теперь осталось выбрать новое имя, ибо, отрекаясь от прежней веры, ты должен отказаться и от старого имени.
— Пусть моим новым именем будет Виганд. — После недолгого раздумья произнес Витовт. — Оно будет напоминать мне о крестном отце, да и по звучанию несколько схоже со старым. Я думаю, в скором времени к нему привыкну.
Комтур не был тщеславным человеком, но короткий разговор с Витовтом так растрогал его, что бедняга смог сомкнуть глаза лишь далеко за полночь.
Утром 21 октября 1383 года протяжно зазвенели колокола городского костела, приглашая горожан на воскресную обедню.
— Пора, князь! — Сказал Виганд, и оба направились к храму.
Танявский костел поразил Витовта своим величием. Он видел, конечно, храмы и побольше танявского, но этот на фоне невысоких жилых зданий, казалось, господствовал над городом, как король на троне в окружении коленопреклоненных подданных. У Витовта даже закружилась голова, когда он смотрел на кресты храма, отливающие золотом в лучах небогатого осеннего солнца.
Переступив порог костела, Виганд обмакнул кончики пальцев в чашу со святой водой, и, преклонив колено, перекрестился. Витовт последовал его примеру. Исполнив обязательный ритуал, немец с литовцем проследовали вглубь храма.
Богослужение было в самом разгаре: с алтаря, ярко освященного светильниками и мерцающими восковыми свечами, читал проповедь священник. Его, затаив дыхание, слушала паства, которая, несмотря на внушительные размеры костела, заполнила почти все пространство зала.
Витовт прислушался, пытаясь разобрать речь, звучавшую с главного помоста, но, несмотря на все усилия, князь понял лишь то, что говорили не по-немецки. Первое время литовец, словно завороженный, смотрел на сверкающий золотом и серебром алтарь и боялся даже пошевелиться от волнения. Но постепенно он освоился и переместил взгляд на стены и своды храма.
Такого обилия картин Витовту доводилось видеть не часто: в позолоченных, посеребренных или просто черного дерева рамах сидели, стояли, лежали мужчины и невинные девушки, женщины с младенцами и старики с посохами. Расположенные в разных концах зала, все они, казалось Витовту, смотрели на него. Своды храмов были расписаны совершенно нагими белокурыми мальчиками, у которых почему-то за плечами росли крылья. Чуть пониже изображены сцены жизни людей, борьба добра со злом, причем Витовт безошибочно определял, где добро, а где зло.
Тем временем священник окончил проповедь и покинул алтарь. В храме распространился благовонный фимиам кадил, тотчас же мягкими волнами окутавший все помещение. Витовт почувствовал, как у него закружилась голова, тело стало удивительно легким, и вместе с тем беспомощным. Верующие затянули какую-то протяжную песню, и литовскому князю захотелось к ним присоединиться. Он уже раскрыл, было, рот, но в последний момент с сожалением вспомнил, что не знает слов. Из состояния оцепенения Витовта вывел легкий толчок в бок.
— Пойдем, князь, — шепнул на ухо Виганд.
Повинуясь спутнику, литовский князь проследовал в боковушку в углу храма. Человек в красной сутане и с некоторым подобием бус в руке, заканчивающихся крестом, встретил Витовта вопросом: согласен ли он принять крещение? Получив утвердительный ответ, священник приступил к исполнению своих обязанностей…
Очутившись вновь на улице, Витовту показалось, что он покинул какой-то таинственный, потусторонний мир. Долгое время он шел молча, пропуская мимо ушей разъяснения комтура по поводу состоявшегося крещения. Глаза князя смотрели под ноги, однако это не помешало ему споткнуться о камень и едва не упасть.
Виганд не на шутку встревожился: — Князь, что с тобой?
— Все хорошо, Виганд, не беспокойся. — Ответил новоиспеченный католик. — Просто я немного задумался.
— О чем же? — Поинтересовался немец.
— Ваша религия учит не обижать слабых, не убивать, не красть, не обманывать ближнего — все это очень хорошо. Но почему среди христиан встречается столько людей, покрывших себя всеми смертными грехами?
— Человек — слабое существо, и ему трудно устоять перед сотнями дьявольских соблазнов. Совсем безгрешных людей очень и очень мало, как правило, все они становятся святыми. Всех остальных же ждет чистилище и божий суд. На одну чашу весов лягут грехи человека, на другую — добрые дела. Если перевесит первая чаша — попадет грешник в ад, где будет страдать и не будет конца его страданиям. Когда же перевесит вторая чаша, то окажется человек в раю, где ждет его вечное блаженство.
— Если верить тебе, то в ад попадут в первую очередь все короли, князья, бароны и графы. — Заметил Витовт. — Или к ним будет какое-нибудь снисхождение?
— Пред божьим судом все равны: король и нищий, воин и ремесленник. — Отрезал Виганд. — Каждый получит то, что заслужил.